7 страница. - На праздник приглашены все постояльцы отеля, - сказал я

- На праздник приглашены все постояльцы отеля, - сказал я, и тут же добавил: – Единственное правило – никаких откровенных вечерних платьев. Что касается второго условия… Хорошо. Я согласен и на него.

Эйлин улыбнулась. Неприятно. Как хищник, загнавший свою жертву в угол.

- Будем считать, что мы договорились, - она протянула мне руку, чуть приподнявшись и перехватив сигарету левой.

Я осторожно, ожидая подвоха даже в этом обезоруживающем жесте, пожал ее ладонь. Очень горячую. Совсем как у Вильяма. И тут же одернул свое буйное воображение: мало ли людей, у которых горячие руки? Конечно, нет. У всех нас они иногда такими бывают…

- Эйлин… - вдруг почувствовав неожиданный прилив смелости, произнес я. – Эйлин, скажите честно, зачем вы все это делаете?

Она осторожно высвободила свою ладонь из моей. О чем я даже пожалел – прикосновение было удивительно приятным.

- Вы поверите, если я скажу, что пытаюсь вам помочь? – ответила она озадачивающим вопросом на мой вопрос.

- Если честно то – нет, - признался я, внутренне напрягаясь в ожидании ее реакции.

- Тогда мне больше нечего сказать. Покиньте, пожалуйста, мой номер, мне нужно подумать, что надеть, - на этот раз ее улыбка была беспечной и полной искренней радости.

Я поспешил уйти. Разговор получился еще более неприятным, чем я ожидал, но… Своего я все же добился. По крайней мере, мне очень хотелось в это верить.

***

Темнота медленно растворялась в воздухе, и только силуэты желтеющих деревьев казались слегка светящимися, как будто хранившими в себе частицы впитанного за день солнечного света. От терпкого запаха хризантем, отцветающих вдоль невысокого каменного забора, на котором я сидел, хотелось закрыть глаза и думать, думать, но только обязательно о том, что очень ценно и не дает покоя... И я думал. О Вильяме. Пытался понять, что может заставить человека не отмечать день рождения, когда должно исполниться всего-то двадцать четыре года. Я всегда отмечаю свой, пусть в очень узком кругу. И не собираюсь изменять этой традиции в следующем году, когда цифра, обозначающая мой возраст, перестанет начинаться со слова «двадцать». А Вильям… Неужели можно настолько устать от всего к его годам? Или это просто своеобразное позднее проявление юношеского максимализма? Нет, вот этого в нем нет совсем. Он совершенно взрослый, иногда даже слишком для своих лет. А еще эти его поездки. Он уже второй раз уезжает неизвестно зачем. И он, конечно, не обязан мне ничего объяснять, но мое любопытство уже начинает беспокойно искать ответы.

- Том? Ты почему здесь сидишь? – неожиданно услышал я голос Вильяма и, открыв глаза, увидел его стоящим перед собой.

- Я ждал тебя, - я спрыгнул с забора, оперся об него спиной и вдруг понял, как же мне весь день не хватало Вильяма. Всего один день, а, кажется, что я не видел его не меньше недели.

Только уже полностью вступившая в свои права осенняя ночь видела, как мы потянулись друг к другу. Но вместе с восторгом от жадного поцелуя я чувствовал страх. Все мои предыдущие увлечения и влюбленности рассыпались в прах под натиском того, что я происходило в моей душе сейчас. И я топил этот страх в страсти.

- С утра об этом мечтал, - выдохнул Вильям, упираясь лбом в мой лоб и тяжело дыша. Ему тоже все это было непросто. Я не понимал, почему, но это сближало нас еще больше.

- Я тоже. Куда ты уезжал так надолго?

- Да… - он чуть отстранился, как будто воспоминания о поездке или ее цели были не самыми приятными. – Нужно было уладить кое-какие дела, касающиеся «Поцелуя дождя», - он неприязненно посмотрел на светящийся окнами силуэт отеля за моей спиной. - Страшно подумать, что лет через десять-пятнадцать мне придется управлять еще девятью такими же, как этот. Хорошо, что еще не сейчас…

- А чего бы тебе хотелось сейчас? – спросил я, увлекая его за руку в сторону отеля.

