Три стадии глубокого гипнотического сна

Лето. День. Комната в коммунальной квартире.

На полу несколько тюков и сумок с вещами, а также сложенная раскладушка, связка книг, музыкальный инструмент в потертом футляре, старый проигрыватель с вмонтированным радиоприемником и стопка виниловых дисков к нему.

Радиоприемник включен, что-то вещает в качестве фона. ДАША (19 лет), - миловидна, хрупковата, - порхая по комнате, смахивает тряпкой пыль, извлекает из сумок и тюков вещи и аккуратно раскладывает их. Достав небольшой портрет на ножке с фотографией женщины, с грустью смотрит на него, после чего ставит на видном месте.

Входит ее отец, Илья Сергеевич ГЛИНА (39 лет). Шумен, эмоционален, крепкого сложения, почти великан. На нем комбинированный костюм – часть армейских элементов, часть гражданских, - в руке продуктовый пакет.

ГЛИНА. Даша, кипяти воду, пельмени сварим. Не знаю, как у тебя, а у меня в желудке идет настройка оркестра.

ДАША. Ты купил пельмени?

ГЛИНА. И не только. Кусочек сыра… Смотри. Хороший, пармезан.

ДАША. Взял бы обычный, костромской.

ГЛИНА. Пара баночек йогурта с шоколадной крошкой…

ДАША. А это что? Конфеты?

ГЛИНА. Коробка понравилась. Тебе, бери.

ДАША. По-моему, мы договорились: будем экономить.

ГЛИНА. Ой, да ладно! Один раз живем. Я возьму парочку, можно?

ДАША. Ты нашел работу?

ГЛИНА. Сливочная помадка… Слушай, объедение! Бери, не стесняйся.

ДАША. Потом. Пап, ты был в музыкальной школе? Что сказали?

ГЛИНА. В школу я попал не сразу. Для начала обошел центр города. Ты знаешь, весьма прилично. Даже фонтан с подсветкой есть. На площади, рядом с Белым домом.

ДАША. Я видела издалека, когда проезжали.

ГЛИНА. Правда, как мне объяснили, работает в основном по ночам, во время праздников. Еще возьму?

ДАША. Зачем спрашиваешь?

ГЛИНА. Ну, а после я направил свои стопы туда, где обычно сходятся все городские тропинки. Питейное заведение.

ДАША. Зачем ты туда ходил?

ГЛИНА. Дашенька, я помню: «сухой закон». Смотри: другая начинка! Что это, как думаешь?

ДАША. Не знаю. Крем-брюле.

ГЛИНА. Я отправился туда совсем с другой целью. Ты должна понимать: там средоточие всех городских слухов и новостей.

ДАША. Понятно.

ГЛИНА. Слушай, у нас пельмени растают к черту. Сбегай, пожалуйста, положи в холодильник.

ДАША. Остальное тоже захватить?

ГЛИНА. Конфеты оставь. Не забудь: наша полка сверху.

ДАША. Может, их лучше сварить?

ГЛИНА. Да, да, поставь кипятиться воду.

Даша, взяв пакет, уходит. Глина глушит радио, ставит на проигрыватель пластинку. Звучит концерт для валторны с оркестром. Глина извлекает из футляра валторну, находит в кармане фланелевую тряпочку, заботливо протирает инструмент. Входит Даша.

На кухне никого?

ДАША. Пусто. Пап, ты наконец расскажешь, что узнал в городе? Нарочно испытываешь терпение?

ГЛИНА. Где альбом с гербарием? Что-то не вижу. Мы не забыли его?

ДАША. Вот же, под книжками.

ГЛИНА. Бадан толстолистый… Зимолюбка зонтичная… Не торопи, дочка, все расскажу. Обязательно все узнаешь. Чтобы не терзалась попусту, могу сразу сказать: у нас все будет хорошо.

ДАША. Правда?

ГЛИНА. Я уверен. Во всяком случае, есть надежда. И ты надейся. Немного обживемся, обязательно выберу время и пройдусь по местным полям. Здесь должна быть богатейшая растительность. Видела, какие леса в пригороде?

ДАША. У нас, по-моему, были погуще.

ГЛИНА. Сравнила. Там тайга, а здесь… Это, Дашенька, просто необходимо: собирать гербарий, слушать хорошую музыку, читать книги… Научные трактаты, стихи… Гимнастика души. Иначе – деградация и моральная смерть. Согласна со мной?

ДАША. Так что там насчет музыкальной школы?

ГЛИНА. Хорошо, слушай. Когда зашел в пивнушку, там сидела парочка экземпляров. Взял стакан сока, подсел, разговорились. И знаешь, что узнал?

ДАША. Что?

ГЛИНА. Она частная.

ДАША. Школа?

ГЛИНА. Да. Заправляет ею некто Полосатов. Игорь Антонович, кажется. Погоди-ка… (достает клочок бумажки.) Так и есть.

ДАША. Дай.

ГЛИНА. Он здесь многим владеет. Магазины, парикмахерские… Фактически первое лицо. То ли бизнесмен, то ли депутат. Может, то и другое, я не вникал.

ДАША. Его телефон?

ГЛИНА. Прогулялся до музыкальной школы, выпросил номер. Здесь рабочий и домашний.

ДАША. Собираешься позвонить?

ГЛИНА. Как я понял, здесь многое делается через него. Простой, говорят, без снобизма. Позже повзоню. Мне кажется, Даша, этот телефонный номер – наш золотой ключик к успешному будущему. Все будет хорошо, Дашка! Верь мне! (обхватывает и приподнимает дочь.)

ДАША. Тише, закружишь!

ГЛИНА. Закружу, заверчу!.. Помню, в детстве возьму тебя… А ты такая махонькая вся, такая крохотулечка… Все боялся, как бы не выскользнула. Ручищи-то у меня будь здоров. Да очень уж неуклюжие. Сейчас поставим мою девочку, поставим мою куколку. Оп-ля!

ДАША Приземлились.

ГЛИНА. Видишь, до сих пор свободно тебя поднимаю. Есть еще силенка.

ДАША. Может, нужно было к бабушке поехать?

ГЛИНА. Не думаю. Там никаких перспектив, ни для тебя, ни для меня.

ДАША. Зато уютный, тихий городок.

ГЛИНА. В этой тишине только гнить и спиваться. Там довольно посредственная музыкальная школа при Доме пионеров. И ту, по-моему, закрыли. А здесь – солидное здание, ты бы видела. Пластиковые окна, чугунная ограда… Ты поставила мамин портрет?

ДАША. Она как будто до сих пор рядом с нами, правда же?

ГЛИНА. Да, довольно удачное фото. Как живая. Почему не ешь конфеты? Я ведь тебе нес, а сам лопаю и лопаю.

ДАША. Боже! Вода! (убегает.)

Глина, закончив протирку валторны, укладывает ее обратно в футляр. Освобождает связку книг от веревки, начинает их раскладывать. Задумывается. Выключив проигрыватель, достает мобильный телефон и, сверяясь с клочком бумаги, набирает номер.

ГЛИНА. Алло, Игорь Антонович... Здравствуйте… Я?.. Ну, мое имя вам вряд ли что-нибудь скажет… Глина Илья Сергеевич… Да, совершенно верно: Глина. Фамилия. Есть великий композитор Глинка, а есть ничем не примечательный музыкант Глина… Что?.. Да. Духовые инструменты… В музыкальной школе. Зашел в поисках подходящей вакансии. Сказали, лучше предварительно созвониться с вами… Что? Завтра?... Конечно, разумеется! Я человек безработный, ни чем не занятый… Конечно, конечно, вполне… Подождите, сейчас. (что-то ищет.) Одну секундочку, Игорь Антонович.

Входит Даша. Отец шепчет ей:

Где ручка? Найди сейчас же. Минуточку, Игорь Антонович. Тут такой кавардак!

Даша подает ручку.

Диктуйте, записываю. Первый Прудный переулок… Так… Дом пять… Все? Без квартиры?.. Ах ну да, конечно! Загородный особняк! Разумеется! Экология, чистый воздух… Да, да, всего доброго. До завтра. (кладет трубку.)

ДАША. Звонил Полосатову?

ГЛИНА. Дашенька, представляешь… Меня пригласил в дом! Лично!

ДАША. Завтра? Во сколько?

ГЛИНА. Утром, в одиннадцать.

ДАША. Ты записал адрес на гербарии? Зачем?

ГЛИНА. Что? А, это… Ерунда. Слушай, такие приятные интонации в голосе… Очень хороший человек, я чувствую. То есть ты понимаешь, что это?

ДАША. Что?

ГЛИНА. Огромное доверие! Не в офис, не куда-нибудь… Домой, в особняк!.. Черт побери, как все удачно складывается! Дашка! (прижимает дочь к себе.) Нет, мне определенно нравится этот город! Посмотри, даже мама на портере, по-моему, радуется за нас. Кстати, что там с пельмешками?

ДАША. Хотела спросить: тебе с бульоном или без?

ГЛИНА. С бульоном, с маслом, перцем!.. Постой, может, за шампанским сбегать? Я имею в виду детское, без градусов. Просто чтобы пузырьки! Чтоб лилось и шипело!.. Думаешь, нет? Не стоит?

ДАША. Пап, обойдемся без этого.

ГЛИНА. Хорошо, дочурка. Полностью полагаюсь на твое мнение.

Даша уходит. Глина отрывает от страницы с гербарием кусок с записью, кладет в карман.

