Великая иллюзия

Ошо,

мистики всегда говорили: «Нет иного прибежища, кроме Сущего» — нет пути, кроме пути в глубь себя. Ты говоришь то же самое. Слова эти нам знакомы, но нам доступно лишь их буквальное понимание. Не мог бы Ты объяснить их глубинный смысл?

ПОНИМАНИЕ на буквальном уровне не заслуживает того, чтобы называться пониманием. В мире религии нет больших лжецов, чем слова. Слова можно понять, это совсем несложно, но вот то, что прячется за ними, остается непонятым. В этом — наибольшая трудность.

Когда усвоено лишь значение слова, но не понят его скрытый смысл, жизнь превращается в большой балаган. Не обладая знанием, мы делаем вид, что знаем; нет ничего более опасного, чем притвориться сведущим, когда таковым не являешься.

Жизнь начинается там, где происходит осознание. Благодаря осознанию она преображается. Но если предаваться иллюзиям, будто мы знаем религию, поскольку нам известны некие слова, наш ум отправится в одну сторону, а жизнь — в другую, и часто эти направления будут совершенно противоположными. Вот почему в жизни так называемого верующего человека привычным делом становится лицемерие.

Так называемый верующий — это просто ханжа, и ничего более. Он говорит одно, а делает другое, его поступки не соответствуют словам. Он заменил осознание словами — вот в чем причина такого несоответствия.

Прежде чем перейти к самому вопросу, давайте рассмотрим еще несколько моментов. Когда мы слышим Бог, душа, просветление, на ум сразу приходит: мы понимаем, о чем речь, ведь нам известно значение этих слов, записанное в словарях. Мы знаем значение слова просветление, мы знаем, что такое Божественное и что такое душа; но буквальный смысл слова — это не то же самое, что его сущностный смысл. Просто произнести слово Бог или услышать слово Бог - это не то же самое, что познать Божественное. Само по себе слово Бог не является Боже-ственным. Даже если смысл этого слова познал тот, кто его произнес, он не может передать свое знание тебе. Слова достигнут твоих ушей, но его опыт к тебе не перейдет. Слова станут частью твоей памяти. Ты заполнишь ее до отказа и понесешь, как сумку, доверху набитую священными книгами. Теперь ты питаешь иллюзии, будто тебе известно, что такое Божественное, ведь ты слышал слово Бог, ты о нем читал, к тому же значение этого слова есть в словаре.

Но как можно познать Божественное, не достигнув его? Если бы это было так просто: если бы Божественное можно было познать, лишь прочитав о нем в словаре, то на земле не осталось бы ни одного несведущего; все бы стали людьми знания. Если бы этимология и грамматика слова освобождение служили ключом к самому освобождению, то все давно уже были бы свободны, сбросив рабские путы. Как это просто — понимать значение слова!

Вот ум и создает эту иллюзию, ведь он боится пуститься в путь. И это совершенно естественно: ум и должен бояться этого путешествия, ведь для ума это дорога, ведущая к смерти. Тот, кто отправится на поиски Божественного, потеряет себя. А если просто заглядывать в словарь, то можно не беспокоиться о том, что потеряешь себя. И чтение священных книг ничем таким тебе не угрожает. А тот, кто стремится к просветлению, исчезнет, ведь ни просветление, ни освобождение без исчезновения не возможны. В сущности, тебя сковывает твое «я». О каком просветлении может идти речь, пока «я» не растворилось?

«Я» — это стена между человеком и существованием. Как можно познать, что такое Бог, пока не пала эта стена? Это путешествие по дороге смерти. Ищущий отправился в путь, чтобы умереть. Но лишь через смерть достигается вечная жизнь; лишь утратив себя, ты себя обретаешь. Вот из-за чего уму страшно... потому он плодит иллюзии и создает подмены.

Тебе следует хорошо усвоить этот закон: величайшее искусство, которым владеет ум, — это искусство подмены. Все, чего нет в реальной жизни, ум дает тебе в сновидениях. Посреди ночи, когда ты крепко спишь, тебе вдруг захотелось пить. Ты умираешь от жажды. Тебе придется проснуться. Ты будешь вынужден прервать свой сон и выпить воды. Но нет: в этот момент твой ум создает подмену; тебе вдруг снится фонтан, во сне ты к нему подходишь и пьешь сколько душе угодно. Просыпаться совсем не обязательно! Лишь проснувшись поутру, ты поймешь, что не было никакой воды, и фонтан был совсем не фонтан, и свою жажду ты так и не утолил — все это тебе приснилось. Но ты понимаешь это только после пробуждения. Твой ночной сон остался непотревоженным; ум позаботился об этом — он нашел замену.

Ум и в жизни создает подмены, чтобы и здесь нам ничто не мешало крепко спать. Если же тебе доведется познать Божественное, твое сновидение будет прервано; ты проснешься. Мы крайне заинтересованы в своем сне, ведь многие жизни мы его бережно хранили и поддерживали: это единственное наше творение. До этой минуты наша семья, жена, друзья, дети, наши деньги и престиж были частью сна. В ту секунду, когда закончится сон, все это тоже исчезнет. Строение развалится на части. Сон закончится, а с ним исчезнет и весь этот мир, который мы считали своим, и все, что нам принадлежало. Мы проснемся утром, а друзей, населявших наш сон, рядом не будет. Мы проснемся, но не найдем тех дворцов, которые окружали нас во сне. После пробуждения все сокровища, которыми мы владели в сновидениях, будут для нас потеряны; их больше нет, и уже никогда не будет.

Все это мы создали во сне; вот откуда берется страх, что этот сон может закончиться, что сновидение прервется.

Так что мы проживаем свою жизнь бессознательно. Ум — вот как называется эта бессознательность. Там, где есть страх перед пробуждением, ум тотчас создает подмену. Познание Божественного прерывает наш сон, а понимание слова Бог никак не препятствует его продолжению. Наоборот, сон лишь становится крепче, мы еще глубже погружаемся в него. Если мы отправимся на поиски первоосновы, мир исчезнет. Произнося слово Бог, мы делаем Его частью этого мира.

