Из Москвы в Крым и обратно – Зима в Царском Селе – Иоанн Кронштадтский – Объезжаю именья – Отъезд за границу

Осенью великая княгиня поехала с нами в Крым. Ее присутствие, вдобавок путевые впечатления, красота природы и ясные дни оживили матушку. Правда, не успели мы приехать, как пошел гость с соболезнованиями, и матушка, как всегда, безотказно принимала всех. Депрессия у нее обострилась, и она опять слегла.

Приехал к нам в Крым великий князь Дмитрий. Не было дня, чтоб он не повидал меня. Часами мы говорили. Дружба его меня глубоко трогала. Он сказал, что будет мне братом и сделает все, чтобы заменить Николая. Долгие годы он держал слово.

Вскоре, однако же, крымское безделье и скука стали меня тяготить. Я подумал было вернуться в Москву, к работе. Великая княгиня была против, советуя не уезжать, пока матушка не поправится. Увы, поправки доктора не обещали. Они говорили, что возможно лишь временное улучшение, но полного выздоровленья не будет.

Я колебался. Сыновний долг велел остаться, разум внушал, что такая жизнь не по мне. Пока я раздумывал, выяснилось, что матушка с великой княгиней затеяли меня женить. Даже и невесту высмотрели. Решили за меня, не посчитались с моим вольнолюбием. Думали, волк стал послушной овечкой, а ведь я во многом остался прежний. Уж жену‑то, если женюсь, выберу сам. Против их опеки я тотчас взбунтовался. И, казалось обретенного, мира в душе вмиг не стало. Мученья и сомненья словно не покидали меня. И я уехал в Москву – продолжать благотворительную работу.

Раскаиваться мне не пришлось. Помогая обездоленным, я обрел равновесие и успокоился.

Месяцем позже родители, великая княгиня и Дмитрий вернулись из Крыма. Я проводил их в Петербург и провел с ними зиму в Царском Селе.

В тот год двор был в трауре по случаю кончины великого князя Алексея Александровича, дяди царя. Великий князь Владимир тотчас попросил государя дозволить вернуться, якобы на похороны, сыну своему Кириллу, сосланному после женитьбы. Женился он на двоюродной сестре своей, принцессе Виктории, бывшей первым браком замужем за герцогом Гессенским, братом царицы.

Герцога я прекрасно знал по Архангельскому. Он был хорош собой, весел и привлекателен. К тому ж эстет, ценил более всего красоту, притом имел свои причуды. Однажды решил, что белые голуби у него в имении не смотрятся со старыми стенами, и покрыл птичьи перышки небесно‑голубой краской. Брак с принцессой Викторией был несчастлив. Они развелись, и Виктория вышла за кузена своего, великого князя Кирилла. Вышел скандал. Двор не признал ни развода, ни брака. Императрица углядела во всем оскорбленье брату и оскорбилась сама. Она уговорила государя сослать Кирилла и лишить его титула с привилегиями. Позже были изгнанники прощены, но сами императрице не простили.

Вскоре после смерти великого князя Алексея скончался протоиерей Иоанн Кронштадтский. Вся Россия оплакивала его кончину. Уже при жизни почитали его как святого. Став в двадцать шесть лет священником в церкви Св. Андрея Кронштадтского, он с первых дней священства завоевал уважение и любовь паствы. Все почти время посвящал он неимущим и немощным. Он отдавал им все до последнего гроша. Порой приходил домой босиком, оставив обувь свою случайному нищему. Отовсюду приходили к нему. Являлись даже магометане и буддисты, прося исцелить своих больных. Иногда исцеленье, о котором молился он, считалось совершенным чудом.

Когда родился один из братьев моих, матушка тяжело заболела. Доктора развели руками. Она была уже при смерти, но позвали отца Иоанна. Едва он вошел в комнату, матушка открыла глаза и протянула к нему руки. Отец Иоанн опустился на колени у кровати ее и стал молиться. Наконец поднялся, благословил матушку и сказал: «Господь поможет ей. Она поправится». И матушка поправилась очень скоро.

Паства его росла, и о. Иоанн установил общую исповедь. Очевидцы говорили мне, что шум в церкви стоял ужасный: исповедуясь, каждый хотел перекричать другого. Женские голоса были слышнее. Женщины образовали секту. Эти так называемые «иоаннитки» о. Иоанну порядком досаждали. Уверившись, что он – новый Христос, зачастую кидались они в истерику, бросались на него и кусали до крови. Этим, как правило, в исповеди он отказывал.

К матушке о. Иоанн сохранил дружбу и часто ее навещал в детские годы мои. Не забуду его ясный проницательный взгляд и добрую улыбку. Последний раз я видел его в Крыму незадолго до его смерти. В тот день он сказал мне: «Веянье Господне душе все равно что воздух телу. Тело дышит воздухом земным, душа – горним». Я помню слова его.

О. Иоанну было семьдесят восемь лет, когда, вызвав якобы к умирающему, его заманили в ловушку и избили. И убили бы, не подоспей кучер, привезший его. Он вырвал старца из рук негодяев и отвез назад полуживого. От увечий о. Иоанн так и не оправился. Несколько лет спустя он умер, так и не открыв имена палачей. Смерть его была величайшим горем и для России, и для царя, потерявшего в нем советчика верного и мудрого.