День. Особняк Полосатова, столовая.

За столом с торца на стуле с высокими ножками сидит ПОЛОСАТОВ (43 года). Мертвенно-бледный цвет лица, колючий взгляд, тонкие губы, которые иногда оживляет жиденькая, брезгливая улыбка. Чуть поодаль, за столом же находится ВИКТОР (35 лет). Оба обедают. Перед ними стоит Глина.

ГЛИНА В последнее время все складывалось не совсем удачно. Похоронил жену, уволился со службы… Не мог больше там находиться, все о ней напоминало.

ПОЛОСАТОВ. Понимаю вас.

ГЛИНА. Приехали с дочерью сюда, в город. Хотелось бы найти тут свое счастье.

ПОЛОСАТОВ. Где остановились?

ГЛИНА. Небольшая комната в коммуналке. Уютно, прилично… Но уж больно цены дерут в ваших краях. Не ожидал. Простите.

ПОЛОСАТОВ. Значит, вы военный музыкант?

ГЛИНА. Был до некоторого момента.

ПОЛОСАТОВ. Общевойсковое училище?

ГЛИНА. Что? Нет, Московская военная консерватория.

ПОЛОСАТОВ. У меня тоже диплом о высшем образовании. Академия народного хозяйства. Диссертацию потихонечку дописываю. Значит, хотели бы устроиться в Детскую музыкальную школу? Я правильно вас понял, Илья Сергеевич?

ГЛИНА. Мне кажется, я умею ладить с детьми. Полагаю, у меня врожденные педагогические способности.

ПОЛОСАТОВ. Сыграйте что-нибудь.

ГЛИНА. Секунду. (достает из футляра инструмент, подсоединяет съемные трубки, продувает и вставляет мундштук.) Что играть?

ПОЛОСАТОВ. Что угодно. Учитывая то, что мы за столом… Что-нибудь для пищеварения, пожалуйста.

ГЛИНА. (смеется.) Понимаю, Игорь Антонович. Один момент. (исполняет классику.)

Входит жена Полосатова, ОЛЬГА (30 лет). Стройная, привлекательная, держится чуть отстраненно, с холодком. Глина заканчивает играть.

ПОЛОСАТОВ. Вы руку в трубу засунули. Это что, так надо? Удобнее держать?

ГЛИНА. Я не только ее там держал, я ею работал. Просто вы не заметили. Повышал и понижал звуковые частоты.

ПОЛОСАТОВ. Кстати, моя жена, Ольга Сергеевна.

ГЛИНА. Очень приятно. Польщен. Глина Илья Сергеевич, старший лейтенант в отставке.

ПОЛОСАТОВ. Ты что-то хотела?

ОЛЬГА. Ничего. Проснулась от шума. Приятного аппетита.

ПОЛОСАТОВ. Куда ты?

ОЛЬГА. К себе. Голова болит. (уходит.)

ПОЛОСАТОВ. Извините, еще вопрос.

ГЛИНА. Слушаю вас.

ПОЛОСАТОВ. Хотелось бы узнать, почему, когда вы смеетесь или улыбаетесь, вы все время прикрываетесь рукой. Что с вами?

ГЛИНА. Ах, это… Стесняюсь.

ПОЛОСАТОВ. Стесняетесь? Чего?

ГЛИНА. Видите ли, мои передние зубы…

ПОЛОСАТОВ. Что с ними?

ГЛИНА. Они неродные, искусственные.

ПОЛОСАТОВ. Металлокерамика?

ГЛИНА. Пришлось вставить. Пародонтоз. Удалось неплохо заработать одно время. У генерал-лейтенанта Каракульцева были пышные похороны, пригласили поиграть. Было это, правда – дай бог не соврать, - лет семь назад. За это время коронки расшатались, стали сползать… Теперь видите… Выпирают, как у бобра. Стыдно, неловко.

ПОЛОСАТОВ. Ну что ж, стыд – прекрасное качество. Редкое в наш прагматичный век. Хорошо, что еще находятся те, кто способен стыдиться. Виктор, фужер, пожалуйста.

ВИКТОР. Что?

ПОЛОСАТОВ. Дай его мне.

Виктор подает фужер.

Твой.

Виктор подает другой фужер. Полосатов выплескивает из него минералку, наполняет шампанским.

Выпейте, Илья Сергеевич.

Виктор несет фужер Глине.

ГЛИНА. Что это? Шампанское? Игорь Антонович, бога ради простите… Не могу.

ПОЛОСАТОВ. Почему?

ГЛИНА. Понимаете, был подвержен этому делу. Жутко, до болезненного пристрастия. Жена-покойница долго терпела. Дошел до ручки. Потом сказал себе: «стоп!» Игорь Антонович, я дочке обещал, клялся, чем мог. Вы бы видели ее: ангел во плоти. Единственное утешение для меня в этой жизни.

ПОЛОСАТОВ. Выпейте, Илья Сергеевич.

Виктор вставляет ножку фужера Глине в руку.

ГЛИНА. Даже не знаю… И хочется, и колется, как говорится. Что ж… Ваше здоровье, Игорь Антонович. И ваше. (выпивает.) Отлично! Изумительный вкус! Причем давно забытый. Священный нектар, амброзия!

Полосатов делает знак Виктору. Тот подвозит небольшую платформу на колесиках в виде ступеней. Полосатов спускается по ним со стула, после чего становится понятно, что это тщедушный, мелкого роста человек, можно сказать, карлик.

ПОЛОСАТОВ. Видите ли, Илья Сергеевич… По поводу музыкальной школы… Город не такой уж большой, сами, наверное, заметили.

ГЛИНА. Вы бы видели, Игорь Антонович, из какой дыры приехали мы с Дашкой…

ПОЛОСАТОВ. Людей с музыкальным образованием хватает. Я бы даже сказал, с избытком. Кому-то повезло больше: работает по специальности. Другим пришлось сменить сферу деятельности.

ГЛИНА. И все же хотелось бы трудиться на том поприще, к которому расположена душа.

ПОЛОСАТОВ. Вы могли бы немножко подождать?

ГЛИНА. Подождать чего, Игорь Антонович? Простите.

ПОЛОСАТОВ. Не берусь утверждать, но все же не исключено, что теперешний директор школы вскоре может уволиться.

ГЛИНА. По собственному желанию или…

ПОЛОСАТОВ. Думаю, вы смогли бы занять его место.

ГЛИНА. Игорь Антонович!.. Невероятно!

ПОЛОСАТОВ. Вы ведь не только музыкант, вы еще и военный. А это значит, что сможете поддерживать дисциплину. Где вы, говорите, остановились? На квартире?

ГЛИНА. Комната, Игорь Антонович. Но это не первое время. До тех пор, пока не встанем на ноги.

ПОЛОСАТОВ. Вот что. Предлагаю вам переехать ко мне.

ГЛИНА. Сюда?!

ПОЛОСАТОВ. Ну, не прямо сюда. В подвал. Не беспокойтесь, все оборудовано. Чисто, отдельный вход. Живите, платить не нужно. Более того, у вас будет бесплатный завтрак, обед, полдник…

ГЛИНА. Невероятно! Но почему я? За что вы так добры именно ко мне, Игорь Антонович?

ПОЛОСАТОВ. Мне нравится помогать людям. Я ведь тоже приехал издалека. Без рубля, можно сказать, в кармане.

ГЛИНА. Вы не местный? Откуда вы?

ПОЛОСАТОВ. Пришлось начинать с нуля. Да, да, Илья Сергеич, и у меня бывали сложные времена. Так что приятно иной раз протянуть руку помощи. Тем более, вы – защитник Отечества, а я им всегда симпатизировал.

ГЛИНА. Да, но я бывший.

ПОЛОСАТОВ. Но если вдруг страна позовет…

ГЛИНА. Тогда да, без разговоров. Священный долг. И все же, простите…

ПОЛОСАТОВ. Что?

ГЛИНА. Я не привык быть иждивенцем. Ведь что-то же я должен буду делать. Дурацкая такая, знаете, догма в голове: ничто не делается просто так.

ПОЛОСАТОВ. Ваши сомнения понятны. Не утруждайте себя объяснениями. На данный у меня момент отсутствует сторож.

ГЛИНА. Сторож?

ПОЛОСАТОВ. Да. Кому-то ведь нужно охранять территорию, открывать ворота, когда кто-то приезжает…

ГЛИНА. Да, да, да.

ПОЛОСАТОВ. Был до этого человек, пришлось уволить. Разгильдяй и прощелыга. Место вакантно.

ГЛИНА. То есть нужно будет охранять территорию?

ПОЛОСАТОВ. Ну, если вы заметите какой-нибудь беспорядок, во дворе или в доме… Мусор, сухие ветки… Думаю, для вас не составит труда…

ГЛИНА. Что вы, что вы, Игорь Антонович. Безусловно.

ПОЛОСАТОВ. Надеюсь, это временно. До тех пор, пока не освободится место директора.

ГЛИНА. Спасибо!

ПОЛОСАТОВ. Дочка большая?

ГЛИНА. Чья, моя? Девятнадцать в этом году исполнилось, в апреле. Я уже запланировал: как только встанем потверже на ноги, отправлю ее учиться. Здесь, насколько мне известно, парочка приличных вузов. А у нее неплохие результаты по ЕГЭ. Такая умница, Игорь Антонович, такой смышленый ребенок…

ПОЛОСАТОВ. Она могла бы помогать вам по хозяйству. Хотите, устрою ее официально горничной?

