Глава 8. Развитие редактирования в издательском деле России 80-90-х годов ХIХ века 5 страница

"Многоликость" авторского корпуса, наличие произведений, демонстрирующих неповторимость и прелесть "отклонения от нормы", самобытных и непохожих, яростно отрицающих друг друга и вместе с тем питающих друг друга форм, - все это определяло и необходимость качественно новых оценок в подходе к оригинальному литературному материалу.

На передний план перед редакторами выдвигается проблема авторской индивидуальности, решение которой требовало прежде всего свободы и широты воззрений на сам акт литературного творчества, глубокого проникновения в суть художественного явления, непредвзятого и тонкого анализа. Достичь этого далеко не всегда удавалось даже крупнейшим писателям, профессионально занимавшихся редакторским трудом. В частности, довольно явственно ощущается то "тенденциозно-гражданское влияние", о котором писал М.М. Пришвин, в отзывах В.Г. Короленко о рассказах И.А. Бунина, напечатанных под общим заголовком "Чернозем" в первом сборнике "Знание" за 1903 год (вышел в 1904 году). В журнале "Русское богатство" (1904. - № 8) в статье "О сборниках товарищества "Знание" за 1903 год" он так оценил бунинские произведения: "Его "Чернозем" - это легкие виньетки, состоящие преимущественно из описаний природы, проникнутых лирическими вздохами о чем-то ушедшем... Эта внезапно ожившая элегичность нам кажется запоздалой и тепличной. Прежде всего, - мы уже имели ее так много и в таких сильных образцах. В произведениях Тургенева этот мотив, весь еще трепетавший живым ощущением свежей раны, жадно ловился поколением, которому был близок и родственен... И не странно ли, что теперь, когда целое поколение успело родиться и умереть после катастрофы, разразившейся над тенистыми садами, уютными парками и задумчивыми аллеями, нас вдруг опять приглашают вздыхать о тенях прошлого, когда-то наполнявших это нынешнее запустение... Вот то, что г-н Бунин только намечает среди своих эллегических картинок..., те толки угрюмым шепотом о старом и новом, которые делятся в сумраке вагона III класса, неясные серые фигуры, - могло быть интересно. Но... случайно или неслучайно г. Бунин их не дослушал".

Совсем иначе оценил эти произведения И.А. Бунина А.П. Чехов, как известно, как раз много писавший о "неясных серых фигурах", ездивших в вагонах III класса. В письме к А.В. Амфитеатрову от 13 апреля 1904 года он сообщает: "... Сегодня читал "Сборник" изд. "Знания",... прочел там и великолепный рассказ Бунина "Чернозем". Это в самом деле превосходный рассказ, есть места просто на удивление, и я рекомендую его Вашему вниманию" .

Умение подавлять свое субъективное неприятие авторской манеры как раз во имя ее сохранения, кроме широкой лингвистической подготовки и обостренного чувства слова, необходимо было редакторам и при подготовке, например, произведений А.М. Ремизова. В противном случае можно сомневаться в том, остался бы нетронутым редакторским карандашом вот такой, скажем, фрагмент, характеризующий своеобразный почерк писателя, тяготеющего в лексике забытой и древней, но придающей описаниям неповторимый колорит, создающий только им присущее настроение. "Затянули в буйвищах устяжные песни. Веет с жальников медом и сыченой брагой" ("Посолонь", 1907 год).

Проблема авторской индивидуальности более остро затрагивала и извечные нравственно-этические стороны литературного творчества, в частности, вопросы самого выбора объектов художественного исследования действительности, а также степени свободы в привлечении и использовании средств освещения и интерпретации определяемой этими объектами тематики произведений. В этом отношении достаточно показательно профессиональное мнение В.Я. Брюсова, который как редактор сформировался именно в начале ХХ века. О его позиции рассказывает в своих воспоминаниях В.Г. Шершеневич.

"Я помню, - пишет он, - вечер в Политехническом музее. Молодые поэты лезли из кожи вон для того, чтобы перещеголять друг друга. Успех измерялся не силой аплодисментов, а силой свистков. Один молодой поэт начал читать что-то неслыханное по похабности. Публика потребовала, чтобы Брюсов, как председатель, остановил развязного "творца". Брюсов привстал и сказал:

- В стихах можно писать о чем угодно... ("творец" ободрился)... но, конечно, талантливо. Я прошу вас прекратить чтение, но не потому, то тема непристойна, а потому, что стихи бездарны...! - Зал разразился овациями по адресу Брюсова" .