В эту же зиму странное событие напомнило мне клятву, которую дали мы с братом во времена наших спиритических фокусов. Поклялись мы, что первый из нас, кто умрет, известит другого с того света. Был я несколько дней в Петербурге, в доме на Мойке. Однажды ночью я проснулся и, движимый необъяснимой силой, пошел к комнате брата, запертой со дня его смерти. Вдруг дверь открылась. На пороге стоял Николай. Лицо его сияло. Он тянул ко мне руки… Я бросился было навстречу, но дверь тихонько закрылась. Все исчезло.

Жизнь наша в Царском была однообразна. Не видел я почти никого, кроме Дмитрия. Несколько раз за всю зиму вызывала меня к себе в Александровский дворец императрица. Хотела она говорить о моем будущем и направлять меня. Но с сестрой ее беседовал я легко и прямо, а с ней самой был всегда скован. Словно тень Распутина стояла меж нами. «Всякий уважающий себя мужчина, – сказала она мне однажды, – должен быть военным или придворным».

Я отвечал, что военным быть не могу, потому что война мне отвратительна, а в придворные не гожусь, потому что люблю независимость и говорю то, что думаю. В общем, служба была не для меня. Я наследовал огромное состояние и ответственность, с ним связанную. На мне – земли, заводы, благосостояние крестьян. Правильное управление всем – тоже своего рода служба отечеству. А служу отечеству – служу и царю.

Императрица заметила, что отечество у меня выходило важней царя.

– А царь и есть отечество! – вскричала она.

В этот миг открылась дверь и вошел император.

– Феликс законченный революционер! – объявила ему императрица.

Государь с удивленьем глянул на меня своими добрыми глазами, но ничего не сказал.

Матушке стало немного лучше. Она потихоньку вернулась к делам своим и снова занялась благотворительностью. Отец редко бывал дома, проводя вечера в клубе. Тогда я сидел подле матери. Я читал ей вслух, она вязала. Но долго жить в заточенье, вполсилы я не мог. К весне решил я проехать по России осмотреть наши именья и промыслы. Решение это отец с матерью целиком одобрили. Отец отдал в мое распоряженье личный вагон, и я уехал, взяв с собой управляющего, отцовского секретаря и двух‑трех друзей.

Поездка длилась более двух месяцев. Проникнутый важностью дела, я чувствовал себя юным владыкой на осмотре владений. Восхищали меня красота и многообразье их, и всюду, всюду горячий прием, мне оказанный. Крестьяне в местных платьях встречали меня песнями и танцами. Многие бросались передо мной на колени. Вагон наш завалили цветы и дары: куры, гуси, утки, поросята. Было их столько, что пришлось прицепить второй вагон, чтобы увезти все. Прекрасные воспоминания оставила мне эта поездка. Окончил я ее в Крыму, куда родители уже прибыли на осень.

И снова тяготили меня тамошние скука и праздность. Был мне двадцать один год. Пришла охота к перемене мест. Подумывал я уехать за границу. Вспомнилось, что один приятель мой, Василий Солдатенков, бывший морской офицер, ныне парижанин, много раз советовал поступить в Оксфордский университет. Я решил ехать в Англию. Великая княгиня Елизавета Федоровна, услыхав от меня о том, стала поначалу отговаривать, но под конец вняла моим доводам и обещала сделать все, чтобы убедить и родителей. Дело оказалось трудным и долгим. Все же был я уверен в успехе и написал Солдатенкову, что вскоре приеду ненадолго в Париж.

Родители наконец отпустили меня, однако только на месяц. Я был рад и тому.

За несколько дней до моего отъезда императрица вызвала меня к себе в Ливадию. Когда вошел я к ней, она сидела на террасе за вышиваньем. Объявила, что удивлена, как могу я оставить больную матушку, пыталась отговорить меня ехать. Сказала, что многие молодые люди уезжали в Европу на время, а потом отвыкали от родины, не могли освоиться дома и покидали Россию уже насовсем. А я, по ее словам, права на то не имел. Я, мол, обязан был остаться в России и служить императору.

Я заверил ее, что бояться нечего, навек я не уеду, потому что Россию люблю больше всего на свете и в Оксфорде желаю учиться, чтобы потом принести пользу царю и отечеству.

Ответ мой императрице, по всему, не понравился. Она заговорила о другом, а на прощанье советовала повидаться в Лондоне с сестрой ее, принцессой Викторией Баттенбергской. Для нее дала она мне письмо. Наконец, пожелала счастливого пути и сказала, что надеется видеть меня зимой в Царском.

В день моего отъезда отслужили в домашней часовне молебен, дабы охранил меня Господь в путешествии. Все плакали, целовали и благословляли меня. Смех сквозь слезы. Точно еду не на прогулку в Англию, а в опасную экспедицию на Северный полюс или к вершине Гималай.

Наконец я уехал с верным своим Иваном и прибыл в Париж без приключений, если не считать потери паспорта на франко‑германской границе.

Вася Солдатенков встречал меня на вокзале. Примечательный был тип: умный, спортивный, обаятельный, необычайно волевой и подвижный. Свой гоночный автомобиль он назвал «Лина» в честь красавицы Лины Кавальери, которую ранее покорил. Женщины сходили по нему с ума. Им нравились его стать, широкие плечи, грубое лицо и его жизнь, как в автомобиле, на всех парах. Женился он на прелестной княгине Елене Горчаковой, но в браке счастлив не был.

Я провел несколько дней в Париже и в сопровождении Василия уехал в Англию.

Дата добавления: 2015-07-07