Песнь двадцать девятая

Круг восьмой — Девятый ров (окончание) — Десятый ров — Поддельщики металлов

1

Вид этих толп и этого терзанья

Так упоил мои глаза, что мне

Хотелось плакать, не тая страданья.

4

«Зачем твой взор прикован к глубине?

Чего ты ищешь, — мне сказал Вергилий, —

Среди калек на этом скорбном дне?

7

Другие рвы тебя не так манили;

Знай, если душам ты подводишь счет,

Что путь их — в двадцать две окружных мили.

10

Уже луна у наших ног плывет;

Недолгий срок осталось нам скитаться,

И впереди тебя другое ждет».

13

Я отвечал: «Когда б ты мог дознаться,

Что я хотел увидеть, ты и сам

Велел бы мне, быть может, задержаться».

16

Так говоря в ответ его словам,

Уже я шел, а впереди вожатый,

И я добавил: «В этой яме, там,

19

Куда я взор стремил, тоской объятый,

Один мой родич[411]должен искупать

Свою вину, платя столь тяжкой платой».

22

И вождь: «Раздумий на него не трать;

Что ты его не встретил, — нет потери,

И не о нем ты должен помышлять.

25

Я видел с моста: гневен в высшей мере,

Он на тебя указывал перстом;

Его, я слышал, кто‑то назвал Джери.

28

Ты в это время думал о другом,

Готфорского приметив властелина,[412]

И не видал; а он ушел потом».

31

И я: «Мой вождь, насильная кончина,

Которой не отмстили за него

Те, кто понес бесчестье, — вот причина

34

Его негодованья; оттого

Он и ушел, со мною нелюдимый;

И мне тем больше стало жаль его».

37

Так говоря, на новый свод взошли мы,

Над следующим рвом, и, будь светлей,

Нам были бы до самой глуби зримы

40

Последняя обитель Злых Щелей[413]

И вся ее бесчисленная братья;

Когда мы стали, в вышине, над ней,

43

В меня вонзились вопли и проклятья,

Как стрелы, заостренные тоской;

От боли уши должен был зажать я.

46

Какой бы стон был, если б в летний зной

Собрать гуртом больницы Вальдикьяны,

Мареммы и Сардиньи[414]и в одной

49

Сгрудить дыре, — так этот ров поганый

Вопил внизу, и смрад над ним стоял,

Каким смердят гноящиеся раны.

52

Мой вождь и я сошли на крайний вал,

Свернув, как прежде, влево от отрога,

И здесь мой взгляд живее проникал

55

До глуби, где, служительница бога,

Суровая карает Правота

Поддельщиков, которых числит строго.

58

Едва ли горше мука разлита

Была над вымирающей Эгиной[415],

Когда зараза стала так люта,

61

Что все живые твари до единой

Побило мором, и былой народ

Воссоздан был породой муравьиной,

64

Как из певцов иной передает, —

Чем здесь, где духи вдоль по дну слепому

То кучами томились, то вразброд.

67

Кто на живот, кто на плечи другому

Упав, лежал, а кто ползком, в пыли,

По скорбному передвигался дому.

70

За шагом шаг, мы молчаливо шли,

Склоняя взор и слух к толпе болевших,

Бессильных приподняться от земли.

73

Я видел двух, спина к спине сидевших,

Как две сковороды поверх огня,

И от ступней по темя острупевших.

76

Поспешней конюх не скребет коня,

Когда он знает — господин заждался,

Иль утомившись на исходе дня,

79

Чем тот и этот сам в себя вгрызался

Ногтями, чтоб на миг унять свербеж,

Который только этим облегчался.

82

Их ногти кожу обдирали сплошь,

Как чешую с крупночешуйной рыбы

Или с леща соскабливает нож.

85

«О ты, чьи все растерзаны изгибы,

А пальцы, словно клещи, мясо рвут, —

Вождь одному промолвил, — не могли бы

88

Мы от тебя услышать, нет ли тут

Каких латинян? Да не обломаешь

Вовек ногтей, несущих этот труд!»

91

Он всхлипнул так: «Ты и сейчас взираешь

На двух латинян и на их беду.

Но кто ты сам, который вопрошаешь?»

94

И вождь сказал: «Я с ним, живым, иду

Из круга в круг по темному простору,

Чтоб он увидел все, что есть в Аду».

97

Тогда, сломав взаимную опору,

Они, дрожа, взглянули на меня,

И все, кто был свидетель разговору.

100

Учитель, ясный взор ко мне склоня,

Сказал: «Скажи им, что тебе угодно».

И я, охотно волю подчиня:

103

«Пусть память ваша не прейдет бесплодно

В том первом мире, где вы рождены,

Но много солнц продлится всенародно!

106

Скажите, кто вы, из какой страны;

Вы ваших омерзительных мучений

Передо мной стыдиться не должны».

109

«Я из Ареццо; и Альберо в Сьене, —

Ответил дух, — спалил меня, хотя

И не за то, за что я в царстве теней.

112

Я, правда, раз ему сказал, шутя:

«Я и полет по воздуху изведал»;

А он, живой и глупый, как дитя,

115

Просил его наставить; так как Дедал

Не вышел из него, то тот, кому

Он был как сын, меня сожженью предал.

118

Но я алхимик был, и потому

Минос, который ввек не ошибется,

Меня послал в десятую тюрьму».[416]

121

И я поэту: «Где еще найдется

Народ беспутней сьенцев? И самим

Французам с ними нелегко бороться!»

124

Тогда другой лишавый,[417]рядом с ним,

Откликнулся: «За исключеньем Стрикки,

Умевшего в расходах быть скупым;[418]

127

И Никколо, любителя гвоздики,

Которую он первый насадил

В саду, принесшем урожай великий;[419]

130

И дружества[420], в котором прокутил

Ашанский Качча[421]и сады, и чащи,

А Аббальято[422]разум истощил.

133

И чтоб ты знал, кто я, с тобой трунящий

Над сьенцами, всмотрись в мои черты

И убедись, что этот дух скорбящий —

136

Капоккьо, тот, что в мире суеты

Алхимией подделывал металлы;

Я, как ты помнишь, если это ты,

139

Искусник в обезьянстве был немалый».[423]

Дата добавления: 2015-10-28