Когда кончился праздник

Я втиснулась в машину скорой помощи рядом с Джори, а вскоре со мной рядом оказался и Крис. Мы оба припали к неподвижной фигуре Джори, притянутой ремнем к носилкам. Он был без сознания, одна сторона его лица представляла собой сплошной кровоподтек, и кровь текла из множества мелких ранок. Я не могла смотреть на эти раны, они ошеломили меня, на его спине таких ранок было поменьше...

Прикрыв глаза, я повернулась в сторону Фоксворт Холла, его огни все еще сияли, как светлячки в горах. Позднее я узнала от Синди, что сначала все гости очень перепугались и не знали, что им делать и как поступить, но Барт устремился к ним и успокоил их, сказав, что Джори только слегка ушибся и через несколько дней поправится.

Впереди, рядом с водителем и врачом, сидела Мелоди в черном вечернем платье. Она время от времени огляды­валась и спрашивала, как дела у Джори.

— Крис, он выживет? — не своим от волнения голосом вопрошала она.

— Конечно, выживет, — кратко отвечал Крис. Он хлопотал над Джори, перепачкав кровью свой парадный костюм. — Кровотечение я остановил.

Вой сирены напрягал мои нервы; мне казалось, что нас всех скоро не станет в живых.

Как я могла уговорить себя? Как позволила себе поверить, что Фоксворт Холл принесет нам что-либо, кроме горя?

И я начала молиться, закрыв глаза и повторяя без конца одни и те же слова:

— Не забирай Джори у меня. Боже, не дай ему умереть. Он еще слишком молод, он мало пожил. Его дитя, его нерожденный ребенок нуждается в нем.

И только проехав несколько миль, повторив это сотни раз, я вспомнила, что теми же словами молилась за Джулиана. Джулиан умер.

К этому времени Мелоди впала в истерику. Фельдшер собирался было сделать ей какую-то инъекцию, но я вовремя остановила его:

— Нет! Она беременна, это может повредить ее ребенку. Я облокотилась на спинку переднего сидения и проши­пела:

— Прекрати вскрикивать! Ты только повредишь этим и Джори, и своему ребенку.

Но Мелоди не только не прекратила, но и начала бить меня своими маленькими, но сильными кулачками.

— Если бы мы сюда не приехали! Я говорила, я твердила ему, что не надо этого делать... Приезд в этот дом — это худшая из ошибок в нашей жизни, и вот теперь он расплачивается, расплачивается, расплачивается...

Она плакала и говорила, говорила, пока не лишилась голоса. И тут вдруг Джори открыл глаза и насмешливо посмотрел на нас:

— Привет, — слабым голосом проговорил он. — Кажется, Самсон все еще жив.

Я вздохнула с облегчением и разразилась слезами. Крис улыбнулся, отмывая кровь с головы Джори каким-то раствором.

— Ты поправишься, сын, обязательно поправишься. Лишь держись.

Джори закрыл глаза и пробормотал: — Представление было хорошим?

— Кэти, скажи ему, — предложил Крис тихо.

— Ты был бесподобен, милый, — сказала я, наклоняясь, чтобы поцеловать его бледное лицо, на котором еще оставался грим.

— Попроси Мел не волноваться, — прошептал он, будто слышал ее крики и слезы.

Вскоре он уснул под влиянием снотворного, которое Крис впрыснул ему в руку.

Мы прошли через госпитальный холл. Мелоди вся сжалась в комок от напряжения и страха, ее глаза были широко распахнуты.

— Так же, как и его отец... — повторяла она. — Так же, как его отец...

Она повторяла это до тех пор, пока это не засело у меня в голове, как стальной гвоздь. Я сама была готова кричать и плакать от страха — страха, что Джори умрет.

Лишь для того, чтобы заставить ее замолчать, я взяла руками ее лицо и положила ее голову себе на грудь, утешая Мелоди, как мать утешает неразумного ребенка.

Мы все вновь стали заложниками безжалостного мира Фоксвортов.

Как я могла быть счастлива еще полдня назад? Куда делась моя интуиция?

Вместо моей интуиции на сцене жизни теперь главенствовала злая воля Барта, который забрал-таки у Джори то, чему завидовал всегда и что было самым ценным для Джори — его здоровье, его сильное, ловкое те­ло.

Несколькими часами позже пятеро хирургов в зеленом вывезли из операционной моего старшего сына. Джори до подбородка был закрыт одеялами. Весь его чудесный загар куда-то девался, и теперь он был таким же бледным, каким предпочитал когда-то выглядеть его отец. Его темные вьющиеся волосы казались мокрыми. Под закрытыми глазами залегли тени.

— С ним все в порядке, не правда ли? — поспешила к быстро движущейся каталке Мелоди. — Скажите... он выздоровеет и будет таким же, как прежде?

От отчаяния ее голос был тонок и пронзителен. Никто не ответил ни слова.

Они подняли Джори с каталки при помощи простыни, осторожно перенесли на кровать, затем попросили выйти всех, кроме Криса.

Мы с Мелоди остались в холле и ждали, ждали, ждали...