Вильям немного подумал, а потом ответил. Удивленным голосом, словно собственные желания его озадачивали:

- Хочу просто наслаждаться тем, что живу, - мы остановились у парадного входа. – И тем, что ты – рядом, - добавил Вильям, как-то настороженно заглядывая мне в глаза. Будто бы ожидал, что я скажу, что это ненадолго или еще что-нибудь в этом роде.

- Я попытаюсь тебе в этом помочь, - загадочно сказал я и открыл перед ним тяжелую дверь. – Входи. Начнем прямо сейчас.

Недоумевающий взгляд. Но от вопросов Вильям почему-то воздержался. Послушно шагнул в холл, тут же сердито восклицая:

- А почему здесь совсем темно?

- Это ненадолго, - пообещал я, положив ладони ему на плечи и вынуждая идти впереди себя.

- Том, что здесь происходит? – он не сопротивлялся, но и молча подчиняться было, конечно, не в его характере.

- Просто доверься мне, - попросил я.

А он и так уже это сделал. Мы медленно шли вперед, к дверям, ведущим на веранду, и я чувствовал, что у меня дрожат руки. Пусть ситуация была не такая уж и серьезная, но Вильям мне верил. И это вызывало у меня неожиданный восторг. Когда мы дошли до плотной ткани, закрывавшей стеклянные двери и не позволявшей увидеть, что происходит за ними, я сдернул ставший ненужным покров, распахнул двери, и первый фейерверк взвился в воздух в самом дальнем конце веранды, оглушая нас и расцветая в черном небе букетом невиданных цветов.

- С днем рождения! – прокричал я, прежде чем фейерверк продолжил грохотать, и обнял его, ошеломленного, но счастливо улыбавшегося мне.

***

Отгремевшая пиротехника и поздравления сменились многоярусным, напоминавшим замок тортом. Вильям задул свечи с восторгом ребенка лет четырех, и мы, прихватив по кусочку сладкого счастья, отправились за ближайший столик.

- Значит, ты не только талантливый писатель, - сказал Вильям, с удовольствием поедая торт, над которым я и мистер Джонсон, колдовали все утро. – Никогда бы не подумал, что ты и кухня совместимы…

- Это не совсем моя заслуга, - уточнил я, хоть и не особенно хотелось. – Все мои психоаналитики советовали мне выбросить мамин сборник рецептов… А я… Я с каждым хорошо получившимся блюдом чувствовал себя к ней ближе.

- Какой интересный способ, - темный янтарь глаз Вильяма отразил мою грусть. Но музыканты, заигравшие знакомую мелодию, сменили ее более светлыми чувствами.

Песня, призывала зажечь звезды. Бархатно-низкий голос вокалистки приглашенной мной группы вплетал в привычность музыки «Zeraphine» пряную экзотичность. И хоть вместо звезд официанты зажгли свечи – электрический свет у меня с Вильямом совсем не ассоциировался, и я решил поэкспериментировать с освещением – их огни отражались в бокалах с красным вином совсем как миниатюрные копии небесных светил. Людей собралось немного, но это даже было хорошо. Спокойно и романтично. Именно так, как мне представлялся этот вечер. Конечно же, совершенно невозможный без своего виновника, сидевшего напротив и то и дело восхищенно посматривавшего на меня. Я еще не видел его таким. Удивленно-веселым. Счастливым. И мне самому никогда не было так хорошо. Так, чтобы чувствовать, как музыка наших любимых песен течет по венам вместе с вином, чтобы ловить без слов оттенки эмоций. Чтобы хотелось коснуться иногда слетавших прямо на веранду желтых листьев и понять – все это не сон.

- Знаешь, ты сделал невозможное, - сказал Вильям, кладя свою ладонь поверх моей.

- Это всего лишь скромный вечер, - пожал плечами я. – Наверняка ты отмечал дни рождения и с гораздо большим размахом.

Вильям отрицательно покачал головой:

- Ты не понимаешь. Сегодня пятнадцатое октября для меня впервые – праздник. Раньше никто не задумывался над тем, каким я хочу его видеть, никто не пек для меня тортов, не сидел вот так рядом, счастливый от того, что счастлив я, - горячая ладонь сжала мою, будто пытаясь прикосновением донести до меня смысл слов. Я и так все понимал, видел по глазам Вильяма, в которых радость смешивалась с горьким, вошедшим в привычку, но теперь начавшим рассыпаться в прах одиночеством.