ГЛИНА. Нужно будет поговорить с ней.

ПОЛОСАТОВ. Само собой, я не настаиваю. И еще одна обязанность.

ГЛИНА. У меня? Какая?

ПОЛОСАТОВ. Я поднимаюсь рано, в шесть утра. Сможете будить меня в это время?

ГЛИНА. Конечно, мне не сложно.

ПОЛОСАТОВ. Но только не заходя в дом.

ГЛИНА. Прошу прощения…

ПОЛОСАТОВ. Будете ходить под окнами во дворе и играть что-нибудь при наступлении зари на своей трубе.

ГЛИНА. Извините, Игорь Антонович, маленький нюансик… Это валторна, не труба.

ПОЛОСАТОВ. Я не музыкант, Илья Сергеевич, я деловой человек.

ГЛИНА. Конечно, конечно.

ПОЛОСАТОВ. Значит, договорились. Переезжаете в дом, работаете сторожем и будите меня по утрам. Я могу, конечно, просыпаться под звон будильника, как это делал до вас. Но куда приятнее слышать поутру звуки чудесной музыки.

ГЛИНА. Разумеется, Игорь Антонович.

ПОЛОСАТОВ. Жду вас завтра. С вещами и дочерью. Как ее зовут?

ГЛИНА. Дарья, Игорь Антонович. Дашенька.

ПОЛОСАТОВ. Да, и вот вам… (достает из портмоне купюру.) На первое время. Возьмите.

ГЛИНА. Простите, но…

ПОЛОСАТОВ. Что?

ГЛИНА. Я не могу так. Я еще не приступил к своим обязанностям.

Виктор вкладывает купюру в карман Глины.

Хорошо, я отработаю. Вы не пожалеете, Игорь Антонович! Я умею быть признательным, клянусь честью! Спасибо вам огромное! (протягивает руку для рукопожатия.)

ПОЛОСАТОВ. Еще шампанского?

ГЛИНА. Нет, нет, что вы. Это уже будет хамством и злоупотреблением. Да и дочка, по правде говоря… Она ведь заметит. А я такой – совершенно лишен способности врать.

Полосатов делает знак Виктору. Тот наполняет и подает Глине фужер.

Ладно, так и быть. Еще бокальчик. Трудно отказать себе в таком удовольствии! За вас. (пьет.)

Виктор приносит тарелку с канапе, Полосатов протягивает ее Глине. Тот закусывает и, почти мгновенно впадая в опьянение и дурашливость, начинает играть на валторне, но тут же прерывается.

Бог ты мой, совсем забыл! Ваша жена… У нее болела голова.

ПОЛОСАТОВ. Ничего, продолжайте.

Глина играет, одновременно с этим шутовски кривляясь и маршируя. Полосатов с охранником наблюдают за его ужимками с ледяным спокойствием.

День. Особняк, подвал.

Просторно, но при этом узкие оконные проемы почти под самым потолком, закрытые решеткой. На полу опять те же тюки и сумки с вещами. Даша, вооружившись веником и совким, метет пол.

Входит Глина, неся пару старых стульев.

ГЛИНА. Стулья дали. Чуть позже обещали старую кровать на чердаке посмотреть. Позовут, как отыщут. Заживет тут с тобой, Дашутка! Иди, присядь.

ДАША. Некогда. Порядок нужно сначала навести.

ГЛИНА. Какая ты у меня!.. Где бы не находились, всюду тебе приходится наводить порядок.

ДАША. Кто же в беспорядке живет?

ГЛИНА. Видишь как. Не успели в одном месте обосноваться, и вот снова… Но так всегда бывает, когда что-то меняешь в жизни. У нас и с твоей мамой так же было, когда поехала за мною в глухомань. Все к лучшему, доча, я чувствую, верь мне. Слушай, а давай в кино смотаемся, а!

ДАША. Какое?

ГЛИНА. Любое, какое подвернется. Сядем вечером на маршрутку до центра, погуляем возле фонтана, посмотрим фильм… В кафе-мороженое можно заглянуть по пути.

ДАША. А деньги?

ГЛИНА. А это что, по-твоему? Аванс, Дашка! Мы теперь с тобой обеспеченные люди. Все идет, как по маслу.

ДАША. До вечера еще далеко. Поглядим.

ГЛИНА. Зайдем в один магазинчик. Заколку для волос там присмотрел. Красивая, сверкает!.. Будто в алмазах. Естественно, обыкновенные стекляшки, но… На тебе бы просто бесподобно смотрелось.

ДАША. Зачем мне заколка? У меня есть.

ГЛИНА. Какая ты… Скучная, никакого восторга.

ДАША. Пап, деньги лучше не тратить. Неизвестно, что будет дальше.

ГЛИНА. Как неизвестно?! Игорь Антонович ведь сказал… И я ему верю. Нужно верить людям. Да, да. Нужно жить, наслаждаться, тратить деньги!.. Иначе зачем, вообще, все? Ну тебя, расстроила только.

ОЛЬГА. (входя.) Можно?

ГЛИНА. Конечно, Ольга Сергеевна. Входите. Ведь это ваш дом.

ОЛЬГА. Теперь он частично и ваш.

ГЛИНА. Ну что вы, мы всего лишь гости, наемные работники. Прошу, садитесь.

ОЛЬГА. Спасибо. Ваши вещи?

ГЛИНА. Да, убогий скарб. Кочуем туда-сюда, как бедуины.

ОЛЬГА. Это, кажется, для винила?

ГЛИНА. Совершенно верно, проигрыватель виниловых дисков.

ОЛЬГА. У моих родителей почти такой же стоял. Не помню, что за фирма. Господи, как давно это было!

ГЛИНА. Много лет назад начал собирать домашнюю фонотеку. В основном виниловые пластинки. Вот они, видите? Все тут.

ОЛЬГА. Что на них?

ГЛИНА. Классицизм, романтизм, барокко… Классические произведения. Жалко такое выбрасывать. Приходится таскать прицепом этот агрегат. Хотите что-нибудь послушать?

ОЛЬГА. Не знаю. Включите.

Глина ставит диск.

Что это?

ГЛИНА. Моцарт. Концерт для валторны с оркестром. (извлекает из футляра инструмент.) Вот оно, это чудо. Валторна в переводе с немецкого: лесной рог.

ОЛЬГА. В самом деле? Потрясающе.

ГЛИНА. Да, да, этот инструмент – правда, в другом, более упрощенном виде – был известен еще древним германцам и этрускам.

ОЛЬГА. В самом деле?

ГЛИНА. Произведения для валторны писали такие прославленные композиторы как Йозеф Гайдн, Людвиг ван Бетховен, Оливье Мессиан… Изумительный инструмент! Просто волшебные звуки! А когда играешь на улице, в солнечную погоду… Вы бы видели, как сияет медь! Смотрите, какие изгибы… Сколько в ней изящества, грации…

ОЛЬГА. Вы говорите о ней, как о женщине.

ГЛИНА. Правда? (смеется.) Ну что ж, раз она женского рода, следовательно… Да, кстати, забыл вас представить. Дарья, подойди сюда, будь добра.

Даша, которая только что вынула из вещей материнский портрет, приближается.

Знакомьтесь, моя дочь Даша.

ДАША. Да, вот она я.

ОЛЬГА. Ольга Сергеевна.

ДАША. Очень приятно.

ГЛИНА. Мое счастье. Смысл всей оставшейся жизни.

ОЛЬГА. Извините, а это кто?

ГЛИНА. Покойна супруга, Женечка. Любовь всей жизни и печальная утрата, к глубочайшему сожалению.

ДАША. Мама умерла.

ГЛИНА. Не так давно, можно сказать, ушла от нас Дашенькой. Сердечные раны до сих пор свежи.

ОЛЬГА. Простите, я, наверное, зря спросила. Не думала, что причиню вам боль.

ГЛИНА. Нет, нет, что вы. Жизнь идет своим чередом. Никуда не денешься, такова сущность бытия. Иди, Дарья, иди, прибирайся.

Пластинка заедает, заикается.

ОЛЬГА. Что-то с музыкой.

ГЛИНА. Топните.

ОЛЬГА. Что?

ГЛИНА. Топните, пожалуйста, сильнее. Ногой, Ольга Сергеевна. Смелее.

Ольга топает. Музыка воспроизводится в обычном режиме.

ОЛЬГА. Чудеса!

ГЛИНА. Видите? Достаточно небольшого механического воздействия, и музыка вновь льется в прежнем режиме. Плавно и неспешно.

На стене, мигая лампочкой, срабатывает сигнальное устройство.

Простите, нужно бежать. Игорь Антонович зовет. По всей видимости, нашлась кровать. (спешит к выходу, задерживается, протягивая валторну.) Возьмите кто-нибудь, пожалуйста.

ОЛЬГА. (опережая Дашу.) Я сама. Давайте.

Глина убегает. Пауза.

Вы до этого жили в военном гарнизоне?

ДАША. Да, среди густого леса.

ОЛЬГА. Здорово!

ДАША. Честно говоря, мало интересного. Комары и мошки. Даже змеи иногда попадались.

ОЛЬГА. Мой отец тоже военный.

ДАША. Да?

ОЛЬГА. Но он все больше при штабе, в городе. Со змеями нам сталкиваться не приходилось. С настоящими, имеется в виду, не в человеческом обличии.

