Рождество

Как всегда в свой канун, Рождество с его очарованием и душевным спокойствием воцарилось-таки в наших встревоженных сердцах, и даже Фоксворт Холл был на Рождество по-своему красив. Снег все шел и шел, но в нем не было уже того неистовства, и ветер слегка утих. В нашей любимой общей зале Барт и Синди под руководством Джори украшали рождественское дерево. Синди взобралась на лестницу, Барт — на вторую, а Джори сидел в кресле и разбирал нити гирлянды лампочек. В других комнатах работали специально нанятые рабочие, украшая их к празднеству, на которое Барт ожидал гостей. Барт был очень возбужден. Один вид смеющегося, счастливого Барта наполнял радостью мое сердце, а уж когда в дверь ввалился Крис, нагруженный всякого рода покупками, которые он приобрел в самый последний момент, что было его привычкой, то уж счастью моему не было предела.

Я выбежала навстречу Крису с распростертыми объятиями, осыпая его поцелуями, чего Барт не смог бы перенести равнодушно. Однако огромное рождественское дерево скрыло нас от его глаз.

— Что тебя так задержало? — спросила я, и Крис рассмеялся, указывая на изящно завернутые подарки.

— Но это еще не все: остальное — в машине, — сказал он со счастливой улыбкой. — Я знаю, ты считаешь, что я должен был позаботиться о подарках заранее, но мне вечно некогда. А тут совершенно неожиданно подкатывает канун Рождества, и мне приходится срочно ехать, покупать за двойную цену, но ты будешь довольна. Если не будешь, то по крайней мере, не говори мне этого.

Мелоди сидела на низкой скамеечке возле камина в зале и выглядела несчастной. Когда я пригляделась к ней, я поняла, что ее скрутила боль.

— С тобой все в порядке, Мелоди? — спросила я. Она кивнула в знак того, что у нее все хорошо, — а я легкомысленно приняла это за правду. Крис расспросил ее, но она отвечала, что все в порядке. Она бросила на Барта умоляющий взгляд, но он не заметил. Мелоди направилась к лестнице наверх. В своей бесцветной и бесформенной одежде она, казалось, постарела с июля на десять лет. Джори, который всегда пристально следил за Мелоди, повернулся вслед за ней с тоской в глазах, которая нарушала весь его покой. Гирлянда соскользнула с его колен и вклинилась между креслом и его колесом, но он не заметил, лишь сидел со сжатыми кулаками, будто хотел сразиться с судьбой и отомстить ей за то, что у него было отобрано его ловкое, чудесное тело, а затем и любимая женщина.

По пути Крис остановился, чтобы дружески похлопать Джори по спине:

— Ты неплохо выглядишь. О Мелоди не волнуйся. Для женщины в последней трети беременности характерно пребывать в раздражении и мрачном настроении. И ты бы пребывал в таком настроении, если бы носил много месяцев столь огромный дополнительный вес.

— Да, но если бы она хотя бы разговаривала со мной изредка, — пожаловался Джори, — или смотрела на меня... Она даже с Бартом теперь не общается.

Я взглянула на него с тревогой. Может быть, он все знает? Я думаю, что сейчас отношения Мелоди и Барта прекратились из-за приближающихся родов, значит, Джо­ри мог знать об этом раньше. Ведь именно то, что они уже не могут быть любовниками, отразилось так неблагопри­ятно на состоянии Мелоди. Я попыталась прочесть ответ в глазах Джори, но он опустил взгляд и сделал вид, что разбирает со вниманием гирлянду.

Как-то давно мы с Крисом установили традицию: в канун Рождества открывать один подарок. Когда стемне­ло, мы с Крисом уселись в нашем самом уютном салоне, чтобы выпить вместе шампанского. Мы сдвинули бокалы:

— За то, чтобы каждый новый день мы встречали вместе, — сказал Крис с выражением любви и счастья в глазах.

Я повторила тост. Крис вручил мне мой «особый» подарок. Я открыла маленькую коробочку и увидела в ней грушевидный бриллиант величиной в два карата на кра­сивой золотой цепочке.

— И не смей возражать или говорить, что не любишь драгоценности, — поспешно проговорил Крис. Но я не возражала: я немо смотрела на кулон, который отражал все цвета радуги. — Наша мать никогда не носила таких вещей. Я хотел было подарить тебе «оперное» жемчужное ожерелье вроде того, что было у нее. Такое ожерелье и элегантно, и не бросается в глаза. Но зная, что для тебя значит «как у нее», я оставил мысль о жемчугах и купил вот это. Этот бриллиант в форме слезы, Кэти, и пусть он символизирует все слезы, которые я выплакал бы, если... если бы ты не позволила мне любить тебя.

