В тот день Наоми породила на свет здорового мальчика. Ты только родилась.
Когда твоя мать была беременна Даниэлем, я провела бесчисленное количество ночей, гадая, будет ли он больным, как и я. Но не прошло и часа от роду, как профессор провозгласил его здоровым и безопасным. Стоило мне тебя увидеть, я поняла, что тебе так не повезло.
Профессор рассказал мне об отпрыске Шоу и кем он станет, но не о последствиях — что ты тоже кем-то станешь.
Я узнала, что произошло на самом деле в ночь, когда, как мне казалось, я соблазнила профессора.
Он был в курсе, что это произойдет. Что родится твоя мама и ты позднее. Я считала себя его партнером, а оказалась инструментом.
Я накричала на него за то, что он позволил этому случиться. За то, что однажды произойдет с тобой. Он соврал, сказав, что ничего не мог поделать. «Она не может изменить свою сущность».
В этом он прав.
Ты привнесешь изменения в этот мир, дитя, хочешь того или нет. Большинство людей как песок, следы их жизни смываются с годами. Они не приносят ни долгосрочного ущерба, ни пользы.
Ты не большинство.
Ты как огонь; горишь, куда бы ни пошла. Если тебя сдерживать и направлять, ты можешь нести свет, но при этом всегда будешь отбрасывать тень. Ты можешь решать: забрать чью-то жизнь или отдать, но за каждой наградой последует наказание. И если за твоим огнем не присматривать, ты прожжешь чужие жизни и историю. Чем ближе к тебе люди, тем больше риска, что они попадут под твою тень или будут поглощены пламенем. Тебе придется притворяться другой. Ты должна носить достаточно брони, чтобы никто не мог увидеть или коснуться тебя. Это не твоя вина. Ты ничего плохого не делала. Свою суть не изменишь, как и цвет глаз. Можно лишь смириться. Будешь бороться с собой — проиграешь, а после битвы останутся шрамы. Но ты их переживешь. Я многие пережила. Ты будешь творить добро, о котором пожалеешь, и зло, которое посчитаешь оправданным. Но, как бы там ни было, ты должна идти дальше — если не ради себя, то хотя бы ради мамы. Она уже любит тебя до смерти.
Хочу, чтобы ты знала: я бы пожелала тебе другой жизни, как и моей любимой дочери, которая никогда не узнает ни о чем из этого, если все пойдет по плану. Иногда я думаю, стала бы я другим человеком, если бы подобрала себе иное имя? Стала бы я кем-то другим? Бывали дни, когда я чувствовала, что внутри меня спит дракон, выдыхая яд при каждом вздохе. Я заигрывала со смертью бесчисленное количество раз. Но причина, по которой я никогда не доходила до конца — это ты. Я откладывала этот день для тебя.
Существует вероятность, хоть и малая, что если я умру до того, как ты проявишься, цикл нашего рода закончится на моей жертве. Не знаю, каковы шансы, но я готова пойти на риск ради дочки; я не могу изменить прошлое, но я сама выбираю будущее.
Должна предупредить, что однажды профессор найдет тебя — слишком тесно твоя судьба переплетена с судьбой мальчика. Он может попросить тебя о помощи, предложить присоединиться к нему, изменить мир. Он дергает за истории, как ребенок за струпья, и предоставит тебе ту же возможность. Но знай: он обладает большей информацией, чем кто-либо из живых, и это не принесло ему счастья. Мне тоже. За свои долгие годы я узнала многих людей, и невежды жили куда более радостно.
Но решай сама. Если наденешь это, он узнает о твоем выборе.
Понятия не имею, где это спрятать, чтобы твоя мать не увидела. Ты обязательно должна найти его, когда будешь готова. Если бы я разделила болезнь профессора, то наверняка бы знала ответ. Но я сделаю лучший выбор при помощи собственных знаний и надежды.
Зажав в одной руке письмо, а в другой куклу, я прошла на кухню за ножом. Разрезала куклу сестры от живота до подбородка и засунула письмо внутрь. Вновь набила куклу и начала зашивать, как вдруг вспомнила о кулоне. Сжала его в кулаке и понесла обратно к кукле, затем засунула его внутрь одним пальцем. Зашила.
Вот. Готово. Я подожду три дня и покину этот мир так же, как и пришла в него — в одиночестве.
НОЙ
Я держу Мару трясущимися руками, ее пульс замедляется. Отец даже не дожидается, пока она умрет, прежде чем испортить воздух своими грязными словами:
— Ты принял правильное решение, Ной. Я тобой горжусь.
Сколько я себя помню, у меня всегда были проблемы с чувствами. Другие люди испытывали страх, стресс, смущение, возбуждение, радость или грусть. У меня, похоже, бывает только два состояния: опустошенное или легкомысленное.
Но сейчас я не ощущаю ни того, ни другого.
Боль от потери становится материальной. Каждый вдох превращает кислород в яд. Каждое биение сердца сравнимо с ударом молотка по груди. Неужели она думала, что я смогу это выдержать?
— Я позабочусь о ее брате, — говорит папа, печатая что-то в телефоне. — И семье. Они ни в чем не будут нуждаться. — Он поднимает мобильный к уху, и я слышу эхо звонка где-то вдалеке.
«Значит, он в здании».
Все это время Даниэль был здесь.
Это удар ниже пояса. Я едва соображаю, глядя на неподвижное тело Мары. Мы провели с ней так много ночей, что я уже не могу притвориться, словно она просто спит. Даже ради себя.
— Ной? — перебивает мои мысли Джейми. Я смотрю на ноутбук.
Его заплаканное лицо выражает страх и волнение.
— Что-то происходит. Аппараты как-то странно гудят.
Папа кладет руку мне на плечо. Я не нахожу сил сказать ему, чтобы не прикасался ко мне.
— Пойду выясню, что там. С ним все будет хорошо, Ной. Обещаю.
Будто его обещания что-то стоят. Но если он ошибается, я заставлю его страдать каждый божий день его бесполезной, бессмысленной жизни.
Он приказывает Джуду присмотреть за мной — чтобы я не выкинул что-то безумное? — и когда тот соглашается, оставляет меня наедине с моим горем. Ну, почти. Я наблюдаю за Джудом, как он жадно поглощает взглядом нож, который оставил мой идиот-отец. Я знаю, что он схватит его. Не уверен, что случится дальше, но мне плевать.
— Чего ждешь? — спрашиваю я.
Он оглядывается, убеждаясь, что папа ушел, а затем, как я и предвидел, берет нож. Джуд смотрит на меня, но его глаза полны не ненависти, а надежды.
Чудак.
— Ну, давай. Сделай это.
— Положи ее, и сделаю.
Я опускаю Мару на пол, и он берется за дело.
Красный свет окрасил мои веки. Я резко села, как если бы кто-то ввел шприц с адреналином мне прямо в сердце.
Я помнила, как чужие руки вшивали мое письмо в куклу. Я помнила, что в нем было сказано. Помнила смерти, которых не желала, семьи, которые были не моими, деревья и чудовищ, корабли и пыль, перья и сердца.
Я все помнила. Каждое чувство, каждый запах, каждое касание и вздох. Мой разум полнился отголосками бабушкиных воспоминаний. Моим наследием. Они покоились на кончике моего языка, и я горела желанием поведать их Ною. Но, открыв глаза, я увидела отнюдь не его лицо.
Джуд ухмыльнулся с видом ребенка на Рождество, показывая ямочки на щеках. У него в руках был шприц.
— Я знал, что ты вернешься, когда проявишься. Доктор подозревала, что так будет, если твое перевоплощение закончится.
Мне было лень интересоваться, что он имел в виду, или обдумывать его слова, как бы странно они ни звучали. У меня был лишь один вопрос, но мое сердце узнало ответ еще до того, как глаза нашли ему подтверждение.
Я повернулась и увидела за собой тело Ноя. Из его груди торчал нож.
НОЙ
Я услышал ее голос еще до того, как увидел родное лицо.
— Ты не умрешь, — говорит Мара. Ее отличительный альт повысился на пару октав. В нем слышится гнев. Безнадежность. На моем фоне она никудышный лжец. Впрочем, это не ново.
Мне удается распахнуть глаза. Смотрю, как она обследует мое тело, и наслаждаюсь тяжестью ее рук на моей груди. Мара выглядит такой решительной, такой яростной!