Вот почему мы возводим мечети, храмы и гурудвары [2]. Чтобы сделать церкви и храмы частью нашего мира, мы строим их по соседству с магазинами и жилыми домами. Христиане, индуисты, мусульмане, сикхи, джайны... к нашим мирским треволнениям мы добавляем еще и религиозные различия; будто нам мало бед и тревог, будто мало политики и военных конфликтов. Нет, мы добавляем к ним еще и религиозные распри, мы сражаемся во имя религии. Соперничества в мире и так предостаточно — люди спорят друг с другом во имя интересов своих стран, из-за денег, за престиж. Но помимо прочего, мы создаем еще и конкуренцию на религиозной почве. Даже религию мы делаем частью этого мира. Все это старания ума.

Интересно, случалось ли тебе сталкиваться с подобным? Наверное, у многих людей бывают сновидения, где им снится, будто они проснулись и сон, казалось бы, закончился. Прозвонил будильник, наступило утро, ты уже не спишь, поднимаешься с постели, встаешь на ноги. На этом сон заканчивается. Но все это ты видел во сне. И ты не сможешь понять, что все это тебе приснилось, пока на самом деле не проснешься. Видеть во сне, что ты бодрствуешь, — это самый опасный сон, поскольку это кульминация иллюзий. Когда человеку, живущему обыденной мирской жизнью, чудится, что он религиозен, — это самый глубокий сон из всех возможных. Мы создаем вокруг себя фальшивого Бога — вместо того чтобы отправиться на поиски Божественного. Если же мы станем искать Бога истинного, нам придет конец. Чтобы обезопасить себя, мы изобретаем эту подделку.

В писаниях говорится, что Бог создал этот мир. Наверное, они правы. Но если взглянуть на тех богов, которые окружают человека, то все они сделаны его же руками. Это ты вылепил изваяние, стоящее в храме. Человек очень умен: он бьет поклоны, возносит молитвы перед образом, который изготовил собственноручно. Он сам вырезал эту статую, сам установил ее в храме, он превратил камень в Бога, а потом падает перед ним на колени и читает молитвы. Какая увлекательная игра! Он поклоняется и молится своим игрушкам и, довольный тем, что побывал в храме, отправляется домой.

Все это паутина, сплетенная из слов. Так что меня совершенно правильно спрашивают, почему понимание буквального смысла слов не приводит к осознанию. На самом деле, через слово ничего понять нельзя; так создается лишь заменитель понимания, его суррогат. Создается впечатление, будто человек понял, но это лишь видимость. Поэтому первое, что нужно понять, — буквальное понимание ничего не стоит. Это лишь способ скрыть непонимание. Так наготу мы прячем под одеждой. Нагота от этого никуда не исчезает: под платьем мы остаемся такими же обнаженными. А если подойти к делу с умом, то при помощи соответствующей одежды и манеры ее носить можно сделать наготу еще более откровенной. Обнаженный мужчина или обнаженная женщина никогда не будут выглядеть такими же голыми, как те, что создают иллюзию наготы при помощи подходящей одежды. Твои слова и неистинное понимание не истребят твое внутреннее убожество, они лишь скроют его.

Временами, показав свое «понимание» и образованность, ты лишь ярче демонстрируешь, сколько в тебе глупости. В дураке есть какая-то непосредственность, в нем чувствуется простота. А что же ученый муж? Он тоже глуп, но весьма замысловато и запутанно. Если ты хоть немного разбираешься в людях, то поймешь, что большего глупца, чем ученый муж, на целом свете не сыщешь. Его глупость видна за версту. Правда, он хорошенько ее упрятал, но это лишь доказывает, что ему о ней известно. Все, что мы желаем сделать тайным, рано или поздно становится явным. Ведь все твои ухищрения как бы говорят: этот человек что-то скрывает, ему есть что скрывать. Человек невежественный, не получивший должного образования своей необразованности не скрывает; его нагота подобна наготе туземца из первобытного племени — она неосознанна. Дикарь ходит нагишом и не знает об этом. А глупость ученого мужа — это нагота проститутки, вырядившейся в роскошные одежды. Но вся эта яркая обертка нужна, лишь чтобы выгоднее подать скрытое под ней.

Человек станет что-либо скрывать, только если он боится разоблачения. Если ты осознаешь, что понимание смысла слов не имеет ничего общего с истинным пониманием, — значит, первый шаг уже сделан. Если ты способен понять, что знание, полученное из священных книг, — это вовсе не знание, первый луч подлинного знания коснулся тебя. Тогда ты просто отложишь все эти книги в сторону; ты с легкостью стряхнешь с себя паутину слов, ты выпутаешься из нее. Сделать это прямо сейчас тебе будет сложно, ведь ты думаешь, что уже обладаешь пониманием. Представь, будто в руке у тебя горсть камней и ты думаешь, что это бриллианты. Тебе будет нелегко их выбросить. И дело здесь не в камнях, а в твоей вере в то, что в руке у тебя бриллианты. Разве сложно тебе будет от них избавиться, когда ты осознаешь, что это самые обыкновенные камни, привидевшиеся тебе бриллиантами? Как только ты признаешь, что это просто камни, тебе не придется их выбрасывать, они сами выпадут из твоей руки.

Пусть упадут камни слов, тогда родится смысл. В религии смысл не возникает из слов, он рождается там, где слова отсутствуют. Убери слова, и потечет река безмолвия.

Через Пуну протекает река, вся заросшая водными растениями; их так много, что воды за ними совсем не видно. Твой ум похож на эту реку. Убери кувшинки и водоросли — и очистится гладь реки. Убери слова — и потечет река смысла, скрытая под ними.