Противоборство идей, оплодотворяющих литературное творчество, находит свое выражение и в столкновении разных подходов к оценке результатов этого творчества. Особенно если они касаются писателей, работавших в нетрадиционном ключе. С одной стороны, мы видим, что основополагающим критерием в суждениях о мастерстве писателя выступает степень авторской одаренности, неординарность творческих проявлений личности, но с другой - субъективно устанавливаемый для нее некий нравственно-этический и идейно-художественный предел вмешательства в жизнь. При этом отрицается и даже осуждается возможность иного, чем это постулируется, авторского миропонимания и мироощущения, явленного в литературном произведении.

Противоречивость оценок наиболее точно характеризует сам процесс познания того или иного литературного явления, процесс полноправным участником которого выступает редактор, создающий в сотворчестве с автором новую, в данном случае, художественную информацию, и оказывающий прямое влияние на ее восприятие читателем. О сложности этого процесса можно судить, если привести высказывания двух великих писателей и редакторов - Л.Н. Толстого и А.А. Блока - о творчестве одного из ярких представителей так называемой "неонатуралистической" школы М.П. Арцыбашева.

Л.Н. Толстой не раз обращался к произведениям этого писателя. После публикации в "Современном мире" (1907, № 5-9) нашумевшего романа М.П. Арцыбашева "Санин" в письме от 10-11 февраля 1908 года к одному из своих корреспондентов из Киевской губернии М.М. Докшицкому он пишет: "Есть у него художественная способность, но нет ни чувства (сознания) истинного, ни истинного ума, так что нет описания ни одного истинного человеческого чувства, а описываются только самые низменные, животные побуждения; и нет ни одной своей новой мысли..." .

Примерно через год в письме к М.А. Стаховичу (от 5 февраля 1909 года), который прислал Л.Н. Толстому первый том рассказов А.П. Арцыбашева, вышедших в 1908 году в издательстве "Жизнь", мы встречаем несколько иную оценку. Л.Н. Толстой расценивает суждение М.А. Стаховича о рассказе "Кровь", как "новое подтверждение верности вашего вкуса". "Хороши и другие рассказы: "Гололобов", "Смех", "Бунт", - отмечает он, - если бы не общие недостатки всех новых писателей: небрежность языка и самоуверенность. Но во всяком случае, это человек очень талантливый и самобытно мыслящий..." . Днем раньше (4 февраля 1909 года) он заносит в свой дневник: "Читал Арцыбашева. Талантлив, но та же неблаговоспитанная литературная небрежность, в особенности в описаниях природы" . Более определенной предстает точка зрения А.А. Блока. В статье "О реалистах", написанной им в мае-июне 1907 года, он отмечал: " Арцыбашев - бесспорно талантливый писатель и более сознательный, чем писатели - специалисты революции... Удивительно, что погружаясь в стихию революции, Арцыбашев начинает чувствовать природу, окружающие предметы, все мелочи - гораздо ярче и тоньше" . Обращает на себя внимание и то, что недостатки, на которые указывает Л.Н. Толстой ("небрежность, в особенности в описаниях природы"), А.А. Блок относит к достоинствам писателя, определяя их как умение тонко чувствовать природу, ярко изображать детали окружающего мира.

§6 Формирование критериев оценки литературно-художественных произведений

Дальнейшее развитие получают критерии редакторской оценки литературно-художественных произведений. Особое внимание уделяется форме подачи материала. Поскольку в рассматриваемое время в литературе идет поиск средств выражения, и особый упор делается на языково-стилистические аспекты художественного текста, именно редактору приходится, сталкиваясь с новыми оригинальными произведениями, решать вопрос об их художественных достоинствах.

