Позиция четвертая

СПОСОБЫ И ПРИЕМЫ ПОСТМОДЕРНИСТСКОГО ПИСЬМА

1. ИСХОДНЫЕ ПОЛОЖЕНИЯ

Как пишет Илья Петрович Ильин, крупнейший российский специалист по постмодернизму, предпринимались многочисленные попытки определить СТИЛЕВУЮ особенность ПМ, своего рода КОД ПМ – и это выглядело парадоксом на фоне постмодернистского "фристайла", отрицающего всякие правила и ограничения, выработанные предшествующей культурной традицией.

Что понимается под "кодом"? Не в строго научном значении термина.

"КОДОМ" – по И.П. Ильину – в культуре называют определенные типы уже виденного, читанного, деланного; "код" есть конкретная форма этого "уже".

Любое повествование – по Ролану Барту – существует в переплетении различных кодов, их постоянной перебивке друг другом, что и порождает "читательское нетерпение" в попытке постичь вечно ускользающие нюансировки смысла. Таким образом, код в ПМ регулирует производство текста.

Сформулирую свою мысль иначе: по словам Р. Барта, текст – это пространство множества измерений, в которых объединены и соперничают несколько видов письма, ни один из которых не может быть истинным. Текст – это ткань цитат, принадлежащих разным источникам культуры.

Основной постмодернистский прием: замолчать самому, стать чревовещателем и заговорить голосом других. Тем самым возникает коллаж из различных приемов и стилевых манер.

Именно такое отношение к тексту является ключевым в постмодернизме.

Отсюда возникает определяющее понятие для постмодернистского текста – ИНТЕРТЕКСТУАЛЬНОСТЬ.

2. ИНТЕРТЕКСТУАЛЬНОСТЬ

Этот термин обладает достаточно прозрачной внутренней формой, способствующей пониманию самого слова: лат. Intеr (приставка) – "между", лат. Intertextum (форма супина) – "вплетенное внутрь".

Отсюда интертекстуальность чаще всего трактуется как связь между двумя художественными текстами, принадлежащими разным авторам и во временном отношении определяемыми как более ранний и более поздний.

Литературоведы отмечают, что интертекстуальные связи художественных произведений часто находят свое отражение в разного рода реминисценциях: цитат точных или неточных, "закавыченных" или остающихся явными.

(Реминисценция (лат. reminiscentia, воспоминание) — элемент художественной системы, отсылающий к ранее прочитанному, услышанному или виденному произведению искусства.

Реминисценция — это неявная цитата, цитирование без кавычек. Реминисцентную природу имеют художественные образы, фамилии некоторых литературных персонажей, отдельные мотивы, стилистические приемы и пр.).

1.

Евгений Онегин	Горе от ума
И тот же шпиц, и тот же муж	Ваш шпиц – прелестный шпиц
	(Молчалин Хлестовой)
	Мой муж – прелестный муж
	(Н.Д. Горич Чацкому)
А он, все клуба член исправный…	Ну что ваш батюшка? Всё Английского клоба Старинный, верный член до гроба?
	(Чацкий Софии)
Все так же смирен, так же глух	Платон Михайлович Горич
	Князь Тугоуховский
И так же ест и пьет за двух	Ешь три часа, а в три дни не свариться!

2.

А.Кушнер. Приятель жил на набережной...

Мне нравился оптический обман.
Как будто с ходу в пушкинский роман
Вошел – и вот – веселая беседа.
Блестит бутыль на письменном столе,
И тонкий шпиль сияет в полумгле,
И в комнате светло, не надо света.

Мне нравилось, колени обхватив,
Всей грудью лечь, приятеля забыв,
На мраморный могильный подоконник.
В окно влетал бензинный перегар.
Наверное, здесь раньше жил швейцар
В двухкомнатной квартире. Или дворник.
__________________________________________________________________

1. "Вошел – и вот – веселая беседа" –
"взойдет ли он – тотчас беседа" (из "Евгения Онегина")

2. "бутыль на письменном столе" –
"бутылка светлого вина" (из "Евгения Онегина")

3. "и тонкий шпиль сияет..." –
"светла адмиралтейская игла" ("Медный всадник")

4. "бензинный перегар", влетающий в окно, – это тоже Пушкин, но до Кушнера "преломленный" Мандельштамом: "Чудак Евгений бедности стыдится, Бензин глотает и судьбу клянет" ("Петербургские строфы").

Говоря об интертексте вообще и об "интертекстуальном" прочтении Пушкина, стоит помнить сказанное Кушнером: "Стихи создаются не для первого встречного, они пишутся для человека, способного их прочитать".