Слово и его смысл — это далеко не одно и то же. Когда я говорю «дерево», ты сразу понимаешь значение этого слова. То же самое происходит, когда я произношу слова «река», «дом», «океан»: ты слышишь слово и улавливаешь его смысл. Но когда я говорю «Бог», «душа» или «просветление», ты просто слышишь слово, но не понимаешь его смысла. Стоит мне произнести «дерево», и ты уже понял, поскольку дерево — это часть и твоего опыта. Слово дает определение, а твой личный опыт помогает тебе его понять. Я говорю «океан», и ты понимаешь меня, поскольку опираешься на свой опыт.

Но представь себе человека, живущего посреди пустыни: океанов он никогда не видел, даже на картинках. И тут мы произносим слово «океан». Человек не имеет ни малейшего представления, о чем это мы толкуем. Он слышит слово и даже пытается понять его смысл умом. Мы можем рассказать ему, что, подобно бескрайним песчаным просторам, бывают такие же пространства, только заполненные водой. Таку него появится мысленный образ, сформируется общее представление, но все же никакие умственные построения человека пустыни не сравнятся с переживанием океана тем человеком, который видел его, стоял на его берегу, погружался в его воды, плескался в них, плыл по его волнам.

Я говорю «Бог» — какой смысл заключен для тебя в этом слове? Ты никогда не стоял на Его берегу, никогда не плавал по Его волнам; точно так же ты не был одной из Его волн, не растворялся в их мелодии. Ты был каплей, ею и остался. Капля боится, что исчезнет, если попадет в океан. Этот страх оправдан, и все же напрасен. Капля конечно же исчезнет, но ничего при этом не потеряет, ведь, исчезнув, она превратится в океан. Малое будет утрачено, а великое обретется. Ты ничего не потеряешь, а получишь все. Но капле неведомо, что она обретает, она знает лишь то, что утратит. Отсюда и страх.

Избавься от слов! В мире религии слова ничего не стоят. Осознав это, ты сделаешь первый шаг к тому, чтобы от них отказаться. Изречения мудрецов не объяснишь на школьном уроке. То, о чем говорили мистики, не перескажешь на университетской лекции. Учения мистиков собраны в пухлые тома, и все же их нельзя передать доподлинно. В книги попало внешнее, оболочка учений, но не их суть и глубинный смысл. Был воссоздан лишь общий контур, а душа, то, что глубоко внутри, осталось в неприкосновенности.

Высказывание Нет иного прибежища, кроме Сущего, — нет иного пути, кроме пути в глубь себя, — единственное в своем роде. В нем одном уместились все Веды, все Упа-нишады и вся Гита; если понять одно это высказывание, то уже не будет никакой необходимости разбираться в Коране или Библии. Это небольшое изречение подобно атомной энергии: в крохотном атоме заключена огромная мощь!

Святые, из уст которых звучали подобные высказывания, были не слишком образованными людьми. Удивительно, что люди, получившие хорошее образование, обычно не способны достичь святости. Бывают исключения, но, как правило, человек ученый не становится святым, ведь у людей высокообразованных так искусно получается находить подмены и так ловко они обманывают самих себя, что в своих поступках им никогда не удается поймать себя с поличным. А вот малограмотные — Кабир*, Даду**, На-нак[3]— достигают очень легко. Их не обременяет тяжкая ноша, и посему сбрасывать особо нечего, внутри у них нет высоких стен, которые нужно разрушить: один слабый толчок — и все разваливается.

Это высказывание заключает в себе сущность жизненного опыта таких вот не слишком образованных людей. Это высказывание недвусмысленно, слова его просты: Нет иного укрытия, кроме Сущего; нет иного убежища, кроме бытия.

Что привело этих людей к такому пониманию? Мы ищем убежище в богатстве. Все вокруг говорят на языке денег, человека измеряют его деньгами. Твоя душа весит столько, сколько денег в твоем кошельке. Если карманы твои пусты, у тебя нет души.

Но богатство в любой валюте — это внешнее. А ты — внутри. Чем бы ты ни владел, тебе никак не забрать это внутрь себя. Не существует способов затащить все твои сейфы внутрь; им придется остаться снаружи. И великим империям придется остаться там же, их никак не заберешь к себе внутрь. А ты всегда внутри себя, и не существует способов вытянуть тебя наружу. Вот почему богатство и душа никогда не встречаются. Душа означает глубину, богатство — это внешнее, всегда внешнее; и две эти линии никогда не пересекаются. Они просто нигде и никогда не встречаются; не существует способов, как бы они могли встретиться. Они пролегают в разных измерениях, это два разных мира.

Но мы измеряем человека его достижениями — образованием, положением в обществе, должностью, властью. Ты есть наше мерило, наш принцип — то, чем ты владеешь. И принцип этот совершенно ошибочный. Если нас спросят о нашем внутреннем опыте, то суть нашего ответа сведется к следующему: «Нет иного прибежища, кроме денег». И все из-за этого принципа. Мы даже мистиков измеряем денежными единицами. Если бы Махавира родился в бедной семье, джайны не признали бы его тирт-ханкарой, духовным учителем. Я утверждаю это с полной уверенностью, ведь все двадцать четыре тиртханкары джайнов — царские сыновья. Напомню, что за несколько тысяч лет ни один выходец из бедной семьи тиртханка-рой не стал. Получается, что тиртханкарой может стать только сын царя? Тогда нас ждет безрадостное будущее, ведь царей сейчас нет, так что состояния тиртханкары никто уже не достигнет. Теперь это очень сложно.

Гаутама Будда — тиртханкара, джина, он достиг буддо-вости, но, не будь он сыном царя, общественное мнение его бы не приняло. Родись Рама и Кришна в бедных семьях — и, уверяю, аватарами их никто бы не признал. Наш ум даже мистиков измеряет аршином материальных благ.

