И наша семья кульберг

Фашистская Германия напала на Советский Союз 22 июня 1941 года, 11 июля немцы были под Псковом, а 19 августа – в Ломоносовском районе. В первые недели войны немцы наступали очень стремительно. В Ломоносовском районе за время оккупации почти каждая семья лишилась отца, сына, матери, дочери, погибших на фронтах войны, замученных, повешенных, заживо погребённых на оккупированной территории, угнанных в рабство и погибших там. Только в Гостилицком и Лопухинском лагерях оккупанты уничтожили голодом и непосильным трудом 1200 военнопленных. Были деревни, население которых угонялось поголовно, не оставляли ни одного человека.

Мои родители, мой восьмилетний брат и бабушка до войны жили в деревне Лопухинка Ломоносовского (ранее Ораниенбаумского) района. Папа работал в леспромхозе мастером по заготовке леса, мама вела домашнее хозяйство, растила горячо любимого сына. С начала войны взрослых посылали на оборонительные работы, рытьё окопов, но врагов это не остановило. Ночью 5 сентября немецкие солдаты вошли в деревню. Утром мама пошла в поле, чтобы подоить корову. А когда она вернулась, то во дворе вовсю хозяйничали немецкие солдаты: ловили кур, резали поросят, слушали патефон, громко хохотали. В доме моей бабушки они устроили штаб. Жители деревни, особенно тех домов, в которых обосновались немцы, ушли в лес, чтобы сберечь оставшуюся скотину, не подвергаться издевательствам врага. Это были женщины, подростки, дети, старики. Немцы объявили, что всех, кто живёт в лесу, они будут считать партизанами и убивать. Люди были вынуждены вернуться в деревню.

В Лопухинке немцами был устроен лагерь для военнопленных. Мама рассказывала, как однажды она помогла сбежать пленному красноармейцу, отвлекая на себя внимание конвоира. Также она говорила, что немецкие солдаты были разные. Были и такие, которые жалели голодных ребятишек и говорили, что дома у них остались тоже маленькие дети.

Зимой 1942 года немцы начали вывозить население на принудительный труд в Германию, Австрию, Литву, Латвию, Эстонию. Угон населения проводился по заранее составленным спискам. На сборы давалось не более одного, двух дней, а то и несколько часов. Нашу семью: беременную маму, папу, восьмилетнего брата и других жителей деревни насильственно вывезли зимой в Эстонию. Сначала колонной гнали от деревни к деревне, убивая по дороге больных и слабых, потом погрузили в товарные вагоны. Ехали долго. Умерших в дороге людей выбрасывали из вагонов. Мама была беременна мною, голодала.

Весной 1942 года нас привезли в Эстонию в карантинный лагерь Палдиски, где все пригнанные люди прошли санитарную обработку. Оттуда мою семью направили батрачить на хутор Кивитоа вблизи г. Кадрина. Хутором владела пожилая женщина. Для житья хозяйка выделила старую полуразвалившуюся баню. Там в июле 1942 года родилась я. Роды принимал папа. Когда началась война, папу, как военнообязанного, не призвали в армию, а оставили до «особого распоряжения». Распоряжение не поступило, так папа остался на оккупированной территории и был тоже угнан.

Через две недели после родов у мамы пропало молоко. Мама рассказывала, что мы плакали вместе: я – от голода, мама – от жалости ко мне. У хозяйки хутора было большое хозяйство, но старуха была злой и жадной и не давала ни кружки молока для новорожденного младенца, ни старой тряпочки, чтобы завернуть ребёнка. Папа с моим братом батрачили на сельскохозяйственных работах. Иногда им удавалось принести с хозяйского поля по маленькой горсточке овса. Мама с братом чистили овёс, мама готовила отвар из этих зёрен и поила меня. Однажды пришла женщина из Красного Креста и принесла пелёнки для меня. Осенью мама поила меня соком от квашеной капусты. Квашеную капусту ем с удовольствием и сейчас. На удивление, я даже не болела рахитом, начала ходить и говорить в одиннадцать месяцев. Папу почему-то называла мамой. Видела папу, работающего на хозяйских полях, показывала пальчиком и говорила: «Вон там мама наша». Могла говорить и по-русски и по-эстонски.