Но ответить на это я ничего не успел. К нашему столику подошла Эйлин. Вильям хотел было убрать руку, но я задержал ее. Не хотел позволять этой странной девушке одержать даже такую мелкую и, казалось бы, незначительную победу.

- Поздравляю, - наигранно весело произнесла она, касаясь бокала Вильяма краем своего. Я выразительно посмотрел на нее, стараясь вложить в свой взгляд возмущенную фразу «Мы же договорились!» – Не буду вам мешать. Желаю долгих лет жизни, Вильям!

И она ушла.

- Еще одно чудо, - немного нервно рассмеялся Вильям. – Похоже, тебе удалось покорить этим волшебным вечером даже ее. Пожелание, правда, она мне сделала то еще.

- Ага, так обычно говорят, когда лет восемьдесят исполняется, - не сдержал улыбки я. Непонятно, почему, но слова Эйлин меня больше смешили, чем раздражали.

- Наверное, хотела сказать, что я для нее староват, - попытался пошутить Вильям, но то, что это пожелание заставило его напрячься, он скрыть не смог. И не удивительно: Эйлин способна кого угодно из равновесия вывести.

- Увы, смирись. Эта девушка жертвой твоего очарования не станет.

- Даже не знаю, как переживу, - картинно вздохнул Вильям и залпом допил вино, шутливо хватаясь за сердце.

- Не переживай, тебя утешу, - подмигнул я.

- Заманчиво, - слишком серьезно и с намеком сказал Вильям. Не обращая внимания на мое легкое, удивленное сопротивление, он поднес к губам мою ладонь. – Спасибо тебе за все.

И такой странный для двоих мужчин жест показался мне самым естественным на свете. Слишком волнующим и неповторимым было прикосновение его губ к тыльной стороне моей ладони, чтобы думать о чем-то еще. И я позволил себе просто чувствовать. Медленно плыть по течению вечера, пропитанного осенней меланхоличностью и обжигающим теплом нашей близости. Здесь было прекрасным все – от практически незнакомых, и оттого не мешавших нам быть вдвоем, гостей и влажно-прохладного ветра, приносившего желтые листья, до необычно мирной Эйлин и завораживающего голоса певицы в длинном, переливавшемся разноцветными искрами платье…

- Том? Что? Что случилось? – обеспокоенный голос Вильяма заставил меня опустить глаза. И это был наилучший выход, потому что девушка на сцене сняла меховую накидку. Я, как и всех гостей, предупредил ее – никаких открытых платьев с глубоким декольте. Забыла? Стало жарко? Зачем она сняла этот мех?! Я вцепился в руку Вильяма, с трудом заставляя себя дышать. Я не мог даже слова выговорить, чтобы объяснить, что со мной происходит.

Но Вильям понял. Как-то даже слишком быстро. Подошел, потянув меня за руки, поднял со стула и, обняв, увел с веранды.

- Все уже прошло. Все хорошо. Не бойся, - тихо говорил он мне, пока мы поднимались на наш этаж. И я ему верил. Снова отпускал свой страх. Позволял ему растворяться в голосе и прикосновениях горячих рук Вильяма…

16.

У нового утра был аромат кофе и привкус аспирина. Я запивал уже третью таблетку обжигающе-горьким напитком, но головная боль и не думала проходить. Однако меня это не особенно беспокоило. Воспоминания о вчерашнем вечере, едва не испорченном глупой случайностью, и о последовавшей за ним ночи волновали меня намного сильнее и приятнее. А еще передо мной на столе лежала записка Вильяма – написанная красивым почерком, навевающим мысли о чернильницах и перьях. В ней говорилось, что Вильям занимается перезагрузкой системы компьютера на первом этаже, потому что штатный инженер заболел. И я сидел и по-детски радовался тому, что Вильям не ушел как обычно, ничего мне не сказав, а позаботился о том, чтобы я знал, где он и мог его найти. Мне было ужасно любопытно посмотреть на это – Вильям и компьютер. Никогда бы не подумал, что он настолько разбирается в технике, мне почему-то казалось, что это совсем не для него. Вот если бы у меня не болела голова, и я не чувствовал эту проклятую слабость…