Так что, если ты заглянешь в священные тексты джайнов или буддистов... Джайны, например, подсчитывают размеры империи Махавиры. На самом деле, она была не такой уж и большой, да и не могла быть другой, ведь в те времена княжества были величиной с небольшое поместье. В Индии тогда насчитывалось около двух тысяч княжеств, вот и подумай, каких размеров они могли быть? Никак не больше, чем современный сельский округ средней руки. Так что отец Махавиры был всего лишь заурядным помещиком, а совсем не великим царем. Если бы Ма-хавире не случилось родиться в такой семье, о нем бы никто больше и не вспомнил. Но джайны приписывают ему огромные богатства. Как же, с такой великой империей, где паслись бесчисленные табуны лошадей, сотни слонов и так далее. Кстати, о лошадях и слонах. Их в текстах упоминается столько, что им в таком крохотном княжестве, должно быть, даже стоять было негде, не то что пастись. А самоцветы, алмазы и тому подобная чушь! Всего этого просто не счесть!

Но во всем этом кроется своя правда, и состоит она в том, что сознание джайна не желает примириться с мыслью, будто тиртханкара может происходить из семьи бедняков. Эта правда стоит того, чтобы о ней знать. «Мой тиртханкара был, наверное, чакравартином, правителем мира. Как же он мог родиться в обычной семье?» И вот вокруг него создается фальшивый ореол богача.

А когда Махавира говорит, слушатели спешат занять свои места. Их толпы заполоняют все окрестности, на сотни километров вокруг, ведь если слушателей окажется человек десять-двадцать, величие тиртханкары несколько померкнет. Но нет, аудитория насчитывает миллионы и миллиарды слушателей. Это же невозможно. Сегодня это реально, поскольку у нас есть современные технологии; теперь одновременно тебя могут слушать сотни тысяч людей. Но во времена Махавиры это было невозможно. Махавира, без сомнения, обращался к небольшим группам слушателей. Но сознание джайна не может примириться с этим, ведь ценность измеряется количеством! Сколько людей? Нам нет никакого дела до истины и лжи.

Фанатика и противника идеи никогда не заботит истина. Фанатизм фальшив, в его словах полно преувеличений. Противник тоже лжет и преувеличивает. В любви и ненависти мы забываем обо всем на свете. Река несет свои воды беспрепятственно, сметая все плотины истины и лжи. То же самое мы делаем с Буддой, Рамой и Кришной. Наши представления не имеют ни малейшего отношения к тому, чем они владели или не владели в реальной жизни. Так лишь проявляется наш критерий: если бы эти люди были бедняками, мы бы их не приняли. Величие души мы обозначаем, раздувая размеры материального благосостояния. Значимость отречения Махавиры мы определяем размерами оставленной им империи. Если бы он был гол как сокол, мы не смогли бы назвать его отрекшимся. Как можно отречься, если у тебя ничего нет? Мы и представить себе не можем, что даже нищий может отречься.

Не важно, от чего пришлось отречься человеку, суть — в самом отречении, его истинности. Предположим, у одного человека, назовем его Джон, есть всего один цент, а другой, скажем Джим, — владелец состояния в десять миллионов долларов. Джон отказывается от своего цента, а Джим — от пяти миллионов долларов. Ты считаешь, что Джим совершил большее отречение, ведь для тебя значимы эти категории — один цент и пять миллионов долларов. Но нет, люди знания скажут, что именно Джон отрекся по-настоящему, поскольку он отдал все, что у него было. А вот Джим вообще ни от чего не отрекался, так как он отдал лишь половину своего состояния. Но мы все еще никак не можем обойтись без того самого одного цента. Он нужен нам, чтобы подсчитать степень отречения. Если человек, у которого за душой ни гроша, скажет нам, что он отрекся, мы поднимем его на смех. Мы скажем ему: «У тебя же ничего нет, от чего ты отрекался?»

Отречение никак не связано с содержимым твоего кошелька, это экзистенциальное состояние человека. Но как измерить это состояние? Деньги — вот наша единственная, привычная мера, так что отречение мы тоже измеряем их количеством. Любопытно, что и степень отречения, и терпимость мы отмеряем в денежном эквиваленте. Деньги — вот наше мерило. Деньги — наше единственное прибежище. И пока деньги будут нашим прибежищем, бытие случиться не может. В каком состоянии ума возникает понимание, что «Наше единственное прибежище — сущее»? Оно возникает, когда исчезает мираж денег, когда человеку открывается, что деньги — тлен и ничего не стоят, — сколько бы ты их ни скопил, тебе это ничего не даст.

Богатство противоречит бытию. Это борьба, столкновение. Богатство — это способ избежать сдачи. Богатство означает: «Я и сам обладаю силой и властью, к чему мне сдаваться7. Зачем искать прибежища у кого-то еще? Пусть люди ищут прибежища у меня». Богатство — рекламный плакат, призывающий людей навестить твое убежище. Вот почему Иисус настаивает: «Только бедные могут прийти ко мне».

Иисус говорит: «Верблюд может пройти через игольное ушко, но богач не попадет в Царство Божие». Это не значит, что богатым людям никогда туда не попасть. Вопрос здесь не в размерах состояния, а в том, что для тебя имеет наибольшую ценность. Может, у тебя нет ни гроша за душой, ты — нищий, но если самое главное для тебя — деньги, если они — цель твоей жизни, предел мечтаний, если все ты меряешь деньгами, то будь ты каким угодно бедным, но в Царство Божие тебе не попасть. Почему? Да потому, что тот, кто верит в богатство, верит в эго. Найти прибежище в богатстве — значит найти прибежище в эго.

Прибежище в бытии, в Божественном, означает, что эго больше не служит твоим прибежищем; воле человека приходит конец. Человек, в котором много того, что мы называем силой воли, сочтет это утверждение нелепым и бессмысленным, ведь он думает: «Я и есть моя собственная сила. Моя сила исходит от меня; мой успех заключен во мне. Богатство, положение в обществе, престиж — все исходит от меня. Я — источник силы; я создам богатство, расширю империю, наращу свою силу. Я даже смерть преодолею и в один прекрасный день добьюсь окончательной победы». Мирской, приземленный человек — это человек, опирающийся на свое эго.