Несомненное влияние на дальнейшее становление теории и практики редактирования оказали крупные литературные направления, объединявшие художников слова на разных идейно-философских и идейно-эстетических платформах. Само их возникновение следует рассматривать как реакцию на меняющиеся жизненные условия, напряженность духовных поисков в осознании сложностей бытия. Писатель И.Н. Потапенко, в частности, вспоминал, как страстно высказывался А.П. Чехов о необходимости новых подходов в художественном освоении действительности: "Никаких сюжетов не нужно, - говорил он, - в жизни нет сюжетов, в ней все перемешано: глубокое с мелким, величавое с ничтожным, трагическое с смешным... Нужны новые формы, новые формы... " .

Новые течения и направления в литературном процессе того времени, во-первых, значительно расширяли редакторские представления о самом произведении литературы. Во-вторых, формировали новые ценностные установки и ориентиры в понимании природы художественного творчества. Наконец, они стимулировали нахождение качественно иных издательских решений в воссоздании конструктивно-образной модели книги для наибольшей полноты выражения духа произведения и соответственно активизации читательского восприятия.

В кругах создателей книг ставится вопрос о читательском восприятии литературных произведений, которые выходят за рамки устоявшихся форм. В первую очередь его пришлось решать издателям и редакторам представителей такого крупного литературно-философского течения как русский символизм ( В.Я. Брюсов, К.Д. Бальмонт, А.А. Блок, И.Ф. Анненский, А. Белый и другие). Достаточно интересной на этот счет кажется точка зрения современного немецкого слависта, автора ряда исследований по истории русской литературы XX века Р.-Д. Клюге. По его мнению, "символическое произведение не поучает, не созидает типических образов или примеров, не перелагает философские идеи в живые образы, а предлагает читателю загадочные картины и метафоры, обломки, фрагменты, открытые, незавершенные символы, которые завершаются воспринимающим читателем".

Традиционное восприятие художественного произведения реципиентом-читателем (пассивное в терминологии Р.-Д. Клюге) реализовывалось, по его мнению, "примерно так: читатель входил, углублялся в гармоническое, совершенное произведение, получал эстетическое наслаждение, "незаинтересованное удовлетворение" (Кант). Произведение искусства имело идеальный характер примера и модели, содержавших в себе все ответы на вопросы, которые задавал воспринимающий читатель".

Иной тип читательского восприятия (по Р.-Д. Клюге диалектический процесс) он связывает с символистическим произведением. "Символистическое же произведение пробуждало активность, являлось открытым, интеллигибельным творением (т.е. постигаемым только разумом или интеллектуальной интуицией - К.Я.), воздействующим на воображение читателя и активизирующим его творческие способности, заставляющим самостоятельно довершить его до конца, в то время как в тексте намечены только проблемы и формы" .

Русские литераторы-символисты располагали своими издательскими центрами. Это прежде всего "Скорпион" (1900-1916), которое финансировал известный меценат С.А. Поляков. Это издательство ориентировало свою политику на пропаганду исповедываемых символистами художнических и философско-эстетических идей. Книгоиздательский репертуар в данном случае служил средством выражения и реализации идейно-художественной программы. Этой же цели были подчинены и выпуски журнала "Весы" под редакцией В.Я. Брюсова (1904-1909), а также альманаха "Северные цветы" (1901-1905; 1911).

В "Скорпионе" впервые в России начали широко издавать представителей новейшей западноевропейской литературы (П. Верлен, Э. Верхарн, К. Гамсун и другие), в произведениях которых нашли отражение принципы новой поэтики, расширяющей арсенал художественных средств выражения. Неслучайно в письме к Ф.К. Сологубу, опубликовавшему в своем переводе одно из стихотворений П. Верлена ("Синева небес над кровлей..."), А.А. Блок писал о том, что оно для него "одно из первых острых откровений новой поэзии... мотив стихотворения и слова его со мной" .

Другим направлением в деятельности "Скорпиона" было издание произведений поэтов-символистов ( А.А. Блок, К.Д. Бальмонт, М.А. Кузмин, Вяч. Иванов и др.). В "Весах" и "Северных цветах" увидел свет целый ряд концептуально-эстетических и литературно-критических работ литераторов-символистов, проповедующих свои взгляды и идеи (например, статьи Вяч. Иванова "Новая повесть о богоборстве", "Ницше и Дионис", "Новые маски"; А. Белого "Луг зеленый"; "Против музыки"; Н. Минского "О двух путях добра").

