Глава двенадцатая

После поражения ЧСК и разгона Свинбюро, бывший кабан Борька и черный

кот Хасан не стали восстанавливать власть животновода Мишки. Было объявлено,

что Чрезвычайный Свинком действовал с согласия кабана Мишки, и что теория

"свинства с человеческим лицом", которую отстаивал Мишка, придумана только

ради восстановления тирании "кабанов четвероногих". Чтобы другие крупные

кабаны и их Живсоветы не скандалили, всю Ферму разделили между

кабанами-животноводами на 15 кусков - считая те три куска, которые уже давно

объявили себя частью Человечества.

Животновод Борька подтвердил и велел записать на внешней стене гумна

право всех зверей хрюкать, гоготать, шипеть, а также произносить все прочие

звуки. Партия "кабаны четвероногие" подверглась временному запрету. Поросята

из партии "кабаны прямоходящие" даже выдвинули гуманитарное требование

вообще запретить всем животным ходить на четвереньках.

Одержав победу, животновод Борька почил на лаврах. Он отдыхал на

завалинке перед усадьбой, пил виски и кормил с рук старенького, но

прожорливого ворона Моисея. Ворон Моисей по-прежнему любил рассказывать

животным сказки о Леденцовых Горах, в которые попадают все звери после

смерти. Моисей считался верным сторонником кабана Борьки, но когда Борька

засыпал, ворон улетал покормиться и к другим кабанам (особенно его привечал

начальник большого гумна хряк Лужок), а потом летел в гости к бесхвостому

псу Решке.

Управлять фермой животновод Борька поручил своему новому советнику -

гусаку Гургулису. Гусак Гургулис познакомил Борьку с целой стаей молодых и

очень умных гусей. Самыми умными был два друга-гусака - жирный кругленький

гусь Гай-Гар и рыжий гусь Га-Гайс. Жирный гусь Гай-Гар объяснил Борьке, что

вековая мечта зверей - то есть поголовная гуманизация - осуществляется

просто. Для этого нужно только убедить всех свиней встать на задние ножки, а

за ними и остальные животные сделают то же самое. Чтобы свиньи не

упрямились, нужно дать свиньям право свободного кормления - то есть право

съедать все, что им попадется на глаза и понравится.

А чтобы другие животные не возмущались, им тоже нужно дать права, такие

же, как на соседних фермах: каждому псу - право на собственную конуру, цепь

и большую железную миску, каждому гусю - право гоготать везде и сколько

угодно, каждой лошади - право на собственное седло, каждой овце - право на

свои ножницы для стрижки овец и т.д. Каждому животному будет выдано

свидетельство о том, что у него есть это право.

Рыжий гусь Га-Гайс предложил, чтобы такими свидетельствами стали

кленовые листики с написанными на них какими-нибудь хорошими словами. Кроме

того, эти кленовые листики можно будет временно использовать вместо одежды.

Как известно, двуногие тоже не сразу стали носить джинсы и фраки - начинали

они с фиговых листиков. У рыжего Га-Гайса сразу появилось много поклонниц -

кур, уток, пожилых гусынь и овечек. Даже неистовая гусыня Калерия признала

мудрость рыжего Га-Гайса. Она помягчела к кабанам прямоходящим и обвиняла в

свинстве тех гусей, которые сомневались во врожденном благородстве и

человечности Га-Гайса.

Бывшие свиньи высоко оценили право свободного кормления и пользовались

им охотно. Кабан Шварценморд, в обязанности которого еще со времен кабана

Брешки входила чистка мазутной трубы, взял себе право свободного кормления

на трубу. Бывший кабан Лужок выпросил у свиновода Борьки право свободного

кормления на большом гумне, а цепной пес Борьки волкодав Коржик - на

приусадебном дворе. И волкодав Коржик, и бывший кабан Лужок развели в своих

владениях ручных крыс. Ручные крысы вообще вошли в моду среди кабанов и

псов.

Всем остальным животным рыжий Га-Гайс выдал кленовые листики, на

которых было написано: "Четыре - хорошо, а две - лучше. Животновод Борька".

Листики очень понравилась овцам: они старались с ними не расставаться и

часто всем стадом блеяли написанные на них слова.

