Эпоха мирского града

Важнейшие вехи нашего времени — расцвет городской цивилизации (урбанизация) и упадок традиционной религии, причем два эти явления взаимосвязаны. Урбанизация представляет собой грандиозную перемену в образе совместной жизни людей, а эта перемена стала возможной в своей нынешней форме лишь благодаря научно-техническим достижениям, родившимся в результате крушения традиционных картин мира. Секуляризация — столь же эпохальное явление — характеризует перемену в том, как люди стали осмыслять свою совместную жизнь, а это произошло лишь тогда, когда столкновение разных культур в большом городе обнаружило относительность их мифов, которые прежде не подвергались сомнению. Способ совместной жизни людей существенно влияет на способ их осмысления этой жизни, и наоборот. Города и деревни устроены так, чтобы отражать устройство небесного града — обители богов. Но раз сформировавшись, модель жизни полиса влияет на то, как живут и представляют себе богов последующие поколения. Общества и символы, которыми они живут, постоянно влияют друг на друга. В наше время светский метрополис отражает устройство нашей совместной жизни и при этом символизирует наше представление о мире. Если греки понимали космос как бесконечно расширенный полис, а средневековый человек представлял его себе как гигантское феодальное поместье, то мы воспринимаем Вселенную как Град человека. Это покинутое богами поле исследовательской и созидательной деятельности человека. Мир стал делом человека и его ответственностью. Современный человек

стал космополитом. Мир стал его городом, а его город расширился до таких пределов, что вместил в себя мир. Процесс, который привел к такому положению вещей, называется секуляризацией.

Что такое секуляризация? Голландский теолог К.А. ван Пёрсен считает, что это освобождение человека «сначала от религиозного, а затем и от метафизического контроля над его разумом и языком»1. Это освобождение мира от религиозного и квазирелигиозного самопонимания, ломка всех закрытых картин мира, разрушение всех сверхъестественных мифов и священных символов. Происходит «дефатализация истории»: человек обнаруживает, что он остался один на один с миром и больше уже не может перекладывать вину за свои действия на судьбу или злых духов. Секуляризация происходит тогда, когда человек отворачивается от запредельных миров и обращается к этому миру и этому времени (saeculum — «этот век»). Это то, что Дитрих Бонхеффер в 1944 г. назвал «совершеннолетием человека»2.

Некоторых до сих пор смущают эти слова Бонхёффера, но на самом деле они не должны нас смущать. Просто Бонхёффер отважился предложить наконец теологическую интерпретацию того, что поэты и романисты, социологи и философы стали замечать за несколько десятилетий до того. Эпоха мирского града — это не период антиклерикализма или антирелигиозного фанатизма. Сегодня фанатичные противники христианства стали уже анахронизмом, именно поэтому книги Бертрана Расселла часто кажутся скорее эксцентричными, нежели смелыми, а антирелигиозная коммунистическая пропаганда представляется нелепой, когда борется с верой в «Бога на небесах», которая давно отошла в прошлое.

Секуляризация не интересуется всерьез борьбой с религией. Она просто теснит религию, выбивая у нее почву из-под ног, и идет дальше. Секуляризация релятивировала религиозные картины мира и тем самым их обезоружила. Религия была приватизирована. Ее стали воспринимать как частное дело или точку зрения отдельных людей или групп. Секуляризация добилась того, чего не удавалось достичь огнем и железом: она убедила верующих в том, что они могут заблуждаться, и доказала самым благочестивым, что есть вещи поважнее, чем смерть за веру. Боги традиционных религий продолжают жить как частные фетиши или как покровители ограниченных по составу групп, но они не играют существенной роли в публичной жизни светского метрополиса.

