Красноярское отделение Российского философского общества 5 страница

Но протяженность – это лишь первая ступень в познании реального пространства. Реальные предметы в реальном пространстве, находясь один вне другого, неизбежно располагаются в том или ином направлении, на том или ином расстоянии друг от друга. Только по мере того как в моем восприятии отражаются положение, направление, расстояние, величина, форма, определяемые сложной системой пространственных отношений, а не одна лишь недифференцированная внеположность, у меня формируется подлинное восприятие пространства. Такое восприятие пространства, включающего в себя осознание более или менее сложной системы отношений, отражающих соотношения вещей в реальном пространстве, конечно, не является первичной чувственной данностью. Оно – продукт значительного развития. Таким образом, … примитивная внеположность, или экстенсивность, – элементарная чувственная основа восприятия пространства – дана, так же как интенсивность, непосредственно, первично, вместе с чувственными качествами ощущений. Но лишь в результате более или менее длительного развития формируется у человека восприятие пространства, в котором получают все более дифференцированное и адекватное отражение реальные пространственные свойства и отношения предметов. … Подлинное восприятие пространства, адекватно отражающее его объективные свойства и отношения, является очень слож-ным процессом, в котором чувственные и мыслительные компоненты даны в сложном единстве и взаимопроникновении” [13].

Для ориентации в пространстве необходимо, по мнению С.Л. Рубинштейна, подлинное осознание пространства, т.е. формирование представления о системе всех пространственных отношений: “Для того чтобы мой путь определялся для меня системой пространственных отношений, я должен с самого начала как бы расположить мое исходное положение – ту комнату, из которой я выходил, – в определеном месте города, в определенном расположении по отношению к различным его частям, в частности к тем, к которым я направляюсь. Иначе говоря, не только другие части пространства должны быть определены по отношению к моему исходному положению, но прежде всего мое исходное положение должно быть определено по отношению к ним. Пространственную характеристику это исходное положение приобретает, только включаясь в единое пространственное целое и определяясь в нем пространственными отношениями. Для того чтобы человек мог так ориентироваться в пространстве, необходимо, чтобы он мог свободно перенести свою исходную точку зрения в любое место реального пространства. Без этой возможности перехода с точки зрения одного наблюдателя на точку зрения другого и понимания соответствующего преобразования системы координат не существует понимания пространства” [13].

Анализ психологических трудностей, с которыми сталкивается сознание в процессе «осмысления» пространства, проведен В.К. Потемкиным и А.Л. Симановым в работе “Пространство в структуре мира”: “В процессе более глубокого познания реальности концептуальное пространство «не может не выходить за пределы восприятия». Перцептуальное пространство, накладываясь своеобразной “матрицей” на мышление, затрудняет понимание концептуального пространства. Этому способствует логика обыденного восприятия, которая носит однозначный характер и требует – явно или неявно – отождествления абстракций с реальностью и однозначного восприятия этой реальности” [12].

Сложность «философского» познания пространства обусловлена тем, что сознанию трудно провести четкие границы между пространством реальным и пространством отражаемым, поэтому реальному пространству зачастую приписываются свойства концептуального и перцептуального пространств, т.е. на него переносятся теоретические представления о пространстве или чувственное восприятие пространства. В мифологической картине мира три вида пространства не были разделены и отождествлялись с реальным пространством, мир как целостность представлялся в виде конкретно-чувственного образа, в котором воспринимаемое и воображаемое человеком сливалось воедино. С развитием первых философских систем и выделением геометрии происходило постепенное осознание различий между реальным, концептуальным, и перцептуальным пространствами. При этом отмечается, что если в науке чаще всего отождествлялись концептуальное и перцептуальное пространства, а для вульгарно-материалистических философских систем было характерным отождествление реального и перцептуального пространства, то для современной философии характерно отождествление преимущественно реального и концептуального пространства, что, добавим, характеризует еще и любое утопическое сознание.