Это сложно понять, ведь уверенность в себе — очень ценное для нас качество, мы учим этому детей, мы говорим: «Нужно крепко стоять на ногах. Нужна уверенность в себе. Сражайся, сопротивляйся, не бойся. Не сомневайся, что победа будет за тобой, — и ты победишь. Весь секрет соперничества, противоборства — уверенность в себе. Если ты ее утратишь, то дрогнешь и не устоишь». Мы всех и каждого поучаем: «Твоя сила неисчерпаема. Не бойся; борись, и не сегодня-завтра все придут просить у тебя убежища».

И вот наступает день, когда эта иллюзия дает трещину, человек думает: «Как я могу быть источником силы, ведь нет меня самого! «Я есть» — это не более чем умозрительное построение. Я смогу существовать, только если у меня получится и дальше оставаться отделенным от всего сущего. Но если всего на несколько минут лишить меня воздуха, я не смогу дышать и мне придет конец; не взойдет солнце — и через некоторое время я умру. Если вытянуть один самый маленький кирпичик из этого огромного мироздания, то все сооружение под названием «я» — обрушится. Я лишь крохотная часть единой Вселенной, и меня нельзя от нее отделить. Как только я отделяюсь, меня нет». Просто подумай об этом. Отдели себя от всего сущего, кем ты станешь? Ты исчезнешь в то же мгновение.

Поток твоей жизни исходит из целого, из всеобщего. Твое дыхание исходит из целого и возвращается к нему. Ты рождаешься из него и после смерти к нему возвращаешься. Все исходит из него и возвращается к нему. Это огромное колесо бытия, в котором ты вращаешься; твое существование не отделено. С кем же ты ведешь эту битву? Она возможна, только если ты отделен; тогда другие люди станут твоими соперниками, твоими врагами.

Запомни: пока человек не почувствует, что существование — это его прибежище, на целом свете у него будут одни враги и никаких друзей. Даже те, кого мы называем друзьями, тоже наши враги, только скрытые; они тоже соперничают с нами. Вот мы сидим здесь, и кажется, что никакого противостояния между нами нет. Но если содержание кислорода в атмосфере снизится, мы все превратимся в соперников, сражающихся за лишний глоток кислорода!

По словам ученых, к концу столетия воздух будет настолько загрязнен, что дышать кислородом смогут позволить себе лишь богатые. По мере развития технологий наша атмосфера становилась все более загрязненной. Кислород уже недолго будет общедоступным удовольствием, ведь его количество ограничено. В больших городах, наподобие Нью-Йорка и Бомбея, кислород смогут купить себе лишь богатые; а людям скромного достатка придется дышать грязным воздухом. И сегодня бедняки пьют грязную воду, живут в убогих хижинах, ходят в лохмотьях, а в будущем им придется довольствоваться загрязненным воздухом, ведь чистый будет им недоступен. Если положение дел ухудшится, выживут лишь немногие — те, кто сможет позволить себе чистый воздух. А остальные погибнут.

Даже сейчас, когда мы просто сидим и дышим, между нами происходит борьба. Мы сидим, на первый взгляд вполне миролюбиво, кажется, что никакой борьбы, никакого соперничества нет и в помине. Но оно прячется внутри тебя. Даже друзья — в глубине души соперники. Если ты держишься за свою отделенность, целый свет будет твоим врагом, и тебе придется в борьбе с ним защищать свою жизнь. Мыслители вроде Дарвина могли выдвинуть теорию о «выживании наиболее приспособленного вида», поскольку полагали, что изначально все живые существа отделены друг от друга. Тогда жизнь — это конфликт и хаос, а насилие — ее закон. Единственный способ выжить — уничтожить другого. Твоя смерть — это моя жизнь; моя смерть — твоя жизнь.

Тогда блаженство становится невозможным. Там, где насилие — закон, блаженство случиться не может. Там, где насилие — закон, невозможен праздник. Там, где насилие — закон, невозможен мир. Там, где каждое мгновение — борьба за существование, нельзя достичь просветления. Есть ли место радости, празднику и благодарности там, где идет борьба за каждый вздох, где ты должен стать чьей-то смертью? Если я отделен, как все мы полагаем, окружающий мир враждебен мне. Как же, чувствуя эту враждебность, можно избавиться от страха?

В тот день, когда иллюзия отделенности оставляет человека, когда растворяется его ощущение «самости», исчезает эго, он вдруг обнаруживает, что является частью — частицей живой Вселенной. Растущее невдалеке дерево, облако, что плывет по небу, и я — все это проявления единого начала, все произошли из одного источника жизни. Различие лишь в формах, а первоисточник один. Это разница в очертаниях, а не в духе. Формы различны; дух — един. Очертания разнятся, но лишенный формы поток сознания, что струится повсюду, — един.

Я не отделен — вот смысл высказывания «Бытие — это единственное прибежище». Моя воля отныне не властна надо мной. Я сдался — вот закон моей жизни; я прощаюсь с борьбой и начинаю парить. Вот в чем смысл фразы «Бытие — это единственное прибежище». В ту же минуту весь мир становится моим другом.

Но называть его другом все же не совсем верно. Ведь если нет никаких врагов, как может существовать дружба? Весь мир тотчас становится одной семьей. Тогда между всеми проявлениями сущего во Вселенной видится внутреннее родство. Тогда я пребываю во всем, и все — внутри меня.

Это то, что индуисты называют не-дуальность.

