Три солдата

Боль в спине

У отставного прапорщика болела спина.

Отставной прапорщик был мужественным человеком и не обращал на это внимания.

Он был веселым человеком и занимался зарядкой.

Но зарядка не помогала от боли. И отставной прапорщик не мог уже заниматься ничем, кроме спины. Но, будучи не эгоистом, старался не унывать и “не.брать в голову”.

Большую часть времени он проводил в больницах и в хождении по врачам, которые, как водится, ничего не находили и советовали “пойти к... психотерапевту”.

Даже вечно занятая жена отставного прапорщика заметила, что ему неможется, и засуетилась около.

Что с ним и от чего, отставной прапорщик не знал.

“Вникать во всякие болячки” он считал не мужским делом.

“Отставить!” - был основной совет, который он давал сомневающемуся солдату, или еще: “Будь мужчиной!”

В авиации прапорщик заведовал складом оружия и боеприпасов. Это была его специальность. А “спина - дело врачей”, им и голову ломать. И он “не брал в голову”, но, чтобы не ударить лицом в грязь, старался держаться молодцом, как прежде белил свежей известью каждый кирпич клумбы перед приездом генерала.

Он вообще всегда старался во всем подражать генералу. И даже хвастал, что у него, как и у генерала, тоже было “много женщин”... Так пн понимал заповедь: “Плох тот солдат, который не хочет стать генералом”.

Отставной прапорщик был человек прямой и героический. Только теперь вот спина!..

Генерал был здоров. Генерал был совершеннейшим эгоистом. Генерал был капризен. Он любил славу, любил быть первым всегда и во всем, во что бы то ни стало. Любил ощущать своё, каждой жилочкой послушное ему тело. И к любому дискомфорту - любому неудобству, физическому ли, моральному, относился с отвращением, почти брезгливостью.

Генерал любил вкусно поесть и выпить. От выпивки мягчел, наглядно добрел и, странным образом, трезвел тем больше, чем более шутливым и весёлым становился.

Генерал любил свой дом, свое хозяйство, свою страну -Родину и Землю, на которой его дом, хозяйство и страна помещались. Он берег свою Землю. Она была его Заботой.

Генерал любил женщин. Он любил девчонок и мальчишек, которых женщины рожали и любили на его Земле. Они тоже были его заботой.

Генерал был эгоистом. Всех, кто мешал его заботам, он ненавидел. Поэтому мальчишек он посылал защищать свое Хозяйство, а женщин - девчонок и матерей - оставлял беречь дом и ждать мальчишек и мужей, а иногда оплакивать и хранить память и боль о них и о своей никем не востребованной и не израсходованной жизни...

Генерал был эгоистом. Невыбранного неудовольствия он и мига не мог терпеть. С капризностью дикого зверя моментально скидывал с себя его причину, а с ней и неудовольствие и был совершенно здоров.

Задачи он ставил по своему масштабу, не малые. Страсти обуревали его. Потрясали всего, до каждой клеточки Генераловой кожи. Каждое мгновенье глубоко внутренне извивался он в неотступном неистовстве выбора.

Это всегдашнее состояние выбора было его счастьем и его добровольно выбранной мукой.

Беспрерывный выбор и эгоистическая внутренняя отзывчивость, впечатлительность, женственная ранимость, удерживая его в постоянном состоянии освоения новизны мира и себя, в состоянии приобретения опыта и развития (говорят “творческом состоянии”), делали генерала всегда взрослее тех, кто был рядом, и побуждали его содержательно бережное, “родительское” отношение практически ко всем.

Благодаря этой постоянной отзывчивой сосредоточенности, напряженности выбора внешне генерал выглядел суровым, чуть только не угрюмым - выглядел мужественно.

За мужественностью генерала стояла почти детская отзывчивость, тренированная ранимость, эгоистическая, капризная забота о себе, о женщине, о своем и ее мире, обо всем мире.

Мужественность генерала содержала в себе мир. Мир благоговейного сыновнего, ученического приобщения к прошлому, наследования ему, мир участия в настоящем (своем и чужом) и заботы о завтрашнем. Счастливейший мир благодарности! Генерал был обычным человеком.

А отставной прапорщик...

Прапорщик очень хотел походить на генерала. Он передразнил генеральскую суровость и настолько верил, что “мужчины не плачут”, что и впрямь не знал не только своих слез, но и того, что у них могут быть причины.

Прапорщик хотел казаться себе мужественным. Чураясь всяческих “сантиментов”, он так ничего не узнал о себе, ничего о других, ничего о женщине и для женщины, ничего не открыл о мире, в котором жил. Себя ему заменила инструкция, схема, ходульный образ, управляющий им “по умолчанию”.

“Невыплаканные слезы плачут органами” - вся неназванная, незамеченная отставным прапорщиком его душевная жизнь могла обратить на себя его внимание только неотступной болью в спине.

Передразненная без понимания ее содержания “мужественность” стала личиной, которая, сделав постыдным, запретила интересоваться всем, что не есть эта личина. -Запретила вникать в мир чувств, постоянно меняющихся содержаний, перетекающих друг в друга ощущений. Личина сделала постыдной саму живую жизнь. Запретила быть обычным, умным, интересным себе человеком.

Игра в мужественность без приобщения к его содержанию (как это делает любое безответственное притворство!) превратила человека в “зомби”, оставив ему в память о жизни только... боль в спине.

Но эта боль - еще и его шанс.

Выбор матери

Я разговаривал с полковником в отставке.

Мне - стакан, ему - стакан, в бутылке еще оставалось. Говорили о матерях.

Он говорил зло. И горько:

- Ты говоришь - мать. Мать - это все! Приходит пополнение - пацаны... Я уже вижу! В-вижу, понимаешь?! Эти двое -орлы, герои! Они - смертники! А он - спокойный, жить будет! Я их троих пошлю подавить огневую точку противника. Этого - справа, этого - слева. Они будут огонь на себя отвлекать... Они погибнут. Вечная память!.. Пацаны! Твою мать!.. А его попрошу: “Доползи!” От матери все! У этих мать в постель лезла... отца унизить. Они сами себе не нужны!.. Они... смерти как ищут... без нада себя кажут... А того мать - в поту зачинала... Он жить хочет! Он будет каждой пуле кланяться. Не постесняется стелиться. Ему не надо храбрость показывать. Жить охота. Он сзади заползет, без шума... Ему спасибо! Они войну отработали...

- А случайность?

- Случай, конечно!.. Бывает... Но береженного и случай бережет... - Командир не забыл и остатки разлить на двоих и проглотил.

Его прорвавшаяся злость и горечь были замешаны, мне показалось, на никогда не отпускавшей боли вины за то, что он посылал в бой, и перед мальчишками, и перед их неведомо как выбравшими несчастье матерями.

Дата добавления: 2015-07-08