Б. Рассел в работе “Человеческое познание” писал, что если философия пространства хочет избежать безнадежной путаницы, она должна тщательно проводить границу между этими различными корреляциями. При этом сам Рассел не обозначил четкого различия между реальным пространством и представлением о нем: “Перцептуальное пространство состоит из воспринимаемых отношений между частями восприятия, тогда как физическое пространство состоит из выведенных отношений между выведенными физическими вещами”. Однако, как отмечают В.К. Потемкин и А.Л. Симанов, “выведенность предполагает определенный уровень абстрагирования, что означает понятийность физического пространства”, т.е. фактически Рассел приписывает реальному пространству свойства концептуального пространства [12].

На необходимость различения реального и концептуального пространств в понимании социального пространства указывает П. Бурдье: “Научная работа имеет целью установление адекватного знания и о пространстве объективных связей между различными позициями, определяющими поле, и о необходимых связях, установленных через опосредование габитуса тех, кто занимает позиции в данном поле; так сказать, о связях между этими позициями и соответствующим видением позиции, т.е. между точками, занятыми в данном пространстве, и точками зрения на это же пространство, участвующими в действительности и в становлении этого пространства”. [1]

В статье “Время социальное и пространство социальное <http://www2.usu.ru/soc_phil/rus/texts/slovar/time_space.html>” (“Современный философский словарь” под общей редакцией В.Е. Кемерова, 1998 г.), общие положения которой мы разделяем, граница между реальным и концептуальным пространствами обозначена. Однако, по нашему мнению, и здесь не удалось избежать некоторой нечеткости в характеристике реального социального пространства: “Время социальное и пространство социальное выступают категориями социального бытия не только в смысле описания его на духовно-теоретическом уровне; они являются исходными схемами построения обыденного поведения людей и их повседневных взаимодействий, т.е. они постоянно действуют на уровне бытия социальных индивидов как условия связанности, непрерывности, организованности социального процесса” [14]. Реальное социальное пространство, связывающее и организующее социальный процесс, здесь определяется как исходная «схема» обыденного поведения и повседневных взаимодействий людей. Но поскольку схема – это тоже «представление» о реальности, а не сама реальность [11: 771], то в контексте данного определения это слово не способствует выявлению четкой границы между реальным и концептуальным пространствами.

Уточним, однако, что в понимании социального пространства обозначенные проблемы проведения границы между различными видами пространств обусловлены не только и даже не столько “несовершенством” нашего сознания, структуры языка и методологического аппарата, сколько двойственной субъект-объектной природой самого социального пространства, представления о котором не только формируются под воздействием реальности, но и сами формируют эту реальность.

2. “Призраки пещеры”

«Идолы пещеры» суть заблуждения отдельного человека. Ведь у каждого, помимо ошибок, свойственных роду человеческому, есть своя особая пещера, которая ослабляет и искажает свет природы. Происходит это или от особых прирожденных свойств каждого, или от воспитания и бесед с другими, или от чтения книг и от авторитетов, перед какими кто преклоняется, или вследствие разницы во впечатлениях, зависящей от того, получают ли их души предвзятые и предрасположенные или же души хладнокровные и спокойные, или по другим причинам. Так что дух человека, смотря по тому, как он расположен у отдельных людей, есть вещь переменчивая, неустойчивая и как бы случайная. Вот почему Гераклит пра-вильно сказал, что люди ищут знаний в малых мирах, а не в большом или общем мире.