Поздней осенью 1944 года из леса недалеко от хутора вышел красноармеец-разведчик. Он сказал, что нас скоро освободят. 30 октября 1944 года нашу семью освободила Красная Армия. Родители сразу стали собираться домой, на Родину. Ехали очень долго; мама – со мной, а папа - с братом. В пути нам помогали военные. Домой вернулись в марте 1945 года. В родной деревне вместо дома было пепелище. Родители решили поселиться в г. Ораниенбауме. Когда родители подали заявления на прописку в г. Ораниенбауме и получение паспортов, в милиции им пригрозили высылкой в Псковскую область в течение 24 часов как изменников Родины. Помогло то, что один из сотрудников милиции и председатель исполкома г. Петергофа знали моих родителей по довоенному времени. Через полгода нам выделили жильё в старом деревянном доме, две комнаты с печным отоплением, туалет был на улице, типа выгребной ямы, за водой надо было ходить на колонку. На 2-м этаже жили три вдовы солдат, погибших на войне, с детьми. Папа, как мог, подремонтировал комнаты. Со временем сам смастерил кровать, книжный шкаф, кушетку. У папы были «золотые руки». Он умел и дом построить, и часы починить, и сад посадить и вырастить. Не было такого дела, с которым бы он не справился. А пока сначала в комнате в углу (я очень хорошо помню) в виде этажерки стояли два деревянных ящика, поставленных друг на друга. Жили бедно. К счастью, у нас была корова. Её привезли из Эстонии как плату за три с половиной года рабского труда на хозяев. Хлеба не было, стоил он очень дорого. Мама говорила: «Был бы хлеб, знала бы, чем накормить семью».

Моему брату перед войной было восемь лет. В школу он ещё не ходил. В Ораниенбауме (ныне г.Ломоносов) он пошёл сразу в третий класс. Он был старше других ребят на три года, выше ростом. Дети дразнили его: «Дяденька, достань воробышка». Учиться ему после трёх с половиной лет пребывания в Эстонии было тяжело. Здоровье его было подорвано на тяжёлых работах. У брата были очень хорошие художественные способности. Он поехал в г. Семёнов Горьковской области учиться Хохломской росписи по дереву. К несчастью, он умер от инфаркта в июне 1949 года. Его смерть была огромным горем для моих родителей. Им удалось сохранить жизнь детям в тяжёлые годы неволи, а теперь сын умер. Мама слегла. Помню, как я сидела у кровати и прислушивалась: дышит мама или нет.

Все события военных лет я описываю со слов моей мамы и на основании архивных документов, которые мне удалось разыскать. Когда нас освободили, и наша семья вернулась в Ораниенбаум, мне не было и трех лет, и я помню, как мы с мамой ехали в кабине грузовика и ещё какой-то сарай, чердак, кудахчущих кур. На все мои расспросы мама отвечала, что всё это мне приснилось. Ведь в те послевоенные годы людей, оказавшихся в фашистской неволе, считали предателями как изменников Родины. Такая участь постигла многих бывших узников, вернувшихся в свои родные места. Многие из лагеря фашистского угодили в лагерь советский. Если узнавали, что человек был вывезен или находился в плену, к нему относились с подозрением. Дети, если и не подозревались в умышленном предательстве, то на них всё равно стояло клеймо подозрительности и недоверия. Страх преследовал постоянно, незаслуженный позор на Родине, клеймо отступника. Бывшим узникам фашизма не давали возможности получить достойное образование, квалифицированную работу, упрекали в том, что они работали на немцев, как будто они, малолетние, по своей воле поехали в Германию и другие страны на рабский труд и страдания.

Моя мама начала рассказывать обо всём пережитом в тяжёлые военное время только в 90-е годы XX века. Благодаря маминому молчанию, я смогла поступить в институт, после его окончания работать на режимных предприятиях.

Узники фашизма, и взрослые, и дети, всегда были изгоями советского общества. Когда в Германии в 2010 году писательница, которая пишет книгу «Ужасы войны глазами детей» задала вопрос: «Кто помог забыть вам те страшные годы? С вами работали психологи?».

Какие психологи? Мы в то время и знать не знали, что есть такие специалисты. В первые послевоенные годы были приняты очень жёсткие, скорее жестокие законы. Если рабочий, даже если это был подросток, опаздывал на работу на пять минут, его сажали в тюрьму. Если колхозница подбирала на убранном хлебном поле колоски, чтобы накормить голодных детей, её тоже ждало заключение.

В историческом очерке «Ленинградская область»

(Лениздат, 1986 г.) написано, что в январе 1945 года в районах Ленинградской области проживало только 483 тысяч человек. Перед войной на этой же территории проживали 1 миллион 258 тысяч человек. В очерке говорится о потерях тысяч голов коров, лошадей и нет ни слова об угоне многих тысяч людей в фашистское рабство. Возникает вопрос: «Куда же подевались 765 тысяч жителей?»