По какой-то причине я вспоминаю нашу первую встречу, когда она выбивала всю дурь из автомата, отказывавшегося выдавать ее конфету. До того дня, каждый час моей жизни ничем не отличался от предыдущего. Они были невыносимо скучными. До боли монотонными. А затем она вышла из кошмара и вошла в мою жизнь. Она была для меня загадкой. Ее присутствие стало проблемой, которую мне нужно было решить; я наконец-то обрел хоть какой-то интерес. Каким-то образом ей даже удалось пробудить у меня интерес к самому себе.
Поначалу Мара была вопросом, требующим от меня ответа, но чем дольше мы были знакомы, тем меньше я ее знал. Она не уставала удивлять меня своей бесконечной комплексностью. Непостижимая. Непредсказуемая. Никогда в жизни не встречал кого-то более увлекательного. Всего времени в мире не хватит, чтобы познать ее полностью.
Но теперь я хочу этого времени. Мой разум цепляется за воспоминания о ней: за ощущения от ее рук, запутавшихся в моих волосах, от ее щеки на моей груди, от ее голоса, напевающего мне на ухо, от ее дыхания на моих губах. Классика жанра. Большую часть своей жизни я хотел умереть, а теперь, на смертном одре, это желание исчезло. Мне удается выдавить слабую улыбку. Остерегайтесь своих желаний.
Это ни с чем не сравнимое чувство — обнимать любимого человека и знать, что каждый удар его сердца может стать последним.
Ной все еще дышал, но едва. Его глаза не открылись, когда я позвала его по имени. Я качала парня на руках и смотрела на Джуда с ненавистью.
— Зачем? — Я почти не узнала собственный голос.
— Мне нужно было спровоцировать тебя. Так доктор сказала: если ты проявишься, то сможешь убить меня. Я хочу этого. Это единственный способ умереть. Я знал, если убью его, ты достаточно разозлишься, чтобы сделать это.
Но я не злилась, внутри меня царила пустота.
— Мара? — позвал Джейми. Ноутбук все так же стоял на коробках. Я вытянула шею, чтобы увидеть экран. — Господи всевышний! Я думал, ты умерла!
— Даниэль… мой брат…
— Они забрали его, — сказал Джейми. — Эти ублюдки увезли его и оставили меня здесь.
— А он…
— Живой, да. Ему что-то влили в капельницу. Мара, я здесь… где-то в здании. Ты можешь меня забрать?
Я посмотрела на лицо Ноя. Его пульс слабо трепетал в горле. Глянула на нож в его груди. Может… если его вытащить…
Я не знала, что делать. Не знала.
— Поспеши, пока он не вернулся, — сказал Джуд.
— Кто? — Отец Ноя? Плевать на него. Он получит по заслугам. Я об этом позабочусь.
— Тот, кто внутри меня, — от слов парня по мне прошлась волна отвращения. — Доктор работала над лекарством. Я ввел его в себя, но его действие кратковременное. Ты должна сделать это, Мара. Пожалуйста. Никто другой не может. Даже ты не могла до того, как проявилась, но теперь ты готова. Ты вернулась. Исцелилась. Сейчас ты можешь это сделать. Прошу!
Джуд просил убить его. И я убью. Он не мог жить после всего того, что сделал. Но его слова вызвали у меня воспоминание.
О том, как он стоял в чертовом саду в «Горизонте» и говорил, что я должна сильно испугаться, чтобы вернуть Клэр. Но это было невозможно.
Стоило подумать об этом, как Ной перестал дышать.
Я наблюдала, как его вены перестали пульсировать, как с его губ сорвался последний вздох.
— Боже мой, — прошептала я. Сначала с моих глаз упала одна слеза, затем другая. Я смотрела на нож, но он расплывался.
— Мара, ты слышишь? — спросил Джейми.
Но я ничего не видела и не слышала. Меня интересовал только Ной. Я достала нож из его груди, отчаянно надеясь, что еще не поздно, что он сможет исцелиться, несмотря на все, что наговорил его отец. Несмотря на предсказание гадалки.
«Ты будешь любить его до смерти».
Я обдумала все решения, которые привели нас к этому моменту, как все можно было бы сделать иначе. Ной мог никогда не познакомиться со мной. Тогда бы он был цел и здоров, а самое главное — жив.
— Сирены, — с надеждой в голосе произнес Джейми. — Он… Ной…
Слишком поздно. Жизнь, которая могла бы однажды быть моей, умерла у меня на руках.
— Все кончено, — сказала я, прижимая его тело и нож, покончивший с ним.
— Пожалуйста, — повторил Джуд. — Прошу, умоляю!
Я посмотрела на нож, на теплое и окровавленное лезвие. Крови было так много: на его груди, под ним, даже в его волосах.
Это не нож его убил. А Джуд.
Но, возможно, я смогу его вернуть.
Я позволила мольбам Джуда убраться на задний план: как и крикам Джейми, как и вою сирен и всему остальному. Закрыла глаза и представила это.
Ной живой, завязывает мне шнурки перед домом, прежде чем отвезти в школу.
Ной живой, смотрит на свой портрет, который я нарисовала, затем складывает его и прячет в карман.
Ной живой, смотрит на меня сверху вниз, его волосы спутаны, а глаза сонные. Мы лежим в обнимку на моей кровати.
Я открыла глаза.
Ной все еще был мертв.
Что-то я делала не так. Порылась в своей памяти — и не только своей, — отчаянно пытаясь найти способ все исправить. Отец Ноя и доктор Кэллс даровали Джуду способности, но не смогли его контролировать. Они пытались забрать мои, и я не могла контролировать себя. До этого момента.
Я вытерла кровь Ноя с ножа и посмотрела на свое отражение, надеясь, что оно откликнется, скажет, что мне делать. Но оно молчало.
Джуд задрожал, но продолжал молить меня. Я понимала, что он хотел смерти ради своего же блага, чтобы снова не стать тем ужасным человеком, которым он являлся. Но мне было все равно. Я хотела, чтобы он страдал. Он должен страдать каждый день за то, что сделал. Этого он заслуживал.
Но я четко понимала, что не стану его заставлять.
Тело Ноя согревало мне руки. Мертвым грузом лежало на коленях. Мне претило думать о Джуде. Но если я не захочу, он никуда не исчезнет.
Потому я представила, как останавливается его гнилое сердце, как притупляются нервные окончания, как его бесполезные легкие наполняются жидкостью. Как бы сильно я ни старалась, он оставался живым. Парень согнулся пополам. Мне привиделась струйка крови из его носа.
— Пожалуйста, — снова прошептал он. — Пожалуйста.
Я могла убить его на расстоянии, но не знала, когда он, наконец, умрет. Мне никогда не удавалось предвидеть эту часть, она была вне моего контроля. По крайней мере, я пока не знала, как это исправить.
— Подойди, — сказала я.
Джуд поднял голову. В его глазах мелькнуло что-то хитрое и злобное. Как я могла этого не замечать раньше? Как могла смотреть на эти светлые волосы и ямочки на щеках и не замечать, какой бессердечной тварью он был? Как могла подпустить его так близко и позволить навредить себе?
Неважно. Я не повторю былых ошибок.
Опускать голову Ноя на пол, освобождать от него руки было физически больно. Я стала лицом к лицу с его убийцей. Джуд стоял на коленях, но даже это выходило у него напряженно. Он боролся с собой; его кожа натянулась, а вены на лбу и шее выступили.
Может, стоило воспользоваться случаем и заставить его перечислить свои грехи перед смертью; произнести грандиозное признание и раскаяться; сделать так, чтобы он почувствовал всю ту боль, которую привнес в мир. Но это больше, чем он заслуживал. Джуд не лучше животного, потому, в конечном итоге, я повела его на убой. Я перерезала ему глотку, и он завалился набок. Затем наблюдала, как вытекает его кровь.
Боковым зрением заметила появление живых тел в комнате: они бегали и кричали, а в грязных окнах вспыхивали красно-синие огни. Мельком глянула на ноутбук и увидела, что полиция ворвалась в помещение, где держали Джейми. В уголке глаз что-то шевельнулось.
— Положите оружие! — крикнула женщина. Я и не осознавала, что все еще держу нож. Раскрыла кулак. Он стукнулся об пыльный пол.
— Поднимите руки за голову и медленно повернитесь.
