История работы с недержанием кала у ребенка.

У меня был клиент — двенадцатилетний мальчик, страдавший недержанием кала. В его семье были ужаснейшие отношения. И отчим сказал, что заплатит не больше, чем за пять визитов к терапевту. Поэтому мне приходилось очень тщательно отбирать приоритеты. Я не могла заниматься его семьей и тем, что там происходило. Задача состояла в том, чтобы мальчик мог ходить в школу и оставаться чистым. Кроме того, в скором времени он должен был перейти в другую школу и очень не хотел, чтобы там узнали о его проблеме.

Эта проблема достаточно тяжелая, и трудно надеяться на ее скорое решение. Если снять все верхние слои, то останется проблема самоконтроля. Ребенок не верил, что он может себя контролировать. Никаких физиологических причин в недержании не было. Таким образом, фокус моей работы состоял в том, что мальчик не верит, что он может контролировать свою мускулатуру. Если я скажу ему, что он может себя контролировать, то у него достаточно причин мне не поверить. Он 12 лет пачкает штанишки и перепробовал множество способов для того, чтобы от этого избавиться. Его и наказывали, и лечили, и уговаривали в течение 12 лет — ничего не помогло. Поэтому я не буду повторять такой путь.

Что же было у него в позитиве? Он очень любил своего младшего братишку, замечательного годовалого карапуза. Скорее всего, после некоторого раздумья вы тоже придете к тому же выводу, к которому пришла я. Он не умеет контролировать свою мускулатуру, просит, чтобы его научили этому при помощи гипноза? Хорошо. Мы учимся левитации руки, учимся подмигивать разными глазами, не двигая бровями, учимся шевелить ушами. «Ты знаешь, у некоторых людей это даже получается с первого раза, а у других — не получается, им приходится упражняться. А знаешь, раньше поднимать уши было необходимо. Так люди прислушивались к опасности. Как‑то раз я рассказала об этом своей дочке, и она твердо решила научиться. У нее стало получаться даже двигать всем скальпом. У нее были черные волосы, и ты можешь представить, какое это ужасное зрелище, когда она сидит передо мной и волосы так и двигаются вверх‑вниз. А когда я была учительницей в школе, у меня в классе был маленький мальчик по имени Джо, которого я очень любила. Только он был очень непослушный». Мой пациент невероятно удивлен: учительница обожала непослушного мальчика? «Я его очень любила. Но ты знаешь, он был творчески непослушный. Он мог рыгать по заказу. Сидит в классе на уроке и вдруг как рыгнет! И потом просит извинения, а весь класс смеется. А еще он начинал жевать огромные куски жевательной резинки. Я просила его выплюнуть, и он тут же ее глотал. Потом открывал рот, высовывал язык: „Пусто, ничего нет!“ А потом икал, резинка опять появлялась во рту, а он расплывался в улыбке. Я обожала Джо. Да! А ты знаешь, многим людям по медицинским показаниям удаляют связки. И им приходиться учиться говорить при помощи отрыжки. И Джо тоже умел это делать». Своему пациенту я дала задание изучить, как работает пищеварительный тракт, чтобы научиться рыгать. Если он добьется успеха, получит от меня приз. Потом мы с ним глотали маленькие кусочки льда. Мы чувствовали, как они идут по пищеводу в желудок, а это невероятно интересно и смешно. «Однажды мы с другом ехали в машине, стоя в кузове и держась за кабину. Мы разговаривали и смеялись, и вдруг ему в рот влетела муха. Она двигалась по пищеводу, а он ее чувствовал. Это было смешно и удивительно».

Потом мы пили молоко. Мы пытались выяснить, как много он может выпить. Три, пять глотков — всякий может. Восемь — уже сложнее. Он доходил до семнадцати.

Теперь, наверное, уже ясно, чему я его учила. Он научился сердить родителей, двигая всем скальпом или рыгая, когда ему хочется, глотая что‑нибудь и отрыгивая обратно, что отвратительно выглядит. При этом он учился контролировать свою мускулатуру, открывать и закрывать сфинктер — как раз тому, что ему было нужно. И мы договорились, что он научит братишку подмигивать. Маленького этому научить очень сложно. Из‑за этого мой пациент великолепно овладел подмигиванием. Но все это были косвенные аспекты.

Представьте себе картину: взрослеющий мальчик, не умеющий контролировать свою мускулатуру, от которого всегда плохо пахнет. Дальше все выстраивается само собой. «Конечно, ты можешь контролировать свою мускулатуру. Давай превратим это в игру». После этого мне оставалось только убедиться, что мы добились нужного эффекта. За то, что он научился рыгать, я дала ему очень своеобразный приз. Вы знаете, как выглядит одноцентовая медная монета? Она рыже‑коричневого цвета. Вы можете получить в банке много таких монет, и вам их выдадут аккуратно упакованными в полиэтиленовый мешочек, так, что получаются коричневые колбаски. Я подарила ему двадцать таких упаковок. После этого мы взяли специальный альбом для нумизматов с отделениями для каждой монетки. Он получил задание разместить монетки в этом альбоме. Трудность была в том, что если нажать посильнее, монетка прорвет бумагу, если нажать слабо, то она не займет свое место.

В результате после выполнения задания он научился владеть своей мускулатурой, открывать и закрывать сфинктер, научился собирать монетки и даже решил собрать коллекцию и подарить братишке, когда тот вырастет. Теперь у него уже не было выхода. Все кусочки мозаики были разложены по местам. Ему приходилось контролировать себя и оставаться чистым. Он мог пойти в новую школу. Мы провели пять сеансов, но воды с ним за это время я выпила огромное количество. Иногда я посылала ему свертки с монетами за разные годы, он звонил мне по телефону и сообщал, что в школе дела идут хорошо. При этом мы с ним никогда не говорили о том, что ему необходимо оставаться чистым. А его мама сказала, что примерно на третьей неделе нашего знакомства у него все прекратилось.

