Одиссея». Песнь восьмая

◘

Читал Песнь девятую «Одиссеи». Спрашивал у меня каждое слово. Он даже перестал записывать слова на карточки. Просто замечательно, что ему нравится сама история.

◘

Как-то в июне 1986 года я пришла на работу и увидела, что все пребывают в состоянии крайнего нервного возбуждения. У фирмы появился новый владелец, уверявший, что издательство сохранит свою независимость. Это его заявление было воспринято с большим подозрением и могло означать только одно — что вскоре всех нас уволят по сокращению штатов.

Новым владельцем оказалось крупное американское издательство, издававшее писателей, которыми так восхищались у нас в конторе. Через несколько недель по этому поводу должен был состояться грандиозный прием.

В свое время Эмма раздобыла мне разрешение на работу & саму работу. Она же раздобыла мне и приглашение на этот прием.

Издательство публиковало не только многих американских писателей, которыми так восхищались у нас в конторе, но и Либерейса. И одной из причин, по которой я стремилась получить приглашение, одной из причин, по которой все наши пришли в такое возбуждение, одной из причин, по которой мне вовсе не хотелось туда идти, стали слухи, будто бы на приеме будет сам Либерейс. Под Либерейсом я вовсе не имею в виду популярного пианиста, придумавшего фразу «плач на всем пути к берегу», не любившего ни одной женщины, кроме матери, и умершего от СПИДа в середине 80-х. Нет, я имею в виду прославленного британского писателя и путешественника, чья техника вполне могла соперничать с техникой этого, столь обожаемого всеми музыканта.

Либерейс-музыкант обладал потрясающей техникой и ужасающей искренностью; если уж играл, то играл с чувством, причем не важно что. С равным успехом то могла быть песенка «Выкати бочку» или же «Мы еще увидимся». Ив самых грустных местах его прошибала слеза, размывала тушь и капала на серебряную, с бриллиантами оторочку бархатного пиджака, а унизанные кольцами пальцы так и порхали по клавишам; и все это отражалось в тысяче крохотных зеркал — и слезы, и тушь, и кольца, — где он видел себя, созерцающего эти слезы, тушь и кольца. Все это можно было обнаружить и в Либерейсе (писателе) — и порхающую легкость арпеджио, и эгоистичную виртуозность отяжеленных кольцами пальцев над клавишами, и профессионально выверенную искренность, помогающую достичь этой выразительности при создании циничных & сентиментальных, порнографических & самых возвышенных сцен. И однако же, он не во всем походил на пианиста. Что касалось эмоциональности повествования, тут он был абсолютно искренен, но лишь делал вид, что ему легко дается любая техника; и даже когда он исполнял порхающее арпеджио, то пальцы его не просто бегали по клавишам, но...

Л. понадобилось знать, что означает βίηφιν. Я сказала, что он прекрасно знает, что это означает, по он упорствовал и говорил, что нет.

Прежде мне (в этот момент я объясняла, что βίηφιν является производной формой βίη, означающего силу или насилие) казалось, что писатель мало чем отличается от печатающего на машинке человека, отыскивающего пальцем нужную клавишу, находящуюся по правую или левую сторону. В результате чего получается осмысленное предложение, а не «нгвут труднгрвоа неразхгикви ирт польтщзи, смр ивх генртв ты ууцы гтре еогрт прекравукт делцйь» (ψηλαφόων означает... можно мне заглянуть в текст? Оно означает ощущать или нащупывать что-либо); и я тут же живо представляю себе пальцы Либерейса, бегающие по клавиатуре и ударяющие то по белым, то по черным клавишам. Теперь же я думаю (насколько вообще способен думать человек, являющийся ходячим словарем), что это не совсем верно, потому что пусть даже работы Либерейса и пестрели ошибками, они были не того (πετάσσας означает расширение, распространение, производное от πετάννυμι) рода, что можно проглядеть (ты прекрасно знаешь, что такое ’ύφαινον. Нет, не знаю. Это означает прясть, и здесь мы имеем дело с формой прошедшего несовершенного времени, ЯСНО?), и дело вовсе не в том, что он их проглядел (’άρσενες означает мужчины), нет, он все видел и относился к ним вполне благодушно (да погоди же минутку!). Затаив дыхание от восхищения, Либерейс засорял свои работы поразительными аргументами и сногсшибательными образами, отступал на шаг, стоял скрестив руки и любовался — эдакий Эд Вуд, созерцающий могильные плиты среди измятой травы (да погоди же минутку!). Он что, не замечал или ему было все равно? Я полагаю, ему нравилась сама идея достижения совершенства без усилий, & не будучи в состоянии скомбинировать две эти вещи, он выбирал то, в чем был уверен (δασύμαλλοι — с густой шерстью; ιοδνεφὲς — темный; λίγοισι — вянуть, блекнуть; πέλωρ — ты знаешь, что означает πέλωρ. Нет, не знаю, Нет, знаешь! Не знаю Не знаю Не знаю Не знаю Не знаю! Это означает монстр. Так мне, во всяком случае, казалось. Неудивительно, что я то и дело подкалываю отца этого ребенка). Здесь мы имеем дело с человеком, который сначала научился писать, а уж потом — думать; с человеком, который сеял логические ошибки, разбрасывал их, как гвозди — под колеса отъезжающему автомобилю. И при этом всегда, всегда, всегда умудрялся в нем же уехать.

◘

Дата добавления: 2015-07-10