Я повиновалась. Среди манекенов стояло с десяток офицеров нью-йоркского департамента, наставив на меня пистолеты.
Я посмотрела на тела Джуда и Ноя. Затем снова на женщину. Интересно, что она видела, глядя на меня? Безутешную девчонку? Убийцу?
Я быстро поняла, что мне все равно. Я сказала Ною, что он не умрет. Мои последние слова ему были ложью. Я — лгунья. Он все-таки умер, и как бы я ни пыталась, мне не удалось его вернуть.
Я перестала плакать. Вместо этого внутри меня застрял комок, глаза обжигали не льющиеся слезы, горло болело от сдерживаемого крика. Заплакать было бы таким облегчением, но меня переполняла не грусть, а ярость.
Ярость из-за его пустой, глупой смерти, когда другие продолжали жить. Если бы люди узнали, что здесь произошло, их лица превратились бы на минуту в маску ужаса, но затем эта история стала бы просто мифом. Они продолжили бы жить и смеяться, а я осталась бы наедине со своим горем.
— Он пытался убить ее, — крикнул Джейми из слабых компьютерных динамиков, пока офицер в экране освобождал его. Это привлекло внимание одного из копов рядом со мной, но другие не отводили от меня взгляда.
Знай они меня лучше, через что я прошла, что потеряла, они бы сказали, что сожалеют о моей потере. Может, даже всерьез. Но под всем этим крылось бы облегчение — эта смерть произошла не с ними.
В тот момент больше всего мне хотелось, чтобы Ной ожил. Он этого заслуживал. Но мысли не материализуются. Желания не становятся реальностью.
Вот только не в моем случае. Это мой дар. Моя болезнь.
Я крепко сжала глаза. Увидела витиеватые буквы, написанные не моим почерком.
«Ты можешь решать: забрать чью-то жизнь или отдать, но за каждой наградой последует наказание».
Наказание. Награда.
Я хотела отдать Ною жизнь. Наградить его. Но за все надо платить, так всегда. Если я чего-то хочу, то должна буду отдать что-то взамен.
Я хотела Ноя. Но на что его обменять?
Кого обменять — это уже более правильный вопрос.
«Люди, о которых мы заботимся, всегда значат для нас больше, чем люди, которые нам безразличны. Наши притворства не имеют значения».
Эти слова принадлежали Ною, но теперь они обрели нового хозяина. Кого бы я обменяла на него? Не родных. Ни за что.
Но были и другие люди. Мир полнился ими. Скольких придется наказать, чтобы добиться вознаграждения? Скольких стоила жизнь Ноя?
Его отец, Дэвид, должен быть наказан за свои злодеяния, в этом не было сомнений. Но даже миллион таких, как он недостойны одного Ноя. Он бесполезный. Даже хуже.
Но это касалось не всех. Я оглянулась на мужчин и женщин, переполнявших комнату, кидающихся с головой в опасность, надеясь спасти чью-то жизнь. Это хорошие люди. Храбрые. Самоотверженные. Настоящие герои.
Обменяла ли бы я одного из них на Ноя?
А если его спасение требует всех них?
Я больше не питала иллюзий по поводу себя. Мне не нужно думать дважды, ответ — да.
Я знала, что произойдет дальше. Ко мне подошла женщина-полицейский:
— У вас есть что-то опасное в руках?
Задайте неправильный вопрос и получите ненужный ответ. Я покачала головой, а она надела на меня наручники.
— Что здесь случилось?
Я не ответила. Что тут скажешь?
Кроме того, у меня было право хранить молчание, что я и сделала.
Приехали медики и начали раскладывать каталки, а также осматривать тела, будто в этом был хоть какой-то смысл.
Женщина наклонила голову и спросила:
— Вы в порядке?
Забавный вопрос. Я покачала головой.
— По-моему, у нее шок, — сказала она работнику скорой помощи. — Быстро осмотрите ее, и поедем в больницу.
— Здесь еще один, — крикнул кто-то. Я оглянулась и увидела Джейми с двумя копами.
— Я рассказал им, — слишком громко сказал он, проходя мимо. — О твоем шизанутом бывшем.
Умный мальчик.
— Бывшем? — подняла брови женщина. — Который из них?
Я посмотрела на Джуда.
— Это ваш парень? — Она кивнула на тело Ноя, когда его плавно подняли на каталку. Я быстро кивнула. Его забирали. Я не знала, как это пережить.
— Кажется, я догадываюсь, что здесь произошло, — тихо сказала офицер другой женщине, присоединившейся к ней. — Мы оповестим родителей, как только доберемся до больницы. — Она взяла меня за локоть, а тело Ноя начали увозить. Впечатление, словно мои конечности омертвели. Я не могла пошевелиться. В глазах все размывалось от слез. Я часть заморгала, но они продолжали наворачиваться.
Женщина потянула меня в сторону выхода, а медики подняли покрывало, чтобы накрыть лицо Ноя. Я увидела, как он моргнул.
Лицо закрыто, колеса скрипят. Ноя чуть не увезли, но мне наконец удалось выдавить:
— Стойте.
Никто не услышал, потому пришлось закричать.
Все замерли. Должно быть, медики что-то прочли в моем выражении. Они посмотрели на меня, затем на Ноя, и подняли покрывало.
— Матерь Божья, — пробормотал один. — Он дышит!
Секунду назад в помещении царила мертвая тишина, но теперь оно гудело от активной деятельности. Вокруг Ноя собрались медики, скрывая его из моего вида. Я мельком заметила, как на него надели кислородную маску, а затем меня обхватили полицейские, сдерживая от приближения к нему. Я наблюдала, как он открыл глаза, и заметила под прозрачной маской намек на его коронную полуулыбку, ставшую мне такой дорогой и любимой.
Я многое повидала с тех пор, как все это началось. И не все то было реальным.
Но когда Ноя провозили мимо меня, он опустил руку с каталки. Его кожа задела мою. Зарядила ее.
Он был живой. И настоящий.
Слева от койки Ноя запищал аппарат, справа зашипел. Я видела и слышала их, проходя мимо открытой двери в его палату. По бокам от нее стояли два полицейских, и когда они заметили, что я пытаюсь заглянуть, один из них закрыл дверь. Детектив Говард — так звали ту женщину-офицера — повела меня в импровизированную комнату для допросов. Я заметила номер на двери — 1213.
— Доктор говорит, что ваш парень быстро идет на поправку. Поразительно, — добавила она. — Такая рана в груди… выглядела неутешительно. Словно его аорта была задета. Медики сразу посчитали его мертвым… Обычно, в этом они не ошибаются.
Она смотрела на меня в ожидании, но что я могла сказать? Что я захотела, чтобы он жил, и произошло чудо?
Какое безумие.
— Ваш друг… Джамал, верно? Он рассказал, что с вами случилось, и дал нам номер ваших родителей. Мы позвонили вашей маме и оставили голосовое сообщение. Надеюсь, она скоро будет.
Вряд ли.
— Но я хотела бы услышать обо всем от вас, пока она не приехала. Опишите все собственными словами, если можете.
Могла, но не стану. В конце концов, я дочь адвоката. Я наклонила голову вперед, пряча лицо за волосами. Я также дочь психолога и знаю, что нужно делать.
— Вы все были в каком-то лечебном центре, не так ли?
Можно и так сказать. Я посмотрела на стол и заморгала, словно не расслышала ее.
— Наверное, вам очень тяжело, — ласково произнесла женщина, переходя на новую тактику.
Я сильно закусила губу, чтобы сдержать смех. Она подумала, что я пытаюсь не заплакать, и положила руку мне на плечо.
— Если это была самозащита, то вы не сделали ничего плохого.
Много вы знаете…
— Всего пара вопросов, и я передам вас докторам, хорошо?
Я не ответила.
— Кто-то доложил об убийстве на заброшенном складе. Не знаете, кто бы это мог быть?
У меня были подозрения; Дэвид Шоу стоял в начале списка. Естественно, он считал, что я мертва, а кто-то должен понести ответственность за мое убийство, не так ли? Могу поспорить, он планировал спихнуть вину на Джуда.
— И за полчаса до нашего приезда в больницу поступил мальчик, не многим старше вас. Не знаете, кем бы он мог быть?
«Даниэль».