Пусть тебя не смущает слово Рам в выражении «Нахин Рам Бин Таон». Оно не имеет никакого отношения к индуистскому богу Раме, сыну Дашаратхи. В этой сутре Рама означает Божественное, абсолютное бытие. Рама обозначает здесь тот объект восприятия, в котором мы живем, дышим, существуем, и наше существование является частью его бытия. Попытайся это понять. Если это так, если верен опыт мистиков, утверждавших, будто мы — часть целого, с нами не может случиться ничего, что называют смертью, ведь уходят только люди; целое пребывает вечно. Так было, когда я еще не родился на свет, и так будет, когда меня не станет.

Если я отделен, то происходит мое рождение, а потом и смерть, поскольку отдельное существо должно и родиться, и умереть. Но если я не отделен, я существовал еще до своего рождения; просто форма у меня могла быть иной. Я останусь и после смерти; моя форма может быть какой угодно, но я не исчезну. Если я един с целым, моя жизнь вечна, у нее нет ни начала, ни конца, она течет из бесконечности в бесконечность. Страх исчезает, тогда жизнь становится праздником. Как может танцевать сердце, в котором затаился страх? Смерть вездесуща, ее тень видна повсюду, она выглядывает из-за каждого угла, следует за тобой по пятам.

Ощущение отделенности рождает смерть. Если я отделен, смерть неизбежна. Если я — одно целое со всем этим огромным Единым, смерть исчезает. Или, если выразиться иначе, как только исчезает эго, исчезает и смерть. Когда растворяется воля, смерти больше нет, рождается бессмертный человек. Вот почему мистики говорят, что сдача — это бессмертие. Люди ищут напиток бессмертия.

На Западе существует давняя традиция школы алхимиков. На Востоке — в Индии, в Китае — экспериментировали с металлами и химическими формулами в надежде придумать нектар, напиток, дающий человеку бессмертие. Но ни один химический эксперимент никогда и ни к чему не приведет, потому что нектар — не химическая субстанция; его не извлечешь из ртути, золотой пыли или жемчуга. Нет, от всего этого не будет никакого проку, ведь нектар по сути своей — не продукт химической реакции, а нечто совершенно иное.

Нектар — это сдача. Нектар — это исчезновение смерти; это смерть самой смерти. Твое внутреннее сущностное состояние — такое, как сейчас, — это смерть. Ты можешь попытаться скрыть это, можешь просто не обращать на это внимания, но твое внутреннее сущностное состояние называется смертью. Ежесекундно смерть заставляет тебя дрожать; ежесекундно ее отголоски звучат внутри тебя. Твое тело быстро движется к смерти. С каждым мгновением она становится все ближе, незримо преследуя тебя. Вот мимо прошел старик, он напомнил тебе о смерти; ты видишь обветшалую хижину, и мысль о смерти вновь шевелится в твоем мозгу; вида увядающих цветов достаточно, чтобы аромат смерти окутал тебя; иссяк источник — и вот смерть снова смотрит тебе в глаза. Оглянись вокруг. Смерть повсюду, и тебя трясет при мысли о ней. И, охваченный этой дрожью...

Был на Западе такой великий мыслитель — Кьеркегор, датский философ. Он говорил, что дрожь и трепет — обычное для человека состояние, его трясет всегда. Выбери время и просто закрой глаза. Ты обнаружишь, что внутри у тебя нет ничего, кроме страха. Страх заставляет тебя молиться Богу, но твоя молитва — лишь продолжение страха, сидящего в тебе. Толпы коленопреклоненных верующих, наводнивших церкви, мечети и храмы, не молятся никаким богам; они молятся от страха. Бог — это лишь прикрытие для страха, заполнившего все их существо; и поклоны они бьют, поскольку чувствуют себя как воин, проигрывающий сражение. Внутри у них все дрожит. Ведь перед ними маячит смерть! Человек, охваченный ужасом, падает ниц, молитвенно складывает руки и умоляет о спасении. Всему этому мы придаем вид молитвы: в страхе мы обращаемся к Богу, рассказываем ему о преследующей нас смерти; молим об утешении, просим спасти нас от нее!

Я слышал одну историю. Жил в Дамаске мастер-суфий. Однажды его слуга попросил одолжить ему лошадь. «У меня совсем мало времени, — проговорил слуга. — Я был на рынке, покупал для тебя овощи, и вдруг кто-то положил руку мне на плечо. Это была незнакомка, одетая в черное. «Кто ты?» — спросил я у нее. — «Твоя смерть! Приготовься, я приду сегодня вечером» — таков был ее ответ.

Мастер рассмеялся и сказал: «Можешь взять мою лошадь».

Слуга сразу же покинул Дамаск и ускакал в Са-марру. После того как он умчался, мастер отправился в город и зашел на рынок. Он увидел Смерть, притаившуюся за углом, и сказал ей: «Что это за выходки? Зачем ты напугала моего слугу? Если тебе нужно было передать какое-то сообщение, ты могла прийти прямо ко мне».

«Я не хотела пугать его, — ответила Смерть. — Для меня самой все это было неожиданно: моя рука сама по себе протянулась и легла на его плечо. Я удивилась, что он бродит здесь по рынку, ведь я должна была встретить его сегодня вечером в Самарре, а это ой как не близко. Так что я сама никак не ожидала, что моя рука окажется на его плече». Мастер снова рассмеялся. «Но почему ты смеешься?» — спросила Смерть. «Сегодняутром он попросилу меня одолжить ему коня. Тогда я тоже смеялся, —ответил мастер. —

А еще мне стало его жаль. Я тоже чувствовал, что до темноты он должен попасть в Самарру, а пешее путешествие утомило бы его. Так что я дал ему своего коня, рассудив, что раз уж он собирается в тот город, значит, умереть ему суждено именно там».

Беги хоть на край света, но будь у тебя даже самый быстрый конь — тебе не сбежать. Все алхимики отошли в мир

иной. Многие из них утверждали, что раскрыли секрет эликсира бессмертия, но ни один алхимик не здравствует поныне; продолжают жить только выдуманные ими истории. Теперь ученые повторяют туже глупость. Алхимия положила начало новой науке, известной нам как химия. Именно поиски нектара в конечном счете привели к открытию кислорода, водорода и других химических элементов. И вот повторяется та же история: наука провозглашает, что человека нужно спасать от смерти. Со смертью нужно что-то делать, и ученые заявляют, что с нею можно что-то поделать.