Только в 1988 году, через 43 года после окончания войны был установлен статус бывшего несовершеннолетнего узника фашизма, а в 1991 году опубликован Указ Президента «О предоставлении льгот бывшим несовершеннолетним узникам фашизма». А взрослым узникам, нашим мамам, которые пережили ужасы фашистской неволи, никаких льгот нет.

Взрослых узников фашизма по всей России остались единицы, да и нам, малолетним, уже от 66 до 85 лет. С каждым днём нас остаётся всё меньше, люди уходят из жизни. Но мы хотим сохранить память о детях и взрослых, которых постигла такая страшная участь в годы войны, в сердцах наших детей и внуков. Мы устанавливаем памятники погибшим узникам, пишем статьи в газеты, готовим к изданию книгу с воспоминаниями бывших узников, экспозицию в краеведческом музее. Каждый год отмечаем Международный день освобождения узников фашистских концлагерей.

Красное Село, памятник жертвам фашистских концлагерей

Не смотря на все трудности нашей сегодняшней жизни, плохое здоровье, сильно подорванное в годы войны, мы полны оптимизма, объединяемся в общества, помогаем друг другу в меру сил и возможностей, отмечаем праздники, участвуем в общественной жизни города и района.

По прошествии многих лет у меня возникло огромное желание побывать в тех местах, где я родилась. В ноябре 2006 года моя мечта осуществилась. Вместе с моей дочкой я съездила в Эстонию, на тот хутор, где мне суждено было появиться на свет, где батрачили мои родители и брат. Там уже сменилось не одно поколение хозяев.

Нас очень приветливо встретил мужчина в возрасте 40-45 лет и его жена. Мы показали ему свидетельство о рождении, где местом рождения указан его хутор. Хозяин плохо говорил по-русски, но сообщил, что у него сегодня в гостях его мать, которая по-русски говорит хорошо, и провёл в дом, сохранившийся с тех времён, и представил своей маме. Она 15 лет своей жизни, с 1941 по 1956 годы, провела в Сибири. Так по воле случая или судьбы, я познакомилась с женщиной, которая рассказала много интересного.

Эстония вошла в состав СССР в 1940 году. В 1941 году этой женщине было 16 лет. За неделю до начала войны хозяина хутора с семьёй (оставили только пожилую женщину) выслали в Сибирь. Там мужчин отделили от женщин и детей. Родные мужчин больше никогда не увидели. Женщины работали на лесозаготовках. Советские власти разрешили выжившим вернуться только в 1956 году. Теперь я могу понять, почему старая хозяйка так ненавидела нашу семью. Когда Советская Армия осенью 1944 года вошла в Эстонию, молодые хозяева ушли с немецкими войсками. И в 2006 году та самая молодая хозяйка хутора Эльфрида жила в США, в Калифорнии, было ей 98 лет. К слову, молодая хозяйка хутора была гораздо добрее старухи. Мы беседовали с мамой нынешнего хозяина хутора как хорошие знакомые, не чувствуя никаких предубеждений и неприязни. И они пригласили приехать к ним снова летом.

В июле – августе 2010 года я была в Германии, стране, правители которой, развязали вторую мировую войну, в составе делегации из города-побратима Ломоносова. Никаких нехороших чувств к немецкому народу в моей душе нет. Войны начинают правители, а народам достаются страдания и горе.

Под Санкт-Петербургом в Сологубовке в 2000 году было открыто немецкое военное кладбище, где в настоящее время более 40 тысяч захоронений немецких солдат. Кладбище находится рядом с православным храмом, восстановленным на средства, собранные в Германии, в знак примирения между нашими народами. В подвале храма расположен архив с именами немецких солдат, погибших на территории России в годы Второй мировой войны. Летом 2010 года кладбище в Сологубовке посетил федеральный канцлер Германии Герхард Шрёдер. Мы тоже бывали на этом кладбище.

Я уверена, чтобы не было войны между странами, должны дружить народы этих стран. Замечательно, что воплощается в жизнь идея написания книги «Ужасы войны глазами детей».

После поездки в город-побратим Оберурзель у меня остались самые лучшие воспоминания о стране, о городе, о людях, с которыми мы встречались. Хочется от души поблагодарить немецких друзей, принимавших нашу делегацию: бургомистра города Брума, Розвиту, Хансйорка, Биргит, Христиана, Монику и всех-всех за отлично составленную программу визита, за радушие, гостеприимство, за то, что мы увидели и узнали много нового, интересного. И, конечно, Марину Ахромову за организацию такой замечательной поездки.

Дата добавления: 2015-07-08