Я медленно, стараясь не делать резких движений и не провоцировать головокружение, подошел к окну и впустил холодный ветер с мелкими каплями дождя. Стало чуть легче дышать, и как будто уже не так сильно ломило от боли виски. Я глубоко вдыхал казавшийся живительным воздух и снова думал, что мои приступы страха стали очень странными. Раньше их не могло остановить ничто, а после я еще долго не мог успокоиться, несмотря на лекарства, буквально мог мерить комнату шагами от стены до стены на протяжении многих часов, не находя в себе сил остановиться. И это еще самое мирное, на что я был способен. А сейчас Вильям влияет на меня как очень сильное лекарство, вводимое внутривенно, а от того и действующее практически в ту же секунду…

Отбросив свои все равно ни к чему не ведущие догадки, и, тем не менее, снова грозящие мне сомнениями в Вильяме, я надел теплый, просторный свитер и вышел из номера. Коридор с неяркими светильниками уже не вызывал у меня опасений, как в день приезда, наоборот казался очень уютным, а приглушенный свет щадил мои уставшие от боли глаза. И этот тихий дождь за окнами. Особенное здесь место, прав Вильям.

Звон посуды и легкий удар в плечо вырвал меня из моего заторможенно-болезненного состояния. Еще секунду назад я был наедине с отелем и своими мыслями, и вот уже передо мной стоит Эйлин, а у наших ног – разбитая чашка, выпустившая на темно-зеленый ковер весь свой чай.

- Извините, я, наверное, задумалась, - нервно улыбнулась она, натягивая рукава просторного платья на запястья. – Я вас не заметила…

- Взаимно, - сказал я и уперся рукой в стену. Головокружение появилось так внезапно, и было настолько сильным, что я едва устоял на ногах.

- Томас, что с вами?

Горячие ладони. Даже из кончиков ее пальцев, касавшихся моей щеки, казалось, исходит что-то невидимое, но согревающее. И боль, пронзавшая мою голову с самого пробуждения, медленно отступала. Бледнела, исчезала под воздействием этого неведомого тепла.

- Эйлин… Как вы это делаете? – спросил я, когда она убрала руки. Я удивленно ощупывал виски, лоб, затылок. Боли не было. И даже слабость немного отступила.

- Я не могу сказать, - она отшатнулась от меня, словно боясь, что я к ней прикоснусь. – Уезжайте отсюда, Томас, просто уезжайте и не задавайте мне больше вопросов, - быстро проговорила она и, обойдя уже начавшую ликвидировать последствия чаекрушения горничную, быстро пошла прочь по коридору.

***

Вильям что-то быстро и почти бесшумно печатал. Его длинные, изящные пальцы смотрелись очень неуместно на ультрасовременной пластмассовой клавиатуре. Я сидел чуть позади него, наблюдая, удивляясь своим едва ли объяснимым ассоциациям и наслаждаясь спокойствием пустого холла и нашим уединением. Оно могло быть разрушено в любой момент, но от того было трепетно дорого.

- Ты умеешь играть на фортепиано? – спросил я, наклоняясь вперед и вдыхая запах свободно лившихся по плечам волос Вильяма.

- Да, а что? – он нажал на ввод и перестал печатать.

- Его клавиши пошли бы твоим рукам намного больше, чем эти, компьютерные.

- Том…

- Да? – я придвинул свой стул ближе и обнял его одной рукой за талию, радуясь, что у его стула спинки нет.

- Это так… - он не договорил, позволяя мне почувствовать его немного прерывистый вдох.

- Как? – я убрал прядь волос ему за ухо, и он откинулся назад, прижимаясь ко мне, доверяя удерживать его от падения и обжигая взглядом черных от расширившихся в полутьме зрачков глаз.

- Я даже не знаю, как сказать…

Он развернулся и порывисто поцеловал меня. Так, как возможно целоваться только в общественных местах – надеясь, что никто не заметит, сходя с ума от риска и запретности, забывая о дыхании и о том, что может за всем этим последовать. Наслаждаясь секундами, которые крадешь у всегда слишком правильного и строгого мира.

Громко хлопнувшая входная дверь оборвала наш вибрировавший страстью момент. Вильям быстро поднялся, включил миниатюрный торшер на стойке и уже через несколько мгновений приветствовал нового постояльца, профессионально быстро заполняя регистрационные бланки от руки, так как компьютер он привести в чувство не успел. Я сидел, надежно скрытый полутьмой, и, наблюдая за тем, как Вильям разговаривает с пожилым полноватым джентльменом, понимал, что завидую ему. Этому среднестатистическому, наверняка уже позабывшему, что такое любить, человеку. И не потому, что я вдруг стал патологически ревновать Вильяма к первому встречному. А просто потому, что Вильям смотрел на него, говорил с ним, дарил ему бесценные мгновения своего, пусть и всего лишь профессионального, но внимания. Мне не было горько или больно от этой полузависти-полуревности. Мне было от нее тепло.