Мое сердце сжалось от одной мысли о нем, но я боялась спрашивать. Мне запрещено что-либо говорить. Вместо этого я выглянула в окно. Мы были на двенадцатом этаже, потому из него открывался хороший вид на Нью-Йорк. Отсюда он выглядел, как игрушечный городок, вот только я не могла играть или ломать его частички.
Дверные петли заскрипели, и в проходе появился врач.
— Психиатры уже в пути, — тихо сказал он детективу Говард. — Но кое-кто пришел с ней повидаться.
За его спиной стоял человек, но я не могла его рассмотреть.
— Вы мать? — спросила детектив.
Но девушка, зашедшая в комнату, не была моей мамой. Слишком молодая, лет двадцати пяти, в очках с черепаховой оправой на бледном, круглом, веснушчатом лице. На ней были обтягивающие джинсы и кроссовки. Даже под дулом пистолета я не смогла бы сказать, кто она такая.
Девушка протянула руку детективу.
— Я Рошель Хоффман. Адвокат.
Как оказалось, это была двоюродная сестра Джейми. Он набрал ее, как только избавился от полиции. Затем дал копам ее номер, назвав его моим домашним. Естественно, ему поверили. У них не было выбора.
Когда нас наконец оставили наедине, я перестала изображать несчастную жертву и сказала, что хотела бы поговорить с Джейми. Она все организовала, наверняка с его же помощью, и покинула нас. Он повернул стул и оседлал его спинкой вперед.
— Итак. Дело обстоит следующим образом.
Мне казалось, что он рассказывает так медленно, а я жаждала информации!
— Даниэль тоже в больнице. — Я открыла рот, чтобы задать вопрос, но Джейми быстро сказал: — С ним все хорошо. Нам придется выбить себе пропуск после наступления темноты, устроить какую-нибудь заварушку ради него и Ноя. Может, во время пересменки…
— Что насчет нас?
— Ну, ты стала бы подозреваемой в убийстве, если бы мне не удалось мучительно, с большими издержками для моего физического и психического благополучия, убедить полицию в обратном.
— Я благодарна.
— Похоже на то.
— Значит ли это, что мы можем просто уйти?
— Вроде как. Рошель работает над этим.
— Что, по мнению твоей кузины, мы должны делать? Со всем?
— Ну… — протянул он. — Я описал ей ситуацию с гипотетичной точки зрения.
— Хм, поясни.
— Типа: «Предположим, что один миллиардер спонсировал жуткие генетические эксперименты на подростках…»
— Так…
— Предположим, что у них есть суперспособности…
— Ага…
— Предположим, одна из них иногда убивала людей силой мысли и голыми руками. Гипотетически.
Я закрыла лицо руками.
— Предположим, что остались физические доказательства, связывающие ее с некоторыми смертями…
Кэллс. Вэйн. Эрнст.
— Господи, Джейми!
— А другие доказательства были подкинуты, чтобы выглядело так, словно она виновата в убийствах, которых не совершала.
Фиби. Тара.
— О, и еще, чисто ради прикола и интереса, давай предположим, что у всех этих подростков есть документированная история психической болезни. Как думаешь, каковы наши шансы, если мы подадим на этого миллиардера в суд?
— Я так предполагаю, ты упомянул о том, что у нас на него имеется? Видео? Документы?
— Ага.
— Судя по всему, ее ответ был не обнадеживающим.
— Удивительно, правда? Она сказала — естественно, гипотетически — что документы нельзя заверить. Цепочка проблем с правом на опеку, недопустимо, бла-бла-бла. Что ты докапываешься, я что, похож на юриста?
Я медленно втянула воздух, пытаясь успокоиться.
— Я даже опустил те части, где вы с Ноем умерли и воскресли, но, по какой-то причине, она все равно считает, что я ее дурю. Ее это немного обидело, если честно. Но Рошель заслуживает доверия. Она умная. С ее мозгами и моими очумительными способностями, мы сможем уйти в любой момент.
— Приятные новости.
— Кстати, ты была права насчет Ноя. Теперь я готов это признать.
— Насчет чего? Что он жив?
— Это тоже, но я про него в целом.
— Не понимаю…
— Когда мы познакомились, я думал, что он хочет использовать тебя.
— Этим никого не удивишь, Джейми.
— Можешь заткнуться хоть на секунду и дать мне признать свою неправоту? — он прочистил горло. — О чем я там? Ах да, он бы никогда тобой не воспользовался. Ной в твоей власти. Видела бы ты, как он смотрел на тебя, пока ты была в отключке.
Я слабо улыбнулась.
— И как же?
— Словно ты — океан, а он отчаянно жаждет утонуть.
Его слова стерли улыбку с моего лица. Ной утонул. С моей помощью.
Я покачала головой, дабы мысли прояснились. Джейми подумал, что я возражаю ему, потому продолжил:
— Ты сама не понимаешь, что делаешь с ним. Ты вроде девушки его мечты. — Он задумался на секунду. — Хотя, скорее, демон-психопат, вышедший из ночных кошмаров, но неважно. Суть ты поняла.
Я отказывалась в этом признаваться.
— Кстати о демонах из кошмаров, — изящно сменил он тему, — твоя смерть и воскрешение? Клевый трюк. Как тебе это удалось?
— Джуд сказал, это произошло потому, что я наконец-то проявилась. И самоисцелилась.
— Хм. А Ной?
Я не ответила.
— Должен сказать, он выглядел очень даже мертво, когда ты сидела с ним и качалась взад-вперед, держась за его бездыханное тело.
— Неужели? Правда, должен?
— Почему мне кажется, что ты со мной не полностью честна, Мара?
— Креститься надо. Ты пережил большой стресс.
Судя по его выражению, он собирался пнуть меня, но тут кто-то постучал в дверь. Рошель заглянула внутрь и указала нам следовать за ней в коридор.
— Ты мой должник, братишка, — сказала она Джейми, когда мы прошли мимо детектива Говард и медсестер.
— Ты прекрасно знаешь, что любишь меня.
— И поэтому тебе крупно повезло.
Мы направились к лифту, и по дороге нам попалась закрытая дверь в палату Ноя. Ее все еще обороняли копы. Я узнала одного из них; он был на складе. Это его отвлекли крики Джейми из компьютера.
Вдруг мой друг замер.
— Вы в порядке? — спросил он офицера. Я остановилась и прислушалась.
— Да, — протянул полицейский. — А что?
Он указал на его нос.
— У вас там… что-то.
Мужчина нахмурился и шмыгнул, затем почесал нос. Его пальцы окрасились в красный. Над губой остался кровавый мазок.
Он кивнул Джейми.
— Спасибо.
Мы продолжили идти к выходу. Когда стали у лифта, что-то привлекло мое внимание.
Внутри палаты стояла небольшая тележка со скальпелем. Я оглянулась, чтобы проверить, не следил ли кто за мной.
Но нет.
Я спрятала его в заднем кармане и поспешила за Джейми и Рошель. Когда двери начали закрываться, офицер как раз вытирал салфеткой свой окровавленный нос.
НОЙ
Джейми и Даниэль подхватили меня, и мы пошли навстречу к Маре. Она стоит под фонарем на пустынном тротуаре, выглядя до непристойного великолепно.
— На метро? — предлагает Джейми.
Даниэль поднимает руку вверх.
— Определенно на такси.
Минутой позже оно подъезжает к нам. Мы садимся, и к нам поворачивается таксист.
— Куда едем?
Мара улыбается мне.
— Куда захотим.
Как только Джейми открывает дверь в дом тети, то тут же бежит в туалет, а Даниэль засыпает на диване в гостиной.
Я осматриваюсь.
— Миленькое место.
Мара заводит меня глубже.
— Вниз или наверх?
— В кровать, — отвечаю я. Ее улыбка становится шире, и она ведет меня наверх. Я следую за ней в спальню, и мы засыпаем в крепких объятиях.
Просыпаюсь я уже на следующий день. Мара лежит рядом, мертвая, ее руки и ноги запутались в простыне.
Нет. Не мертвая. Просто спит.
Но паника не уходит. Я достаю из-под нее руку, и в горле появляется комок раскаяния. Он столь плотный, что я боюсь задохнуться.
Слава Богу, здесь есть ванная, куда я и прячусь, запирая за собой дверь. Смотрю на свое отражение в зеркальце на медицинском шкафчике, на свои пустые глаза и ничего не выражающее лицо. Затем они сменяются другими образами. Голубыми венами на руке Мары, когда я вставил в них шприц. Ее закрытыми веками, неестественно неподвижными.