Ф. Бэкон

Предмет дискуссии нативистов и генетистов – проблему восприятия пространства как протяженности, т.е. как “непосредственной данности” и как результата длительного развития – восприятия, в котором адекватно отражаются реальные пространственные свойства и отношения предметов, – мы отнесли бы к разряду ретроспективных, если бы не обнаружили в современном учебнике философии для студентов высших и средних специальных учебных заведений, выпущенном солидным московским издательством “Логос” тиражом 5 тыс. экземпляров, следующее определение: “Совокупность длин, площадей, объемов, соотношений типа «слева», «справа», «ниже», «выше», «под углом» называется пространством”. [7: 244]. Исходя из такого, как минимум, устаревшего определения пространства, автор приходит к довольно расплывчатому, на наш взгляд, заключению: “Пространственно-временная определенность мира имеет огромнейшее значение. Причем, по достаточно простой причине наши пространственные и временные ресурсы ограничены. Особенно неприятно, что человек – существо смертное. В этих условиях человек стремится выиграть время и пространство, сделать максимально эффективным использование каждой единицы времени и пространства. Выиграть время и пространство – значит добиться совершенства в жизни” [7: 246].

Нашу позицию сформулируем следующим образом: “Понять пространство – значит, получить шанс добиться совершенства в жизни”.

3. “Призраки площади”

“Существуют еще идолы, которые происходят как бы в силу взаимной связанности и сообщества людей. Эти идолы мы называем, имея в виду порождающее их общение и сотоварищество людей, идолами площади. Люди объединяются речью. Слова же устанавливаются сообразно разумению толпы”.

Ф. Бэкон

Что касается использования понятия “пространство” в качестве штампа обыденного словоупотребления, затрудняющего понимание сути самого пространства, то таких примеров можно привести великое множество. Г. Гусейнов, проанализировав употребление в российском дискурсе 1990-х годов слова “пространство” и в сжатом виде определив его смысл как “место, в котором носитель языка снимает различия между личным опытом переживания исторического периода и любым предметом разговора”, отмечает, что для некоторых носителей русского языка избыточное присутствие слова “пространство” в тексте может послужить сигналом уклонения автора от заявленного предмета разговора. [6]

В качестве примеров проявления такого “призрака площади” приведем две цитаты: “Интеллигентность можно определить как особое социальное пространство в социально однородных государствах, сформированное активностью образованных людей в области художественной интерпретации истории страны и роли в ней власти, народа и самой интеллигенции. Важным компонентом структуры российского интеллигентского пространства являются евреи” [8: 137]. Мы, безусловно, разделяем позицию автора относительно признания роли еврейской интеллигенции в российской культуре, однако выражаем сомнение, что в определении интеллигентности как “особого социального пространства” соблюдено требование Оккама не вводить новых сущностей сверх необходимого.

Следующая цитата: “И то, что происходит сегодня в нашей и в мировой культуре, видится как попытка заново строить здание гуманизма в пространстве хаоса” [9: 205]. Такое художественное соединение взаимоисключающих понятий рассчитано скорее на создание оценочно-негативного эмоционального фона, чем на ясное понимание пространства, в котором, по мнению М. Липовецкого, предстоит “заново строить здание гуманизма”.

В качестве средства для борьбы с подобными “призраками площади” воспользуемся настоятельной рекомендацией Т. Гоббса начинать рассуждение с дефиниций: “Очень верно Цицерон где-то сказал, что нет такого абсурда, которого нельзя было бы найти в книгах философов. … причину абсурдных заключений я приписываю отсутствию метода, тому, что философы не начинают своих рассуждений c дефиниций, т.е. c установления значения своих слов, как будто они могли бы составить счет, не зная точного значения числительных один, два и три... Свет человеческого ума – это вразумительные слова, однако предварительно очищенные от всякой двусмысленности точными дефинициями. Рассуждение есть шаг, рост знания – путь, а благоденствие человеческого рода – цель. Метафоры же и бессмысленные и двусмысленные слова, напротив, суть что-то вроде ignes fatui [блуждающих огней], и рассуждать c их помощью – значит бродить среди бесчисленных нелепостей” [5].

4.”Призраки театра”

“Существуют, наконец, идолы, которые вселились в души людей из разных догматов философии, а также из превратных законов доказательств. Их мы называем идолами театра, ибо мы считаем, что, сколько есть принятых или изобретенных философских систем, столько поставлено и сыграно комедий, представляющих вымышленные и искусственные миры”.