Мои глаза наполнились слезами: меня переполняли одновременно и чувство вины за то, что мы с ним вместе; и ошеломляющая радость за то, что мы вместе; и скорбь по поводу еще многих предстоящих нам сложностей из-за того, что мы вместе.

Я молча протянула ему свой «особенный» подарок: сапфировое кольцо на указательный палец. Он рассмеял­ся, сказал, что это слишком пышный для него подарок, но кольцо очень красиво.

Как только мы обменялись подарками, неожиданно в комнату вторглись Мелоди, Джори и Барт. Джори, увидев блеск в наших глазах, улыбнулся. Барт, наоборот, нахму­рился. Мелоди погрузилась в глубокое кресло и, казалось, растворилась в нем. Прибежала Синди в ярко-красном свитере и таких же брюках; она громко звенела колоколь­чиками. И, наконец, вошел Джоэл и встал, скрестив руки на груди. Он выглядел как мрачный судья, взирающий на порочных, непослушных детей.

Джори первый ответил на призыв Синди, подняв свой бокал шампанского высоко и торжественно:

— Возрадуемся кануну Рождества! Пусть мама и папа всегда глядят друг другу в глаза так же, как в эту ночь — с любовью и нежностью, с состраданием и пониманием. И пусть я найду такую же любовь в глазах своей жены... когда-нибудь.

Он открыто обращался к Мелоди перед лицом нас всех, он молил ее и призывал. К сожалению, вызов был не лучшим средством разрешения этой конфронтации. Ме­лоди только еще больше сжалась в тугой клубок нервов и отказывалась встретиться с ним взглядом. Она вниматель­но глядела на огонь в камине. Надежда, зажегшаяся было в глазах Джори, погасла. Его плечи опустились; он развер­нул свое кресло так, чтобы не видеть Мелоди. Он поставил бокал, не выпив, и стал смотреть в огонь так же присталь­но, как жена, будто надеясь рассмотреть там что-то, что она видит.

В отдаленном темном углу улыбался Джоэл.

Синди старалась быть веселой. Барт поддался той же мрачности, что, казалось, источала Мелоди, как серый туман.

Идея собрать нашу семью и весело встретить Рождес­тво, кажется, провалилась. Барт теперь не желал даже глядеть на Мелоди — настолько она была бесформенна со своим огромным животом. Он начал мерить шагами комнату, поглядывая на подарки, лежащие под рождес­твенским деревом. Случайно его глаза встретились с глазами Мелоди, глядящей на него умоляюще, и Барт поспешно отвернулся, будто устыдившись этой слишком откровенной мольбы.

Мелоди тотчас же поднялась и вышла, извинившись и сославшись на то, что плохо себя чувствует.

— Могу я помочь? — вскочил следом и Крис.

Он хотел помочь ей подняться по лестнице, видя, как тяжело она начала подъем.

— Со мной все в порядке! — почти выкрикнула Мелоди. — Мне не нужна ваша помощь, не нужна ничья по­мощь!

— И счастливое Рождество снизошло на всех, — пробормотал Барт совсем не в духе Джоэла.

А Джоэл в это время стоял в сумерках и наблюдал — он всегда наблюдал и подслушивал.

Когда вышла Мелоди, следом направил свое кресло Джори, сославшись также на плохое самочувствие. При­ступ кашля, последовавший вслед за этим, подтвердил слова Джори.

— У меня есть лекарство для тебя, — вскочил Крис и побежал к лестнице. — Тебе рано еще ложиться, Джори. Останься. Отпразднуй с нами Рождество. Но перед тем, как дать тебе средство, которое, возможно, не облегчит твоего заболевания, дай мне прослушать твои легкие.

Барт облокотился на камин и наблюдал эту сцену родственной заботы почти с ревностью. Крис подошел ко мне:

— Может быть, действительно лучше лечь сейчас спать, а утром встать пораньше, позавтракать вместе, открыть подарки и успеть еще поспать перед тем, как приедут гости на бал.

— Ах, бал! — Синди закружилась по комнате в танце. — Люди, много людей, все красиво одетые! Я жду - не дождусь завтрашней ночи. Как я хочу слышать смех! Как я желаю этих разговоров, шуток! Мои уши жаждут шума и смеха. Я так устала быть серьезной, так устала глядеть в угрюмые лица и слушать печальные разговоры... я, кажется, уже разучилась улыбаться. Я надеюсь, все эти денежные стариканы привезут с собой своих сыновей? Или хотя бы одного сынишку, которому больше двенадцати лет. Я так соскучилась по веселью, я так жажду!

Не один лишь Барт бросил на нее красноречивый неодобрительный взгляд, но Синди полностью игнориро­вала все эти взгляды.

