Взгляд драматурга на кадровые перестановки в Драматическом театре имени Гоголя

Убийство на улице Казакова

2012-08-28 / Ольга Андреевна Кучкина - драматург и журналист.

Сцена из спектакля «Мур...» Фото с официального сайта театра

Понадобилось 30 лет, чтобы мой Ван Гог встретился с Александром Мезенцевым. Как увидела Мезенцева – перекрестилась. Если бы такого человека, такого актера не было на свете, его следовало придумать.

Два часа на сцене жил, маялся, страдал живой Ван Гог. Нежный, сильный, слабый, ранимый, чуткий, закрытый, тяжко сосредоточенный на своем и страстно желавший, чтобы кто-то разделил с ним его тяжесть. Гений – крест, проклятие и благословение Бога. Рыжий, сероглазый, траченный жизнью, что обогащает крупную индивидуальность, один в один автопортрет художника, дар, равный дару Смоктуновского, – где он был все это время, что я его не знала и не видела?

Три года назад актера, грезившего всю жизнь о роли Ван Гога, судьба свела с моей ждавшей своего часа пьесой «Мистраль». Роль судьбы сыграл режиссер Сергей Яшин, 25 лет занимающийся человековедением на театральных подмостках, застенчивый, скромный, но твердый, знающий, чего он хочет, и умеющий придать вымечтанному содержанию яркую и выразительную театральную форму.

Говорю о том, что лично знаю. За три года до «Мистраля» он поставил мою пьесу «Мур, сын Цветаевой», где рискующий быть монотонным монолог одного героя разбил, развел на три голоса, отчего образовалась конфликтная перекличка внутренних голосов, создающих объем, и трагический образ несчастного Мура предстал во всей силе.

Так продолжалось все три года. И все три года я была счастлива и горда сотрудничеством с Яшиным.

Пойти на прогон нового спектакля не решалась. В себе ли сомневалась или в Яшине? Я помнила, как он обложился книгами, готовясь к постановке пронзившего его «Мура», задолго до того, что приступил к ней, все читал, все знал, оперировал фактами лучше меня, знавшей многое. Так было и на этот раз. Он роднился с Ван Гогом, как роднился с Муром. Нынче такую культуру театральной работы поискать.

И все же я боялась. Мои страхи дошли до смешного: я не явилась на премьеру. Яшин сказал: это первый случай за все мои годы в театре, что автор пропустил собственную премьеру.

А вся штука в том, что я провела 30 лет со своими невоплощенными героями, судившими-рядившими в пьесе о самых глубинных, сущностных аспектах бытия, включающих искусство, прежде всего искусство. Про любовь там тоже было. Но главное – про сшибку сознаний. На фоне многого, что нынче овладело массами, на донышке души я, честно, не доверяла театру, и я не доверяла публике – на кой ляд им моя умная пьеса?

Полегче стало, когда услышала отзывы Татьяны Назаренко и Натальи Нестеровой, в числе других звездных художников приглашенных на первый показ спектакля как бы в качестве экспертов. Телефонный рингтон свидетельствовал о том, что экспертизу спектакль прошел.

В назначенный день, взяв себя в руки, я отправилась на неудобную, расположенную в неудобном месте улицу Казакова.

Я была потрясена тем, что увидела. Я была потрясена Мезенцевым. Я была потрясена Яшиным. Я была потрясена зрителем. «Не слушай свой текст, слушай зал», – шепнул близкий человек, сидевший рядом. В зале было слышно, как муха пролетит, – если бы она летала. Затрепанная метафора, но другой под рукой нет. Летал мотылек. Люди театра знают, что это значит.

Рядовой спектакль. Играли его заменой. Случайная публика. Переполненный зал. Десятиминутная овация. Счастье.

Был май, конец сезона.

Официальная премьера должна была открывать новый сезон в августе.

Ни режиссер, ни актеры, ни зрители, ни автор премьеры не дождались.

Она была убита на взлете. Как чайка.

…Я уезжала из Москвы. Известие об изгнании Сергея Яшина из его театра и передаче театра Кириллу Серебренникову застало буквально на пороге. Поэтому не написала сразу. Да и то, понимала, что писать? Действия властей такого рода в наши дни обратной силы не имеют.

Вернулась. Услышала, что говорит уважаемый мной до сей поры Кирилл Серебренников о низкопробном репертуаре собрата по профессии. Вспомнила афишу, на которой Гоголь, Диккенс, Мрожек, Шукшин, Сигарев…

Пусть и не в моих силах воспрепятствовать низости, но свидетельствовать ее я могу.

Я – лицо заинтересованное? Да. Равнодушные лица другие. Убитая премьера колотится в сердце.

Мезенцев первым из актеров подал заявление об уходе.
Подробнее: http://www.ng.ru/culture/2012-08-28/7_kazakova.html

Дата добавления: 2015-07-08