Я хочу порезать себя на части, которые уже никому не удастся собрать. Вместо этого снимаю футболку, зная и побаиваясь того, что увижу.
Как и ожидалось, моя грудь зашита швами, и как я и боялся, рана почти зажила.
Достаю ножницы из шкафчика и срезаю швы, гадая без особого любопытства, останется ли у меня шрам. Надеюсь, что да.
— Тук-тук. — Слышится приглушенный голос Даниэля и стук в дверь. Я выхожу из ванной, и он говорит:
— У вас там все прилично?
Мара сонно открывает глаза и смотрит на меня с кровати. Ее волосы беспорядочно спутались. Я хочу закопаться в них.
— Кто это?
— Твой брат.
Она тут же встает с кровати, в процессе стукаясь мизинцем и активно ругаясь. Затем открывает дверь и накидывается на него с объятиями. Даниэль пятиться, но крепко обхватывает ее руками.
— Прости, — тихо говорит она. — Мне так жаль.
Он отходит и берет ее за плечи.
— Ты не виновата.
«Мара ни за что тебе не поверит», — чуть не говорю я. Но это было бы неуместно.
Даниэль коситься на меня, словно читает мои мысли.
— Ной. Спасибо тебе.
Меня тошнит от этих слов.
— За то, что спас меня и сестру.
Вот только я не спасал их. Если бы не я, Даниэль никогда не оказался бы в опасности. Их семья никогда не переехала бы во Флориду. Мара никогда не оказалась бы в психбольнице. Джуд никогда бы не тронул ее, ведь они не были бы знакомы. Все, что им довелось пережить, произошло потому, что так захотел мой отец. Я вспоминаю, как обещал обезопасить ее семью, когда, как оказалось, все это время они были в опасности из-за меня. От одной мысли хочется проглотить пулю.
Естественно, я не могу рассказать об этом Даниэлю, боясь показаться мелким нытиком.
— Так вот где вечеринка, — говорит Джейми, проскальзывая в комнату. — Угадайте что!
Мара поднимает бровь.
— Нам пришло письмо.
Он кидает что-то мне, и я ловлю предмет со сдавленным выражением. На кремовом конверте значится мое имя и больше ничего. Джейми вручает такой же Маре.
— От кого? — спрашивает она.
— От Лукуми. Или Ленарда. Кем бы ни был этот парень. Есть одно и для Стеллы, но… — Он поднимает руки, как бы говоря: «Что тут поделаешь?»
— Откуда ты знаешь, что они от него? — интересуется Даниэль.
Джейми поднимает самый большой конверт.
— Оно было адресовано «Временным жителям Вест-Энд Авеню 313». Это мы, — добавляет он без всякой надобности.
Мара дует губки.
— Ты открыл его без меня?
— Я думал, ты занимаешься сексом.
— Ты бы услышал.
Их ругань можно назвать интимной, в каком-то смысле. Не то чтобы я ревную, но я чувствую себя незнакомцем, наблюдая, как они балуются. Лишним. Как прискорбно.
— Кто знает, ты могла заниматься им часами, — продолжает Джейми. — Я не собирался ждать.
Ладно, хватит.
— Пожалуйста, воздержись от этого бреда. Что внутри?
— Не знаю, — Джейми пожимает плечами. — Я должен прочесть свое только после того, как вы получите свои. Теперь они у вас. — Он театральным жестом разрывает конверт. Мара открывает свой.
Даниэль хмуриться.
— Чувствую себя обделенным.
— Твое счастье, — необычно серьезно говорит Мара.
— Можешь взять мое, если хочешь, — предлагаю я. Мара окидывает меня странным взглядом. — Что? Мне плевать, что там написано.
Она прищуривается.
— Можно тогда мне прочитать?
Я передаю ей конверт. Она аккуратно вскрывает его и начинает читать, но почти сразу останавливается. Я не могу понять, напугана она, раздражена или расстроена; ее лицо ничего не выражает. Лишь пустоту.
Господи. Она похожа на меня!
Девушка протягивает письмо обратно.
— Это тебе.
— Да, я в курсе. Я тут пытаюсь — видимо, тщетно, — сказать, что мне оно без надобности.
— Возьми, — тихо говорит она. — Пожалуйста.
Черт побери. Я чувствую взгляд Даниэля, смотрящего то на меня, то на нее.
— Я… пойду, что-нибудь приготовлю, — говорит он, медленно выходя из комнаты. — Спускайтесь, когда проголодаетесь.
Джейми машет ему, не отрываясь от письма. Мара кивает.
Я неохотно забираю конверт. Это меньшее, что я могу для нее сделать.
Внутри находится еще один конверт, никому не адресованный. Запечатанный. Я открываю записку и читаю:
Ной,
Внутри послание от твоей матери. Мне удалось найти его раньше твоего отца. Она оставила его в старой шкатулке для украшений, которой никогда не пользовалась, вместе с кулоном, ныне висящим у тебя на шее. Если снимешь его, я буду знать о твоем решении.
А. Л.
Хотел бы я быть достаточно сильным, чтобы не читать его, но, увы. Я слаб.
Ной, сынок,
Я уже едва сдерживаю слезы. Черт.
Когда родителей спрашивают, почему они хотят ребенка, большинство отвечают, что стремятся вырастить счастливое чадо. Здоровое. Желанное. Любимое.
Но меня подвигли не эти причины. Я хочу для тебя большего.
Я хочу, чтобы ты свергнул диктатуру. Покончил с голодом. Спас китов. Убедился, что твои правнуки знают, как выглядят гориллы, не потому, что видели их за ограждением в зоопарке, а потому что выследили их в горах Уганды, с пчелами в глазах и пиявками в носках. Ты увидишь детей, чьи животы вздуты не от еды, а от червей. Ты будешь садиться за трапезу и обнаруживать, что в меню лишь вымирающие животные. Счастье будет ускользать, покой станет недоступным — тебе придется бороться каждый день, поскольку мир полнится ужасами и несправедливостью.
Но если ты не станешь этого делать, то вырастешь ленивым и недовольным, прикрываясь жаждой спокойствия. Ты найдешь деньги на новые игрушки, но даже самых крупных всегда будет недостаточно. Ты заполнишь свой разум всяким мусором, потому что правда слишком безобразна, чтобы задумываться о ней. Возможно, если бы ты был другим ребенком, чьих-то других родителей, это было бы нормально. Но ты тот, кто ты есть. Ты мой. Достаточно сильный и умный, ты обречен на великие дела. Ты можешь изменить мир. Я покидаю тебя с такими словами:
Не ищи спокойствия. Ищи страсть. Найди что-то, ради чего ты готов не просто жить, а и умереть. Если это дети, то борись не только за своих, но и за сирот, у которых больше никого нет. Если это медицина, то ищи не только лекарство от рака, но и от СПИДа. Спасай тех, кто не способен постоять за себя. Говори за них. Кричи за них. Живи и умри за них. Твоя жизнь не всегда будет радостной, но она будет полна смысла.
Я люблю тебя. Я верю в тебя. Больше, чем ты можешь себе представить.
П.С. когда найдешь того, с кем будешь бороться вместе, передай ей или ему это.
Я наблюдала, как Ной выходит из комнаты, не отрываясь от письма. Решила не останавливать его. Он заслуживал уединения. Это меньшее, что я могу ему дать.
Пора читать свое письмо. Я так и представляла профессора в своем кабинете, видя детали, запечатленные чужими глазами.
Мара,
Когда мы впервые встретились в Майями, я не знал, кто ты такая. Я ждал кого-то одаренного в тот день, но тебя? Ты была настоящим сюрпризом.
Ты интересовалась, кто я и чего хочу от тебя, когда стоило гадать, кто ты такая. Я надеялся, что однажды ты узнаешь правду самостоятельно; обретешь знания своими способами, за которые и будешь нести ответ. Что ты знаешь, определяет то, что ты будешь делать, а я не могу позволить себе менять тебя. Ушли столетия, прежде чем я понял это, но я не в силах что-либо изменить.
В отличие от тебя. Одним желанием ты очистила мир от людей, без которых нам будет лучше, и от людей, которые никому не причиняли вред, даже тебе. Я не стану оправдывать тебя или освобождать от обязательств — все мы в ответе за то, что делаем и чего не делаем. Но скажу, что ты принадлежишь наследию других, кто столкнулся с подобными испытаниями.