Конечно, некоторые события и движения иногда вдруг заставляют задуматься о том, действительно ли секуляризация столь успешно свергает богов традиционной религии. Самосожжение буддийского монаха, расцвет фанатических сект типа

Сока Гаккай в Японии, появление «Черных мусульман» в США или даже новая активность католической церкви — все это наводит на мысль о том, что сообщения о смерти религии преждевременны. Однако более пристальный взгляд обнаруживает, что эти явления невозможно понять без учета определенных секулярных течений в современном мире. Эти течения либо выражают себя в квазирелигиозных формах, либо приводят к столь радикальным изменениям религиозных систем что они уже не представляют опасности для процесса секуляризации. Так, возрождение древних восточных религий дает возможность выразить устремления политического национализма тем народам, которые сохранили старые символы но используют их для решения сугубо новых задач. Плюрализм и терпимость — дети секуляризации. Они отражают нежелание общества навязывать своим членам какое-либо определенное мировоззрение. Движение внутри католической церкви, завершившееся II Ватиканским собором, свидетельствует о все большей готовности этой церкви проявлять открытость и слушать голос правды, откуда бы он ни исходил. Плюрализм утверждает себя там, где прежде господствовала закрытая система.

Мы живем в эпоху мирского града. И с помощью сверхзвуковых самолетов и современных электронных систем связи он распространяет свои этос во все уголки земного шара. Мир все меньше и меньше обращается к религиозным правилам и ритуалам в поисках источника нравственности и смысла. Для некоторых религия — приятное времяпрепровождение, для других — способ выражения национальной идентичности, для третьих — эстетическое наслаждение. И все меньше становится людей, для которых религия остается тотальной нормативной системой, охватывающей все личные и космические ценности и дающей ответ на все вопросы. Правда, некоторые утверждают, что у нашей современной эпохи есть свои светские религии, политические святые и даже профанные храмы. Отчасти они правы Однако называть религиями, например, нацизм или коммунизм — значит не замечать весьма существенного различия между ними и традиционными религиями. При этом упускается из виду то обстоятельство, что нацизм был возвращением к давно забытому трибализму и что коммунизм с каж-

дым днем становится все более «секуляризованным» и, следовательно, менее религиозным.

Попытка сделать светские и политические движения «религиозными», с тем чтобы мы по праву могли цепляться за свои религии, — это, в конечном счете, проигрышный вариант. Секуляризация продолжается, и, если нам суждено понять свой век и вступить с ним в контакт, мы должны научиться любить его таким, какой он есть, — с присущей ему упорной тягой к секулярному. Как писал Бонхёффер, мы должны научиться говорить о Боге мирским языком и найти нерелигиозную интерпретацию библейских понятий. Бесполезно цепляться за религиозные или метафизические варианты христианства в тщетной надежде на то, что когда-нибудь религия или метафизика будут вновь играть центральную роль. На самом деле они еще больше уйдут на периферию, и, значит, мы сможем тоща от них отказаться и погрузиться и новую жизнь мирского града. В качестве первого шага на пути к такому погружению следует кое-что узнать об особенностях его жизни. Но прежде мы должны точнее прояснить значение другого ключевого термина, который мы употребили для описания этоса нашего времени,— урбанизация.

Если «секуляризация» обозначает содержание процесса взросления человека, то «урбанизация» характеризует условия, в которых это происходит. Ведь именно «форма» нового общества определяет его специфический культурный стиль. Пытаясь определить термин «урбанизация», мы неожиданно видим, что социологи сами до сих пор не могут прийти к единому мнению относительно его содержания. Ясно, однако, что «урбанизация» — не количественная характеристика. Это понятие не указывает на численность или плотность населения, на географическую протяженность или форму государственности. Понятно, что многое в жизни большого города обусловлено колоссальной концентрацией населения на гигантских, переходящих одна в другую территориях. Но урбанизация затрагивает не только город. Как показали в своей монографии «Городок в массовом обществе» Видич и Бенсмен3, высокая степень мобильности, экономическая концентрация и современные средства связи вовлекли в процесс урбанизации даже маленькие деревушки.

Урбанизация подразумевает такую структуру совместной жизни людей, при которой важнейшую роль играет разнообразие традиций и их распад. Урбанизация также подразумевает обезличенный характер человеческих взаимоотношений и усиление их функциональности. Она предполагает, что некоторая степень терпимости и анонимности заменяет традиционные моральные санкции и долговременные знакомства. Центр урбанизации — метрополис — это место, где все контролируется человеком, место рационального планирования, бюрократической организации; метрополис — это не только Вашингтон, Лондон.