Ф. Бэкон

Догматическая приверженность к односторонним концепциям, присущая традиционному сознанию, т.е. сознанию, основанному на традиционных представлениях о социальной реальности, соответствующих традиционному социальному миру прошлых эпох, может быть обусловлена как психологическими, так и идеологическими причинами, недаром же отмечено, что самый крепкий плен – это плен любимой мысли. “Разрешающей способности” традиционного сознания, основанного на детерминистской картине мира, уже недостаточно для осмысления современного социального пространства, намного более сложного и разнообразного, чем прежнее.

«Традиционный мир – это хорошо детерминированный мир, и ему соответствует детерминизм, как философская концепция, как мировоззрение и как идеал,” – считает А.Г. Вишневский [4]. Отсюда, в частности, средневековая идея построения идеального общества ранних социалистов-утопистов: надо внести в мир больше порядка, и тогда все будет хорошо. Эту идею унаследовал марксизм, а через него – многие современные философы. Суть ее была сформулирована К. Марксом в его знаменитом одиннадцатом “тезисе о Фейербахе”: “Философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его” [10]. Такая постановка задачи, по мнению А.Г. Вишневского, предполагает “изначальное знание цели, к которой следует стремиться». «А это логика “ньютоновского” мира, заранее детерминированного непреложными законами причинности, а не “дарвиновского” мира, в котором результат есть следствие бесконечного количества проб и ошибок. … “Конструктивистская” логика предполагает, что цель развития можно определить заранее, что есть “творец”, это, по существу, религиозная идея, даже если она облечена в совершенно нерелигиозные формы. Ей противостоит идея самоорганизации, предполагающая, что целеполагание “встроено” в сам процесс развития» [4].

Современная мировоззренческая революция, охватившая все виды познания, как социального, так и естественно-научного, привела к формированию новой картины мира, не управляемого “сверху” по какому-то замыслу – божественному или человеческому, а складывающегося в ходе самоорганизации, результаты которой не строго детерминированы, а в лучшем случае лишь предсказуемы с некоторой долей вероятности. “Почти безраздельно господствовавшая с конца XVII до конца XIX века ньютоновская физика описывала Вселенную, где все происходит точно в соответствии с законами; она описывала компактную, прочно устроенную Вселенную, где все будущее строго зависит от всего прошедшего… Теперь эта точка зрения не является больше господствующей в физике… Результатом этой революции явилось то, что теперь физика больше не претендует иметь дело с тем, что произойдет всегда, а только с тем, что произойдет с преобладающей степенью вероятности” [3].

Синкретизм традиционного сознания, его неспособность отделить познание от оценки, теорию от идеологии приводят к идеологизированности социального знания в ущерб его научной объективности. По мнению А.Г. Вишневского, которое мы разделяем, идеологию следует понимать как систему взглядов, подчиненную «аксиологическим» критериям: представлениям о добре и зле, благе и вреде и т.п., оставив научным теориям описание объективных внутренних взаимосвязей, механизмов и т.д. изучаемых объектов, исключив из науки какую бы то ни было оценивающую, аксиологическую составляющую.

Глобальная трансформация современного социального пространства предъявляет высокие требования к способности сознания воспринимать и осмысливать изменения реальности, определяя необходимость трансформации самого созна-ния. Механизм развития сознания заложен в самом сознании как рефлексия, т.е. способность сознания отражать, осмысливать самое себя, соотносить представления о пространстве с самим пространством и перестраивать их в соответствии с изменениями, происходящими в этом пространстве.

Социальное пространство и сознание, таким образом, развиваются во взаимообусловленном процессе непрерывного становления. Эта взаимообусловленность особенно проявляется в эпоху мировоззренческих революций, когда под влиянием изменений, усложнений, дифференциации, трансформации социального пространства сознание ищет новые формы его адекватного отражения.