Мы с Мелоди вернулись в Фоксворт Холл к рассвету, когда состояние Джори стало достаточно стабильным, и я чуть расслабилась.

Крис остался в госпитале. Он прилег отдохнуть в комнате, используемой для ночного отдыха дежурных врачей.

Я тоже желала остаться, но истеричность Мелоди все возрастала: ей не нравилось, что Джори не открывает глаз, она боялась медицинских запахов госпиталя, ей были неприятны медицинские сестры, входящие и выходящие от Джори с подносами в руках, а также сами врачи, которые избегали прямых ответов.

Мы уехали обратно в Фоксворт Холл на такси. Везде еще горели праздничные огни, дом был освещен. Солнце уже всходило над горизонтом, окрашивая небо в легкий розовый цвет. Кругом просыпались птицы, оглашая ут­реннюю тишину щебетом, трепетанием крыльев, террито­риальными склоками и пеньем. Я поддерживала Мелоди, провожая ее по лестнице наверх: она была так расстроена, что шаталась и казалась пьяной.

Мы медленно, осторожно поднимались по лестнице, и я каждую секунду думала о ребенке, которого она носит, и о том, как события этой ночи повлияют на него и на мать. В спальне она не смогла даже раздеться, так дрожали ее руки. Я помогла ей, надела на нее ночную рубашку, втолкнула ее в постель и выключила свет.

— Если хочешь, я останусь, — сказала я, глядя на нее, безжизненно и безнадежно лежащую в постели.

Она захотела. Ей хотелось узнать мое мнение о том, что с Джори, и отчего врачи не высказали ни одного ободря­ющего слова.

Она вновь расплакалась:

— Отчего они ничего не говорят нам?

Я не смогла объяснить ей, что это право и манера защиты врача от непредвиденности событий. За всех врачей вместе я заверила ее, что страшного ничего быть не может, иначе бы врачи посоветовали ей остаться.

Наконец, она заснула, вздрагивая во сне, называя имя Джори, часто просыпаясь и вновь заливаясь слезами. Это было невыносимо видеть и слышать, и я уже ощущала себя такой же истеричной и издерганной, как сама Мелоди.

Часом позже, к моему облегчению, она погрузилась в глубокий сон, будто знала, что во сне ее спасение.

Я поспала буквально несколько минут, когда внезапно в мою спальню вошла Синди, уселась и стала ерзать на моей кровати, дожидаясь, когда я открою глаза. Я увидела ее лицо, обняла ее и заплакала вновь вместе с ней.

— Что с ним, мама? Скажи, все будет хорошо?

— Милая Синди, с ним сейчас отец. Ему была необхо­дима операция. Теперь он в отдельной палате, спит после наркоза. Когда он проснется, Крис будет с ним. Я соби­раюсь чего-нибудь перекусить и снова ехать к нему в город. Я прошу тебя остаться с Мелоди...

Я уже решила, что поеду без Мелоди: с меня хватит ее истерик.

Синди внезапно запротестовала, уверяя, что хочет поехать сама и увидеть Джори. Я отрицательно покачала головой:

— Мелоди очень тяжело переживает все случившееся, и в ее состоянии нельзя ехать обратно в госпиталь; по крайней мере до тех пор, пока мы не узнаем правду о состоянии Джори. Я никогда еще не видела столь истерич­ной женщины, так боящейся больниц. Кажется, она считает госпиталь чем-то сходным с похоронным бюро. Прошу тебя, останься, скажи ей что-нибудь, чтобы она успокоилась, понаблюдай, чтобы она что-нибудь съела. Дай мир ее душе, она нуждается в успокоении, а я позвоню вам по телефону, как только узнаю что-нибудь.

Я прошла к Мелоди и застала ее столь глубоко спящей, что поняла: я приняла правильное решение.

— Объясни ей, Синди, почему я не стала дожидаться, пока она проснется...

К госпиталю я ехала очень быстро.

Из-за того, что Крис был врачом, я весьма часто ездила по госпиталям, провожая Криса, встречая его, встречаясь с ним там, чтобы вместе съездить в гости, навестить некоторых его пациентов, с кем он сохранял дружбу. Мы доставили Джори в лучший госпиталь в штате. Коридоры были широкие и светлые, окна были огромные, везде множество цветов. Госпиталь был начинен самой совре­менной диагностической аппаратурой. Но комната, в которую поместили Джори, была крошечной, как, впрочем, все палаты в этом госпитале. Окно было столь высоко, что в него не было видно ничего, кроме централь­ного въезда и другого крыла здания.

Крис все еще спал, хотя сестра сказала мне, что он приходил взглянуть на Джори раз пять за мое отсутствие.

— Он очень преданный отец, миссис Шеффилд.

Я смотрела на Джори, который был закован в тяжелый гипс; на его ноги, которые не были скованы, но не двигались.

Внезапно сзади меня обняла чья-то рука, и теплое дыхание Криса коснулось моей шеи.

— Разве я не приказывал тебе оставаться дома, пока я не позвоню?

Я вздохнула с облегчением: Крис был со мной.

— Но как я могу не быть здесь, Крис? Я должна знать, что произошло, иначе я не смогу заснуть. Скажи мне правду, теперь здесь нет Мелоди, которая упадет в обморок.