Нью-Йорк или Пекин. Он — везде. Технически оснащенный метрополис создает необходимые социальные условия для того мира, где слабеет влияние традиционной религии, где господствует то, что мы назвали мирским стилем.

Эпоха технического мирского града, как и все предшествующие эпохи, естественно, имеет собственный специфический стиль, т.е. способ самопонимания и самовыражения, своеобразный характер, окрашивающий все аспекты его жизни. Подобно тому, как в XIII веке поэты и архитекторы, богословы и влюбленные — все были причастны общей культурной субстанции, точно так же и мы сегодня исходим из общих для всех нас — не всегда сформулированных — интеллектуальных перспектив. Подобно тому, как прямые аллеи и аккуратно подстриженные кусты строгих «английских» парков XVIII века отражали тот же стиль, который мы находим в теологии деизма и поэзии неоклассицизма, точно так же и наша секулярная, урбанистическая культура проявляется во всех наших интеллектуальных начинаниях, художественных замыслах и технических достижениях.

Французский философ Морис Мерло-Понти (1908—1961) имеет в виду именно это, когда говорит об особом maniere d'etre. Он пишет: «Если в самом деле философия и кино говорят одно и то же, если мысль и технология соучаствуют в создании единого смысла, то это возможно потому, что философа и кинематографиста объединяет общий для них способ бытия (maniere d'etre), определенный взгляд на мир, присущий всему поколению».

Для удобства анализа мы разделим maniere d'etre мирского града на форму (социальный компонент) и стиль (культурный аспект) и рассмотрим их по отдельности — соответственно во 2-й и 3-й главах.

Здесь следует подробно описать то, что мы называем мирской эпохой, а для этого полезно сопоставить ее с двумя другими культурными эпохами, создавшими другие способы совместной жизни людей. В целях сравнения мы прибегнем здесь к несколько замысловатому слову «технополис». Мы воспользуемся им, чтобы обозначить слияние технического и политического компонентов, которое создало основу для возникновения нового культурного стиля. Несмотря на свою искусственность, этот термин напоминает нам о том, что сегодняшний мирской метрополис стал возможен лишь благодаря успехам современной техники. Современные Рим или Лондон не просто выросли по сравнению с временами Августина или Чосера. В количественном развитии наступает момент, порождающий качественные перемены, и эта точка в развитии городской цивилизации была

достигнута лишь после того, как на Западе произошла научно-техническая революция. Невозможно вообразить Манхэттен без железобетонных конструкций и скоростных лифтов. Технополис представляет собой новый способ совместной жизни людей. То обстоятельство, что само это слово — неологизм, напоминает нам о том, что технополис находится еще в стадии становления.

В целях противопоставления условно назовем предшествующие технополису эпохи — в соответствии с характерными для них формами социального устройства — эпохами племени и городской общины.

Ни в коем случае не следует думать, что стили (или соответственно периоды) племени, городской общины и технополиса попросту следуют один за другим или не могут сосуществовать друг с другом. Хотя современный Париж — не просто разросшийся Париж средневековья, не надо все же и преуменьшать роль преемственности. Как показал Льюис Мамфорд, корни современного города восходят еще к каменному веку5. Современный метрополис стал возможен лишь после того, как технические достижения решили некоторые проблемы, до тех пор жестко ограничивавшие рост городов. Однако в определенном смысле технический метрополис всего лишь осуществил — в стекле и бетоне, в характерном для него ритме и индивидуальных чертах — то, что в зачаточной форме существовало уже в Афинах и Александрии. Да и трибализм — отнюдь не чисто историческая категория. Еще и сегодня в Африке и Океании мы находим народы, ведущие племенную жизнь, а среди жителей Нью-Йорка встречаются люди, мыслящие в духе племенного периода. Культура городской общины, представляющая собой переход от племени к технополису, все еще упорно сохраняется внутри и вокруг центров урбанистической цивилизации. Остатки этой культуры влияют на миропонимание всех тех, чья юность определялась ценностями, сформированными жизнью в деревне или небольшом городке. А разве таких людей мало?

Все мы в какой-то мере принадлежим одновременно культурам племени, городской общины и технополиса, но культура технополиса — веяние будущего. Сделав такие оговорки, рассмотрим теперь особенности этих трех важнейших стилей.