Литературно-художественная и литературно-философская деятельность символистов нашла широкое отражение и в практике издательства "Мусагет" (1909-1917), организованном музыкальным и литературным критиком Э.К. Метнером. Характерно, что в тематической структуре издательского репертуара 40% занимала поэзия, 35% -исторические и философские работы, 20% -литературоведческие и критические публикации, проза не издавалась вообще. В издательстве выходил также международный философский журнал "Логос" (1910-1913).

Книги издательств отражали философско-эстетические проблемы развития новых идей в литературе и искусстве. Среди них "Символизм: Книга статей" А. Белого (1910); "Модернизм и музыка: Статьи критические и полемические (1907-1910)"; (1912) Э.К. Метнера, "Рихард Вагнер и Россия: о Вагнере и будущих путях искусства" С.Н. Дурылина (1913); "Борозды и межи: опыты эстетические и критические" В.И. Иванова (1916) и др.

Издательство "Мусагет" выпустило также несколько искусствоведческих исследований, в частности, книгу немецкого скульптора и теоретика искусства, ставившего на первое место совершенство пластической выразительности формы А. Гильдебранда (Хильдебранда) "Проблема формы в изобразительном искусстве" (1915). В подготовке авторского оригинала (перевод и художественное оформление обложки - оригинальная гравюра на дереве) принимал участие В.А. Фаворский. Впоследствии он разработал концепцию художественного оформления книги. Основной задачей внутренних элементов издания Фаворский считал пространственно-временное истолкование текста.

Трибуной символистам служило и издательство "Гриф" (1903- 1914), а также издаваемый П.П. Рябушинским художественный и литературно-критический ежемесячный журнал "Золотое руно" (1906-1909). В журнале были опубликованы статьи А.А. Блока о принципах и задачах художественного творчества ("О реалистах", 1907; "О драме", 1907; "Письма о поэзии", 1908; "Россия и интеллигенция", 1909), которые легли в основу его редакторского понимания социальных и эстетических ценностей.

"...Предпосылкой всякого художественно-критического исследования, - писал А.А. Блок, - должно быть непременно определение ритмических фондов художника, что касается поэтов и прозаиков в равной мере. Раз ритм налицо, значит творчество художника есть отзвук целого оркестра, т.е. отзвук души народной. Вопрос только в степени удаленности от нее или близости к ней" .

В противопоставлении символизму представители другого литературного течения - акмеизма (Н.С. Гумилев, С.М. Городецкий, О.Э. Мандельштам и другие), сверхзадачей художественного творчества считали максимально адекватную передачу восприятия вещного, осязаемого, живого мира, наполненного разнозвучием, многоцветьем земного существования. Объединившись в литературную группу "Цех поэтов" (1911-1914; 1920-1922), они активно сотрудничали в журналах "Апполон" (1909-1917), который редактировал С.К. Маковский, "Гиперборей" (1912-1913) (редактор М.Л. Лозинский), в альманахах "Цеха поэтов".

Эти издания служили не только рупором для провозглашения идей акмеистов, но и предлагали образцы нового художественного стиля. Так, уже в первом номере "Апполона" за 1913 год были опубликованы статьи Н.С. Гумилева "Наследие символизма и акмеизм", С.М. Городецкого "Некоторые течения в современной русской поэзии", а в третьем - стихотворения как этих авторов, так и В. Нарбута, А. Ахматовой, О. Мандельштама, которые служили своеобразными иллюстрациями к высказанным в упомянутых статьях теоретическим положениям.

С точки зрения воспитания профессионализма редактора как соучастника творческого процесса школа акмеистов дала достаточно много. Она способствовала прежде всего развитию лингво-стилистического направления в теории и практике редактирования. Поэтическая проповедь акмеистов вернуть слову как основному средству выражения отношения "я и этот мир" его изначальную силу и смысл, затуманенный смутными ощущениями и ассоциациями символистов, подразумевала самоценность слова, раздвигала его изобразительные возможности, активизировала поиски разнообразных приемов использования речевых средств для полифонического, многокрасочного отражения реальности. В этом смысле художественная практика акмеистов значительно обогащала редакторское восприятие, равно как и понимание богатств изобразительных ресурсов лексики.