С незапамятных времен в человеке живет вера в то, что он способен преодолеть смерть. Конечно же, здесь можно кое-что предпринять, но к лабораториям это никакого отношения не имеет; то самое «кое-что» происходит в глубине человеческого существа. Пока живет моя воля, пока существует «я», обязательно будет существовать и смерть. В тот день, когда «я» не станет, прекратит свое существование и смерть, ведь целое никогда не умирает; бесконечное бытие никуда не исчезает. Волны накатываются и отступают, а океан остается. Пока я волна, я обречен на гибель; как только я превращаюсь в океан, смерть становится невозможной.

В этой сутре Рама символизирует безбрежный океан. Принадлежность к индуизму, христианству или исламу не имеет никакого значения. Рама — слово очень приятное для слуха индуиста, оно обозначает высшую реальность. И никак не соотносится с каким-либо человеком, с конкретной исторической личностью. Сдаться Раме означает сдаться целому, «стереть» себя. Меня нет; есть только безбрежное, бесконечное пространство, высшая реальность — и нет иного прибежища, кроме этого. Тот, кто ищет прибежища в других местах, собьется с пути.

Одна жизнь сменяется другой, а мы все странствуем в поисках прибежища. Нам нужно место, где можно было бы укрыться, пристанище, где мы могли бы передохнуть. Мы ищем его от рождения к рождению, одна дорога сменяется другой, но пристанища мы так и не находим. Много раз наш путь приводит нас к местам, где можно остановиться на ночь, но в пункт назначения мы все же не попадаем.

Ночлег дарит человеку небольшую передышку, затем приходит осознание, что путь еще не окончен. Так начинается новое странствие. Каждый отрезок пути выводит тебя на новую дорогу, но само странствие не заканчивается. Оно заканчивается только в бесконечном. Это не значит, что после ты уже никуда не будешь двигаться, что ты больше не поплывешь. Нет, ты будешь двигаться, ты будешь плыть, ведь поток жизни течет без остановок. Но тебя больше не будет. Странствие остается, но странника больше не существует. А когда исчезает странник, откуда взяться тревогам и волнениям? Кто будет их испытывать, если странника нет? Тогда жизнь становится праздником, карнавалом. Тогда жизнь — это танец и музыка, переполненная восторгом просветления. Твоя сегодняшняя жизнь — это тревоги, беспокойства, царящая внутри тебя суматоха. Твоя сегодняшняя жизнь — это печаль.

Бытие — это единственное прибежище. Несомненно, другого прибежища не существует.

Что-то еще?

Ошо,

тот мистик, который произнес «Нет иного прибежища, кроме бытия», пришел к осознанию этой истины, пережив наивысший опыт. Но к нам приходит такое же ощущение лишь оттого, что мы смотрим на Тебя. Почему это так?

Да, ты можешь это почувствовать, если будешь смотреть. Но кто смотрит? Чтобы смотреть, нужны другие глаза. Временами случается, что такие глаза появляются у тебя сами по себе, без твоего ведома. Бывают минуты, когда, сам о том не ведая, ты забываешь себя. В те мгновения, когда ты отсутствуешь, когда тебя нет, пелена перед твоими глазами рассеивается. Тогда ты улавливаешь проблеск. Видение случается, когда внутри нет того, кто видит, — смотрящего; ведь он постоянно вносит искажения в картинку. У него есть свои пристрастия, теории, идеи и так далее. Он вечно мешает смотреть, приговаривая: «Посмотри сюда», «Погляди на это» или «Того, что ты видишь, на свете не бывает». Тот, кто смотрит изнутри тебя, не позволяет тебе видеть. Но иногда смотрящий уходит в сторону. Это случается без твоего ведома, когда ты этого не осознаешь. Если бы ты знал, ты бы не позволил ему отстраниться; ты бы вцепился в него мертвой хваткой. Иногда, слушая меня, ты забываешь о том, что есть ты. Тогда на мгновение пелена спадает с твоих глаз, и у тебя появляется способность видеть. Временами, когда ты тихо сидишь подле меня, мой покой проникает в тебя и становится там осязаемым, ведь это тоже элемент, подобно прохладе воздуха; это не плод твоего воображения.

Ты идешь в сад, сидишь там, и прохладный ветерок обдувает тебя. Ты чувствуешь эту прохладу всем своим существом, до самых его глубин. Покой — такая же элемен-тальная сила. Если я пребываю в покое, тебе достаточно просто тихо сидеть рядом со мной, в состоянии приятия. Тогда покой, царящий внутри меня, проникнет и в тебя, затронет самые потаенные уголки твоего существа; ты испытаешь умиротворение, которое пропитает тебя до самых глубин.

Видение случается, когда взгляд беспристрастен. Взволнованный взгляд не сможет ничего увидеть. Глаза, полные волнений и каких-то личных переживаний, — это глаза безумца. Так что видение случается всякий раз, когда ты пребываешь в состоянии покоя. Чтобы это случилось, тебе не обязательно приходить ко мне; я — лишь повод. Если, сидя в полном одиночестве, ты сможешь находиться в покое и тишине, с тобой случится то же самое. Это случится, даже если ты забудешь о себе, слушая пение птиц, ведь птицы поют туже песню: бытие — это единственное прибежище.

Все существование говорит о том же; не получается только у тебя. Все сущее, кроме человека, живет в Божественном. Только человек выбрал неверный путь и заблудился. Вот почему никто и ничто, кроме человека, не испытывает мук и страданий; никто, кроме человека, не сходит с ума. Деревья тоже рождаются и умирают, но у них нет «я», поэтому они всегда пребывают в состоянии блаженства. Птицы рождаются и умирают, но они всегда танцуют и поют; их празднику ничто не мешает.