Ключ этой терапии был в том, чтобы понять его сообщение: «Я не думаю, что могу контролировать свою мускулатуру». Ответом было: «Ты можешь этому научиться, и даже процесс обучения будет сплошным удовольствием. Кроме того, я не собираюсь отбирать у тебя способа злить твоих родителей. Просто ты будешь делать это по‑другому». Уж поверьте мне, они того заслужили. Я ничего не отбирала у него, я давала ему новые умения. Я дала ему возможность достичь своих целей наилучшим из возможных для него способов.

Ответы на вопросы.

Вопрос: Моя пациентка 28 лет практически не может ездить в метро и испытывает страх перед выходом на улицу. До этого ее содержал муж, она вела жизнь очень богатой женщины, ездила только на машине, а в какой‑то момент всего лишилась. Сейчас она вынуждена ездить на работу, но метро для нее недоступно. Кроме того, она все время боится, что у нее украдут единственную роскошную вещь, которая осталась, — шубу. Она боится скопления людей, но только в метро, в ресторане такого страха она не испытывает.

Ее основная роль: я бедная, больная, меня нужно жалеть. Многие ее друзья так и делают, но их становится все меньше и меньше. Может быть, именно поэтому она и пришла к психотерапевту.

Бетти: Помните, я говорила, что люди меняются по двум причинам: если им до такой степени больно, что они готовы на все, чтобы это прошло, или если им предлагают какой‑то новый, лучший путь, Психотерапевт не может вернуть этой женщине прежний уровень жизни, и непонятно, может ли он дать ей что‑нибудь большее, чем кратковременная жалость и помощь.

Если бы она была моей пациенткой, то я все сфокусировала бы на ней самой: «Чего ты хочешь от меня и почему ты этого хочешь? Чем ты готова пожертвовать ради этих изменений?» Я совсем не уверена, что она хочет что‑то менять, судя по вашему рассказу, потому что все, что она делает, частично срабатывает. Она ходит в казино и рестораны, жалуется всем, что не может ездить в метро, и какую‑то часть времени люди все‑таки о ней заботятся. Конечно, она не вернет свою прежнюю жизнь обратно, но ее кусочки вполне может. При этом она не берет никакой ответственности на себя.

Так что, повторю еще раз, всю ответственность я возложила бы на нее, спросила бы, чего она хочет, чем она готова ради этого пожертвовать. Женщины преодолевают горные перевалы с детьми в рюкзаке за спиной, если у них ясная цель.

Я думаю, что, может быть, она хочет, чтобы психотерапевт произвел за нее все изменения в ней самой.

Вопрос: Не думаете ли Вы, что это может быть клаустрофобия? Моя пациентка ходит на работу пешком много километров, потому что не может сесть в автобус.

Бетти: Клаустрофобия обычно является частью целого «куста» симптомов. Может показаться, что пациент ходит с чугунной или металлической «чушкой» в руках — такой гладкой, что трудно ухватиться. Клаустрофобия — только маленький кусочек «чушки» проблем, которую он таскает. Мне кажется, что проще работать с этими проблемами, отделив их друг от друга. Выбрать один симптом, в работе с которым пациент может преуспеть, а потом, опираясь на успешные результаты, работать с другим симптомом.

Мой отец однажды работал с человеком, который не мог ездить в машине. Мужчина мог проехать примерно пять кварталов на машине, после чего падал в обморок. Отец написал для него документ, который пациент должен был предъявлять полиции при необходимости. В нем было сказано: если этот человек будет вести себя необычно, полиция не должна его трогать, потому что он выполняет инструкции врача.

Инструкции отца были следующими. Мужчина должен был проезжать 50 футов, выходить из машины, ложиться прямо на асфальт, лежать примерно минут пять, чтобы прошло чувство слабости, потом должен был встать, сесть в машину, проехать еще 50 футов. Пациент стал выполнять инструкцию, выйдя от отца, занимался этим всю ночь, а к утру наотрез отказался выполнять предписание.

То же самое можно предложить вашим дамам. Они могут выбрать самые короткие перегоны метро, ездить взад‑вперед и практиковаться. Проехать, выйти и отдохнуть, еще раз проехать, выйти и отдохнуть. И на это может уйти целый день.

Вопрос: Две мои пациентки пытались так сделать, но, проехав одну остановку, в ужасе выскакивали из автобуса и говорили, что это слишком ужасно, чтобы повторять.

(Бетти повторяет за психотерапевтом слова «ужасно», «слишком ужасно»).

Бетти: Ты знаешь, почему я повторяю эти слова? Потому что выздороветь — это очень тяжелый труд. Я всегда говорю пациентам, что сердце мое болит за них, потому что выздороветь — это очень и очень тяжелый труд. И выбор за вами: вы либо выздоравливаете, либо не выздоравливаете. Я никогда не работаю тяжелее, чем мои пациенты. Я сделаю для вас все, что могу, все, что будет нужно для того, чтобы помочь вам, если вы будете стараться больше, чем я. Вы можете звонить мне в два часа ночи, если надо. Я знаю, что сделаю все, что необходимо моему пациенту, но работать больше, чем он, я не буду. Мы будем делать это вместе, но вам придется работать больше, чем мне.

По‑моему, это очень важная часть психотерапии и, конечно, эриксоновской терапии. Я училась этому у отца. Он делал для пациентов все, но никогда не работал больше, чем они.

Дата добавления: 2015-07-10