Эвгемер писал, что древние боги из мифов были простыми людьми с великими способностями, обожествленные окружающими. Затем появился Юнг, и мы, одаренные, стали архетипами. Обычные мужчины стали богами. Женщины — монстрами. Но, на самом деле, это никак нас не определяет. Мы такие же, как все, только благословленные и проклятые.
Наши дары не объяснить наукой. Но и у них есть своя цена. Мы причиняем себе вред. Игнорируем голос разума. Кидаемся с головой в опасность. Пытаемся и совершаем самоубийства. Наш злейший враг — мы сами. Большую часть истории мы не знали, что с нами так или не так — почему некоторые проявлялись болезненно, а остальные без последствий. Почему одни жили в неведении о своих истоках, а другие переживали мгновения, которые никогда с ними не происходили. Я провел больше, чем одну жизнь, пытаясь ответить на эти и многие другие вопросы. Не знаю, чего они принесли больше: пользы или вреда. Без моей работы мальчик, которого ты зовешь Джудом, никогда не был бы заражен. С другой стороны, мальчик, которого ты любишь, Ной, никогда бы не родился.
Я считаю, что перед каждым человеком стоит задача оставить этот мир в улучшенном виде того, в который он пришел. Мой дар позволяет мне увидеть, каким он должен быть — но проклятье в том, что мне не хватает средств, чтобы воссоздать его в жизни. Я пытался и не преуспел в попытке изменить ход истории. Зато узнал, что мой дар сам по себе бесполезен. Я также нашел людей, которые могли мне помочь, твою бабушку в том числе.
Ною были предназначены великие подвиги, пока не родилась ты. Я надеялся, что условия, при которых он появился, воспрепятствуют повторению цикла — вечному конфликту Спасителя и Тени, проклятиям, сопровождающим Трикстеров, Матерей, Мудрых Женщин и Мужчин. Надеялся, что мои знания помогут покончить с нашим безумием. Никогда не поздно поддаться гордыне. Вселенная требует баланса, и тремя месяцами после зачатия Ноя, зачали тебя.
Дар Ноя заключается в том, что он может жить вечно и помочь в том же другим, но его проклятье — что он просто хочет умереть. Ты, Мара, одарена возможностью защищать близких, но таким способом, который вредит и им, и другим. Ты можешь наградить жизнью, но при этом кто-то должен быть наказан.
Говорят, каждому герою нужен свой злодей, ангелу — демон, богу — монстры. Несмотря на нашу сущность, я в это не верю. Я видел злодеев, совершающих поступки героев, и злых мужчин, которые звались героями. Способность исцелять не делает человека хорошим, как и способность убивать — плохим. Убей нужных людей и будешь героем. Исцели не тех и станешь злодеем. Нас определяют не наши силы, а наши решения.
Ты знаешь, почему даже в нынешние дни женщинам советуют кричать «пожар» вместо «насилуют»? Потому что фундаментальная истина человечества в том, что нам легче не вмешиваться.
Независимо от твоих ошибок — а их много, Мара, с такими испытаниями никто больше не столкнется — ты никогда не оставалась вне дела. Когда зло улыбалось тебе, ты отвечала ему тем же.
Кулон, который оставила тебе бабушка, представляет два символа правосудия — перо и меч. Те из нас, кто решил привнести в этот мир изменения, воспринимают его как способ узнать друг друга. Твоя бабушка носила его, как и мама Ноя. Что бы ты ни решила, для тебя это будет не конец, а начало чего-то нового. Я призываю тебя тщательно это обдумать; не нужно решать сегодня. Но знай, что этот выбор неминуем, и он может привести к жизни в одиночестве.
Каким бы он ни был, со временем ты станешь сильнее и уверенней. Ной тоже, если не будет находиться рядом с тобой. Мы с его мамой всегда надеялись, что он поможет создать лучший мир. И он на это способен, но без тебя.
Хоть я и так знаю, какое решение ты примешь, я не могу воздержаться от последней просьбы. Ты будешь любить Ноя Шоу до смерти, если не отпустишь его. Будь то судьба, вероятность, совпадение или рок, я видел его смерть в тысяче вариаций, в тысяче снов, тысячу ночей. Только ты можешь ее предотвратить.
Если все же наденешь бабушкин кулон, я узнаю о твоем решении. Но, как бы там ни было, мы увидимся снова.
А. Л.
Я закончила читать и подняла голову. Джейми смотрел прямо на меня.
— Что было в твоем?
«Мы с его мамой всегда надеялись, что он поможет создать лучший мир. И он на это способен, но без тебя».
— Всякое, — протянула я. — Обо мне. А в твоем?
— Тоже. Всякое. — Пауза. — Ты веришь ему?
«И он на это способен, но без тебя»
— Не знаю, — солгала я. Мой разум был забит чужими словами и мыслями, воспоминаниями, которых я никогда не переживала — пока что я не могла в них разобраться. — А ты?
— Я хочу ему верить, — сказал Джейми. А затем склонил голову и надел кулон на шею прежде, чем я успела что-либо сказать. Он слабо улыбнулся и пожал плечом.
— Фрики правят миром.
Я прождала ровно час, прежде чем последовать за Ноем. Мне хотелось дать ему свободы, но и также рассказать о прочитанном. О том, что я вспомнила. Я хотела узнать, что, по его мнению, нам нужно делать дальше.
Я четко понимала, что нужно делать мне, но для этого не помешало бы набраться храбрости.
Я уже не та девушка, с которой он познакомился однажды. Даже не та, кем была до «Горизонта». Последние события изменили меня, как и то, что я сотворила за это время. Я стала кем-то новым; если я что-то чувствую, то следую по наитию. Если я чего-то хочу, то беру это. Может, для Ноя я не изменилась, но это ни на что не влияет. Он видел фотографии, слышал рассказы, в подробностях описывающие мои преступления, но не видел, как я их совершала. Часть меня этому рада. Некоторые поступки не должны быть увиденными близкими людьми.
Я любила его. Какие бы мои частички ни были сожжены пережитым опытом и пройденными испытаниями, его они не касались.
Ной был как Плюшевый Кролик. Я буду любить его, пока не отпадут его усы, пока он не посереет и не потеряет форму. Я буду любить его до смерти. И он мне позволит. С радостью.
Я обнаружила его в очередной гостевой спальне. С ним была сумка, которую Стелла забрала из «Горизонта», когда мы покидали морг. Он закончил читать письмо от мамы, но не пошел на мои поиски. Мне было интересно, что она ему сказала, но я не осмелилась спрашивать.
Он не замечал меня, потому я остановилась в проходе.
— Можно войти?
Ной читал что-то, но кивнул, не отрывая взгляда от книги.
— Что читаешь? — спросила я, садясь на кровать. Что бы это ни было, он почти закончил.
— «Исповедь оправданного грешника».
Моя книга. Должно быть, он взял ее с собой в «Горизонт». Я даже не заметила ее в сумке.
— И как, нравится?
— Нет.
— Нет?
— Редактор так и не сказал, зол ли главный герой или его преследует дьявол. Он ничего не раскрыл. — Ной положил книгу на тумбочку. Я подвинулась ближе, пока не почувствовала жар его тела.
Прошлой ночью мы были уставшими и заснули, так и не успев поболтать, а когда я проснулась, к нам пришли Даниэль и Джейми с письмами от Лукуми. Нам нужно было обсудить случившееся вчера и то, что случится завтра, но нужные слова не приходили. Мне хотелось думать лишь о сегодня. О сегодняшней ночи.
Не знаю, верила ли я когда-нибудь, что Ной действительно мертв, но я также не могла полностью поверить, что он жив. Мне было сложно подстроиться под его реальность. Под его глазами были тени, а щеки заросли щетиной. В тусклых лучах солнца из окна за кроватью его волосы отливали золотом. Я не могла оторваться от него. К сожалению, придется.
«А, может, и нет», — подумала я. Нужно столько всего сказать, но ведь это можно сделать и потом? Ной жив. Он рядом. Мы не в смертельной опасности. Просто сидим рядом на кровати. Я хотела потянуться к нему, но мои руки запутались в простыне.
— Я позволил тебе умереть, — сказал парень как бы между делом. — Если тебе любопытно.
Не очень.
— Потому что я тебя попросила.
Он замешкал, прежде чем ответить.