— Я танцевать хочу, я танцевать хочу, — пропела она. Она решительно не желала подчинять свое настроение каким бы то ни было взглядам. Синди кружилась по комнате с воображаемым партнером.

— Я танцевать могу всю ночь...

И Крис, и Джори не могли не поддаться ее очарованию. Крис улыбнулся и проговорил:

— На балу должно быть по меньшей мере двадцать молодых людей. Постарайся только сдерживать себя. Ну, а теперь, раз Джори так устал, давайте разойдемся по спальням. Завтра предстоит нелегкий день.

Все согласились. Внезапно Синди упала в кресло и сделалась такой же мрачной, как и Мелоди. На глазах ее заблестели слезы:

— Я бы хотела, чтобы Лэнс был здесь завтра. Я предпочитаю его всем другим.

Барт бросил на нее бешеный взгляд:

— Именно этот молодой человек никогда больше не переступит порог этого дома. — Затем Барт обратился ко мне. — Не надо, чтобы Мелоди присутствовала на вече­ре. — И уже со злостью он добавил: — По крайней мере, пока она выглядит так плохо и настолько больна. Пусть сидит и дуется на весь мир в своей комнате, а мы завтра утром поздравим друг друга и одарим подарками. Я думаю, насчет того, чтобы поспать днем — это хорошая идея; мы должны выглядеть свежо и счастливо на моем вечере.

Джори демонстративно уехал, справившись с подъем­ником сам. Мы сидели, не желая расходиться. Барт поставил на стереопроигрыватель рождественские песно­пения, и я слушала и думала о новых заносчивых, брезгли­вых привычках Барта.

Когда он был мальчишкой, он был не просто грязнуля, он был просто поросенок. Теперь же он несколько раз на дню принимал душ, содержал себя почти в непорочной Чистоте. Он не успокаивался, пока не проверит на ночь, заперты ли двери, закрыты ли все ставни, не испачкал ли недавно взятый в дом котенок по прозвищу Тревор ковер и тому подобное. А Тревор действительно несколько раз портил ковры, но Барт не настаивал на том, чтобы изгнать котенка, и он остался в доме.

Даже сейчас, готовясь уйти, Барт взбил подлокотные подушки, расправил морщины на пушистом покрывале софы, собрал разбросанные журналы и уложил их акку­ратными стопками. Он делал все, что забывала делать прислуга. Утром, проснувшись, он сразу поднимал на ноги Тревора и вменял ему в обязанность проверить добросовестность горничных — иначе он грозил оставить прислугу без дополнительной оплаты.

Ничего удивительного после этого, что прислуга от нас уходила. Верным и неизменным оставался один Тревор. Он прощал надменность и грубость Барта, но глядел на него с сожалением, о чем Барт, впрочем, не знал.

Все это припомнилось мне, когда я наблюдала, с каким энтузиазмом говорит Барт о предстоящем бале. Я взгляну­ла за окно и увидела, что снег продолжает идти. Выпало уже более полуметра снежного покрова.

— Барт... — осторожно начала я. — Завтра все дороги будут подо льдом, а возможно завалены снегом. Многие из гостей не смогут добраться на традиционный бал в Фоксворте.

— Ерунда! — отозвался Барт. — Я найму вертолет, если они сообщат о местонахождении.

Я вздохнула, но заметила странно злобный взгляд Джоэла, который тут же вышел из зала.

— Мама права, Барт, — мягко проговорил Крис, — поэтому приготовься к этому и не сильно разочаровывай­ся, если прибудут всего несколько гостей.

Барт будто и не слышал. Он пожелал мне спокойной ночи и пошел к себе. Вскоре разошлись и мы с Крисом и Синди.

Пока Крис зашел к Джори, чтобы сказать ему несколь­ко слов, я ждала Синди из ванны. Она вышла из ванны в коротеньком неглиже, свежая и сияющая.

— Мама, не читай мне снова нотаций. Я больше просто не вынесу. Когда я впервые приехала в этот дом, мне показалось, что это — сказка. Теперь мне кажется, что это мрачная крепость, где мы все — узники. Как только кончится бал, так я уеду — и ко всем чертям этого Барта!

Я очень люблю вас с папой и Джори, но Мелоди стала очень неприятной, а Барт вовсе непереносим. Он не изменится. Он будет вечно ненавидеть меня, а я устала пытаться быть вежливой к нему.

И Синди легла в кровать, проскользнув между одеялом и простыней, и повернулась ко мне спиной.

— Спокойной ночи, мама. Пожалуйста, выключи, ухо­дя, свет. Не проси меня вести себя прилично завтра на балу, поскольку я там буду изображать эталон леди. Разбуди меня за три часа до начала бала.

— Другими словами, ты не желаешь завтра утром отпраздновать с нами Рождество?