Черный кот Хасан и бесхвостый пес Решка получили право на свободное

кормление в повышенном - за заслуги - размере, но все равно остались

недовольными. Кот Хасан провел в Главном Животном Совете постановление о

том, что на кленовых листиках должны быть написаны какие-нибудь другие

слова, например: "Четыре ноги - две", а главное, что руководить раздачей

листиков должны не самозванцы Га-Гайс и Гай-Гар, а Главный Живсовет во главе

с Хасаном. Пес Решка поддержал Хасана, а гусак Гургулис обвинил сначала

Хасана и Решку, а потом и весь Главный Живсовет в откровенном свинстве.

Животновод Борька поначалу не обращал никакого внимания на перебранку

гусей с котом Хасаном и мирно пил свой виски. Потом, раздраженный постоянным

шумом, он прогнал гуся Гай-Гара и назначил на его место кабана Шварценморда,

с которым кот Хасан обещал жить в мире. Но кот Хасан не сдержал обещания и

по-прежнему шумел каждый день, настраивая Живсовет против Борьки. В конце

концов, это так надоело животноводу Борьке, что он велел псам разогнать

Главный Животный Совет, а заодно и остальные Живсоветы. В процессе разгона

псы покусали несколько сот овец - приверженцев кота Хасана или просто

любопытных, а заодно также пару особо надоедливых гусей - верных сторонников

свиновода Борьки (будто бы по ошибке).

Кота Хасана и бесхвостого пса Решку, которые подняли страшный шум,

животновод Борька объявил свиньями и закоренелыми врагами человечности.

Только пьяное добродушие Борьки спасло черного Хасана и бесхвостого Решку от

самого худшего. Но некоторое время их в назидание все-таки подержали в

холодном подвале.

Чтобы навести страх на недовольных, начальник большого гумна бывший

кабан Лужок велел псам выгнать из гумна и его окрестностей всех черных

котов. Псы по обыкновению перестарались: перекусали и разогнали не только

черных котов, но заодно также черных уток, петухов и грачей. Но зато порядок

и тишина были восстановлены. Животные с удивлением обратили внимание на то,

что в разгоне Живсоветов и наведении порядка на большом гумне вместе с псами

и гусаками участвовали какие-то крупные крысы, каких раньше никто нигде не

видывал. Кабан Лужок и волкодав Коржик разъясняли для любопытных, что это

крысы-мутанты, освоившие прямохождение и вставшие на путь очеловечивания.

Петух Шах написал для животновода Борьки новые законы. По законам

петуха Шаха бывший кабан Борька объявлялся просвещенным скотоводом, а

Животные Советы были отменены. Кабаны четвероногие слегка похрюкали по этому

поводу в своих свинарниках, но волкодав Коржик на них разок гавкнул и они

смолкли. Вместо Живсоветов были созданы Шиповники. Единственной обязанностью

избранных в Шиповники животных было развивать прямохождение, а единственным

правом - право шипеть.

К удивлению и сожалению петуха Шаха и гуся Гургулиса, настоящих гусей и

кабанов прямоходящих в Главный Шиповник Фермы было избрано очень мало. К

тому же гуси сразу же поделились на "гусей-оптимистов" (их возглавили гуси

Гай-Гар и Га-Гайс) и "гусей-пессимистов" (избравших своим вождем особо

ворчливого гуся Григория). Гуси-оптимисты громко гоготали, что "скотовод

Борька всегда прав", а гуси-пессимисты шипели, что "скотовод Борька - пьяная

свинья".

Но больше всех мест в Главном Шиповнике получила партия

"гуси-гуманисты". На самом деле это были какие-то странные мелкие свиньи и

отчасти даже псы, которые любили ходить на голове и выдавали себя почему-то

за гусей. Вождем этой фракции было двуногое существо по кличке Жмурик. Во

времена кабана Брешки он, как говорят, ходил на четвереньках и прикидывался

поросенком, при кабане Мишке выглядел совершенно как утка и примазывался к

гусям. Теперь же он возглавил худопородных поросят и собачек и говорил, что

самый скорый путь в человечество - это избрать его скотоводом и авторитетным

гуманизатором. На вопрос о том, кто же он сам и откуда взялся, гусь-гуманист

Жмурик отвечал, что он прямой потомок старого друга Наполеона адвоката

Вимпера от его брака с овцой местной породы.