ДАША. Только мы – у себя, там – не на квартире жили. Нам не досталось.

ОЛЬГА. Где же?

ДАША. В Доме офицеров. Направо по коридору буфет и туалет, налево, сразу за стеной, кинозал. Все фильмы по нескольку раз слушать приходилось. Лежишь, засыпаешь, а за стенкой или диалог влюбленных, или кто-то стреляет.

ОЛЬГА. Ужас.

ДАША. «Фрэнки, приятель, иди сюда, ты должен это видеть. – Что это?! – Он убит. – Черт, похоже, он мертв! – Это так же верно, как то, что вчера было воскресенье». Или вот это. «Должен заметить, леди, конные прогулки действуют на вас не лучшим образом. Вы делаетесь необузданны. – Не пытайтесь быть циничным, Джордж. Вы для этого слишком мягкотелы».

ОЛЬГА. Учила наизусть?

ДАША. Пришлось. Давайте, зачем вам ее держать? (кладет валторну в футляр.)

ОЛЬГА. В нашем парке еще не была? Видела пруд с форелью?

ДАША. Нет еще.

ОЛЬГА. Обязательно сходи.

ДАША. Хорошо, спасибо. Думаю, будет время. У вас там еще, кажется, статуи…

ОЛЬГА. Где, вдоль аллеи? Да, но там лучше не гулять.

ДАША. Почему?

ОЛЬГА. Потому что это каменные уродцы. Немые свидетели. Короче, пошлость и безвкусица.

ДАША. А по-моему, очень красиво. Ольга Сергеевна, вы живете здесь, как героиня французского исторического фильма.

ОЛЬГА. Все просто. Главное, удачно выйти замуж и не умереть со скуки раньше времени. А так, вообще, да, жить можно. Иногда действительно забавно и интересно. И, кстати, чтобы лишний раз не утомлять себя, можешь звать меня просто по имени. Договорились?

ДАША. Спасибо, постараюсь.

Глина с Виктором вносят кровать, застревают в проходе.

ВИКТОР. Вправо. Вбок поверни, по оси.

ГЛИНА. Так-с. Готово.

ВИКТОР. Где ставим?

ГЛИНА. Тут, у стеночки. После, при необходимости, подвинем.

Виктор направляется к выходу.

Спасибо за помощь.

ВИКТОР. Не за что. (уходит.)

ОЛЬГА. Я, пожалуй, тоже пойду, не буду мешать.

ГЛИНА. Вы нисколько не мешаете, Ольга Сергеевна.

ОЛЬГА. Располагайтесь, отдыхайте. (уходит.)

ГЛИНА. (растягиваясь на кровати.) Ну, как тебе?

ДАША. Что?

ГЛИНА. Хоромы.

ДАША. Ничего, жить можно.

ГЛИНА. Нужно! Гляди, красота какая! Как в лучших отелях Лондона и Парижа. Тебя здесь пристроим, а я где-нибудь в сторонке, на раскладушке. Иди, приляг.

ДАША. Зачем?

ГЛИНА. Ложись. Мне нужно убедиться, что тебе комфортно. Как, удобно?

ДАША. Да.

ГЛИНА. Ничто не мешает, не давит?

ДАША. Жестковато немного.

Глина идет к выходу.

Куда ты?

ГЛИНА. За матрасом. Совсем забыл, дуралей, что он дожидается меня на чердаке.

День. Парк, аллея.

Вдоль аллеи установлены статуи в псевдоантичном стиле. На их поверхности, а также на песчаной дорожке радостно вспыхивают и резвятся солнечные блики вперемешку с зыбкими тенями от древесной листвы. Беззаботное щебетание птиц. По дорожке идут Глина и Ольга.

ГЛИНА. И тогда оркестр, в котором я проиграл более десяти лет, решили слегка подчистить.

ОЛЬГА. Вы попали под сокращение?

ГЛИНА. Разогнали практически весь состав. Оставили тубу, кларнет, тромбон… И практически все. И барабан с тарелками. Больше грохота, чем музыки. У нас это любят. Да, Ольга Сергеевна, это было банальное сокращение кадров.

ОЛЬГА. Вам не предложили ничего другого?

ГЛИНА. Почему же? Предлагали другую должность, сказали, могут перевести в другую часть, но, признаться, надоело все. Вечная муштра и шагистика. И субординация. Причем до чинопочитания и угодливости. Все пропитано ложью. Знаете, как у Александра Куприна в одной из военных повестей.

ОЛЬГА. Не помню. Что за повесть?

ГЛИНА. Мерзко, Ольга Сергеевна, отвратительно. Решил подать в отставку.

ОЛЬГА. Так вы теперь пенсионер?

ГЛИНА. К сожалению, до полного пенсионного возраста немного не дотянул. Пенсия начислена будет, но не в полном объеме, гораздо меньше, чем я ожидал.

ОЛЬГА. Что ж вы так? Могли дотерпеть.

ГЛИНА. Натерпелся, Ольга Сергеевна, хватит. Твердо решили с дочкой: начнем новую жизнь. Ничего, больше будет времени на личное развитие. На службе, конечно, тоже времени было предостаточно, но как-то все не способствовало. Все ведь по линеечке, по ранжиру… Это ужасно нивелирует. Причем не только внешне, но и внутренне.

ОЛЬГА. Помню, папа говорил: «В армии все безобразно, но однообразно».

ГЛИНА. Именно, Ольга Сергеевна. Чувства усыхают вместе с мозгом под ободком фуражки. Любите стихи?

ОЛЬГА. Да как-то, по правде говоря…

ГЛИНА. А я обожаю. Тютчет, Фет, Баратынский… Иной раз присядешь, бывало, с пухлым томиком в мягкое кресло, прочтешь пару строк, задумаешься… А мысль полетела, запорхала… И уже о чем-то грезится, о чем-то мечтается… «Не то, что мните вы, природа: / Не слепок, не бездушный лик - / В ней есть душа, в ней есть свобода, / В ней есть любовь, в ней есть язык».

ОЛЬГА. Вы так мало похожи на военного.

ГЛИНА. Признаюсь вам откровенно: всегда считал, что это дикое недоразумение, злая шутка судьбы.

ОЛЬГА. Что?

ГЛИНА. То, что я вынужден носить мундир. Ну, какой из меня вояка? Не поверите: никогда бы не смог поднять руку на человека. Не то что выстрелить или там, боже упаси, проткнуть штык-ножом… Даже по лицу ударить, и то б не осмелился. Стыдно признаться: ни разу в своей жизни не дрался.

ОЛЬГА. Даже в детстве?

ГЛИНА. Всегда старался этого избегать. Нет, вы не подумайте, я не боюсь.

ОЛЬГА. Я этого не сказала.

ГЛИНА. Тут иное. Не представляю, как нужно вывести меня или что-то такое сказать, чтобы я по-настоящему разозлился и ударил бы ближнего своего. Наверное, все потому, что я всегда считал человеческую жизнь чем-то особенным. Высшей ценностью. Да, и я всерьез считаю, что не бывает людей по-настоящему злых и ни на что не годных.

ОЛЬГА. Вы гуманист?

ГЛИНА. Пожалуй. Ведь все дело, я так думаю, или в дефектах воспитания, или в пагубном воздействии среды. Так называемых «злых людей», Ольга Сергеевна, нужно жалеть, сочувствовать им. Они и без того наказаны. Увы.

ОЛЬГА. Вы поразительный человек.

ГЛИНА. Знаете, с кем меня однажды сравнили?

ОЛЬГА. С кем?

ГЛИНА. С цирковым медведем. Огромный рост, силища… Но при этом наивный и покладистый. Покажи мне кусочек сахару – то есть прояви толику добродушия и ласки, - и вот я уже готов плясать «барыню» под балалайку. Даже мухи не смогу обидеть. В буквальном смысле. Идешь вот так, бывало, по тротуару, и какая-нибудь букашка тебе наперерез. Несется, задыхается… И будто бы тонюсенький такой голосок: «Пожалуйста, человек, не дави! Прояви милосердие!» И ты берешь и аккуратненько переступаешь.

ОЛЬГА. Вы слышите голоса насекомых?

ГЛИНА. Ну что вы, нет. Конечно, нет. Не в прямом смысле. Ведь как можно, Ольга Сергеевна? Все живые существа, всем хочется жить, наслаждаться летней утренней прохладой, радужными искорками в прозрачной росе… Что вы смотрите? Простите. У меня что-то на лице? Известью, наверное, испачкался, когда красил бордюр.

ОЛЬГА. Стойте, замрите.

ГЛИНА. Зачем?

ОЛЬГА. Немигающий взгляд. Чувствуете? Вам кажется, будто я смотрю вам в глаза, но это не так. Я концентрирую свой взгляд на переносице.

ГЛИНА. Для чего, Ольга Сергеевна?

ОЛЬГА. Не нужно смотреть прямо в глаза. Это неверно. Глаза отвлекают, в них обманчивые чувства.

ГЛИНА. Да, наверное, вы правы. Чувства, мысли… Нестройный хоровод насекомых вокруг фонаря.

Ольга идет дальше. Глина следует за ней. Ольга, запнувшись, потирает ногу.

Что с вами?

ОЛЬГА. Кажется, подвернула лодыжку.

ГЛИНА. Бог мой, как же вы! Ступать сможете?

ОЛЬГА. Попытаюсь.