“Особенность нашего времени, едва ли не самая главная черта интеллектуальной жизни той эпохи, в которой мы живем, – отмечает А.Г. Вишневский, – кардинальная смена картины мира… Наше время продолжает оставаться време-нем столкновения, … но в то же время и взаимодействия традиционной и современной картин мира, эпохой раскола, который проходит не только между странами и континентами, не только между различными политическими силами и партиями, но и внутри любого интеллектуального сообщества. И в каждом таком сообществе, и даже в сознании каждого отдельного человека, присутствуют – в разных сочетаниях – элементы “традиционного” и “современного” сознания” [4].

Библиографический список

1. Бурдье, П. Социология политики: Пер. с фр. Н.А. Шмат-ко / сост., общ. ред. и предисл. Н.А. Шматко. – М.: Socio-Logos, 1993.

2. Бэкон, Ф. Новый Органон, или истинные указания для истолкования природы. – 1620.

3. Винер, Н. Кибернетика и общество / Н. Винер. – М., 1958.

4. Вишневский, А.Г. Избранные демографические труды: в 2 т. / А.Г. Вешневский. – М.: Наука, 2005.

5. Гоббс, Т. Левиафан, или Материя, форма и власть государства церковного и гражданского: избранные произведения / Т. Гоббс. – В 2 т. – М., 1964.

6. Канке, В.А. Философия: учебное пособие для студентов высших и средних специальных учебных заведений / В.А. Канке. – М.: Логос, 2001.

7. Кордонский, С. Интеллигенция в роли национальной интеллектуальной элиты. Пределы власти / С. Кордонский. – 1994. – № 1.

8. Липовецкий, М. Изживание смерти / М. Липовецкий // Знамя. – 1995. – № 8.

9. Маркс, К. Тезисы о Фейербахе // К. Маркс и Ф. Энгельс. – Соч., 2-е изд. – М., 1955.

10. Ожегов, С.И. Словарь русского языка / С.И. Ожегов. – М., 1961.

11. Потемкин, В.К. Пространство в структуре мира / В.К. Потемкин, А.Л. Симанов. – Новосибирск: Наука, 1990.

12. Рубинштейн, С.Л. Основы общей психологии / С.Л. Рубинштейн. – СПб: Питер, 2000. – Гл. VII.

13. Современный философский словарь под общей ред. доктора философских наук профессора В.Е. Кемерова. – Лондон, Франкфурт-на-Майне, Париж, Люксембург, Москва. – Минск: Панпринт, 1998.

В.И. Кудашов

ФИЛОСОФСКИЕ АСПЕКТЫ ТРАНСФОРМАЦИИ МЕНТАЛЬНОСТИ

Переживаемая нами эпоха – время кризиса традиционных связей, утраты социокультурной идентичности индивидами и общностями, когда человек вынужден заново определять свое место в мире, находить или самостоятельно формировать адекватные коммуникационные структуры. Это происходит в условиях интенсивного развития различного рода виртуальных технологий – начиная от доступного практически всем телевидения и кончая системой Интернет, превращающейся из мечты в повседневность. Основой сознания всегда была (независимо от того, осознавалось это или нет) включенность человека в более или менее устойчивые системы отношений, определяющие локализацию его ментального бытия. Изменения в данной основе, связанные с развитием новых информационных технологий, порождают ряд важных вопросов, касающихся направленности формирования современного сознания.

Ключевой вопрос для современного общества: в чем истоки его устойчивости, что выступает движущей силой социальных изменений? Современное развивающееся общество становится информационным, оставляя в истории индустриальные и постиндустриальные эпохи. Этот процесс сопровождается утверждением новой среды обитания, новых социальных и моральных ценностей, нового образа жизни и новых принципов управления. Информационное общество отличает, с одной стороны, возрастающее управленческое значение средств массовой информации, являющихся важнейшим элементом общественных связей, с другой – возрастающая информированность населения, свободный доступ к информации, беспрепятственная работа всех СМИ, наличие массовых технических средств, делающих информацию доступной для большинства граждан.