***

Этот пасмурный, полный нереализованной страсти день тянулся превосходно долго. Компьютер не желал воспринимать новое программное обеспечение, как следовало, и Вильям отпустил ресепшионистку домой. Сам он справлялся с бумажными бланками регистрации намного быстрее, да и новых постояльцев к нашему общему счастью практически не было. И дождь тихо стучал в стекло окна позади нас, рассказывая о чем-то, несомненно, важном, создающем неповторимое ощущение того, что в этом большом здании мы только вдвоем.

А под вечер, все же справившись с непокорной техникой, Вильям преподнес мне сюрприз, который я даже не смог сразу воспринять всерьез. Он предложил мне познакомиться с его отцом. Мне это показалось шуткой, розыгрышем с непонятным подтекстом… Слишком независимым он был, чтобы хотеть показать кому-то из родителей того, с кем у него недавно начался роман. Но Вильям рассеял мои ошибочные выводы всего лишь одной фразой: «Не то чтобы я считал это необходимым или желанным для себя, просто он – часть моей жизни, с которой тебе придется постоянно иметь дело. Если захочешь, конечно», - и коварно улыбнулся, заставив меня даже немного испугаться того, насколько хорошо он может чувствовать мои эмоции.

- Я хочу, - не задумываясь, ответил я, раздумывая над тем, чем это знакомство может обернуться. В конце концов, даже если я не найду общего языка с Ференци-старшим, Вильяма это вряд ли удивит или расстроит.

- Спасибо, - неожиданно поблагодарил меня Вильям и, слегка коснувшись губами уголка моих губ. – Тогда в семь я жду тебя здесь, - сказал он и пошел в сторону подземного гаража, должно быть для того, чтобы разобраться с неисправностью своего автомобиля, о которой говорил недавно.

Я не стал его спрашивать, за что он меня поблагодарил, полагая, что и так догадываюсь: за то, что не отвергаю в нем даже такие негативные моменты, как наличие не очень дружелюбных родственников. Признаться честно, я ему немного завидовал. Ведь, несмотря на то, что у Вильяма с отцом такие натянутые отношения, его отец жив. Не знаю, стал бы я так скоро знакомить Вильяма со своими родителями, будь они живы, - не потому что он не тот человек, которого можно привести в дом, где провел детство и познакомить с самыми родными людьми, а просто из-за того, что не знаю, какими бы мои родители были сейчас. Но его до средневековости старомодный порыв меня обрадовал. И потому я, с нетерпением ожидая назначенного времени, просидел немного больше часа перед печатной машинкой, стараясь заглушить волнение стремительностью развивавшегося сюжета, и добавил к «Дождю» еще пару десятков страниц.

***

Плотный туман обнял отель, роняя редкие слезы о чем-то своем. Режущие почти непрозрачную, молочно-белую пелену лучи фар казались зловещими. А сам «Бристоль», постепенно выплывающий, словно из небытия, выглядел еще внушительнее. Массивный, темно-синий, как обещание надвигающейся ночи и всего, что может таить в себе ее темнота.

Вильям затормозил прямо перед крыльцом, на котором стоял я, зачарованный темной гармонией погоды, старинного автомобиля и его хозяина. Открыв дверь, я медленно провел по краю наполовину опущенного стекла. Вся моя решимость, такая жизнерадостная еще пару часов назад, стремительно таяла. Я мысленно спросил себя, что, черт возьми, может страшного случиться на этой встрече. Сам же себе молчаливо ответил, что, конечно же, ничего, и сел на скрипнувшее сиденье.

- Что, опасаешься, как бы знакомство с родителями не получилось таким же, как в одноименном фильме? – улыбнулся мне Вильям, плавно выезжая с территории отеля.

- Нет, - ответил я, и мне вдруг стало смешно. Потому, что со стороны я, наверное, так и выглядел: как будто у меня коленки дрожат от предстоящего знакомства с грозным главой семьи Ференци. – А тебе нравятся такие фильмы? – с сомнением спросил я.