ГЛИНА. Держитесь за меня.

ОЛЬГА. Нет, все-таки болит.

ГЛИНА. Нам придется вернуться.

ОЛЬГА. Да, но как?

ГЛИНА. (подхватывает ее на руки.) Извините, другого выхода не вижу.

ОЛЬГА. Я понимаю, вы привыкли держать свою валторну. По-моему, я тяжелее. Справитесь?

ГЛИНА. Ольга Сергеевна, ваш вес для меня – пушинка. (несет ее в обратном направлении.)

День. Особняк, массажная комната.

Полосатов разместился на специальной лежанке. Виктор делает ему массаж. Глина играет на валторне. Полосатов с Виктором, тем временем, обсуждают дела.

ПОЛОСАТОВ. Что с ним? Ты к нему пришел, так?

ВИКТОР. Да.

ПОЛОСАТОВ. Пришел и сказал, что за ним долг. Правильно?

ВИКТОР. Да, все так.

ПОЛОСАТОВ. Ну, и? Что он ответил?

ВИКТОР. Сказал, что помнит об этом.

ПОЛОСАТОВ. Какое мне дело, помнит он об этом или нет! Что с деньгами, где они?! Илья Сергеевич… Илья Сергеевич, прошу прощения, вы можете играть что-нибудь другое?

ГЛИНА. Что бы вы хотели?

ПОЛОСАТОВ. Что-нибудь пободрее. А то, что это… Ля-ля, хрю-хрю… Тягомотина какая-то.

ГЛИНА. Вам не нравится?

ПОЛОСАТОВ. Бодрое что-нибудь, живое… Военно-патриотическое. Марш какой-нибудь можете изобразить?

ГЛИНА. Разумеется. (играет.)

ПОЛОСАТОВ. Да, да. То, что надо. (Виктору.) Тебе как вообще показалось? Он что, совсем не собирается ничего возвращать?

ВИКТОР. Понты нарезает, Игорь Антонович. Нарочно сопли жует.

ПОЛОСАТОВ. Он что, совсем припух?

ВИКТОР. Похоже на то.

ПОЛОСАТОВ. В таком случае, ты знаешь, что делать.

ВИКТОР. То есть я свободен в выборе действий?

ПОЛОСАТОВ. Не спрашивай меня об этом! Не хочу этого касаться! Помолчите, пожалуйста! Тише!

Глина замолкает.

Мне не важно, что и как ты будешь делать. Важен результат. Ясно?

ВИКТОР. Да.

ПОЛОСАТОВ. Илья Сергеевич, продолжайте. (расслабившись, слушает музыку.) Стоп. Вот здесь, в этом месте… Там у вас несколько нот… Па-ба-ба… Вы мало вкладываете сюда души. Слышите меня?

ГЛИНА. Да, Игорь Антонович.

ПОЛОСАТОВ. Вы играете: па-ба-ба… А надо как-то… С подъемом, что ли… Живенько… Па-а-а!.. Попробуйте, пожалуйста, еще раз. (слушает.) Да, вот так. Спасибо, продолжайте. (поднявшись с лежанки и накинув халат, достает портмоне.) Илья Сергеевич, я, кажется, давно не выдавал вам денег.

ГЛИНА. Ну как же. Буквально неделю назад.

ПОЛОСАТОВ. Хорошо, будет считать, что тогда был аванс. Сегодня получка. Простите, вы не могли бы держать свой инструмент раструбом вверх?

ГЛИНА. Игорь Антонович, должен заметить… Вообще-то, в таком положении не играют. Не принято.

ПОЛОСАТОВ. Поднимите, прошу вас.

Глина поднимает раструб кверху. Полосатов, скомкав купюру, бросает ее, как баскетбольный мяч, стараясь по пасть в валторну. Купюра летит мимо.

Пожалуйста, наклонитесь ниже. Неудобно бросать. Хочу испытать глазомер.

Глина, на миг засомневавшись, тем не менее, склоняется вместе с валторной.

Ниже, пожалуйста. Еще.

Глина опускается на колени.

Играйте, играйте. Продолжайте, Илья Сергеевич.

ГЛИНА. Это будет сложно.

ПОЛОСАТОВ. Играйте, как можете.

Глина играет. Полосатов продолжает бросать скомканные купюры в валторну. Когда те летят мимо, Глина перемещается, стараясь поймать их раструбом.

ГЛИНА. (поднимаясь на ноги.) Извините, Игорь Антонович, устал. Коленки натираются. (высыпает из валторны купюры, несет Полосатову.)

ПОЛОСАТОВ. Нет, нет, это вам.

ГЛИНА. Спасибо.

ПОЛОСАТОВ. И остальное тоже подберите. Это тоже ваше.

ГЛИНА. Спасибо, Игорь Антонович, мне, пожалуй, достаточно.

ПОЛОСАТОВ. Соберите, будьте добры.

Глина застывает в нерешительности. Виктор силой наклоняет его к полу.

Что такое?! Что ты себе позволяешь?! Илья Сергеевич, простите, пожалуйста. И очень вас прошу, возьмите деньги. Это вам с вашей дочкой. Нужно только собрать.

Глина собирает оставшиеся купюры.

Прошу вас, не обижайтесь. Я знаю, у меня своеобразные манеры и особое чувство юмора. Но вы ведь не станете из-за этого злиться на меня?

ГЛИНА. Что вы, Игорь Антонович! И не думал. Я же вижу, кто как шутит. Ведь можно пошутить зло, с намерением, а может, как вы, без всякой задней мысли. Ну, а что касается денег… Я отработаю, дайте срок. Я человек чести.

ПОЛОСАТОВ. Замечательно. А теперь пройдите на кухню и скажите, чтобы вам налили водки и покормили, как следует. Водочку пьете?

ГЛИНА. Увы, с некоторых пор потребляю. Ужасно стыдно.

ПОЛОСАТОВ. Что ж тут стыдного? Идите, Илья Сергеевич. Выпейте и поешьте, как следует. Там, по-моему, свиной гуляш и макароны.

ГЛИНА. Я могу взять немного гуляша для дочери? Она помогает по дому, старается. Вчера статуи в парке мыльным раствором отмывала.

ПОЛОСАТОВ. Конечно, берите все, что нужно. Там где-то десерт. Скажите, чтобы посмотрели в холодильнике.

ГЛИНА. Спасибо, Игорь Антонович. Благодарю… признателен.

ПОЛОСАТОВ. Я позову вас, если понадобитесь.

ГЛИНА. В любое время дня и ночи. (уходит.)

Ранее утро. Особняк, спальня.

За окном предрассветный сумрак. Полосатов и его жена в постели. Полосатов спит. Ольга при свете ночника читает книгу.

ПОЛОСАТОВ. (проснувшись.) Все не спишь? Сколько времени? (смотрит на часы; найдя пузырек с таблетками, выпивает лекарство.)

Ольга захлопывает книгу, отбрасывает в сторону.

В чем дело? Не нравится?

ОЛЬГА. Скучно до смерти! Достало все!

ПОЛОСАТОВ. Что достало?

ОЛЬГА. Все.

ПОЛОСАТОВ. Не нравится книга, возьми другую.

ОЛЬГА. Какой смысл? Одно и то же, как под копирку. Любовь, разочарование, снова любовь…

ПОЛОСАТОВ. Смотри фильмы. У нас тонна дисков.

ОЛЬГА. Хоть бы лунатизмом заболеть, что ли. Пройтись по крыше, по самому краю, чтобы напугаться по-настоящему.

ПОЛОСАТОВ. Не выйдет. Лунатики ничего не чувствуют, они спят. (морщась, трет бок.) Шестой час. Спать, не спать? (пьет очередную таблетку.) Кстати, хотел спросить. Что за прогулки вы устраиваете вместе с этим музыкантом? Все чаще вижу вас в парке. О чем говорите?

ОЛЬГА. Ни о чем.

ПОЛОСАТОВ. Просто идете молча?

ОЛЬГА. Нет.

ПОЛОСАТОВ. Так о чем же?

ОЛЬГА. Ничего особенного. Тебе будет неинтересно.

ПОЛОСАТОВ. У меня ведь найдется способ сделать запись вашей трескотни, и тогда я сам все узнаю.

ОЛЬГА. Да ради бога. Может быть, тогда услышишь, как тепло и бережно он говорит о своей покойной жене. У тебя будет возможность поучиться у других чуткому отношению к женщине.

ПОЛОСАТОВ. Хочешь, чтобы я говорил о тебе тепло после твоей смерти? Обещаю, так и будет. Но для начала тебе придется упокоиться с миром. Хочешь, чтобы это произошло как можно скорее? Или подождем? Что же ты? Отвечай.

ОЛЬГА. Я знаю, ты на это способен.

ПОЛОСАТОВ. Что ты знаешь?

ОЛЬГА. Думаешь, не догадалась, что на самом деле случилось с Левицким? Это ведь был не несчастный случай, признайся.

ПОЛОСАТОВ. Нашла, что вспомнить. Было черт знает когда. Оля, неужели ты до сих пор не поняла: я все делаю ради нас. Ради меня и тебя. Я живу этим. Ежедневное выстраивание финансовых схем, улаживание сложнейших ситуаций… Пойми, нам нужно на чем-то зарабатывать. Причем много, нельзя останавливаться, съедят.

ОЛЬГА. Зачем?

ПОЛОСАТОВ. Что зачем?