И Кушнер порой затевает "игру на угадывание" с читателем. Ср.:

Наконец этот вечер
Можно так провести:
За бутылкой, беспечно,
Одному, взаперти.
В благородной манере,
Как велел Корнуол,
Пить за здравие Мери,
Ставя кубок на стол… -

за которым легко предстает пушкинское "Пью за здравие Мэри...". Однако образованнейший Кушнер подсказывает читателю, что за пушкинским текстом стоит прототекст – стихотворение Барри Корнуолла, уже вряд ли известное нашим современникам. Ведя читателя по пространствам интертекста, Кушнер показывает, как то, что жило ДО Пушкина, благодаря Пушкинскому Тексту способно жить ПОСЛЕ поэта.

3. ДВОЙНОЕ КОДИРОВАНИЕ

(понятие Чарльза Дженкса, американского искусствоведа)

В художественной практике ПМ присутствуют две большие кодовые сверхсистемы, которые дважды "кодируют" постмодернистский текст.

ПЕРВАЯ – это все коды, выделяемые Р. Бартом (культурный, семиотический, символический и пр. Их у него 5);

ВТОРАЯ – это установка ПМ на ироническое сопоставление различных литературных стилей, жанров, течений… Собственно, на ПАРОДИЮ.

Для лучшего осознания вышесказанного вспомним:

1. У авангарда была установка на новизну. У ПМ – стремление включить в орбиту современного искусства весь опыт мировой художественной культуры путем ее иронического цитирования.

2. Модернизм: мир-хаос

Постмодернизм: игровое обыгрывание этого хаоса

Понимание мира как хаоса, где нет и не может быть "порядка", завершает роман У. Эко "Имя розы". Вильгельм Баскервильский – носитель этой идеи, разочаровавшись в своих дедуктивных способностях, не сумев уберечь аббатство и спасти рукопись, с горечью констатирует: "Я упирался и топтался на месте, я гнался за видимостью порядка, в то время как должен был бы знать, что порядка в мире не существует".

[ Эта же философия, но в легкодоступном для "среднего" читателя виде транслируется в романе "Коронация", когда Фандорин, обнаруживая ту же неупорядоченность, хаотичность мироустройства, объясняет дворецкому свое жизненное кредо: "…жизнь есть не что иное, как хаос. Нет в ней вовсе никакого порядка, и правил тоже нет".

Впрочем, трагизм философского высказывания "снимается" фигурой адресата – дворецкого, очевидно чуждого всякой философии. Но для читателя – соучастника излагаемых Б. Акуниным событий – серьезность высказываний Фандорина не подлежит сомнению: гибнет невеста Фандорина ("Азазель"); гибнет другая его возлюбленная – японка О-Юми, умирает сын ("Алмазная колесница"); уходит в монастырь еще одна возлюбленная – Катерина ("Декоратор"); высокопоставленный чиновник из Петербурга оказывается негодяем, провокатором, двойным агентом, создавшим террористическую организацию ("Статский советник").

Но если в романе У. Эко главный герой Вильгельм Баскервильский и его помощник Адсон, пережив жизнь как хаос событий, как движение к старости, смерти, разрушению, не находят в ней ни правил, ни логики, то для своего читателя Б. Акунин предлагает и правила, и логику – своеобразный кодекс поведения, которым руководствуются Фандорин и Пелагия:

– восстановить справедливость и наказать преступника (например, разоблачить террористическую организацию "Азазель"; под маской французского корреспондента разглядеть виновника поражения русской армии под Плевной; раскрыть ужасное преступление в Париже, разобраться в таинственной смерти Белого Генерала; сделать всеобщим достоянием махинации авантюриста и мошенника Момуса, разыскать и предать правосудию ужасные убийства московского Джека Потрошителя, рассказать всему миру о создателе и вдохновителе нигилистической группы БГ).

– помочь "униженным и оскорбленным". В романе "Особые поручения" Фандорин берет к себе в помощники сироту, у которого на иждивении находится сестра-инвалид, назначает хорошее жалованье, помогает с жильем. Помогает хитровскому воришке Сеньке Скорику выбраться из самого "дна" общества ("Любовник Смерти").

– отдать свою любовь женщине – Лизе Эверт-Колокольцевой ("Азазель"), японской куртизанке ("Алмазная колесница"). Но в постмодернистском мире-хаосе не может быть семьи. Поэтому гибнут возлюбленные Фандорина. Герой остается один, снова и снова вступая в бесконечную схватку со злом. Фандорину суждено одиноко пройти этот путь на земле, повторив судьбу великих сыщиков – Шерлока Холмса, Эркюля Пуаро. Нет семьи и у монашки Пелагии, как и у отца Брауна ].