- Вообще-то нет. За компанию с одногруппниками пытался посмотреть, но меня хватило только на половину.

- Да уж, кино – просто шедевр, - согласился я, рассеянно глядя в окно на обгонявший нас внедорожник с открытым верхом. Разместившуюся в нем веселую и совсем не трезвую компанию девушек нисколько не смущала туманно-сырая погода – они что-то кричали, размахивали руками и пели, постоянно рискуя вывалиться из машины… И я вдруг понял, что ни при каких условиях не могу представить Вильяма вот в таком окружении. Ему недавно исполнилось двадцать четыре, но шумные студенческие сборища, клубы с оглушающей музыкой, кинотеатры – да, какие угодно способы развлечения современной молодежи, казалось, не соответствовали его характеру. Он смотрел в компании одногруппников глуповатую американскую комедию? Нет, это совсем не похоже не правду. Или же я просто чего-то в нем не понимаю…

Мы неспешно разговаривали под гул неровно работавшего мотора, еще больше усиливавшего сходство автомобиля с большим зверем. Вильям, казалось, совсем не нервничал по поводу цели нашей поездки, только постоянно прислушивался к звукам, даже мне, ничего не смыслящему в машинах, казавшимся предрекающими серьезную неисправность. И вдруг, словно подтверждая верность моих мыслей, автомобиль несколько раз сильно содрогнулся, заставляя Вильяма свернуть на обочину и остановиться.

- Черт! – он с размаху ударил кулаком по рулю и выругался на своем родном языке.

- Ты бы мне переводил что ли, - усмехнулся я.

- Да… - отмахнулся Вильям, - смысл там был интернациональный, не обращай внимания. Пойду посмотрю, что можно сделать. А ты, - он оглянулся на зачем-то подъезжающий к нам джип, - спроси у этих, не дотянут ли они нас до ближайшего автосервиса. Если они в состоянии конечно.

Он вышел из машины и открыл капот решительным жестом человека, который точно знает, что под ним находится и как с этим обращаться. Я уже в который раз за день удивился – немногие парни его круга могут похвастаться такими знаниями, да и желанием возиться с железками. А я-то подумал, что он сегодня пошел в гараж просто понаблюдать и проконтролировать, как чинят его любимый автомобиль… Тем временем джип, остановившийся в нескольких метрах позади нас, начал сигналить, и я отправился узнать, что нужно этой развеселой компании, и в той ли они кондиции, чтобы помочь нам и не угробить обе машины.

Туман стал еще плотнее, и я шел к джипу, ориентируясь только по свету его фар. Голоса наших неожиданных попутчиков звучали приглушенно, будто нас разделяло гораздо большее расстояние, чем пара метров, и я никак не мог уловить, что они друг другу кричат. Однако, приблизившись, я сразу понял, что они увлеченно ссорятся. Один из парней сидевших в кабине, и от того раньше мне невидимый, держал за руку отчаянно вырывающуюся девушку в короткой юбке футбольной болельщицы. Я поспешно отвел глаза, успевая заметить, что подоспевшая ей на помощь подруга толкнула грубияна, и он отшатнулся, разжимая руку. Я уже развернулся и почти бежал к «Бристолю». Ну надо же было ей так одеться… Стук каблуков за моей спиной становился все отчетливее и ближе, ладонь одной из них, что-то кричавшей мне, коснулась моего плеча и я остановился, обернулся… Короткая куртка девушки распахнулась, обнажая почти не скрытую миниатюрной майкой пышную грудь… Я понял, что не могу сделать больше ни шага, и ощутил, как эротическая греза, столь любимая многими мужчинами, берется стальной хваткой за мое горло.

- Том! – крик Вильяма, полный страха, страха за меня, заставил меня поднять глаза. – Том, посмотри на меня. Смотри только мне в глаза!

Я застыл посередине дороги, неотрывно глядя в темные глаза Вильяма, которые в призрачном свете отливали янтарно-золотым. Обе девушки что-то говорили, одна из них побежала к Вильяму. Но я не воспринимал их больше как настоящих людей. Две тени. Две тени, способные причинить мне немало вреда, но со мной все будет хорошо, пока я смотрю в эти красивые темные глаза. Только они смогут защитить меня. Только они.

- Том. А теперь иди ко мне, - приказал Вильям.