Кроме сторонников гуся-гуманиста Жмурика животные понавыбирали в

Шиповник большое количество неуклюжих свиней из восстановленной партии

"кабанов четвероногих". Самым главным в партии "кабанов четвероногих" стал

бородавчатый кабан Зюка.

Большинство кабанов четвероногих совсем не умели ходить на задних

ножках и, нарушая все приличия, даже с трибуны шипели, стоя на четвереньках.

Кленовые листики они осудили с самого начала и не носили их, утверждая, что

"звери должны блюсти свою наготу". Кабаны четвероногие добыли где-то полный

первоначальный текст Семи Заповедей и носились с ними как с писаной торбой.

Некоторые из кабанов четвероногих, правда, говорили, что одна или две

заповеди все-таки устарели и их следует отменить. "Например, можно отменить

заповедь "Зверь да не пьет", - говорили они и призывно заглядывали в глаза

просвещенного скотовода Борьки.

Гуси-гуманисты и кабаны четвероногие часто шипели друг на друга, но

завидев гуся Гай-Гара или гуся Га-Гайса, объединялись и начинали хрюкать на

них, а то и гавкать.

В Шиповник было избрано также два десятка кабанов двуногих, дюжина

овец, пяток мелких псов-реставраторов, несколько кур и уток, пара кошек и с

десяток двуногих крыс. Интересно, что крысы не стали создавать собственную

фракцию, а распределились между ранее созданными. Во фракции

гусей-гуманистов крысы гоготали и ходили на голове, во фракции кабанов

четвероногих резво бегали на четырех лапах, а в компании гусей-оптимистов

чинно вышагивали на хвосте и говорили умные слова про успехи очеловечивания.

Кроме того, в Шиповник попало изрядное количество толстых породистых

свиней, составивших фракцию кабанов-прагматиков. Дома они предпочитали

ходить на четырех ногах, но в Шиповнике и других общественных местах -

передвигались на двух. Они говорили, что в целом поддерживают программу

очеловечивания животновода Борьки, но с гусями-оптимистами не смешивались.

Признанным вождем кабанов-прагматиков стал смотритель трубы кабан

Шварценморд, хотя некоторые из них выказывали также особую любовь и уважение

к бывшему кабану Лужку. И Шварценморд, и Лужок по возрасту и застарелым

привычкам были мало способны к прямохождению и открыто заявляли, что главное

- это огороды возделывать по-человечески, а прямохождение - дело пустое.

"Может статься, что и само Человечество, посмотрев на успехи нашей фермы,

захочет встать на четвереньки", - говорили они.

Кабаны-прагматики были большими сторонниками бывшего кабана Борьки и

теории просвещенного скотоводства. Тем, кто с этой теорией не соглашался,

они тыкали ножкой в заросшего грязью и бородавками четвероного кабана Зюку и

спрашивали: "Вы себе такого хотите Наполеона?"

Зюка любил говорить, что когда он станет вождем фермы, при нем все

будет, как при Наполеоне, за одним исключением: гуси и утки тоже будут

ходить на четвереньках.

...Тем временем положение на ферме становилось все хуже и хуже.

Свиньи росли и плодились с невероятной скоростью, и им уже не хватало

старых свинарников, поделенных между их родителями гусем Га-Гайсом.

Плодовитость овец, наоборот, упала. К тому же стригли они сами себя плохо.

Стая одичавших черных котов объявила о самостоятельном и ускоренном

переходе в Человечество самой высокой горы мусора на окраине фермы, где они

обитали. Псы этого стерпеть никак не могли и уговорили кабана Борьку послать

их на мусорную кучу в карательную экспедицию. Против всех ожиданий, хотя псы

и загрызли некоторое количество котят и кошек, с самими котами им справиться

никак не удавалось. Жестокие бои псов с черными котами стали такой же частью

обыденной жизни, как и ежедневные нападения диких крыс. Наглые коты иногда

даже делали набеги на одинокие курятники довольно далеко от своей мусорной

кучи.