4. " ПОСЛЕДСТВИЯ" ДВОЙНОГО КОДИРОВАНИЯ

Вернемся к принципу двойного кодирования

Первая кодовая система делает текст привлекательным для массового читателя; вторая кодовая система обращена к искушенному читателю, художественно просвещенному. Отсюда происходит:

А) Размывание границ между массовым и элитарным искусством.

Задача пм. художника – построить свое повествование таким образом, чтобы произведение было понятно всем и в то же время оно могло удовлетворить изысканные вкусы так называемого "аристократического читателя".

Соответственно для пм. произведения характерна "ДВОЙНАЯ РЕФЕРЕНЦИЯ": сюжет для одного круга адресатов, ассоциации – для другого.

При этом необходимо помнить, что нельзя понять конкретное произведение без культурного и исторического контекста. Каждый художник может и должен прочитываться в диахроническом аспекте, т.е. в пространстве всей истории культуры. Но для этого читатель должен быть высокообразованным человеком.

Вместе с тем многослойность пм. произведения позволяет автору рассчитывать на самых разных реципиентов (лат. слово – воспринимать) – не только подготовленных. Умберто Эко – один из родоначальников и теоретиков ПМ прекрасно продемонстрировал это на собственной художественной практике.

Б) Поскольку пм. произведение предполагает разные уровни понимания, то оно зачастую превращается в ребус, загадку со множеством разгадок – в зависимости от фантазии и эрудиции читателя.

5. СТРАТЕГИИ ДВОЙНОГО КОДИРОВАНИЯ

Этот прием постмодернистской поэтики свойственен произведениям Фаулза, Исигуро… Также Борис Акунин, используя его, расширяет круг своих читателей: в процесс чтения вовлекаются не только любители детектива, но и читатели классической русской и зарубежной литературы.

Для каждого читателя имеется свой КОД ДОСТУПА, разгадывать который небезынтересно читателям разного уровня.

Соответственно возникает поле ИГРЫ АВТОРА с читателем, для которого автор "закодировал" сюжетные ходы, мотивы и предлагает их раскодировать.

Читатель оказывается втянут в увлекательную литературную игру, доступную читателю любого интеллектуального уровня. Это объясняется одной из заметных черт современной литературной "политики": стремления к развлекательности, несколько ироничному, несерьезному осмыслению современного бытия. Ролан Барт объясняет это явление "горизонтом ожидания" читателей, которые испытывают "скуку" от нарочито усложненного "неудобочитаемого" текста. В этом – продолжает Р. Барт – "повинна привычка "сводить" чтение к потреблению".

Учитывая этот "горизонт ожидания" читателей, автор использует коды различных эпох, стилей, направлений. Но вместе с тем автор ждет не только читателя, который поймет кое-что, но и того, который поймет многое-многое в его произведении.

Как говорил Б. Акунин, автор детективов о Фандорине и Пелагии: "У меня, конечно, есть математический расчет и довольно замысловатый, многослойный. Скажем, есть слой исторических шуток и загадок. Есть слой намеренных литературных цитат – так веселее мне и интереснее ВЗЫСКАТЕЛЬНОМУ читателю". При этом Акунин опирается на У. Эко. Особенно ему важно СОПРЯЖЕНИЕ детективного и исторического пластов. Подобно Эко, у него "наслаиваются", "пересекаются" детективные, исторические, литературные, философские и пр. нюансировки смыслов.

И это способствует возникновению ДИАЛОГА между автором и читателем.

6. Постмодернистские стратегии Б. Акунина

Прием ДК позволяет ему открыть перед читателями несколько "дверей".

ПЕРВАЯ – детективный роман (поверхностный – считывается с поверхности, наиболее доступный смысл – привлекательный для массового читателя: запутанный сюжет-головоломка).

Детективная интрига в романах Б. Акунина развивается по следующей схеме:

1. Открытие истины происходит в самом процессе поиска.

2. В основе сюжета лежит трагическое или драматическое событие.

3. Сыщик нападает на "след" преступника благодаря случайности, а не дедукции.

4. Одновременно с Фандориным действует и другой сыщик-соперник.

5. Преступник в романах играет значительную роль.

7. Детективный сюжет динамичен, преступление раскрывается в финале романа.