— Ах, — безразличным тоном проговорила Синди, — встать и отыскать свои подарки я всегда успею... не думаю, что я буду последней, кто придет к дереву за подарками... посмотрю, как запоздавшие развертывают подарки и порадуюсь вместе с ними. Мне надо выспаться, чтобы быть королевой бала.

— Я люблю тебя, Синди, — проговорила я, выключая свет, а затем нагнулась, чтобы поцеловать ее в теплую нежную шею.

Она мгновенно повернулась, и ее тонкие юные руки обернулись вокруг моей шеи. Она зарыдала:

— Мама, мама, ты — самый лучший человек! Я обещаю тебе, что буду хорошей. Я стану теперь парням только позволять держать меня за руку... Но позволь мне улететь в Нью-Йорк, чтобы попасть на бал, который устраивает на Новый год один мой хороший знакомый.

Я молча кивнула:

— Хорошо, если ты хочешь провести Новый год в доме твоего знакомого, пусть будет так; но постарайся насколь­ко это возможно не злить завтра Барта. Ты же знаешь, насколько трудно ему было преодолеть в себе все эти назойливые идеи, одолевавшие его в юности. Помоги ему, Синди. Дай ему почувствовать, что у него есть любящая семья, и он дорог всем.

— Я постараюсь, мама. Я обещаю тебе, что постараюсь.

Я закрыла за собой дверь ее спальни и пошла пожелать доброй ночи Джори.

Джори был необычайно спокоен.

— Все будет хорошо, мой милый. Как только появится ребенок, Мелоди вновь будет с тобой.

— Будет ли? — горько переспросил он. — Я сомневаюсь. Тогда ее мысли и время будет занимать ребенок. Я буду ей еще менее нужен, чем теперь.

Получасом позже я была в объятиях Криса, и с готовностью отдалась единственной любви в своей жизни, которая длилась достаточно долго для того, чтобы я почувствовала твердую почву под ногами и бесконечное счастье... счастье несмотря на все разрушения судьбы, на все потери.

Призрачный утренний свет проник в мою комнату, разбудив меня еще до того, как раздался звук будильника. Я быстро вскочила и взглянула в окно. Снег перестал падать. Спасибо Господу, Барт будет доволен. Я поспешила обратно к Крису поцеловать его и поздравить.

— С Рождеством, милый доктор Кристофер Шеффилд, — прошептала я ему на ухо.

— Я бы предпочел, чтобы меня называли просто «милый», — пробормотал он, заспанно оглядываясь.

Настроившись на радость в этот чудесный день, я вытащила его из постели, и вскоре уже мы, празднично одетые, вошли в столовую.

В наш дом вот уже два дня приходили наемные рабочие, мужчины и женщины, чтобы украсить дом и приготовить все к балу, повторив блеск и помпезность убранства на день рождения Барта. Плодом их работы стала поистине Рождественская сказка, блистающая фантазия, в которую был превращен весь нижний этаж. Я наблюдала за всем этим с долей скептицизма. Была установлена еще одна рождественская ель, которая превосходила нашу «семей­ную» на пару метров. Синди любовалась этим пиршеством красок, гирлянд, свечей, венков, этой страной сказок. Все, что она увидела в канун Рождества, убедило ее в том, что оставаться в постели неинтересно. Она забыла Лэнса и свое одиночество и, как ребенок, восторгалась чудесами.

— Ты взгляни только на этот пирог, мама! Какой он огромный! — Синди так и переполняла радость. — Прости меня, мама, за вчерашнее поведение. Я надеюсь, на балу будет много мальчишек и богатых красивых мужчин. Ах, может быть, в этом доме все-таки будет радость, наконец!

— Конечно, будет, — проговорил неожиданно вошед­ший Барт и встал между нами.

Его глаза сияли; он гордо взирал на приготовления. Он был очень возбужден.

— Ты, Синди, оденься построже и постарайся никого не вывести из себя.

Затем Барт присоединился к рабочим и начал раздавать указания. Часто слышался его смех; он был со всеми ласков, включая Джори, Мелоди и Синди, как будто сегодня в честь Рождества все были прощены.

День за днем Джоэл, как мрачная тень, следовал за Бартом, изрекая цитаты из Библии своим надтреснутым голосом. Вот и сегодня в полшестого, уже совершенно празднично одетый, он затянул свое:

—...Легче верблюду пройти в игольное ушко, чем богатому пройти в Рай...

— Какого черта ты здесь бормочешь, старик?! — закричал на него Барт.

Моментально водянистые глаза Джоэла сверкнули злобой, будто искра, готовая вспыхнуть под порывом ветра.

— Ты бросаешь на ветер тысячи долларов, мечтая впечатлить кого-то; но никого не поразишь, потому что у них тоже есть деньги! Многие живут в гораздо лучших домах. Фоксворт Холл был лучшим в этих краях в свое время, но его время было и прошло.