ОЛЬГА. Зачем зарабатывать?

ПОЛОСАТОВ. Как зачем? Больше денег – больше власти.

ОЛЬГА. Зачем?

ПОЛОСАТОВ. Что ты дурочку из себя разыгрываешь! Не доводи!

ОЛЬГА. Я спрашиваю, что в итоге? Когда власти и денег станет слишком много, через край, что мы будем с этим делать? Больше пить, жрать в три горла, копить болезни и разъезжать с ними по зарубежным клиникам, чтобы нас резали, зашивали, вставляли пластиковые трубки и прописывали рвотное? Для чего все это?

ПОЛОСАТОВ. Дура! Тупая, безмозглая корова! Что отвернусь? Что ты все время отворачиваешься? Поверни свое красивое личико, посмотри на меня. На него ведь смотришь, когда говорите. В чем дело? Проверяешь на мне свои гипнотические способности? Остынь, у тебя их нет. Дешевка. Шизофреничка.

За окнами брезжит рассвет. Где-то вдали играет валторна.

Закукарекал наш петушок. Ну, так как? Все еще хочешь, чтобы я говорил о тебе тепло после твоей смерти? Когда нам это устроить? В ближайшее время или все-таки отложим?

Валторна играет под окном.

Ладно, черт с ним. Кто рано встает, тому бог дает. (поднимается с кровати.)

Вечер. Особняк, комната персонала.

На стареньком CD-проигрывателе воспроизводится тюремный шансон. Глина с Виктором играют в карты.

ВИКТОР. Ходи, чего сидишь?

ГЛИНА. Не могу. Я должен подумать.

ВИКТОР. Вот здесь, послушай… Глубокий смысл, между прочим. За душу берет.

ГЛИНА. Извини, но я не считаю это музыкой. И поэзий это тоже, честно говоря, трудно назвать.

ВИКТОР. Что же это такое, по-твоему?

ГЛИНА. Дешевая воровская сентиментальность. Пьяные сопли расчувствовавшегося гоп-стопаря. Извини, я не хочу оскорбить твои музыкальные пристрастия, но неужели не видишь? Это дурной вкус.

ВИКТОР. (берет из вазочки пару грецких орехов, раскалывает их, сжимая в кулаке.) Долго будешь думать? Или сбрасывай карты, или ходи.

ГЛИНА. Витя, ты слышал когда-нибудь о простейших организмах? Об инфузории-туфельке, например. В школе уроки биологии посещал?

ВИКТОР. И что?

ГЛИНА. У них всего две реакции, два ответа на запросы окружающего бытия: либо «да», либо «нет». Если такая туфелька чувствуют, что перед ней благоприятная среда, она говорит «да» и движется вперед. Если нечто противоположное, она тут же, не раздумывая, подается назад. У нее отсутствует функция выбора. Настолько просто и примитивно устроено ее мышление. Доказано: если бы простейшие хотя бы на миг обрели зачаток разума, они бы тут же сошли с ума. Потому как это вынудило бы их совершать непривычную, тягостную для них операцию: возможность выбирать между «да» и «нет».

ВИКТОР. Ты будешь ходить или нет? Чего ждем? (делая ответный ход.) Сожалею, ты снова в пролете. (записывает что-то в блокнот.) Сумма за тобой накапливается.

ГЛИНА. Знаю.

ВИКТОР. Надевай погоны.

Глина прикладывает плечам «погоны» из карт.

Лезь под стол.

ГЛИНА. Неужели не достаточно погон?

ВИКТОР. Лезь, ты проиграл.

Глина забирается под стол. Виктор стучит по крышке стола.

ГЛИНА. Кто там?

ВИКТОР. Работник горгаза. Пришел проверить вашу газовую трубу. Кажется, она засорилась.

ГЛИНА. Нет, она не засорена, вы ошиблись.

ВИКТОР. Зачем же вы тогда позвонили горгаз?

ГЛИНА. Я не звонил. Возможно, это соседи. Вы ошиблись квартирой.

ВИКТОР. Но труба-то у вас засорена.

ГЛИНА. Откуда вы знаете?

ВИКТОР. Чувствую. Это заметно по вашему голосу.

ГЛИНА. (выбираясь из-под стола.) Всё, хватит! Чушь какая-то!

ВИКТОР. Лезь под стол, я сказал.

ГЛИНА. Я не желаю больше в этом участвовать. Я чувствуя себя глупо. (пятясь от надвигающегося Виктора.) Это действительно по-дурацки, неужели не чувствуешь?

Виктор, быстро и профессионально скрутив Глину, давит пальцем на уязвимое место.

Пусти! Что ты делаешь?! Больно!

ВИКТОР. Я тоже тебе кое-что расскажу. Моя очередь. Ты знаешь, что у человека на теле есть множество особых точек? Для особого воздействия. Знаешь или нет?

ГЛИНА. Слышал.

ВИКТОР. Достаточно ткнуть в одну из них точно рассчитанным ударом или – вот так, как сейчас – надавить… И даже такого бугая, как ты, можно запросто скопытить на раз-два. Больно?

ГЛИНА. Да.

ВИКТОР. Мне не нужно много думать. Когда я хочу чего-то добиться, я просто давлю кому-нибудь на болевую точку, и всё происходит само собой. Понял, да?

ГЛИНА. Пусти, пожалуйста.

ВИКТОР. Видишь, как получается? Пока ты учился дудеть на своей трубе, я изучал болевые точки. Тоже наука, между прочим, не все так просто. Сколько лет ты потратил на занятия музыкой?

ГЛИНА. Около двадцати. Плюс музыкальная школа в детстве.

ВИКТОР. Зря потраченное время. (отпустив Глину, берет из тарелки орех, кладет поверх стола.) А теперь смотри и наблюдай. (разбивает орех лбом.) Сможешь так?

ГЛИНА. Нет, вряд ли. Не думаю.

ВИКТОР. (лакомясь содержимым ореха.) А я могу.

Вечер. Особняк, подвал.

Глина лежит на раскладушке в несвежей футболке и трико. Напряженно размышляя о чем-то, механически выдувает из валторны рваные, хаотичные звуки. Входит Даша.

ГЛИНА. Где была, в парке?

ДАША. За рыбами наблюдала. Начало смеркаться, и рыбы, словно исчезли. Слились с тенями на дне пруда. Пап, извини, я недавно видела одну сцену…

ГЛИНА. Какую?

ДАША. Очень неприятную.

ГЛИНА. Что за сцена? О чем ты, доча?

ДАША. Ты стоял на коленках и играл Игорю Антоновичу. Я случайно увидела. Пап, скажи: зачем?

ГЛИНА. А тебе не говорили, что подглядывать некрасиво?

ДАША. Я случайно, я же говорю.

ГЛИНА. И потом, с чего ты взяла, что это было унижение?

ДАША. Я не знаю, что это было. Но выглядело отвратительно.

ГЛИНА. Даша, это была всего лишь игра, забава. Я играл на валторне, а он…

ДАША. Пап, давай уйдем отсюда.

ГЛИНА. Откуда, отсюда? Что, вообще?

ДАША. Да.

ГЛИНА. Тебе не нравится здесь?

ДАША. Некоторые вещи нет.

ГЛИНА. Честно говоря, самого начинает угнетать вся эта неопределенность. То ли мне светит место директора школы, то ли нет. Мне же не говорят ничего конкретного, одни расплывчатые формулировки.

ДАША. Давай уйдем.

ГЛИНА. Но, знаешь, все не так уж плохо. Впереди хоть туманные, но какие-то перспективы, согласись? А если мы решим вдруг все резко изменить… Даша, можно не найти ничего лучшего и лишиться того, что уже есть. Это мудрость старшего поколения, ты должна прислушиваться.

ДАША. Мне кажется, над тобой здесь все смеются.

ГЛИНА. Неправда.

ДАША. По-моему, нас обманывают.

ГЛИНА. В чем?

ДАША. Не знаю. У меня нехорошие предчувствия.

ГЛИНА. Дашенька, конечно, мы уйдем. Когда-нибудь это обязательно случится. Но что если твои подозрения ложны? Вдруг все наладится? Давай потерпим. Посмотри, как хорошо мы здесь устроены: бесплатное жилье, завтрак, обед… И даже ужин! Я не спорю, возможно, они по-своему грубы и бестактны.

ДАША. Кто?

ГЛИНА. Я про Виктора с Игорем Антоновичем. Полагаю, у них задолго до этого сложилось специфическое отношение к таким, как я. То есть к натурам поэтическим. Понимаешь меня?

ДАША. Да.

ГЛИНА. Но ведь если проследить стадии и условия их развития… А что, если их воспитывали точно такие же люди? Грубые, нахрапистые… Бывают ведь такие, даже среди любящих родителей. Посмотришь порой: хамло хамлом, ни культуры, ни такта… Но свое чадо холят, учат на свой лад. (кладет портрет покойной жены фотоснимком вниз.) Извини, я все же уберу его на некоторое время.

ДАША. Что ты делаешь?! (ставит портрет в прежнее положение.)

ГЛИНА. Прости. Дашенька, я ведь пристально за ними наблюдаю в последнее время. И знаешь, что я тебе скажу?

ДАША. Что?

ГЛИНА. Ими можно восхищаться. Нет, кроме шуток. Они умеют добиваться своего, а это, сама понимаешь, ценное качество. У них даже глаза, ты знаешь… Нарочно вглядывался: когда на чем-то настаивают… как у хищника, зрачок весь сжимается… Острые такие буравчики… Поразительный тип человека. Завораживающая внутренняя сила. Серьезно, я ими восторгаюсь.