Меняется сама движущая сила социальных изменений. Ею становятся информационная среда обитания, информационные технологии, позволяющие эффективно реагировать на вызовы цивилизации – высокотехнологичной и рыночной. Определился новый характер источников развития общества: на первый план вместо источников экономических все больше стали выходить культурные и коммуникационные. Если посмотреть на развитие европейской цивилизации через призму базовых ценностей, то приходит понимание того, что сегодня качественный скачок в ней происходит не в экономической, общественно-политической сфере, а в сфере влияния на народные массы, на людей, в сфере «обработки людей людьми» (по Марксу), которая становится тотальной.

В зарубежных и отечественных работах, посвященных указанной проблематике, нечасто удается встретить четкое объяснение характера данного явления. Существуют нерешенные противоречия в понимании особенностей современного сознания, специфики информационного общества и предпосылок его возникновения, исторических перспектив виртуализации массового сознания. Широкому читателю неизвестны, а порой и недоступны новейшие разработки в данной сфере, распространяющиеся через глобальную систему Интернет.

Формирование ментальности и управление людьми посредством коммуникации, истоки которого следует искать еще в античном мире, позволяет в процессе управления государством резко уменьшать необходимость применения физического насилия. Намного выгоднее, используя возможности информационно-психологического воздействия, наставить массы на верный путь восстановления народного хозяйства после внутренних потрясений или, направленно формируя сознание противников, существенно уменьшить количество жертв и затрат на ведение военных действий.

В этой связи насущной потребностью становится выявление основных принципов технологий формирования сознания, лежащих на стыке многих наук: от исторической психологии до структурной лингвистики. Их воплощение можно было видеть, например, во время войны 1999 года в Югославии, когда очень странные представления о жизни быстро были внедрены в сознание большого количества людей. Эффективность совместного действия новейших информационных технологий обеспечивается за счет того, что национальные интересы возникают не в результате согласования различных интересов корпораций и государства, а изначально разрабатываются аналитическим сообществом с учетом указанных интересов как некое целое.

От того, насколько культурная политика государства будет эффективна, зависят решение проблемы выживания культуры, сохранение и приумножение духовного потенциала нации. Новые модели культурной политики должны быть детерминированы принципами преемственности, эволюционности социокультурного развития, равенства прав и возможностей всех граждан, социальных групп в создании и использовании материальных и духовных ценностей, которые одновременно выступают в качестве инструмента влияния на человека.

Что же является организующей силой этого влияния? Сегодня ею стала социокультурная сфера и ее ядро – общественные связи, предстающие как инструмент социального взаимодействия, регулирующий отношения и разрешающий противоречия между властью, бизнесом, культурой и человеком массы в русле влияния на него. Общественные связи стали организующей, всеобъемлющей силой, удерживающей общество на пути прогресса. Это достигается и тем, что об-щественные связи обеспечивают социальный контроль масс, то есть контроль за поведением людей в границах определенных общественных институтов, контроль за подчинением индивида социальной группе и властвующей элите общества. Социальный контроль в свою очередь неразрывно связан с образованием и воспитанием членов общества, социализацией человека.

Социальный контроль резонно рассматривать как систему влияния на человека массы, как систему регулирования отношений между «массовым» человеком и властью, «массовым» человеком и бизнесом, как систему, в основе которой «обработка людей людьми», взаимодействие мира реального и мира информационного. Попытаемся выяснить, насколько подвержено современное сознание искусственному формированию и каковы исторические условия и последствия этого процесса.