Барт в ярости обернулся к Джоэлу:

— ЗАТКНИСЬ! Ты готов испортить любую радость в моей жизни, любое счастье. Все, что бы я ни делал, по-твоему, грех! Ты стар и взял свое от жизни, а теперь мой черед. Я молод, и пришло мое время наслаждаться жизнью! Держи при себе свои религиозные мысли и цитаты!

— «Падению предшествует гордость...»

— «Погибели предшествует гордость, а падению — надменность», — поправил его Барт, к моему откровенному удовлетворению.

Наконец-то, Барт увидел лицемерие и опасность в лице Джоэла.

— Гордость — вечная мудрость дураков, — изрек Джоэл, презрительным взглядом окидывая праздничное убранство. — Ты истратил уйму денег, которые могли бы пойти на благотворительность.

— Уйди! Иди в свою молельню и кичись там своей благонравной гордостью, дядя! В твоем сердце нет ничего, кроме зависти!

И Джоэл вышел из зала, бормоча:

— Он поплатится. В этих горах ничего не прощается и не забывается. Я-то знаю. Кому лучше знать, как не мне? Дни Фоксвортов печальны и горьки, несмотря на все их богатство.

Я обняла Барта:

— Не обращай внимания. У тебя впереди замечатель­ный вечер, Барт. Теперь, когда светит солнце, снег на дороге подтает, и смогут приехать все приглашенные. Похоже, Бог сегодня на твоей стороне, поэтому радуйся и наслаждайся.

Ах, как благодарно и признательно он взглянул на меня! Он смотрел, желая сказать что-то в ответ, но не мог. Наконец, он просто обнял меня и ушел, очевидно, сму­щенный. Такой красивый мужчина, подумала я с грустью, и никак не найдет себя. Но ведь должен же быть и у Барта уголок, где он почувствует себя нужным, незаменимым и любимым.

Комнаты, закрытые с начала зимы, были открыты и проветрены; были убраны все экраны, чтобы никто из гостей даже не заподозрил, что мы можем экономить тепло или деньги на него. Были тщательно вычищены все ванные и душевые. В туалетах были припасены всевоз­можные принадлежности, а в умывальных — разложено по полкам дорогое мыло и вывешены прекрасные гостевые полотенца. Из кабинетных шкафов был доставлен специальный рождественский фарфор и хрусталь.

Около одиннадцати мы собрались у рождественского дерева. Барт был свежевыбрит и великолепно одет, впрочем, как и Джори. Только Мелоди была, как всегда в последнее время, одета затрапезно.

Как всегда я попыталась разрядить обстановку. Взяв на руки младенца-Христа из очень реалистично изготовлен­ных яслей, я спросила:

— Барт, это ты купил? Если это так, то я поздравляю: я нигде еще не видела столь красивых скульптурных изображений.

— Они пришли по почте лишь вчера, и я их сегодня распаковал, — отвечал Барт. — Я купил это прошлой зимой в Италии и отослал их морской почтой.

Я была счастлива, что Барт так оживился, услышав мое одобрение, и продолжала расспрашивать дальше.

— Этот младенец очень похож на настоящего младен­ца, и Дева Мария исполнена чистой красоты. И Иосиф... он очень добр и симпатичен, у него такое снисходитель­ное, всепрощающее лицо.

— И недаром, — отозвался Джори, который в тот момент раскладывал под елкой дополнительные подарки. — В конце концов, вряд ли для него могло быть понятным, чтобы дева могла забеременеть от какого-то невидимого, абстрактного Бога.

— А тебе не следует над этим размышлять, — отвечал Барт, не отрывая любящего взгляда от выбранных им фигурок. — Тебе следует просто принимать то, что напи­сано в Священном писании.

— Но тогда почему же ты споришь с Джоэлом?

— Джори... не дразни. Джоэл помогает мне обрести себя. Он был грешником в юности, и теперь он замаливает свои грехи, делая богоугодные дела. А я — молодой человек, который жаждет греха, чувствуя, что мое несчас­тливое детство уже расплатилось за мои возможные пре­грешения.

— Я предполагаю, — пошел ва-банк Джори, — что несколько оргий где-нибудь в большом городе заставят тебя убраться восвояси, в Фоксворт Холл, и сделают тебя таким же старым лицемером, как и твой дядя Джоэл. Мне он очень не нравится. Будь ты поумнее, ты бы дал ему несколько сот тысяч долларов и избавился бы от него.

Что-то промелькнуло в глазах Барта, из чего я поняла, что ему уже приходила в голову эта мысль. Он пристально поглядел Джори в глаза:

— Отчего ты не любишь его?

