Сонет 58

Избави бог, меня лишивший воли,

Чтоб я посмел твой проверять досуг,

Считать часы и спрашивать: доколе?

В дела господ не посвящают слуг.

Зови меня, когда тебе угодно,

А до того я буду терпелив.

Удел мой – ждать, пока ты не свободна,

И сдерживать упрек или порыв.

Ты предаешься ль делу, иль забаве, –

Сама ты госпожа своей судьбе.

И, провинившись пред собой, ты вправе

Свою вину прощать самой себе.

В часы твоих забот иль наслажденья

Я жду тебя в тоске, без осужденья...

Thus we see, that in the Russian text the picture is absolutely different – in the first sonnet it is seen that the author addresses here to a man, in another – to a woman (corresponding Russian word forms, which express gender differences are underlined).

Note that in the first sonnet the author, on the first sight, as if addresses to a man, but the word „друг” may refer to both a man and a woman. It is absolutely self understood and evident, if we recall, for example, the Russian songs and romances. In these songs very often you can come across addressing to a woman, where the word of masculine gender „друг” is present, the word is applied and refers to a woman:

Коварный друг (М.А. Офросимов)

Коварный друг, но сердцу милый,

Я дал обет забыть твой ков,

Мои мечты, мою любовь, –

Забыть все то, что в жизни льстило.

Молил тебя не нарушать

Отрадный мир уединенья,

Но ты, жестокая, опять

Мое тревожишь сновиденье...

Песня (В.И.Красов)

Взгляни, мой друг, – по небу голубому,

Как легкий дым, несутся облака, –

Так грусть пройдет по сердцу молодому,

Его, как сон, касаяся слегка.

Мой милый друг, твои младые годы

Прекрасный свет души твоей спасут;

Оставь же мне и гром и непогоды...

Они твое блаженство унесут!

Прости, забудь, не требуй объяснений...

Моей судьбы тебе не разделить...

Ты создана для тихих наслаждений,

Для сладких слез, для счастия любить.

The choice of the gender is explained by not a mere arbitrariness or despotism of translator, but by the fact, that the grammatical structure of Russian often makes him express the semantic information, which is not expressed in the source text. In this case translator can not ground the choice of gender in translating, as the original English text does not give any data for monosemantic decision (однозначного рішення), leaving gender differences unexpressed. It is not a surprise, that one and the same Shakespeare’s sonnet is interpreted by different translators in a different way. Let us compare the original lines of the 57^th sonnet and its translations of V. Bryusov and S.J. Marshak:

Being your slave, what should I do but tend

Upon the hours and times of your desire?

I have no precious time at all to spend,

Nor services to do, till you require.

In Bryusov’s translation these lines sound as follows:

Твой верный раб, я все минуты дня

Тебе, о мой владыка, посвящаю.

Когда к себе ты требуешь меня,

Я лучшего служения не знаю.

Here „мой владыка” testifies to the fact that the poet addresses to a man. In Marshak’s translation we read:

Для верных слуг нет ничего другого,

Как ожидать у двери госпожу.

Так, прихотям твоим служить готовый,

Я в ожиданье время провожу.

Here the word „госпожа” pints out, that it goes about a woman. It would be useless and to try to determine who is right in the long run – Bryusov or Marshak. Both of them are correct in their own way, or visa versa, wrong: this Shakespeare’s sonnet, just as many others, totally leaves the question about the sex of a beloved creature open – whether it goes about poet’s friend or his beloved lady. But in the Russian translation it is impossible to save or remain this vagueness or ambiguity just because of the peculiarities of the grammatical structure of the Russian language itself, the broad use of the gender flexions.

Sure it does not follow from the said, that grammatical structure of Russian in general is more differentiated and carries more information in itself than the structure of English. There are also reverse examples – this or that grammatical category of English does not have a direct equivalent in Russian, and corresponding semantic information, which is necessarily expressed in English, in Russian text can remain unidentified or unclarified, specified. Let us turn back again to poetry and to M.J. Lermontov’s poem in particular „На севере диком”. He translated Heine’s poem which goes about a pine-tree and palm. In German poem “der Picht” (сосна) is masculine and “die Palme” – noun of feminine. Subtext (connotation, implied meaning) is clearly understood – man suffers from his being separated from his beloved woman. He is in the North – she is in the South and there is a long distance between them, etc. In Lermontov’s translation both words „сосна” and „пальма” are of feminine gender, so, the very important implication disappears or is no longer relevant, ceases to be of significance:

На севере диком стоит одиноко

На голой вершине сосна

И дремлет, качаясь, и снегом сыпучим

Одета, как ризой, она.

И снится ей все, что в пустыне далекой,

В том крае, где солнца восход,

Одна и грустна на утесе горючем

Прекрасная пальма растет.

Many poets translated this poem in attempt to correct Lermontov’s mistake as regards male and female trees in original that embodied man and woman in love. This implication is absent in Lermontov’s translation, which form is wonderful but meaningless.

Let us address to the translations of the well known Russian poets and translators, who dared translate this wonderful German poem:

Afanasy Fet’s translation:

На севере дуб одинокий

Стоит на пригорке крутом;

Он дремлет, сурово покрытый

И снежным, и льдяным ковром.

Во сне ему видится пальма

В далекой восточной стране,

В безмолвной глубокой печали.

Одна на горячей скале.

Fyodor Tyutchev’s translation:

На севере мрачном, на дикой скале,

Кедр одинокий под снегом белеет,

И сладко заснул он в инистой мгле,

И сон его буря лелеет.

Про юную пальму снится ему,

Что в краю отдаленном Востока

Под мирной лазурью, на светлом холму

Стоит и растет одинока.

Leonid Pervomaisky’s translation:

Самотній кедр на стромині,

В північній стоїть стороні,

І кригою, й снігом укритий,

Дрімає і мріє вві сні.

І бачить він сон про пальму

Що десь у південній землі,

Сумує в німій самотині,

На спаленій сонцем скалі.

It’s impossible to count all the pitfalls and difficulties, all challenges waiting for the translator of an artistic work, poetical work in particular. The Belgian poet Charles Van Lemberg has written a poem “La Pluie” (the word which means „дощ” in French belongs to feminine gender). In this poem the rain is depicted in the shape of a wonderful young girl in the raincoat covered with wet sparklets, which are flowing down by strips. The rain in French is of a female gender. And in both Ukrainian and Russian it is of masculine (дощ, дождь) and whatever they would do, but our translators M. Rylsky and V. Bryusov had to change the image: both of them represented the rain as a wonderful young man. Or was there any other way-out?

This example proves that gender of nouns may be a dangerous trap for the interpreter. This especially concerns those who translate from/into close or related languages, e.g. from/into Slavic languages: боль n (neuter) – біль f, птица f – птах m, воздух m – повітря n, луна f – місяць m, etc.

Questions for discussion:

1. How is gender indicated in English?

2. What gender problem arises when translating poetry?

3. What is lost in translations of Lermontov’ and Lemberg’s poems?

4. What is the characteristics of the translation on the level of words?

Translate the text into Ukrainian:

Дата добавления: 2015-07-10