Когда человек впервые появляется в истории, он уже общественное животное, живущее в коллективе. Каким бы целям в области защиты прав личности ни служили разнообразные теории общественного договора (например, Руссо и Локка), сейчас они воспринимаются как чистая фикция, как социальные мифы, не имеющие ни малейших оснований в истории. Ведь человек становится человеком уже в ситуации племени. Оно пред-

ставляет собой продолжение кровных и родственных связей, и племенной человек воспевает эту семейную солидарность в песнях, созданных общими предками всех его собратьев. Так, среди африканских пигмеев, австралийских аборигенов, американских индейцев — везде, где сохранились элементы племенной структуры, — почитаемых предков (часто полубожественных) заклинают с помощью ритуальных танцев, гимнов и возлияний.

Племенные общества и первобытные народы составляют одно из постоянных увлечений современного человека. Возможно, все началось с интереса к истокам человеческого общества, который был особенно характерен для французских философов, стремившихся создать рациональную — в противовес теологической — теорию происхождения человека. Этот интерес получил новую пищу благодаря открытию и изучению якобы менее цивилизованных народов Северной Америки и Океании. Романтический миф о благородном дикаре характеризует один из бурных этапов этого увлечения. Позднее оно развилось в науку, называемую культурантропологией.

Под племенным обществом мы понимаем ту ступень социального развития человека, которую называют по-разному: до-темической, дописьменной, первобытной и даже дикой, или пре-логической. Разнообразие названий дает представление о проблеме: ведь среди них есть как описательные и уничижительные ярлыки, так и термины, созданные для прояснения разных аспектов жизни народов, которые представляются все более удаленными от нас, жителей современного технополиса. Ни одно из этих слов, даже «племя», не описывает ситуацию точно. Здесь приходят в голову, например, описанное Клайдом Клакхоном6 племя «навахо», или изучавшиеся У. Ллойдом Уорнером7 маринггаи, или тробрианцы, жизнь которых исследовал Бронислав Малиновский8. Все эти народы в каком-то смысле «первобытные», но очень сильно отличаются друг от друга.

Кроме того, работы Фрейзера, Тайлора и Дюркгейма еще яснее показали, что не только сами первобытные общества заметно отличаются друг от друга, но что и внутри этих обществ можно обнаружить гораздо большее индивидуальное разнообразие, чем ученые предполагали первоначально. Американский антрополог Пол Радин напомнил следующему поколению ученых, что в любом обществе встречаются люди, которые относятся, например, к религии с большей или меньшей серьезностью. Он пишет, что везде есть немудрящий прагматик, кото-

рый хочет от религии одного, чтобы она «работала», но есть также и «священник-теолог», который систематизирует и предписывает верования9.

Однако современные антропологические исследования определенно сходятся в одном, религию и культуру общества невозможно изучать без учета его экономического и социального развития. Религия присутствует в человеческом поведении и социальных институтах еще прежде, чем она сознательно кодифицируется, а изменения социальных и экономических институтов всегда влекут за собой перемены в религии. По словам П.Радина, «нет более четкой или устойчивой корреляции, нежели соотношение между уровнем экономического развития данного общества и характером сверхъестественных существ, бытие которых постулируется племенем в целом или отдельным религиозным индивидом10. Когда человек меняет свои орудия и методы работы, способы производства и распределения жизненных благ, он меняет также и своих богов. Племя, городская община и технополис — это прежде всего разные формы социального, политического и экономического сообщества. В качестве таковых они символизируются разными религиями или системами верований.

Поэтому племенные общества — несмотря на все их различия — все же обнаруживают общие черты.

Жизнь племени вырастает из родственных связей. В сущности это семья в широком смысле, группа, где характер отношении се членов со всеми остальными людьми предписывается традицией. Племенные общества компактны и замкнуты. Продолжительные контакты с внешним миром обычно приносят разрушение, однако такое разрушение рано или поздно настигает каждое племя. На нашей сильно уменьшившейся планете больше не осталось укромных мест для Благородного Дикаря. Индейские резервации усеяны нефтяными скважинами, а в Африке бурно развивается промышленность. Возможно, следующие поколения в отличие от нас уже не смогут непосредственно наблюдать жизнь первобытных народов.