— Я не могу сказать, отчего в точности, — отвечал Джори, который всегда легко прощал. — Но он смотрит на твой дом, как на свой собственный. Я несколько раз ловил его на этом, а ты не обращаешь внимания. Не думаю, что он друг тебе, скорее, враг.

Глубоко расстроенный и озабоченный, Барт покинул нас, пробормотав напоследок:

— Когда вообще у меня были друзья?

Но через несколько минут он вернулся, неся тяжелую охапку подарков. Ему понадобилось сходить в свой офис еще дважды, Чтобы донести все, что он купил, и положить под наше семейное дерево.

Затем принес и разложил аккуратно упакованные подарки Крис.

Мелоди с униженным видом, как тень, вошла и расположилась возле камина, все еще, как и прежде, находя более удовольствия в том, чтобы смотреть на огонь, чем в чем-либо на свете. Под глазами у нее были темные круги. Ее живот был чудовищно велик. Казалось, душа ее витала где-то далеко-далеко, пока тело, как раздутое темное пятно, помещалось в кресле.

Вскоре уже мы, старательно изображая дружное семей­ство, слушали Синди, которая играла роль Санта-Клауса. За свою жизнь я выяснила, что Рождество само преподно­сит нам подарки. Все ссоры должны быть забыты, все враги — прощены. Все, даже Джоэл, собрались вокруг дерева, трясли упаковками, строили догадки и, не выдер­жав, разрывали ленты и веревки, смеясь и подпевая рождественским песням, которые я одну за другой ставила на проигрыватель. Скоро пол был завален блестящей бумагой и разноцветными лентами.

Синди преподнесла подарок и Джоэлу. Он принял его несколько пренебрежительно, как принимал все подарки; скорее всего, он считал нас наивными язычниками, не знающими истинного значения Рождества, которое не требует подарков. Он развернул сверток, и мы увидели белую ночную рубашку и ночной колпак, за которым, должно быть, Синди немало поохотилась. Определенно, надев это все, Джоэл должен был выглядеть как Скрудж. Тут же прилагалась эбонитовая трость. Джоэл швырнул все это к двери:

— Ты что, смеешься надо мной, девочка?

— Я просто хотела, чтобы у вас были теплые вещи на ночь, дядя, — скромно потупив взор, проговорила Синди. — А эта трость позволит вам ходить побыстрее.

— Побыстрее — от тебя? Это ты имела в виду? — Он с трудом наклонился, чтобы подобрать трость, и потряс ею в воздухе. — Может быть, этот подарок я все-таки возьму. Он послужит мне орудием защиты, когда ночью я буду бродить по саду и... по коридорам.

Воцарилось молчание. Никто не решался заговорить. Наконец, Синди рассмеялась:

— Дядя, а я об этом подумала заранее. Я знала, что однажды вы почувствуете опасность.

Джоэл молча вышел из комнаты.

Когда все подарки были развернуты и разобраны, Джори с беспокойством оглядел пространство под елкой, а затем начал осматривать комнату.

— Я не забыл про тебя, Барт, — озабоченно проговорил он. — Синди и отец помогли мне завернуть твой подарок, но я развернул его, чтобы доделать кое-что, затем завернул вновь, и Синди помогла мне поднять его. — Он просмот­рел кучу из бумаги и лент. — Сегодня рано утром, когда вас еще не было, я пришел и положил его под дерево. Куда он подевался, черт возьми? Это огромная коробка, за­вернутая в красную фольгу и перевязанная серебряными лентами. Это была самая большая коробка среди подарков.

Барт не сказал ни слова, будто давая понять, что он уже привык к разочарованиям и не придает значения отсутст­вию подарка от Джори.

Я знала, сколько труда было потрачено на этот клипер; сколько времени Джори делал его, и сделал превосходно; он даже специально посылал за медной проволокой и латунным колесом для руля. Джори все пытался найти его, спрашивая всех, не видели ли они коробку, обернутую в красное, с написанным наверху именем Барта.

Я вскочила и с помощью Криса начала ожесточенно искать среди коробок, тканей, лент и мишуры. Синди начала самостоятельно искать в другом конце комнаты.

— Ой, он здесь! — прокричала она нам. — Был под красной софой.

Она принесла и положила коробку с клипером возле ног Барта, насмешливо сделав перед ним реверанс.

— Для нашего милорда, хозяина дома, — сладким голосом проговорила она, отступая назад и кланяясь. — После той гигантской работы, что Джори потратил на эту вещь, он, конечно, глупец, что дарит ее тебе, Барт, но... может быть, ты оценишь.

Внезапно Джоэл возвратился, неслышно проскользнув в комнату, и встал так, чтобы видеть выражение лица Барта.