ДАША. А я нет.

ГЛИНА. Пойми, у тебя могут быть неправильные представления. Согласен, люди они непростые, в них многое спорно и там достаточно нравственных вывихов. Но все можно исправить. Ты спросишь меня: как? А я отвечу: силой искусства. Да, да, волшебная, исцеляющая сила искусства и музыки в частности. В конце концов, они точно такие же люди, как мы все. В них изначально заложена душа, понятия о чести, совести… Нужно просто все это пробудить, растопить ледяную корку, которой они покрылись изнутри. Вот тут-то и потребуется музыка. Настоящей, имеется в виду, классической. Послушай-ка. Вчера был случай. Ты этого, естественно, не видела, иначе бы непременно оценила. Так вот, отыграл я Игорю Антоновичу его любимый бравурный марш и тут же, не прерываясь – полегонечку так, - начинаю вплетать попурри из Моцарта. Смотрю: как будто бы заслушался. Глаза прикрыл, наслаждается. Ну, - думаю, - есть! Проникло целебное действие в самое сердце! Честно говоря, не сразу догадался, что он спит. Но это не суть важно. А несколькими днями позже… Что-то он мне такое грубое сказал. Не помню точно. Так я ему, паразиту этакому, отомстил, в долгу не остался!

ДАША. Ты?!

ГЛИНА. Слушай. Играю марш Батуринского пехотного полка, и нарочно так резко, грубо беру несколько нот. Сосредоточился весь внутри и выпустил напряжение вместе с обидой. Получилось, будто бы я ему через валторну: «Сам, - говорю, - дурак! Скотина, хам!» (удовлетворенно хихикает и тут же с опаской шепчет.) Только ты никому! Хорошо?

ДАША. Пап, но это глупо.

ГЛИНА. Ну, глупо, не глупо… Он, конечно, в тот момент никак не отреагировал. Во всяком случае, внешне. Но, думаю, в подсознании все, что нужно, отложилось. Когда-нибудь это обязательно всплывет, попомни мои слова. И не просто всплывет, а заставит глубоко задуматься и пересмотреть все свое поведение. Тут действуют тонкие материи, дочка. Да, да, верь мне. (берет потрет.) Прости, я должен его убрать.

ДАША. Зачем ты это делаешь? Чем он тебе мешает?

ГЛИНА. Пойми, я не против того, чтобы он здесь стоял и чтобы мы всегда помнили о нашей маме… Но все же лучше его убрать. Не совсем, не окончательно. Зачем? Всего лишь с видного места. Например, сюда.

ДАША. Пап, что с тобой?

ГЛИНА. Со мной? Ничего. Просто такое ощущение, будто за мной все время приглядывают. Уставились в самое нутро и давят… На совесть, на прочее. Вы, как будто вместе с ней это делаете.

ДАША. Я не давлю на тебя.

ГЛИНА. Да? Почему же мы тогда все это обсуждаем? Прошу тебя, пусть она побудет здесь. В любом случае она здесь же, в этом же помещении, но не столь явно. Договорились?

ДАША. Никогда не думала, что мамин портрет на тебя так действует.

ГЛИНА. Все, не будем об этом, оставили. Видишь ли, Дарья, у человека на теле множество болевых точек, воздействие на которые может быть как крайне мучительным, так и смертельным. Мне кажется, эти точки у меня в открытом, голом виде. Все видят их, и каждый, кому не лень, может в любой момент подойти и начать давить на них. Просто ради удовольствия, наблюдая за тем, как я мучаюсь. Прости, я, кажется, несу бред.

ДАША. Почему же.

ГЛИНА. Нет, нет, я чувствую: я омрачаю атмосферу. Так можно окончательно загрустить. К черту грусть и тоску! Знаешь, о чем я думал до того, как ты вошла?

ДАША. О чем?

ГЛИНА. Мы сами во всем виноваты.

ДАША. Это как?

ГЛИНА. Да, да, сами, силой своего воображения выдумываем проблемы. Очень много лишних мыслей в голове. А между тем, всего-то требуется жить беззаботно и счастливо! И никаких проблем, понимаешь?

ДАША. Не совсем.

ГЛИНА. Вспомни, ты сама призналась, что в целом тебе здесь хорошо. Так?

ДАША. Допустим.

ГЛИНА. Смущают лишь некоторые моменты. Верно?

ДАША. Да.

ГЛИНА. Так вот, нужно не думать о них. Выбросить из головы. Их нет, этих моментов, понимаешь? Они выдуманы. Все прекрасно, все хорошо, слышишь?! Подожди, сейчас увидишь… (достав из кармана орех, кладет на стол.)

ДАША. Что это? Для чего?

ГЛИНА. Подожди, подожди. Трюк. Фокус. (бьет лбом по ореху, стонет.)

ДАША. Папа!

ГЛИНА. Секундочку. (бьет еще раз безрезультатно.) Нет, я все же добьюсь!

ДАША. Зачем ты это делаешь?!

ГЛИНА. Не мешай! Молчи! Дарья, я должен. Стой там. Я добьюсь. (морально готовясь, нависает лбом над орехом.)

День. Парк, возле пруда.

На мосту стоит Ольга, смотрит на воду. Подходит Глина.

ГЛИНА. Добрый день, Ольга Сергеевна. Не помешаю?

ОЛЬГА. Нет.

ГЛИНА. Специально пришел, думал, покормить рыбок. Кусок булки захватил, видите? (крошит хлебный мякиш.) Смотрите, как закружили! Плавно, как менуэт. Очаровательно. Вам так не кажется?

ОЛЬГА. Нет.

ГЛИНА. Приятно все-таки совершать добрые поступки. Даже такая мелочь, как кормление форели, может обернуться сущей усладой души. Хотите, тоже покормить? Возьмите, попробуйте. (протягивает булку.)

Ольга, продолжая созерцать водную гладь, крошит хлеб. Пауза.

Простите бога ради за то, что вынужден касаться этой темы… Но мне почему-то показалось, что в последнее время… Только поймите правильно, я не хотелось бы быть излишне навязчивым и тем более хамить, но мне почему-то показалось, что вы как будто бы…

ОЛЬГА. Покороче, пожалуйста.

ГЛИНА. Вы стали избегать встреч со мной. Что случилось, Ольга Сергеевна? Почему так происходит?

ОЛЬГА. Не понимаю, о чем вы.

ГЛИНА. Но как же, позвольте… Все, казалось бы, шло так хорошо, и вдруг…

ОЛЬГА. Я на самом деле, не понимаю, что вы хотите от меня услышать. Что вам нужно?

ГЛИНА. Прошу, не нужно сердиться.

ОЛЬГА. Я совершенно спокойна.

ГЛИНА. Дело в том, что я подумал… Понимаю, это может выглядеть не совсем корректно по отношению к вам, в этом излишняя самонадеянность и… как бы это сказать…

ОЛЬГА. Я просила: короче.

ГЛИНА. Понимаете ли, дело в том, что я отчего-то подумал… То есть я решил, что вы…

ОЛЬГА. Что?

ГЛИНА. Ну, что вы и я…

ОЛЬГА. Вы с ума сошли! Я замужняя женщина!

ГЛИНА. Знаю, Ольга Сергеевна, знаю. Бога ради, не злитесь. Клянусь, у меня в мыслях не было ничего такого. Никакой пошлости, уверяю вас. Я искренне полагал, что у нас с вами чистые, дружеские отношения. И все же… То есть немного, самую малость… Простите, я не хотел вас обидеть.

ОЛЬГА. Вы идиот. Вы это знаете?

ГЛИНА. Прошу вас, Ольга Сергеевна, не держите на меня зла.

ОЛЬГА. Заберите свою булку. И никогда больше ко мне не приближайтесь, слышите? (уходит.)

ГЛИНА. (вслед.) А насчет идиота вы правильно сказали, Ольга Сергеевна. Все точно. Но вы должны знать: я не хотел оскорбить вас. Клянусь честью.

Утро. Особняк, гостиная.

Полосатов, одетый в костюм и тщательно причесанный, стоит у зеркала. Рядом Ольга.

ПОЛОСАТОВ. Что скажешь? Как выгляжу?

ОЛЬГА. Как всегда неотразим.

ПОЛОСАТОВ. Перед телекамерой хорошо буду смотреться?

ОЛЬГА. Не забывай улыбаться.

ПОЛОСАТОВ. Не хочу выглядеть балбесом.

ОЛЬГА. Улыбайся покровительственно. (взяв расческу.) Подожди, стой.

ПОЛОСАТОВ. Зачем? Здесь фиксатор.

ОЛЬГА. Я немного… каплю… Взгляни. По-моему, так лучше.

ПОЛОСАТОВ. Да, в самом деле.

ОЛЬГА. Могут задавать неудобные вопросы. Не боишься?

ПОЛОСАТОВ. Оля, это прикормленные шавки, они питаются с этой руки. Шавки не задают неудобных вопросов, они виляют хвостами.

Входит Глина.

Что-то хотели?

ГЛИНА. Поговорить.

ПОЛОСАТОВ. Я на пресс-конференцию, вернусь позже.

ГЛИНА. Во сколько?

ПОЛОСАТОВ. Точно не скажу. Сразу после этого хотел забежать в храм, отстоять литургию.