Сторожевой пес просвещенного скотовода Борьки волкодав Коржик не очень

любил драться с котами на мусорной куче. От скуки он то лаял на кабана

Шварценморда, то гонял по гумну бывшего кабана Лужка, то шутил со своими

легавыми псами и ручными крысами, что неплохо бы как-нибудь устроить охоту

на гусей.

Гуси волновались, писали скотоводу Борьке доносы на волкодава Коржика,

обвиняя его в тайном свинстве. Они шелестели и потрясали законами, которые

написал когда-то петух Шах, но в законах петуха Шаха ничего не говорилось о

том, что волкодав Коржик не может, если захочет, поохотиться на гусей.

Не умея справиться с волкодавом Коржиком, гуси срывали злобу на

бульдоге-младореставраторе Димсоне - ненавистнике овец каракулевой породы.

Время от времени гуси вместе с овцами окружали бульдога, шипели на него и

забрасывали овечьим пометом. Бедный Димсон решался выползать из конуры

только по ночам.

Наконец, невесть откуда взявшийся на ферме лысый гусак Абрау-Дерсо

нашипел что-то пьяному Борьке про Коржика, после чего Борька прогнал Коржика

со двора барской усадьбы вместе со всей его сворой борзых, легавых и

волкодавов.

Отставной волкодав Коржик и бывший кабан Лужок обвиняли Абрау-Дерсо в

дружбе с дикими крысами и спонсировании овечьим молоком одичавших котов с

мусорной кучи. На это лысый Абрау-Дерсо отвечал, что он - как и сами Лужок с

Коржиком - поддерживает деловые отношения с выпестованными им ручными

двуногими крысами, а с дикими никаких дел не имеет. Что касается одичавших

котов, то о них он многозначительно помалкивал, подтверждая тем самым худшие

подозрения на свой счет.

По совету Абрау-Дерсо, животновод Борька тоже набрал в свою новую свиту

ручных крыс. Они охраняли Борьку не хуже своры волкодава Коржика, только все

время кусали друг друга, а иногда набрасывались всей стаей на какую-нибудь

одну и загрызали ее насмерть.

Советнику бывшего кабана Борьки рыжему Га-Гайсу все это не очень

нравилось, и он все время то ссорился, то мирился с гусаком Абрау-Дерсо.

Ручных крыс он побаивался и в споры с ними старался не вступать. Его

политика заключалась в том, чтобы продвигать своих учеников в помощники к

Борьке. Один такой помощник, утенок Кирюшка, сумел ненадолго стать

любимчиком Борьки и даже чуть было не отнял мазутную трубу у Шварценморда.

Скотовод Борька перестал передвигаться на задних ножках, да,

собственно, вообще перестал передвигаться. Чаще всего он полеживал в доме и

лакал свой виски, не обращая никакого внимания на раздраженное шипение гусей

в Шиповнике, хмурый вид Га-Гайса, вопли гуманиста Жмурика и голодное блеянье

овец на вытоптанных пастбищах.

Мазутная труба засорилась и некому было ее прочистить. Отстояв трубу от

утенка Кирюшки, Шварценморд теперь только делал вид, что заботится о ней, а

больше тренировался в прямохождении и употреблении виски. Из-за этого

соседние двуногие фермеры стали считать его самым мудрым советником и

законным наследником бывшего кабана Борьки.

Лошади все как одна стремились быть избранными на обильные корма в

Шиповник и не работали. Волкодавы и легавые совершенно перестали гонять

диких крыс, уклонялись от войны с черными котами и тоже наперебой

баллотировались в Шиповник, где шипели друг на друга и даже на скотовода

Борьку. На этом поприще особенно прославился и снискал одобрение овец

отставной волкодав Птичка. Его образные высказывания ("ходить, как козел за

морковкой...", "сделать коту козью морду", "для легавых повторяю...",

"законное место крысы - капкан") стали пословицами и поговорками. А опальный

волкодав Коржик написал с помощью одной гусыни мемуары о своей службе

бывшему кабану Борьке и на волне литературной славы тоже избрался в

Шиповник.

Другим популярным деятелем стал старый мудрый кабан-прагматик Примус.

Он был очень похож на покойного кабана Брешку, при котором всем животным

были повышены кормовые пайки. В отличие от пса Птички, Примус не говорил

образных слов, а все больше помалкивал. Когда же что-нибудь хрюкал - то

делал это очень рассудительно.