Он тяжело вздохнул и повесил голову. И лишь тогда я заметила, как сильно он устал, и что он одет в тот же забрызганный кровью вечерний костюм.

— Кэти, новости нехороши. Я не хотел бы говорить до того, как побеседую еще раз с его хирургами и лечащим врачом.

— Не тяни! Я желаю знать правду! Я — не пациентка, которая должна думать о враче, как о всемогущем Боге. Скажи: у него перелом позвоночника? Будет ли он ходить? Отчего он недвижим?

Крис вытащил меня в коридор, на случай, если Джори лежит с закрытыми глазами и слушает нас. Он тихо закрыл за собой дверь палаты и провел меня в помещение, куда входить дозволялось лишь врачам. Он встал, возвышаясь, надо мной, предварительно усадив меня в кресло, и предупредил, что разговор предстоит печальный.

— У Джори поврежден позвоночник, Кэти. Ты угадала. Слава Богу, повреждение прошло достаточно низко и не задело верхних позвонков. Он сможет владеть руками, а рано или поздно возобновится контроль мозга над моче­вым пузырем и кишечником, но сейчас эти части организ­ма, так сказать, в шоке.

Он замолчал.

— Позвоночник?! Скажи же мне тогда, что неповреждено.

— Нет, ничего не раздавлено, позвонки в целости, — неохотно уточнил Крис. — Но наступил паралич ног.

Я примерзла от ужаса к полу. О, нет! Только не с ним, только не с Джори! Я разрыдалась, подобно Мелоди, утеряв всякий контроль над собой.

— Он никогда не сможет ходить? — прошептала я, чувствуя, как бледнею и слабею. Голова закружилась. Когда я открыла глаза, я увидела возле себя коленопрек­лоненного Криса, держащего меня за руки.

— Держись... Надо радоваться, что он жив. Это — главное. Но ходить он больше не сможет.

Мне казалось, что я погружаюсь все глубже и глубже в хорошо мне знакомое море отчаяния. Одна и та же мысль, как хищная рыба; терзала и терзала мой мозг, доводя до исступления, разрушая мне душу.

— Но это же означает, что он не сможет больше танцевать... не сможет ходить, не сможет танцевать... Крис, что же с ним будет?!

Он притянул меня к себе и зарылся головой в мои волосы, раздувая их своим дыханием:

— Но он жив, милая моя. Он будет бороться — и выживет. Разве мы все не так же боремся с трагедией? Мы в конце концов принимаем все как есть — и берем от жизни то, что можем взять. Мы забываем то, что у нас было вчера, концентрируемся на сегодняшнем дне. И если мы сможем научить Джори, как принять то, что случилось, мы сохраним нашего сына, мы вернем его себе таким, каков он есть: деятельным, интеллигентным, душевно здоровым.

Я продолжала рыдать. Крис гладил меня, нежно касал­ся моего лица, стараясь успокоить.

— Мы должны быть сильными, дорогая, для него, ради него. Плачь сейчас, потому что, когда он откроет глаза и увидит тебя, ты не должна плакать. Нельзя показывать жалость. Нельзя падать духом. Когда он проснется, он посмотрит в твои глаза, он прочтет твои мысли. Все, что отразится на твоем лице, все это он примет за показатель своего состояния. Он будет опустошен, поражен тем, что с ним случилось, и мы оба знаем это. Он захочет умереть. Он вспомнит своего отца: как Джулиан сам запланировал и организовал свою смерть, и нам надо помнить об этом. Необходимо будет поговорить с Синди и Бартом, объяснить им их роли в процессе выздоровления и адаптации Джори. Нам надо укрепить семью, собраться всем воедино — во имя Джори, потому что его пробуждение будет трагично, Кэти.

Я кивнула, стараясь удержать слезы. Мне казалось, я сама — Джори, потому что я знала: каждое его мучение будет и моим.

Крис, все еще держа меня в объятиях, продолжал:

— Джори сосредоточил всю свою жизнь на балете, но он никогда больше не вернется в балет. Нет, не смотри с надеждой, Кэти, никогда! Есть еще надежда, что, окреп-нув и натренировавшись, он сможет подняться на ноги и подтягиваться на костылях... но он никогда не станет ходить нормально. Прими это, Кэти.

Нам надо убедить его в том, что его душевный мир не изменится с неспособностью двигаться, что он — та же одаренная личность. И, самое главное, надо убедить себя, что он — тот же... и мы тоже, потому что многие семьи после подобных трагедий меняются, распадаются. Некоторые начинают слишком жалеть больного, некоторые — ощущают к нему враждебность, злятся друг на друга... Нам надо ухитриться остаться посередине и помочь Джори выдержать это.

Но я слышала лишь часть сказанного.

Паралич! Мой Джори — паралитик! Я даже потрясла головой, надеясь, что все это исчезнет, как дурной сон. За что с ним могла так обойтись судьба? Мои слезы падали на грязную, оборванную кое-где рубашку Криса. Как сможет Джори жить, когда узнает, что на всю жизнь приговорен к инвалидному креслу?!

Дата добавления: 2015-07-08