Барт тут же отбросил напускной пренебрежительный вид и, как нетерпеливый ребенок, начал распаковывать, будто ожидая чуда от этого, особенного, подарка.

Он разорвал упаковку, которую так тщательно проду­мал и сделал Джори, взглянул на Джори с открытой, широкой улыбкой, по-мальчишечьи счастливо:

— Девять шансов из десяти, что это тот клипер, который ты делал, Джори. Конечно, ты должен был оставить его себе... но спасибо, огромное спасибо...

Тут Барт сбился на полуслове, посмотрев вниз, в коробку. Радость в его глазах померкла. Он побледнел, в глазах застыло горькое, обиженное выражение.

— Но он сломан, — проговорил Барт. — Раскрошен на мелкие куски... В этой коробке нет ничего, кроме изло­манных мачт и разрозненных снастей.

Голос его дрогнул, и он уронил коробку на пол. Он злобно отшвырнул ее ногой и бросил бешеный взгляд на Мелоди, которая не сказала ни слова, даже распаковав свои подарки; лишь поблагодарила нас, кивнув и слабо улыбнувшись.

— Я знал, что ты найдешь способ отомстить мне за то, что я спал с твоей женой! — бросил вдруг Барт.

Последовавшая тишина показалась всем разразившим­ся громом. Глаза Джори были широко раскрыты от боли и изумления. Мелоди села очень прямо, смотрела куда-то в пол и непрерывно бормотала о том, что она ненавидит этот дом...

Догадывался ли об этом Джори? Вся краска отлила от его лица, но, наконец, он заставил себя взглянуть в лицо Мелоди:

— Я не верю тебе, Барт. У тебя всегда была отвратительная привычка бить в больное место.

— Я не лгу, — не останавливался на достигнутом эффекте Барт, совершенно игнорируя боль, которою он причинял родным. — В то время, пока ты валялся на больничной койке, в гипсе, я делил ложе с твоей женой, и она отдалась мне быстро и охотно.

Крис вскочил, не выдержав этого, с перекосившимся лицом. Я никогда не видела его в такой ярости.

— Барт, как ты смеешь? Как ты можешь говорить это своему брату? Немедленно извинись перед Джори и Ме­лоди! Бить лежачего, вот как это называется! Ты слышишь меня? Скажи сейчас же, что каждое слово, тобой сказан­ное, есть ложь!

— Это не ложь, — упорствовал Барт. — Я вижу, мне здесь опять не верят. Ну, что ж, я могу только сказать, что Мелоди оказалась очень хороша в постели.

Синди вскочила и ударила по щеке Мелоди.

— Как ты осмелилась поступить так с Джори? — закричала она. — Ты же знаешь, как он любит тебя!

Барт истерически засмеялся.

Но тут раздался громовой окрик Криса:

— ОСТАНОВИТЕСЬ! Взгляни на эту ситуацию трезво, Барт: потеря подарка для тебя — не извинение за разрушение семьи брата. Где же твоя честь, совесть?

Смех Барта немедленно прекратился. Его глаза в упор холодно взглянули на Криса. Он смерил его взглядом с головы до ног.

— Не тебе рассуждать о чести и совести. Где была твоя честь, когда ты посягал на сестру, где совесть? Где она теперь, когда ты продолжаешь спать с ней? Неужели ты не понимаешь, что ваша преступная связь настолько меня оскорбляет, что я не могу ни о чем ином думать, пока вы вместе? Я желал бы, чтобы моя мать закончила свой жизненный путь как достойная, респектабельная женщина... но ты — ты мешаешь этому! ТЫ, Кристофер!

С лицом, на котором не было ни жалости, ни раская­ния, лишь отвращение, Барт повернулся и ушел.

Оставил нас всех наедине с нашими рождественскими «радостями».

Мелоди хотела тоже уйти. Она встала, дрожа с головы до ног, с опущенной головой, неловко двинулась к двери; но тут на нее напустилась Синди:

— Ты спала с Бартом? Да? Посмотри: у твоего мужа разрывается сердце, а ты молчишь.

Глаза Мелоди, и без того огромные, окруженные чер­ными кругами, сделались еще больше; зрачки, будто от страха, расширились:

— Оставьте меня в покое! — жалобно вскрикнула она. — Я не сделана из стали, как вы все! Я не могу переносить одну трагедию за другой. Джори лежал без движения, без надежды, что он будет ходить, а мне надо было на кого-то опереться. Барт — единственный, кто пожалел меня. Я просто закрыла глаза и вообразила, что он — это Джори.

Джори покачнулся в кресле и наклонился, будто теряя сознание. Я подбежала помочь ему. Он не мог ничего говорить, хватал ртом воздух; руки его тряслись. Я держала Джори в объятиях, а Крис пытался удержать Мелоди, рвущуюся на лестницу.