Итак, племенная жизнь должна изучаться как процесс, а не как статичная категория. Племя представляет собой ту стадию развития человека, когда от веры в духов и демонов он переходит к вере в богов, от заговоров и заклинании — к молитве, от шаманов и колдунов — к жрецам и учителям, от мифов и магии — к религии и богословию. Все это происходит лишь тогда, когда экономическое развитие общества создает условия для появления «специалистов по религии», которые осознают себя в качестве таковых. Для кодификации религии не остается времени, если все заняты лишь борьбой за выживание. И нет необходимости определять отношения между героями мифов и божествами до тех пор, пока эти вопросы не Задаются или пока не

происходит встреча с другим племенем, поклоняющимся другим божествам. По мере перехода племени к более оседлой жизни возникают лагерь, деревня и городская община.

Переход от племени к городской общине — один из решающих прорывов в истории человечества. Наиболее ясно это видно на примере греческого полиса. Полис возник, когда ранее враждовавшие между собой кланы и семьи стали заключать союзы, образуя новый тип сообщества, верность законам и богам которого стала заменять более простые, родственные связи, господствовавшие прежде. Племенные боги были отвергнуты, и возникла новая религия, часто основанная на поклонении общему божественному прародителю. Как утверждает в своем классическом труде «Древний город» французский ученый прошлого века Фюстель де Куланж11, создание полиса было религиозным актом. Сформировался новый культ, боги которого были выше рангом, чем боги исходных кланов. Быть гражданином города значило быть участником нового культа, центром которого часто становился полубожественный основатель общины — например, Эней.

Однако необходимость выбирать между семейным обычаем и законом городской общины, между кровными связями и почти безличной справедливостью полиса постоянно тревожила души древних греков. Трагедия Софокла «Антигона» переносит этот конфликт на подмостки. Мы находим здесь борьбу между требованием полиса установить порядок и равенство (это требование символизирует царь Креон) и более глубокими, кровными связями (их олицетворяет Антигона). Антигона считает своим долгом похоронить брата Полиника, который погиб, восстав против полиса. Креон же приказал, чтобы Полиник — как предатель — остался без погребения, на растерзание собакам и птицам. Оказавшись перед лицом трагического противоречия между семьей и полисом, Антигона и Креон вступают в конфликт, который приводит обоих к катастрофическим последствиям. Хотя эту трагедию часто интерпретируют и ставят как столкновение религии и законов Бога (Антигона) с тиранией и законами человека (Креон), афинские зрители иначе понимали ее смысл. Они сознавали, что перед их глазами воспроизводится борьба, происходящая в их собственных сердцах, — борьба, где каждую из сторон поддерживают боги и с каждой стороны — почитаемые ценности «Антигона» свидетельствует о мучительной трансформации культуры в период перехода от племени к городской общине — о трансформации, которая по грандиозности охвата и пугающей душу неопределенности сопоставима лишь с нынешним переходом от городской общины к технополису.

Племя было большой семьей. Его членов тесно связывало общее мифологическое прошлое и кровное родство. Племя обес-

печивало всем своим членам не подлежавшее сомнению место в жизни и надежную идентичность. Оно давало ответы почти на все важнейшие вопросы человеческого существования — о браке, о занятии, о цели жизни — еще прежде, чем эти вопросы возникали. Племенная традиция располагала всеми ответами. Эта традиция — в танцах, в гимнах, в резных деревянных фигурках — предоставляла человеку богатый, сложный и исчерпывающий набор образов, идентичностей и ценностей.

В племенном человеке вряд ли можно видеть личное Я в смысле Нового времени. Не столько он сам живет в племени, сколько племя живет в нем. Он есть субъективное выражение племени. Человек осознает себя включенным в закрытую систему компактных смыслов, где не остается места для какой бы то ни было внешней точки зрения или критической дистанции12. Человек и природа, животные и боги — все это образует единый процесс жизни, смысл которого струится внутри него, под самой поверхностью, и может прорваться наружу в любом месте как проявление магической или религиозной силы.