— Ты хочешь умереть?
— Нет. — Это правда. Я бы умерла ради братьев, но не хотела этого. — А ты?
Ответ был мне известен, но я все равно спросила, ведь это он начал тему. Может, он хотел поговорить. Может, нам это нужно.
— Да.
— Почему?
— Я не могу описать это словами. — Его голос был спокойным, лицо каменным, но я знала, каким бесполезным он чувствовал себя под этой маской, каким неправильным и испорченным считал себя. Ною казалось, что он несет ответственность за всех, и его мучило то, что он не спас меня.
Я не знала, что сказать, потому спросила:
— Ты думаешь о своем отце?
Его челюсть напряглась; единственный знак, что он меня услышал. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем он ответил:
— Я никогда туда не вернусь.
— В Майами?
— Где бы он ни был, туда я не поеду. Для меня он мертв.
Интересно, говорит ли он правду. Как бы это ни было эгоистично, я надеялась, что да.
Мне вспомнилось, как обращался с ним отец. Дэвид Шоу виновен во многих преступлениях, и его отношение к сыну — одно из них. Однажды он за них поплатится — я об этом позабочусь. Он будет наказан по заслугам. Я не дам ему причинить вред кому-либо еще.
Но одного взгляда на Ноя было достаточно, чтобы понять: сейчас не время упоминать о нем.
— А как же твоя сестра? И Рут?
Он слепо уставился на противоположную стену.
— Наверное, что-нибудь придумаю.
— И чем ты будешь заниматься, если не вернешься домой?
Он ничего не ответил, просто пожал плечами. У меня было плохое предчувствие по поводу этого разговора, и я решила сменить тему. Просто из страха.
— Что думаешь насчет письма?
— Я устал.
Не такого ответа я ждала.
Он закрылся от меня. Не мне его винить — у него было меньше времени, чем у нас, чтобы свыкнуться со всем происходящим, Ною тяжелее всех.
Раньше мы справлялись с проблемами сообща. До вчера. До «Горизонта».
Казалось, будто наша прежняя жизнь была в какой-то параллельной вселенной. В нас обоих что-то отсутствовало, и когда мы встретились, то дополнили друг друга. Но теперь все изменилось. Мы выскользнули из той вселенной, и прошлая жизнь была утеряна в процессе. Отныне мы незнакомцы. Между нами не было и метра, а казалось, словно тысячи миль.
Ной встал и поднял одеяло, пока я не заползла под него. Я ждала, что он приляжет за мной, обнимет за грудь и талию, переплетется со мной ногами. Но он не стал этого делать. Просто аккуратно укутал меня.
— Останься, — попросила я. Он замер на секунду, но затем лег рядом. — Ты мне снился, пока тебя не было.
На секунду его губы расплылись в улыбке.
— Это были хорошие сны?
— Да, — соврала я. — Хорошие.
Он закрыл глаза.
— Ной?
— Мара?
— Можно спросить?
— Что угодно.
— Правда?
— Мне нечего скрывать. От тебя секретов нет. — Он открыл глаза и посмотрел на меня. — Надеюсь, ты это знаешь.
Не знала. Раньше я никогда подобным не интересовалась, так как не думала, что нуждаюсь в ответе. Но теперь…
— Ты любишь меня?
Ной выдержал паузу, прежде чем ответить. Он заерзал на кровати и положил руку мне на щеку.
— Безумно, — ответил он, и я почувствовала, что это правда.
Но чувство ушло, когда он убрал руку.
— А ты любишь меня? — спросил Ной.
«Безнадежно»
— Безумно.
Он навис надо мной и поцеловал меня в лоб. Его длинные ресницы откидывали тень на щеки. Фраза «Ты нужен мне» сорвалась с моих губ, как только парень коснулся моей кожи.
Я никогда не говорила такого кому-либо прежде и не думала, что скажу сейчас, даже — нет, особенно — ему. Но это правда, и я хотела, чтобы он знал ее, что бы ни произошло дальше. Никто другой не мог и не станет делать со мной то, что делал Ной. Что делал в эту самую секунду.
— Я твой, — ответил он.
Но тогда почему он казался мне таким далеким?
НОЙ
Есть что-то изумительное в том, чтобы видеть, как мамины слова воплощаются в девушке рядом со мной. Даже во сне она выглядит как смертоносная богиня, железная королева. Мара какая угодно, только не спокойная — наоборот, она шелковистая серая туча, светящаяся с намеком на молнию. С ней мне не обрести покоя. Зато большей страсти мне не сыскать.
Она прижалась щекой мне к груди, а я начал обводить ее лопатки под одеялом. Так и представляю, как из ее кожи прорезаются крылья и разворачиваются вокруг нас, окутывая меня в бархатную тьму прежде, чем я закрою глаза.
Но мой сон беспокойный, мне постоянно снится, что я падаю. Просыпаюсь лишь с обрывками воспоминаний; как Мара наклоняется, чтобы понюхать цветок, и тот умирает от ее вздоха. Как она ходит босиком по снегу, и тот окрашивается в кроваво-красный под ее ногами.
Она же спит сладко, ее дыхание спокойное и глубокое. Мирное. Как все могут так ошибаться насчет нас? Она просто не может меня ослабить. Рядом с ней я чувствую себя непобедимым.
Не знаю, какой сегодня день, или который сейчас час; когда я уходил из больницы, то думал, что просплю вечность, но теперь меня мучает бессонница. Я оставляю Мару в кровати и спускаюсь на первый этаж. Джейми и Даниэля нигде нет. Вид из окна мрачный, хоть в небе уже и видны серые полосы. Должно быть, все еще спят.
Я брожу по дому и оказываюсь в музыкальном зале. Там и барабанная установка, и клавишные инструменты, и пару гитар, валяющиеся на полу, и пианино у дверей в сад. Я направляюсь к последнему и сажусь на скамейку. Хочу сыграть, но мне могу придумать мелодию.
— Есть хоть что-то, на чем ты не умеешь играть?
Мара стоит у основания лестницы и блокирует мне выход.
— На треугольнике.
Она выдавливает улыбку.
— Нам надо поговорить.
— Да? — «Я в ловушке».
В ее руке что-то зажато. Сначала мне кажется, что это письмо моей мамы, и я напрягаюсь, но потом замечаю, что это ее.
— Мне плевать на него, — серьезно говорю я.
Мара все равно тычет мне им в лицо.
— Прочти, пожалуйста.
Стоит начать, как я сразу догадываюсь, о чем оно будет, и что произойдет, когда я его закончу. С каждым словом мое тело ослабевает. У нас будет очередная ссора, но впервые мне кажется, что я заслуживаю проигрыша.
— Что ты хочешь, чтобы я сказал?
— Ты слышал, что говорил твой отец о нас.
— Я не глухой.
— И ты прочитал слова профессора.
Я прищуриваюсь.
— Профессора?
Она моргает и чуть ли не мечтательно качает своей кудрявой головой.
— То есть, Лукуми.
Я возвращаю ей письмо.
— Я не безграмотный. — Мне хочется спровоцировать ее, раздразнить, отвлечь, чтобы она не сказала того, что собиралась.
Мара произносит мое имя. Оно звучит как прощание.
Я хочу порвать письмо и выбросить слова отца и Лукуми из ее головы. Вместо этого встаю и открываю дверь в сад. На улице идет легкий дождь. Мне все равно.
Она будет права, если покинет меня, особенно после всего случившегося. Но я трус и не могу этого вынести. Естественно, Мара все равно следует за мной наружу.
— Я буду любить тебя до смерти, — говорит она, и я закрываю глаза. — Теперь я понимаю, что это значит.
— Ровным счетом ничего, — упрямо твержу я, не придумав ничего получше.
— Моя способность сводит на нет твою. Со мной ты…
— Бессильный, слабый и тому подобное. Знаю.
Она молчит с секунду.
— Это реально, Ной. Ты умрешь, если мы останемся вместе.
Я не отвечаю.
— Однажды ты уже умер.
«Как и ты».
— Тем не менее, я здесь.
— Мне нужно, чтобы ты был в безопасности.
— От чего? — спрашиваю я.
Она заглатывает наживку.
— От меня.
Тут я поворачиваюсь к ней лицом, приготовив арсенал аргументов. Я не могу оправдать то, чему позволил с ней случиться, что я сам сделал, потому, будучи последним ублюдком, я ухожу в нападение:
— То есть, ты хочешь защитить меня от себя.