Анализ с позиций диалектической логики приводит к выводу, что в современном либерально-демократическом обществе существует реальное противоречие между информационной системой общественных связей и свободой человека. Информационные технологии сегодня выступают как инструмент закабаления личности, превращения ее в массового человека, как стадия тупика в социальном развитии. По сути, новейшие информационные технологии – это господство инструментального знания, технократического мышления. Германский философ Ю. Хабермас считает, что рост инструментального разума достиг критической отметки, переход которой приведет к созданию общества «антиуто- пии» – общественные места не становятся ареной обсуждения и свободного выбора, а общественные проблемы, подобно техническим, решаются экспертами, использующими инструментально-рациональное знание.

Этот же процесс А.А. Зиновьев называет «западнизмом». В любом случае это – путь к новому варианту тоталитарного общества, к тупику социального развития. В нашей российской действительности этот путь отмечен технологией обработки сознания избирателей во время президентских и парламентских выборов, технологиями воздействия на массовое сознание в конкурентной борьбе за передел собственности. Сегодня есть некий дефицит научных представлений о влиянии на сознание человека в современном обществе с социально-философских позиций. Поэтому рассмотрим процесс формирования современного сознания через призму общественных ценностей и информатизации культуры.

Общественное сознание (как и индивидуальное) в принципе должно адекватно отражать реальную обстановку, приспосабливаться к ее изменениям. Положение, что бытие определяет сознание, верно только отчасти. Сознание как таковое отделено от реальности и представляет самостоятельный объект, изменяющийся по своим законам. В частности, общественное сознание на каком-то этапе может носить иррациональный характер, подобно тому, как человек может жить в иллюзорном мире.

В общественном сознании можно выделить три структурных уровня: верхний, основной и глубинный. К верхнему уровню можно отнести общественное мнение, которое носит изменчивый характер, относительно неустойчиво и имеет сравнительно малое время жизни. Основной уровень является аналогом картины мира у отдельного человека. О нем говорят как о парадигме. Этот термин характеризует установившуюся систему понятий, взглядов, мировоззрения общества в целом. Парадигма обладает большой устойчивостью. Эволюцию общественного сознания можно представить как последовательный процесс скачкообразных переходов от одной парадигмы к другой. Процесс отхода от существующей парадигмы может длительное время протекать незаметно, скрыто, подобно изменению общественного сознания в СССР в начале восьмидесятых годов.

Глубинный уровень или подоснову ментальности можно грубо сравнить со слоями индивидуального сознания, формируемыми в раннем детстве и накладывающими свой отпечаток на всю жизнь. Тогда появляются символы и образы, ле-жащие в основе конкретного мышления человека. Данный уровень находит свое выражение в морали, идеалах, целях, ценностях, понятиях добра и зла, а также в духовных традициях народов. Он очень устойчив и при изменении парадигмы меняется незначительно. Более того, трансформация парадигмы происходит на базе имеющихся глубинных структур, которые, сохраняя основное содержание, приобретают новую форму.

Действия человека и общества в целом определяются двумя факторами – разумом и верой, которые неразрывно связаны между собой как части общественного сознания. Говоря о разуме человека, уместно сопоставить его с процессом поиска, присущим животным. Кроме того, у человека, благодаря второй сигнальной системе, возникло слово, которое обобщает, появилось символическое видение мира, в отличие от животных, употребляющих для общения химические и звуковые сигналы с совершенно конкретным смыслом. И человек не просто ведет поиск, а фиксирует свои знания словами. Поскольку каждое слово обобщает, то при этом как бы осуществляется акт творения нового. Совокупность фиксируемых и накапливающихся знаний – наука – стала основой рационального подхода к внешнему миру.

Вместе с тем, поскольку непосредственно каждому человеку доступна лишь крупица знания об окружающем мире, ему приходится принимать на веру, как постулат, без доказательств огромный объем фактов и положений. Вера имманентно присуща и общественному сознанию. Она прежде всего связана с ограниченностью человеческого познания, хотя и может опираться на повседневный опыт, здравый смысл, внешние традиции. Вера носит надличностный характер. Она как бы связывает человека и общество. Основную сумму своих знаний человек получает от общества, принимает на веру.

Дата добавления: 2015-08-28