Появление денег и создание алфавита стали двумя важнейшими элементами великого перехода от племени к городской общине. Оба эти изобретения способствуют освобождению индивида от предписанных традицией взаимоотношений, а также колоссальному расширению сферы человеческих контактов. Человек, желающий обменять овцу на хлеб, должен найти другого человека, не только имеющего хлеб, но еще и желающего получить шерсть или баранье жаркое. Набор возможностей невелик и часто подчинен предписаниям традиции. Овцеводство и хлебопечение как занятия обычно передаются от отца к сыну. Экономические связи и семейные традиции чаще всего неразрывно слиты воедино. Но тот, кто может продать овцу и купить на эти деньги хлеб, становится и мобильнее, и независимее. Звон монет возвещает конец племенного существования и указывает на начало более обезличенной и рационализированной совместной жизни людей.

Точно так же создание письма освобождает индивида от зависимости от шамана или оракула. Теперь человек может самостоятельно исследовать записи. Книги могут свободно передаваться из рук в руки и читаться за пределами собрания вокруг священного огня, где человек должен был жадно ловить каждое слово сказителя и в своем стремлении познать окружающий мир был вынужден полагаться на его традиционный авторитет. Создание письменности деперсонализирует доступ человека к информации.

Но опять-таки решающая роль принадлежит экономике. Письмо возникло из-за потребностей торговли, но вскоре стало способом приобретения знаний, а следовательно, и достижения

власти. Таким образом, возникновение письма оказало влияние на политику и религию. Соприкосновение с внешним миром, знакомство с идеями и возможностями, недоступными в условиях племени, стали решающим толчком для развития городской культуры. Любой чужак, хотя и не без труда, мог стать членом городской общины. Как верно замечает Л.Мамфорд13, человек становится членом племени лишь в силу случайного стечения обстоятельств — в силу рождения или кровных связей, а городская община дает возможность и посторонним стать ее членами (гражданами).

Это превращение «чужаков» и «посторонних» в «сограждан» и «члены одного тела», естественно, вызывает в памяти слова, весьма точно выражающие смысл новозаветной Вести (ср. Еф 2:19; 4:25). Здесь мы находим одно из объяснений того, что ранняя Церковь как движение, с самого начала разрушавшее племенные связи и уже не различавшее «ни еврея, ни грека» (Гал 3:28), быстрее всего распространялась в городах и городских общинах. Мы еще вернемся к этому, но уже здесь интересно понять, почему даже прославленный греческий полис так до конца и не осуществил идеалы городской общины. Он так и не стал вполне открытым и вполне универсальным. Он всегда сохранял отчасти племенной характер. И Рим и Афины чувствовали потребность поддерживать фикцию, согласно которой все их граждане происходят от общего предка. В обоих случаях отсутствовало понимание того, что идея мирового гражданства несовместима ни с рабовладением, ни с имперскими устремлениями. В сущности, Афины по двум причинам так и не стали городом в современном смысле слова, не достигли численности населения, сложности структуры, анонимности и необъятных размеров современного метрополиса. Во-первых, все эти черты города могли возникнуть лишь с приходом современной технологии. А во-вторых, для осуществления этого было необходимо христианство с его универсальностью и радикальной открытостью, которые были способны преодолеть остатки трибализма. Фюстель де Куланж полагает, что греческим и римским «городам» недоставало единого Бога христианства: древние «никогда не представляли себе Бога как единственное в своем роде существо, воздействующее на весь мир... Религия была исключительно местной, своей у каждого города»14. Античные городские общины отчасти сохраняли племенной характер именно потому, что их не объединяло то абсолютное и универсальное притязание, которое характерно для Евангелия. Лишь с началом христианской эры стало возможно помыслить об универсальном метрополисе, но и после этого понадобились еще два тысячелетия, чтобы эту идею осуществить. «Христианство... — продолжает Фюстель де Куланж, — не было религией семьи, городской общины или расы. Оно не было рели-

гией касты или корпорации С самого начала его призыв обращен ко всему человечеству».