С другой стороны, она дала толчок для совершенствования (и, следовательно, критериев оценки) таких литературных приемов, как смысловая и изобразительная акцентировка, эмоционально-экспрессивное подчеркивание, создание контрастно-красочного фона повествования и др. Например, у С.М. Городецкого в цикле "Письма с фронта" (1916) для передачи переживаний поэта используется "созвучие" пейзажа настроению лирического героя:

Плачет небо слезами тоски,

Звон дождя по садам пролетает.

С яблонь снегом текут лепестки.

Скорбь моя, как огонь, вырастает,

У Н.С. Гумилева - стремление контрастными мазками создать колоритную картину, наполнить ее пластическую структуру очищенными от полутонов чувствами. Это позволяет погрузить подтекст произведения в атмосферу "чеканного" романтизма, волнующей и грустной красоты:

Я целовал посланья лета,

Тень трав на розовых щеках,

Благоуханный праздник света

На бронзовых твоих кудрях.

Такая манера диктует выбор броских и часто неожиданных эпитетов, поражающих, однако, не заданностью и нарочитостью, а точно (а потому и не банально) найденным эквивалентом виденному ("С тобою, лишь с тобой одной, рыжеволосой, белоснежной, я стал на миг самим собой").

Следует отметить, что теоретические построения акмеистов в некотором роде сами создавали рамки для своего творческого метода. Это, в общем-то, противопоказано творчеству, хотя и является проявлением художественной позиции, что представляет интерес уже само по себе. В одном из коротких эссе, основанном на личных воспоминаниях, тонкий знаток литературного процесса Л. Гинзбург пишет: "Если бы Гумилев осуществил задуманную им "Поэтику", то получилась бы книга, по всей вероятности, весьма ненаучная, весьма нормативная и нетерпимая, а потому в высокой степени ценная - как проекция творческой личности и как свод несравненного опыта ремесла".

В данном случае именно "несравненный опыт ремесла" становился редакторским достоянием, выходя за пределы провозглашаемой во многом "нормативной и нетерпимой" поэтики. Здесь же Л. Гинзбург приводит свидетельство того значения, которое придавал поэт проблемам мастерства, понимаемого не как спонтанное самовыражение творческой личности, а как длительный и серьезный процесс творческого труда: "Гумилев говорил: "Я понимаю, что в порыве первого вдохновения можно записывать стихи на чем попало, даже на собственных манжетах. Но для того, чтобы работать над стихотворением, надо сначала взять лист белой бумаги, хорошее перо и чернила и аккуратно переписать написанное" .

"Переписать написанное" - значит включить механизм аналитического мышления, по сути дела, выступить в редакторской роли, почувствовать огромную тяжесть и необходимость этой работы.

На формировании редакторской оценки литературного произведения, выполненного в самобытной манере, сказалось и такое художественное явление, как русский футуризм. Это движение отличалось неоднородностью и противоречивостью. Наиболее выпукло и ярко оно было представлено группой "Гилея" ( В.В. Хлебников, Д.Д. и Н.Д. Бурлюки, В.В. Каменский, В.В. Маяковский, А.Е. Крученых).

Для футуристов был характерен не только эпатаж обывательского, мещанского, по их представлениям, вкуса (достаточно привести примеры тезисов доклада, прочитанного В.В. Маяковским на одном из вечеров - "Ходячий вкус и рычаги речи", "Лики городов в зрачках речетворца", "Египтяне и греки, гладящие черных, сухих кошек" и т.д.), но и острое ощущение той новизны, которая угадывалась в трагических изломах эпохи и требовала созвучия и соответствия в литературном творчестве.

Отсюда - стремление разрушить сковывавшую его условность литературных жанров и стилей, придать слову его "первородный" смысл, использовав его неограниченные возможности. "Их произведения отличались сложными семантическими и композиционными "сдвигами", резкими контрастами трагического и комического, лиризма и брутальности, фантастики и газетной злободневности, что вело к гротескному смешению стилей и жанров, которые, однако, в поэмах Хлебникова, Маяковского, Каменского, в лирике Северянина, Пастернака, Асеева приобретали статус нового конструктивно-стилистического единства" .

Дата добавления: 2015-07-08