— Будьте осторожны! — просил он. — Вы можете упасть и потерять ребенка!

— Мне уже все равно, — прорыдала она, убегая наверх. К этому времени Джори пришел в себя, утер слезы и слабо улыбнулся.

— Ну, теперь я знаю точно, — сказал он. — Я давно догадывался, что между Бартом и Мелоди что-то есть, но полагал, что это плод моей подозрительности. Мне следовало бы знать это. Мел не может жить без мужчины, в особенности, в постели... и мне не приходится здесь ее обвинять, не так ли?

Я была потрясена до основания; не могла ничего отвечать и стала собирать разбросанные обертки и ленты. Все, как в жизни, подумала я: как старательно мы лелеем свои иллюзии, как красиво их облачаем, и как безжалос­тно жизнь срывает эту красивую мишуру, и вещи редко оказываются на поверку такими, как мы себе их представляли.

Джори извинился и сказал, что ему нужно побыть одному.

— Кто мог разрушить этот чудесный корабль? — прошептала я. — Синди помогала Джори завернуть его, я видела это. Он был в специальной пенопластовой короб­ке, предохраняющей его от повреждений. Он не должен был поломаться.

— Я вообще не понимаю, что происходит в этом доме, — ответил Крис. Голос его был исполнен боли. Взглянув на дверь, он увидел стоявшего в независимой й воинствен­ной позе Барта. — Что случилось, то случилось, и я уверен, что у Джори в мыслях не было преподнести сломанный клипер в подарок. Он делал его долго, и все это время говорил нам, что собирается подарить его для твоего офиса, Барт, чтобы он украшал камин.

— Я тоже уверен, что Джори хотел подарить мне его с чистыми намерениями, — бесстрастно проговорил Барт. — Но моя приемная сестра так ненавидит меня за то, что я воздал ее дружку по заслугам, что, без сомнения, хочет отомстить мне. В другой раз она будет наказана.

— Может быть, Джори уронил коробку, — невинным голосом проговорил вдруг Джоэл.

—Я посмотрела на него в упор, но вокруг были люди, и я не сказала того, что хотела.

— Нет, — сказал твердо Барт. — Это сделала Синди. Я должен признать: мой брат всегда хорошо ко мне относил­ся, даже если я этого не заслуживал.

Я все смотрела в смиренное лицо Джоэла, в его блестящие удовлетворенные глазки, озаренная внезапной мыслью.

Когда все разошлись, в коридоре я поймала Джоэла и сказала:

— Джоэл, Синди не могла поломать работу брата и обделить подарком другого брата. Но ваша цель, насколь­ко я понимаю, посеять вражду между членами нашей семьи. Я думаю, что это Вы разрушили корабль, а потом завернули его как ни в чем не бывало.

Он ничего не ответил, лишь в глазах прибавилось ненависти.

— Зачем вы вернулись сюда, Джоэл?! — закричала я. — Вы утверждаете, что ненавидели своего отца, и что вы были счастливы в монастыре в Италии. Отчего было вам там не остаться? Наверное, за столько лет у вас там появились знакомые. Вы должны были понимать, что здесь их не будет — здесь вы чужой. Моя мать говорила, что вы всегда ненавидели этот дом. Теперь же вы смотрите на него как на свою собственность!

Но и тогда он не сказал ничего.

Он повернулся и пошел; я последовала за ним в его комнату. По стенам были развешаны иллюстрации к Библии. В дешевых рамках — цитаты из Библии.

Он обошел меня и оказался за моей спиной. Его теплое тяжелое дыхание касалось моей шеи. От запаха тления у меня закружилась голова. Я почувствовала, как он протя­гивает руки, чтобы задушить меня. Я обернулась: он стоял в нескольких сантиметрах от меня.

Как быстро и бесшумно он мог двигаться, оказывается!

— Мать моего отца звали Коррин, — сладким голосом начал он.

Как он умел убеждать... я сразу же устыдилась своих мыслей. У моей сестры было то же имя; оно было дано ей в качестве наказания, как постоянное напоминание отцу о его неверной матери. За свою жизнь он постоянно убеждался, что ни одной красивой женщине нельзя верить. Как он был прав!

Он был старый человек, Джоэл; ему было за семьдесят. Но я ударила его. Я ударила его по щеке со всего размаху. Он покачнулся, потерял сознание — и упал.

— Ты пожалеешь об этом, Кэтрин, — закричал он в бешеной злобе. — Ты пожалеешь, как Коррин сожалела о своих грехах. Ты, как и она, проживешь долго, чтобы тяжко раскаиваться в них!

Я быстро вышла из комнаты. Меня охватило чувство, что сказанное им обернется правдой.

Дата добавления: 2015-07-08