ГЛИНА. Тогда я потом, как-нибудь после. Прошу прощения.

ПОЛОСАТОВ. Постойте. Разговор долгий?

ГЛИНА. Самое большое три минуты. (кинув смущенный взгляд в сторону Ольги.) Но я лучше после.

ПОЛОСАТОВ. Говорите, Илья Сергеевич, я вас слушаю.

Ольга уходит.

Что у вас? Только быстро. (продолжает смотреться зеркало.)

ГЛИНА. Можно, да? Понимаете ли, в чем дело… Неловко говорить о таком… Сам практически никогда не любил ябед и доносчиков…

ПОЛОСАТОВ. У меня, к сожалению, не так много времени. Но я слушаю, слушаю.

ГЛИНА. Я хотел сказать про Виктора.

ПОЛОСАТОВ. Что с ним не так?

ГЛИНА. Ведет себя грубо, крайне неподобающе.

ПОЛОСАТОВ. С кем он себя так ведет?

ГЛИНА. Со мной.

ПОЛОСАТОВ. Он вам что-то сказал?

ГЛИНА. Если бы только это. Понимаете, он рукоприкладствует.

ПОЛОСАТОВ. Он бил вас?

ГЛИНА. Причем не просто кулаками. То есть это не примитивный бокс. Он доставляет боль изощренными способами, Игорь Антонович. Знаете, такой утонченный садизм, азиатчина. При этом говорит разные вещи.

ПОЛОСАТОВ. Какие?

ГЛИНА. Не хотелось бы повторять, но то, что он произносит… Игорь Антонович, поверьте, крайне обидно. Он находит самые больные места – на теле, в психике – и давит, давит… Поймите, я сам не в восторге от того, что приходится говорить вам об этом.

ПОЛОСАТОВ. Понимаю.

ГЛИНА. Возможно, мне следовало бы самому дать отпор, но… Это ведь ваш человек, ваш приближенный.

ПОЛОСАТОВ. Да, да.

ГЛИНА. Простите, но каким бы он ни был, для меня ударить его, все равно, что, в некотором роде, поднять руку на вас. Я так не могу. Не тот тип воспитания. Поэтому решил в первую очередь обратиться к вам.

ПОЛОСАТОВ. Что ж, все правильно.

ГЛИНА. Возможно, вы сами примите меры. Поговорите, усовестите. Я в отчаянии, поймите. Ведь чем дальше, тем эта ситуация делается сложнее. Он садится на шею.

ПОЛОСАТОВ. Как же так? Нехорошо, нехорошо. Бить человека, издеваться…

ГЛИНА. Вот именно, Игорь Антонович, не просто бить.

ПОЛОСАТОВ. Разве так можно? Нехорошо, некрасиво.

ГЛИНА. Об этом я и говорю. Признаю: я человек мягкий и долготерпеливый… Но ведь, в конце концов, всему есть предел! Он что, ждет, когда я выйду из себя?!

ПОЛОСАТОВ. Не беспокойтесь, обязательно с ним поговорю. Уверен, больше этого не повторится. Накажем, обязательно накажем, Илья Сергеевич.

ГЛИНА. Спасибо вам огромное.

ПОЛОСАТОВ. У вас всё? Или еще что-то?

ГЛИНА. Не хотелось бы злоупотреблять и уже в сотый раз возвращаться к одному и тому же…

ПОЛОСАТОВ. Я слушаю.

ГЛИНА. Хотел поинтересоваться, не освободилось ли какое-нибудь местечко в музыкальной школе? Не обязательно директором. Можно педагогом. В крайнем случае, завхоз, я на все согласен.

ПОЛОСАТОВ. Илья Сергеевич, послушайте. У меня в черте города имеется свой клуб. Что-то среднее между варьете и рестораном. Исполняется шансон, играет оркестр… Иногда, в перерывах между номерами, показывают стриптиз. Что делать, без этого никак. Так вот, в связи с этим я хотел бы задать вопрос…

ГЛИНА. Простите, секундочку… У вас есть клуб?

ПОЛОСАТОВ. Да.

ГЛИНА. И там играет оркестр?

ПОЛОСАТОВ. Да, но для вашего инструмента там вряд ли что-нибудь найдется.

ГЛИНА. Но я пользуюсь практически любыми духовыми. Кроме деревянных. То есть флейта и гобой сразу отпадают. Но труба или тромбон…

ПОЛОСАТОВ. К сожалению, это только так говорится: «оркестр». Одно название. На самом деле стоит за кулисами человек и играет на синтезаторе. Простите, я ввел вас в заблуждение.

ГЛИНА. Черт! Как жаль, как жаль.

ПОЛОСАТОВ. Но если бы вы набрались терпения и разучили что-нибудь из шансона… Небольшая программка, ряд песен. Что-нибудь лирическое, для солидной публики. Понимаете, о чем я?

ГЛИНА. Вы хотите, чтобы я пел блатняк? Нет, нет, Игорь Антонович, отпадает Простите, но я никогда до этого не опущусь.

ПОЛОСАТОВ. Илья Сергеевич, это шансон. Почему вы называете этот вид творчества блатняком, не понимаю?

ГЛИНА. Знаю, у меня свои штампы и представления. Никак не могу отделать от мысли, что этот жанр бытовал, в основном, в воровской среде. Я, наверное, дико отстал от времени, да?

ПОЛОСАТОВ. Этот жанр давно стал общенародным. Мне кажется, вы упорно не желаете замечать в этих песнях светлой, лирической составляющей, которая все больше и больше находит мелодичный отклик в душах людей. Вы со своей валторной взвились, извините меня, в какие-то заоблачные выси, а вам следовало бы спуститься и внимательнее приглядеться к окружающим вас людям. Всмотритесь в их тоскующие души, Илья Сергеевич, полюбите их. Им нужна совсем другая музыка. Я ясно изъясняюсь? А теперь прошу меня извинить. Пора. (уходит.)

Осень. День. Двор перед особняком.

Глина в старой шинели, с шарфом, обмотанным вокруг горла, сгребает граблями опавшую листву. Вдали слышен собачий лай. Появляется Даша с букетиком сухих листьев.

ГЛИНА. Там снова бродячие собаки?

ДАША. Отогнала их подальше.

ГЛИНА. Смотри, осторожно, не связывайся. Не маши при них руками.

ДАША. Я не машу, я голосом. Ты как? Кашель прошел?

ГЛИНА. Не совсем, но гораздо лучше. Спасибо.

ДАША. Сегодня опять будем парить ноги. Только не спорить, хорошо?

ГЛИНА. Что бы я без тебя делал, помощница моя. Вот так и получается, Дашенька: рождаются существа, а потом оказывается, что никому не нужны. Озлобляются, сбиваются в стаи…

ДАША. Ты о ком?

ГЛИНА. Собаки. Пытался подкармливать их первое время, да что толку? Всех не накормишь и не обогреешь. Я не господь бог.

ДАША. Для гербария собрала. Ты когда-то собирал гербарий, помнишь?

ГЛИНА. Все в прошлом, доча, все в прошлом.

ДАША. Ночью заморозки были. Утром пошла на пруд, он покрылся ледяной коркой. Ни одной форели не видно. Куда они делись?

ГЛИНА. Спят, наверное.

Слышно, как подъехала машина, сигналит клаксон.

Игорь Антонович приехал. Побегу, открою ворота. Подержи. (сунув дочери грабли, спешит на зов.)

Через какое-то время он вновь появляется вместе с Полосатовым, который отчитывает его.

ПОЛОСАТОВ. В чем дело? У вас отвратительный, несвежий вид.

ГЛИНА. Знаю. Извините.

ПОЛОСАТОВ. Ботинки не чищены… На голове черт знает что! Вы что, совсем не причесываетесь по утрам? Как поднялись, так и пошли?

ДАША. Он причесывался. Вы же видите, на улице сыро. Попросила надеть шапку, он снял.

ГЛИНА. Дарья, прошу… (достает из кармана лыжную шапку, надевает.) Вы совершенно правы, Игорь Антонович, выгляжу неподобающе. Прошу прощения.

ПОЛОСАТОВ. Бывший военный, офицер! Как же вы так?

ГЛИНА. Простите. Виноват.

ПОЛОСАТОВ. Что такое?! Вы пили?! От вас разит сивухой!

ГЛИНА. Водочка, Игорь Антонович. Несколько грамм, с перцем. Для откашливания экссудата.

ДАША. Вы же сами приучили его! Рюмку за обедом за ваше здоровье, рюмку после обеда…

ГЛИНА. Дарья, не смей! Как разговариваешь со старшими?! Простите, Игорь Антонович.

ДАША. Папа, прекрати! Сколько можно?!

ГЛИНА. Молчи! Отшлепаю! Не обращайте внимания, Игорь Антонович. Вы все верно заметили: я жалок и разбит.

ПОЛОСАТОВ. Стыдно, Илья Сергеевич, стыдно должно быть. (уходит.)

ГЛИНА. Извини, я был с тобой груб.

ДАША. Почему он так с тобой разговаривает? Мы свободные люди, не прислуга какая-нибудь.

ГЛИНА. Дарья, Дарья….

ДАША Что такое?

ГЛИНА. В том-то и дело, что прислуга. Уже давно.

ДАША. Все равно я не хочу, чтобы он так с тобой говорил. Пусть проявляет уваж

Дата добавления: 2015-07-10