Всего несколько шагов. Пять, шесть – не больше. Но они дались мне с таким трудом, словно само асфальтовое покрытие шоссе удерживало меня на месте. Но я шел. Упрямо, из последних сил, но с отчаянием человека, понимающего, что впереди – его единственное спасение. И только когда руки Вильяма сомкнулись за моей спиной, я позволил себе расслабиться, буквально повис на нем, позволяя отвести себя в машину…

***

Резкий вкус джина отвлекал меня от вопросов, которые нужно было бы задать, но совсем не хотелось. Еще один приступ, который Вильям сумел почти полностью предотвратить. И я решил, что пусть это будет фактом, не требующим никаких уточнений. Мне они были не важны. Гораздо важнее казалось сидеть прямо на траве напротив Вильяма, в окружении тумана, краем сознания отмечая, что холод просачивается под кожу, и, позволяя спиртному заполнять пустоту, оставшуюся после не успевшего разгуляться страха.

- Прости, что снова заставил тебя оказаться в таком месте, где тебе пришлось встретиться со своим страхом… - сказал Вильям, принимая из моей руки бутылку и отпивая немного. – Я так надеялся, что он протянет еще одну поездку, - он кивнул в сторону «Бристоля», который мы, после того, как Вильям избавился от пьяной компании, пригрозив вызвать полицию, дотолкали до ближайших деревьев, потому как оставлять автомобиль на обочине в такой туман было небезопасно.

- Вообще-то ты меня от этого страха снова спас, - уточнил я, опираясь спиной о бок не вовремя сломавшегося авто. – Ты ведь не знал, что все так получится… Кстати, я даже представить себе не мог, что ты ремонтируешь машину сам, - улыбнулся я своему любопытному открытию.

- И мне стоило сегодня не лениться, а заменить кое-какие детали, - Вильям отдал мне джин, так кстати оказавшийся у него с собой, и я мысленно порадовался тому, что сегодня мы запиваем приключившуюся неприятность вдвоем, а не как тогда – после спектакля. – А еще проще было вызвать такси…

- Перестань обвинять себя во всем, - попросил я. – Я очень хочу познакомиться с твоим отцом, но ведь нам с тобой ничего не мешает сделать это в другой раз, ведь так?

Вильям кивнул и несмело улыбнулся мне, будто еще не веря до конца, что я на него не злюсь и не обижаюсь. Я наклонился вперед, чтобы сказать ему об этом, но утреннее головокружение вернулось ко мне с прежней, если не большей, силой, и мы с Вильямом оказались лежащими во влажной, еще не успевшей полностью пожелтеть траве. Пряный аромат умирающей зелени смешался с запахом машинного масла и бензина, исходившим от его рук, и я зажмурился, силясь прийти в себя и не позволить опять навалившейся на плечи слабости овладеть мной.

- Том… Ты как? – прошептал Вильям, осторожно опуская меня на землю и склоняясь надо мной.

- Просто голова закружилась, сейчас пройдет, - я наощупь нашел его руки, провел по ним вверх, к плечам, и только когда его лицо оказалось точно над моим, разрешил себе открыть глаза.

Опьяняющий контраст окружавшей нас влажной прохлады и жаркого потока, который, как мне казалось, исходил от Вильяма, но на деле – рождался во мне. Шальная, рвавшаяся наружу смелая страсть. Мои ладони, забирающиеся сначала под пиджак Вильяма, а потом – выдергивающие из-за пояса брюк рубашку и, наконец, жадно касающиеся его спины. Мы вскрикнули одновременно: я – от касания, балансировавшего на грани ужаса и удовольствия, Вильям – от холода моих ладоней и, наверное, страха из-за меня. Но ни один и не подумал остановиться.

Так, скрытые от посторонних глаз только массивным корпусом автомобиля, мы позволяли друг другу сходить с ума. Я медленно, больше дразня, чем прикасаясь, исследовал тело Вильяма. Под защитой одежды, но… Все же это было намного смелее всего, что я позволял себе раньше. Я представлял себе его в отсутствие всей этой спасающей меня, но и мешающей ткани. И мне не было страшно. А Вильям, видимо, поймав волну моего извращенного удовольствия, позволял мне продолжать. Он стоял надо мной, упираясь в землю локтями и коленями, его губы дрожали, просили поцеловать, но я оттягивал этот момент. Забираясь к нему в брюки, под белье, натягивая струну желания все сильнее. До звона.

Дата добавления: 2015-11-04