— Да.
— Как мой отец пытался защитить меня?
Ее выражение становится мрачным.
— Да пошел ты!
По моей спине проходит дрожь. Она никогда раньше не говорила так со мной.
— Хорошо, — делаю шаг к ней. — Рассердись. Это лучше, чем слушать, как ты говоришь замогильным голосом о том, что мне стоит делать, словно я ребенок. Словно у меня нет выбора. — Я хочу закричать. Но мой голос кажется безразличным. — Как ты можешь так ко мне относиться? — спрашиваю я, чувствуя свое преимущество. — Как он?
У нее раздуваются ноздри.
— Ты понятия не имеешь, через что я прошла.
— Так расскажи.
Но она отмалчивается, потому говорю я:
— У меня есть выбор. Я могу уйти от тебя в любой момент. — Ложь.
— Неужели? — спрашивает она. — Правда?
Тут-то я и просчитался.
— Твой отец сказал…
— Даже не начинай. Он — ничто.
Мара игнорирует меня.
— Он сказал, что ты не можешь контролировать свою тягу ко мне. Это побочный эффект. Я — не твой выбор. Я… твоя мания.
Я пожимаю плечами, будто эта мысль не задевает меня так же сильно, как ее. Не хочу в это верить. И не могу.
— Не думаю, что наш случай особенный. Никто не может противостоять своей любви.
— А что, если бы ты мог?
— Я бы этого не хотел.
Она неуверенно умолкает.
— Будь ты на моем месте, ты бы стал рисковать?
Я уже это сделал.
— Я достаточно тебе доверяю, чтобы позволить самой принимать решения. Я бы не стал делать их за тебя.
— Не верю, — просто отвечает Мара.
— Ты постоянно слышишь, что я умру, если мы останемся вместе. Но когда? Твоя гадалка, случайно, не уточняла?
Она молчит.
— Может, я умру, а, может, и нет, но, в любом случае, судьба или злой рок не имеют к этому отношения — все когда-нибудь умрут. У нас одна жизнь, Мара. Ты можешь жить вечно, а я — до завтра, но сейчас мы оба тут. И я хочу провести отведенное мне время с тобой.
Она поднимает взгляд, и я вижу, что сейчас с ее уст слетит что-то злое.
— Вчера ты не хотел.
— Неправда. Я хотел. Но, учитывая, что еще двадцать четыре часа назад я ввел в тебя смертельную дозу отравы, я подумал, что ты можешь быть не в настроении.
Ее губы расплываются в улыбке. Я придвигаюсь ближе.
— Не знаю, как объяснить тебе, что ты со мной делаешь. Одной мысли о поцелуе уже достаточно. Прикосновения твоего языка. Твой вкус. Твои звуки. Все. Я так давно хочу тебя, но, чаще всего, мы желаем того, что для нас недоступно. Что бы я ни делал, ты всегда будешь вне досягаемости. Но когда ты целуешь меня? Я словно горю.
У нее перехватывает дыхание, но я не совсем уверен, почему. Ее лицо для меня — закрытая книга.
— Я хочу коснуться каждой частички тебя, — продолжаю я, понимая, что потом будет слишком поздно. — Я хочу сделать это прямо сейчас, — пересекаю расстояние между нами, наматываю ее локон себе на палец и легонько тяну. Она вздрагивает. — Может, поначалу у меня и не было выбора, поскольку я не понимал, что выбирал. Но теперь я знаю. Ты мое счастье. И я бы предпочел прожить сегодня с тобой, чем вечность с кем-либо другим.
Я вижу, что она хочет мне поверить, и молюсь на это. Я просто не выдержу, если потеряю ее. Нельзя ее отпускать. Еще слишком рано. Я беру ее лицо в руки.
— Мы будем вместе, пока есть такая возможность, а когда она исчезнет, я буду помнить прикосновение твоих губ, вкус твоего языка и хватку твоих рук. Я буду счастливым. — Шепчу ей на ухо. — Если ты выберешь меня.
Каждое принятое решение понемногу меняет нас.
Такая мысль непроизвольно появилась у меня в голове. Прежде я уже выбирала Ноя и хотела сделать это снова, раз уж мы оба узнали, кем и чем являемся. Плевать, если это меня изменит. Важно, как это изменит его.
— Ты делаешь меня счастливее, чем я заслуживаю, — прошептала я. Его прикосновения, запах, все отвлекало меня.
Ной улыбнулся.
— Тогда почему ты выглядишь такой несчастной?
«Мы с его мамой всегда надеялись, что он поможет создать лучший мир. И он на это способен, но без тебя».
— Я не имею права желать тебя, — мне не удается скрыть горечь в голосе.
— Ты имеешь полное право! Это твой выбор. Наш. Мы не должны быть теми, кем они хотят нас видеть.
Но мы все равно ими были.
— Мы можем жить так, как захотим!
Правда ли это?
Ной снял свой кулон и положил его на ладонь. Он принял решение. Я закрыла глаза и попыталась вспомнить лицо его матери, слова своей бабушки, но бесполезно. Мне виделся лишь он.
Я покачала головой.
— Я так отчаянно пыталась не любить тебя.
— Жаль тебе это говорить, но ты с треском провалилась. — Он поцеловал меня в одну щеку.
— Вовсе тебе не жаль.
— Ты права. — И в другую.
— Знаешь, когда мы познакомились, я думала, что у тебя было все. Идеальная жизнь.
— М-м-м. — И в шею.
— Да и сам ты был очень даже идеален.
Тут он замер.
— А что ты думаешь теперь?
Поначалу я не отвечала.
— Ты оказался не таким. Наверное, часть тебя всегда знала, какой хрупкой является твоя жизнь, если ты решил рискнуть ею ради меня.
Он покачал головой.
— Ты сама не понимаешь, что даешь мне.
Я хотела услышать это от него.
— Расскажи мне.
— Ты словно зеркало, показывающее, кем я хочу быть, вместо того, кем я являюсь.
Я закрыла глаза.
— Когда я смотрю на себя, то ничего не вижу. А когда на меня смотришь ты? Ты видишь все. — Я почувствовала его пальцы у себя в волосах, на шее. — Я хочу быть тем человеком, которым я становлюсь рядом с тобой.
— Ты и есть он.
Лицо Ноя было непривычно открытым. Убедительным. Он говорил всерьез. Верил собственным словам.
— Быть может, иногда мы видим себя истинных, только если кто-то подсказывает нам, куда смотреть?
Я не хотела, чтобы Ной видел меня настоящую — я справилась без подсказок. Но он нуждался во мне, чтобы узнать правду о себе.
— Может, мы зависим друг от друга, — продолжал он. — Может, мы ненормальные. Может, я глупый, а ты любишь неприятности, и нам обоим было бы лучше поодиночке.
— Может?
Он проигнорировал меня.
— Мне все равно. А тебе?
Список того, что он потеряет, если будет со мной, был длиннее, чем список того, что я могла ему дать. Но мне тоже было все равно.
Ной видел меня израненной и сломленной, грязной и слабой, запятнанной кровью и с чужой улыбкой на губах. Он не съеживался, не передергивался и не прятался. Он знал, какая я, видел, на что я способна, и понимал, что я сделаю с ним в будущем. Но, тем не менее, оставался рядом. С моей стороны было бы глупо отпускать его. Мне можно присвоить много званий — лгунья, преступница, убийца — но я не была глупой.
Можно знать и не любить человека, а можно любить и не знать. Ной любил и знал меня. Более того, он сам меня выбрал. Я не могла дать ему вечность, хоть он ее и заслуживал. Я не могла спасти его, хоть и хотела. Но я могла подарить ему сегодня. Эту ночь. И попытаюсь подарить ему завтра, и каждый последующий день, пока на то будет возможность. Мне этого недостаточно, но ему — вполне.
Я подняла голову и спросила:
— Что ты сделаешь, если я поцелую тебя?
Он сделал вид, что задумался на неприлично долгое количество минут, и сказал:
— Я поцелую тебя в ответ.
Мне так долго приходилось жить на объедках — мыслях о нем, воспоминаниях. Но теперь, когда он здесь, так близко, такой желанный, я внезапно осознала, что изголодалась.
Дата добавления: 2015-07-10; просмотров: 141 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
| Лондон, Англия | | | Информационно-методические |