Тем временем дикие крысы грызли все подряд - зерно, корнеплоды,

засоренную трубу, солому и друг друга. Они объединялись в большие стаи и

этими стаями нападали на других животных. В некоторых крысиных стаях стали

встречаться какие-то очень крупные особи - то ли убежавшие из питомников

Лужка и Абрау-Дерсо гигантские крысы-мутанты, то ли одичавшие легавые псы.

Пока крысы грызли главным образом овец и кур, это никого особенно не

трогало. Но однажды они в течение недели насмерть загрызли и объели

несколько свиней - и ладно бы из захудалых, но нет - породистых крупных

кабанов, и даже одного, только что избранного в Шиповник. Гусь-гуманист

Жмурик, правда, авторитетно утверждал, что тот кабан из Шиповника был вовсе

не кабан, а такая же крыса-мутант, отбившаяся от своих сородичей...

Прошло еще несколько лет. Животновод Борька совсем спился и помер,

встав перед смертью на четвереньки. Накануне он написал завещание, где было

названо имя нового просвещенного скотовода, который должен стать его

преемником. Завещание это, как утверждали ручные крысы и псы-волкодавы,

Борька написал такой куриной лапой, что имя никак было невозможно прочесть.

Гуманист Жмурик (как раз только что объявивший, что он никогда не был

ни гусем, ни уткой, а всегда был фермером - потомком просвещенного

животновода Джонса) утверждал, что в завещании написано его имя, и требовал

графологической экспертизы. Кабаны-прагматики поделились на три группировки:

одна настаивала на том, что в завещании назван бывший хряк Лужок, другая -

что бывший кабан Примус, третья - что все-таки кабан Шварценморд.

Псы-реставраторы лаяли на всю ферму, что просвещенным скотоводом может

быть только волкодав, и грозились перекусать всех несогласных. Овцы, куры и

гуси опасались, что их-то как раз и перекусают в первую очередь, и поэтому

были теперь согласны на все.

А тут еще как-то вдруг сгорело сразу три курятника вместе с курами.

Двуногие крысы из свиты покойного Борьки заявили, что в пожарах виновны

черные коты с отделившейся мусорной кучи. Кучу в отместку подожгли, и она

стала чадить на всю ферму. Зато у псов появилось постоянное занятие - ловить

взбесившихся от дыма черных котов, за что псам выдавалась повышенная пайка.

В конце концов, кабаны договорились о чем-то с псами, и совместными

усилиями завещание было, наконец, расшифровано.

Завещание бывшего кабана Борьки, как оказалось, фактически было

развернутой программой дальнейшей гуманизации фермы. Всем бывшим кабанам

покойный Борька предписывал выдать субсидии на ремонт свинарников и

решительную борьбу с дикими крысами, овцам - провести рекультивацию пастбищ,

псам - дать право кусать котов, котят и кошек (в особенности - черных),

гусям - обещать повышенное прямохождение, ворону Моисею - поставить большой

позолоченный шест в центре фермы и ежедневное корыто с помоями и вымоченными

в пиве хлебными корками. Фермера-гуманиста Жмурика покойный Борька завещал

назначить торговым представителем на ферме Пилькингтона, а отставного

волкодава Птичку - посадить на цепь у задних ворот.

"Успешно провести все эти реформы в жизнь, - говорилось в завещании

Борьки, - способен не просто авторитетный гуманизатор, а только истинный

просвещенный скотовод, или, говоря иными словами, пахан. Всем необходимым

требованиям, которые предъявляются к просвещенному пахану, в полной мере

соответствует офицер моей новой охраны Хорек. Хорек, кстати, внес видный

вклад в разработку теории просвещенного паханизма, поджог мусорной кучи и

борьбу с дикими черными котами".

Инаугурацию Хорька предписывалось провести немедленно после расшифровки

завещания.

"Откуда он взялся, этот просвещенный Хорек?" - недоумевали животные.

Некоторые говорили, что Хорек - это дальний родственник кабана Шварценморда,

другие, что он - ручная крыса из питомника Абрау-Дерсо, а третьи шептали,

что он прямой потомок грозного хряка Наполеона.