ВТОРАЯ. Особый колорит детективному сюжету романов Б. Акунина придает исторический фон, на котором разворачивается интрига.

Так, в романе "Коронация" реальное историческое событие – коронация Николая II – является фоном детективной интриги – похищения младшего сына Георгия Александровича Романова. Сочетание вымышленных героев и вымышленных исторических лиц событий создает иллюзию правдоподобия. Фандорин ухитряется появляться в решающие моменты подлинной истории: он не дает возможности русской армии войти в Константинополь, где ее ждал бы неминуемый разгром ("Турецкий гамбит"); становится свидетелем ходынских трагических событий в Москве 1896 г. ("Коронация").

Исторический пласт романов Б. Акунина, как и детективный, также рассчитан на "среднего" читателя. Писатель непринужденно интерпретирует важнейшие исторические события. В российской истории он видит "гвоздь", на который, подобно А. Дюма, "вешает" свои сюжеты. И все же его романы пронизаны авторским чувством патриотической любви к прошлому величию России, что способно вызывать ответные эмоциональные реакции читателя.

Несмотря на то, что Б. Акунин повторяет "коды" романа У. Эко "Имя розы", разница между его произведениями и самым известным постмодернистским романом очевидна: роман У. Эко без "базового словаря" читать сложно, романы Б. Акунина немного потеряют в читательском восприятии, если не все "коды" будут разгаданы.

Это относится и к мифологическому пласту романов Б. Акунина. ТРЕТЬЕ. Азазель – падший ангел, которому приносятся жертвы, но в одноименном романе это название террористической организации. Левиафан – морское чудовище и название корабля ("Левиафан"); генерал Соболев – Ахиллес ("Смерть Ахиллеса"); Фандорин – Одиссей, спускающийся в подземелья Хитровки, подобен герою Гомера, сходящему в Аид ("Любовник Смерти").

В "высокой" литературе библейские и древнегреческие мифы позволяют выстроить особый условный мир, нагруженный дополнительными скрытыми смыслами. Но этих скрытых смыслов в романах Б. Акунина нет: читателю предлагается разгадать очередную филологическую загадку.

Еще одним смысловым пластом романов Б. Акунина является семиотический. ЧЕТВЕРТЫЙ.

Фандорин, подобно Вильгельму Баскервильскому, семиотик. Как и герой У. Эко, Фандорин расследует таинственные цепи убийств и преступлений методом проб и ошибок, истолковывая знаки, реконструируя тексты по фрагментам. Такими знаками, например, являются цифры и буквы в записной книжке полковника Лукана, расшифровывая которые сыщик черпает полезные сведения об интересующем его деле ("Турецкий гамбит").

Но для семиотика У. Эко, как и его героя Вильгельма Баскервильского, мир предстает как текст, знаки которого необходимо разгадать. И это уже не связано с детективной интригой. Впрочем, в романе У. Эко она развенчивается сразу (разгадка Вильгельмом Баскервильским бегства любимой лошади настоятеля). В романах Б. Акунина "семиотик" Фандорин разгадывает знаки, оставленные преступником, раскодирует тексты. Мы не увидим в романах о Фандорине такого глубокого анализа закодированных текстов, как это демонстрирует Вильгельм Баскервильский. Достаточно вспомнить расшифровку сна Адсона, которую ученый-семиотик рассматривает в контексте структуры анонимного памятника средневековья "Киприанов пир".

Фандорин тоже раскодирует древний памятник петровской эпохи, поэтическую аллегорию про долг пастыря перед паствой "Видения старца Амвросия" ("Перед концом света"). Слова, казавшиеся всем участникам экспедиции лишними и лишенными смысла, для Фандорина выполняют роль простейших цифр, помогающих выявить, что перепись совпала с пророчеством о Пришествии Антихриста.

Но рассуждения Баскервильского – это в некотором роде рассуждения ученого, т.к. романы У. Эко – философские лабиринты, требующие высокого искусства декодирования. Фрагмент текста, в котором было закодировано пророчество, декодируется Фандориным легко и просто, в доступной для читателя форме.

Стало быть, модернизируя историческое прошлое, привнося современные реалии, "примеряя" исторические маски, писатель повторяет "коды" У. Эко. Б. Акунин, используя иные "коды", кроме детективного, создает иллюзию "всеохватной структуры" (вспомним ВСЕСИНТЕЗ) постмодернистского романа, но, по сути, удовлетворяет потребность современного массового читателя, ожидающего от детектива только увлекательной фабулы и занимательного сюжета.

Дата добавления: 2015-07-08