Антигона — трагическая фигура, символизирующая мучительно трудный переход от племени к юродской общине, от семейного долга к гражданскому В некотором смысле Сократ символизирует аналогичный трагический переход от полиса к космо-полису, от богов города — к всемирному сообществу людей. Он не отверг «богов города», как утверждали его обвинители просто он отказался принять их с последней серьезностью Он знал, что у них есть свое место, но понимал, что их роль ограничена и преходяща. Казнь Сократа знаменует отказ Афин встать на путь преобразования полиса в метрополией.

Возможно то, что мы назвали городской общиной, со временем будет считаться всего лишь переходным этапом между племенем и технополисом, между двумя формами коллективно-общинной жизни, между дописьменным периодом пещерной живописи и постписьменной эпохой электронных образов. В самом деле, есть поразительное сходство между жизнью племени и технополиса. А согласно марксистской теории, эпоха «капитализма» (т е период существования городской общины) составляет всего лишь долгий и полный борьбы переход от первобытного коммунизма к социалистическому.

Но большинство из нас не может отмахнуться от культуры городской общины как от чего-то всего лишь переходного. Ведь это часть нас самих. Эта эпоха дала нам книгопечатание, рациональную теологию, научную революцию, инвестиционный капитализм и бюрократию. Она принесла нам также и много других достижений, но именно эти соотносятся с тем, что Макс Вебер, характеризуя эпоху, назвал «рационализацией»17. Классический пример того, что он описал как «рутинизацию харизмы», Вебер увидел в кальвинистском пуританстве, которое он считал во многих отношениях прототипической религией описанной эпохи. Названные явления особенно наглядно обнаруживают отличия и от племени, я от городской общины технополиса. Шаман символизирует племенную жизнь. Он поет и танцует свою религию. В городской культуре ему соответствует пуританин или даже просто американский колонист. Городской житель размышляет над словом, слышит его в проповеди. Племенной человек сливается со своим демоном и своей группой. Городской человек — осмотрительный читатель «Робинзона Крузо». Племенные боги кружатся вместе с человеком во тьме чувственного экстаза. Бог городского человека обращается к нему из бесконечной дали, и призывает к трезвому труду при ясном свете самоограничения. При таком сравнении городской человек может показаться скучным и невыразительным, но не следует относиться к нему слишком сурово. Во-первых, потому, что в жизни он редко вполне соответствует нарисованному здесь

Образу. Во вторых, потому, что он готовил дорогу цивилизации технополиса Без его участия она никогда бы не наступила

Примечания

1 Высказывание профессора К. А. ван Персена цит. по мимеографированным записям собранным профессором Чарлзом Уэстом чл конференции состоявшейся в Экуменическом институте в Боссе (Швейцария) в сентябре 1959 г. Этот текст вошел в раздел 1 Приложений Подробнее о работах ван Персена, см гл 3

2 См Bonhoeffer D Ethics N Y 1959 (русский пер. главы «О последнем и предпоследнем» см. Социально политическое измерение христианства М. 1994 с 84—100) Бонхеффер Д Сопротивление и покорность М 1994

3 Vidich A J and Bensman I Small Town in Mass Society Gardui City NY 1958

4 Merteau Ponty M Sens et поп sens V 1948 с 309

5 Mumford I The City in History NY 1961

6 Клайд Клакхон написал несколько книг и статей о культуре навахо. См Kluckhohn С and Leighton D The Navaho Cambridge MA 1946

7 Warner W.L. A Black Civilization NY 1958

8 Малиновский Б Магия наука и религия — Магический кристалл 11 M 1992 с 84 — 127

9 Redm P (ed) Primitive Religion NY 1957

10 Там же с 192

11 Fustel de Coutanges ND The Ancient City Garden Cny №1 1956 км 3 гл 3—5

12 Обсуждение различии между «компактными» и «дифференцированными» символическими системами см в Voegehn E Order and History Vol I lsrad and Revelation Baton Rouge 1956 с 1 — 11

13 Mumford L Op cit

14 Fusiel de Coulange ND Op cit с 151

15 Там же с 391

16 Metleou Ponty M Eloge de la Philosophie P 1953 с 48—57

17 Вебер М Протестантская этика и дух капитализма — Вебер М Избранные произведения М 1990

ЧАСТЬ I

Дата добавления: 2015-10-28