Человек сбился с пути. Он смог это сделать, поскольку обладает сознанием. Птицы исполнены блаженства, но они его не осознают. Человек несчастлив, потому что сознает себя. Если человеку удастся себя забыть, он тоже испытает счастье, подобно птицам и деревьям. Здесь будет лишь одно отличие, но коренное: человек будет сознавать, что он счастлив.

Именно способность к осознанию ввергла человека в унылое и подавленное состояние, и та же самая способность приведет его к наивысшему счастью. Это может случиться где угодно. Ты сидишь на берегу реки; смотри на течение, забудь о себе и пусть река бежит дальше. Даже не думай о речном потоке, ведь мышление вернет тебя обратно. Представь, будто тебя нет, забудь о том, что ты есть; просто позволь реке продолжить свой бег. И вдруг, словно бы из ниоткуда, возникнет ощущение счастья. Оно заполнит тебя изнутри, окутает снаружи; тысячи цветов расцветут внутри тебя, и ты сможешь видеть.

Возможно и видение, и переживание. Все, что для этого нужно, — твое отсутствие. Остальное — лишь повод.

Я тебя пригласил и теперь сижу здесь и разговариваю с тобой. Эти разговоры — не более чем повод. Моя беседа с тобой — просто инструмент. Может, тебя так увлекут мои речи, что ты забудешь себя; бывает, что одно приводит к другому. Ты настолько погрузишься... возможно, у тебя не получится так же увлечься речным потоком. Может, ты никогда по-настоящему не смотрел на деревья, никогда по-настоящему не слышал пения птиц; этот язык тебе незнаком. Но ты знаешь мой язык, ты знаком с языком, на котором разговаривают люди. Может, ты утопаешь, растворяешься в этом языке; может, поэзии человеческого языка удастся увлечь тебя. В этот момент ты вдруг сможешь видеть. Твои глаза будут широко открыты, будто на небе вспыхнула молния, осветив окружающий мрак.

Даже если твоя способность видеть продлится лишь мгновение, ты уже никогда не будешь прежним, ведь что бы ты ни увидел, это станет частью твоего существа. Все, что откроется твоему взору, будет звать тебя снова и снова. Все, что откроется твоему взору, станет для тебя вызовом, и ты отправишься на поиски того, что увидел.

Как только ты придешь к пониманию, что мои беседы были лишь средством, чтобы открыть тебе глаза, ты сможешь даже пение птиц использовать в тех же целях; тогда птицы станут твоим мастером. Тогда ты сможешь посмотреть в глаза корове, и она станет твоим мастером. Тогда ты сможешь отыскать мастера где угодно.

Если человек знает, как быть учеником, его мастер проявляется во всем. Настоящая проблема — это проблема ученичества. Вот почему Нанак называл своих учеников сикхами. Слово «сикх» происходит от «шишья» — ученик. Научись быть шиилъей, и твой мастер будет везде; даже каменная стена станет для тебя мастером, даже скала станет для тебя мастером. Если человек не знает, как быть учеником, даже мастер сможет не больше, чем каменная стена.

Так что время от времени такие проблески будут с тобой случаться. Сохрани этот проблеск, лелей его внутри себя, ведь ничего ценнее этого нет. И продолжай свои поиски, ищи, где ты можешь ощутить подобный проблеск даже в мое отсутствие. Вскоре, если ты будешь неутомим в своих поисках, ниточка, ведущая к этим проблескам, окажется в твоих руках. Невозможно объяснить, что это за ниточка; лишь упорные занятия и поиски помогут тебе понять ее суть.

Это как с плаванием. Спроси у любого пловца, как научиться плавать. Он не сможет тебе ответить; даже первоклассный пловец будет здесь бессилен. Вместо ответа он скажет: «Лучше пойдем поплаваем! Двигай руками и ногами и постепенно ты почувствуешь, поймешь из опыта, что благодаря определенному движению у тебя получается плыть». Потихоньку, мало-помалу, случайные движения рук и ног станут организованными. Плавание, в.сущности, не более чем методичное бултыхание в воде. Если человека, не умеющего плавать, бросить в реку, он тоже будет молотить руками и ногами по воде, но в его движениях не будет ни ритма, ни системы. Если он утонет, это случится не потому, что он не умел плавать, а потому, что не знал, как делать это правильно. Хаотично размахивая руками и ногами, он просто пойдет ко дну.

Разница между пловцом и этим человеком не в том, как они двигают конечностями, а в систематичности движений у одного и отсутствии системы у другого. Систематичность приходит с опытом. Вскоре ты начнешь двигать руками и ногами с большим искусством и с меньшими усилиями. Когда ты станешь еще более опытным, то, может, вообще не будешь двигать ни руками, ни ногами; ты сможешь просто плыть по воде, как поплавок. Ты прекратишь любые действия, и вода сама понесет тебя. Нет никакой необходимости размахивать руками во все стороны; ты будешь держаться на плаву без каких-либо усилий, как цветок... как цветок лотоса. Тогда не нужно будет ничего делать. Но держаться на воде ты сможешь только с опытом.

Я толкаю тебя на такой же эксперимент, я бросаю тебя в воду. Ты часто будешь ловить проблеск, и когда это случится, поймай его, а затем впитай и оберегай его. Двигайся с осторожностью беременной женщины, которая ступает бережно, поскольку носит в себе дитя. Пусть это видение, это мгновение станет твоей беременностью. Постепенно это мгновение будет становиться все дольше, оно заполнит собою все вокруг, и ты исчезнешь.

Конечно же, рядом со мной ты много раз будешь чувствовать, что бытие — это единственное прибежище. Но это может случиться и без меня, и это должно стать целью твоих медитаций.

На сегодня достаточно.

Дата добавления: 2015-07-10