А помирившиеся гусаки Га-Гайс и Абрау-Дерсо всех удивили совместным

заявлением, о том, что Хорек - это белый и пушистый гусь. Но при этом, по их

словам, Хорек - мудр как кабан, зубаст как волкодав, и непобедим как стая

крыс.

- Какое свинство! - всплеснула крыльями гусыня Калерия, охрипшая за

последние дни от шипения в поддержку преимущественного права Га-Гайса на

наследие Борьки.

Ведомые любопытством, все животные собрались на гумне, где им должны

были показать белого пушистого Хорька и его инаугурацию.

На помост взобрался, балансируя на задних ножках, худосочный зверек,

похожий сразу и на мелкую борзую, и на ручную крысу, и на не успевшего еще

разжиреть кабанчика, но с утячьим носом. Это и был будущий просвещенный

пахан Хорек.

Некоторые гуси в задних рядах, подстрекаемые охрипшей гусыней Калерией,

недовольно зашипели: "Это же борькина крыса! И даже не очень ручная, мы ее

раньше видели!".

Другие животные и моргнуть глазом не успели, как одного гуся-смутьяна

нечаянно боднул рогом пьяный козел, другого насмерть задавило упавшим на

него невесть откуда взявшимся колесом от телеги. А гусыню Калерию закапали

жидким пометом белые голуби.

- Я боюсь, что это все неспроста... - задумчиво прохрипел своим

гусям-пессимистам гусак Григорий.

Гуси-пессимисты взмахнули крыльями и разлетелись - кто поближе к

воротам гумна, а кто к помосту - поближе к бывшим кабанам. Кабан Примус,

хотевший хрюкнуть то же самое, передумал и притворился старым, хромым и

глухим.

Два пса торжественно внесли и бросили Хорьку под ноги черного

кота-поджигателя, специально для инаугурации отловленного на мусорной куче.

Кот был одноглазый, весь покусанный и без хвоста.

- Мочить котов! - рявкнули псы.

Хорек поднял над съежившимся котом заднюю ножку и пустил на него

обильную мутную струю. Струя срикошетила и забрызгала сгрудившихся на

помосте псов, кабанов, Абрау-Дерсо и Га-Гайса. Рыжий Га-Гайс сделал вид, что

не заметил этого, а Абрау-Дерсо стал громким шепотом убеждать всех, что он

стоит к Хорьку очень близко и именно поэтому замочился больше других.

- Смерть котам! - прохрюкал протолкавшийся в первые ряды бородавчатый

кабан Зюка.

- Мочить котов, кошек, котят и гусей тоже! - загоготал бывший

гусь-гуманист фермер Жмурик.

- Слава... это... пагану... пахану... Хорьку слава! - прохрипел бывший

кабан Шварценморд.

- Благословение Леденцовых Гор нашему Хорьку! Анафема черным котам! -

едва слышно закаркал старенький ворон Моисей.

- Слава Хорьку! - пролаяли Решка и Коржик.

- Слава Хорьку! - проскулил из толпы бульдог-младореставратор Димсон,

уже полузатоптанный в толпе овцами ненавистной ему каракулевой породы.

- Слава Хорьку! - донеслось со стороны задних ворот - это гавкнул

посаженный на цепь волкодав Птичка.

- Слава Хорьку! Четыре - хорошо, а две - лучше! - сказал Га-Гайс.

- Слава, слава, слава Хорьку! - заблеяли овцы.

- Слава Хорьку! - солидно подтвердил Лужок.

- Слава Хорьку! Мочить-мочить-мочить котов! - хором завыли псы.

- Слава Хорьку! Мочить котов! - закудахтали куры.

Хорек все стоял, подняв лапку, и лил, лил, лил свою струю. И откуда

столько жидкости нашлось в таком мелком звере!

Какой он породы - то ли молодой борзый кобель, то ли утка из свиты

рыжего Га-Гайса, то ли хряк-недоросток из партии кабанов-прагматиков, то ли

двуногая крыса из питомника лысого гусака Абрау-Дерсо - звери не поняли. Но

глаза у него были рыбьи.

ноябрь 1996 - март 2000

Дата добавления: 2015-07-10