Завет - олицетворение семьи

Скотт:

Я приступил к своему пасторскому служению в Вирджинии, проповедуя каждое воскресенье около сорока пяти минут, а также руководя двумя еженедельными группами по изучению Библии. Таковы были требования церковной администрации и старейшин. Свои проповеди я начал с изложения Послания к Евреям, поскольку во всем Новом Завете не было иной книги, где бы так ярко проявлялась идея Завета, где бы ей придавалось столько значения. Община, которой я нес Слово Божие, была вдохновлена идеей Завета как олицетворения Божией семьи.

Чем больше я исследовал вопрос, тем более неожиданными оказывались результаты, ведь я знал, и был с этим согласен, что протестанты считали Послание к Евреям самым антикатолическим во всем Новом Завете. К такому выводу позволяли прийти слова 'единократное принесение в жертву', и другие подобные принципы, изложенные в Послании к Евреям.

Я был тверд в убеждении, что 'если что и исходит из Рима (от римского католицизма), то оно ошибочно'. Но на самом деле я начинал понимать, насколько важна для Завета была литургия, и насколько большое значение ей придавалось именно в Послании к Евреям. Литургия была образом того, как семья Божия, семья Завета собирается вместе, и Господь вновь и вновь скрепляет узы Завета, связующие Его со Своей семьей. Это понимание казалось мне неким прорывом, откровением, которым мне не терпелось поделиться со всеми.

Мне хотелось, чтобы люди ощутили суть Ветхого Завета во взаимосвязи с Новым: то, как Ветхий обретает свое завершение в Новом Завете и в Новозаветной Церкви, будучи не отменяем, но осуществляем до конца. Докапываясь до самых глубин в своем исследовании, я обнаруживал нечто обескураживающее: те открытия, которые я сделал сам, прорывы, которые я считал революционными, были известны уже Отцам древней Церкви.

Я вновь и вновь испытывал состояние ошеломления. Неужели я все время изобретаю колесо?

Кода я поделился своими открытиями о Божией семье Завета и о литургии как о собрании детей Божиих, на мою паству это произвело огромное впечатление. Старейшины нашей церкви обратились ко мне с просьбой усовершенствовать нашу литургию. Нашу литургию? Ведь 'литургия' - католический термин, пресвитериане говорят лишь о 'богослужении'! Но старейшины настойчиво просили меня сделать именно литургию соответствующей библейским принципам, и я взялся за дело.

Я начал с вопросов. Почему в центре всей нашей церкви стоит пастор? Почему в центре нашего богослужения стоит проповедь? Почему мои проповеди не направлены на подготовку народа Божия к принятию тела и крови Христовых, то есть к окончательному единению с Богом?

Я уже объяснял моей пастве, что Христос лишь единожды использовал слово 'завет', когда он дал заповедь евхаристии, принятия тела и крови Его. Но мы совершаем хлебопреломление лишь четыре раза в год. Как ни странно это могло показаться нашей церкви, я предложил старейшинам ввести еженедельный обряд принятия тела и крови Христовых.

Один из них возразил мне:
- Скотт, вам не кажется, что еженедельное хлебопреломление станет обыденным, рутинным? Ведь это может привести к пренебрежению святыней!
- Дик, - ответил я ему, - вы ведь согласны с тем, что хлебопреломление олицетворяет возобновление Завета с Христом, не так ли?
- Да, конечно.
- Хорошо, тогда ответьте мне на такой вопрос: вы бы предпочли возобновлять брачный завет со своей женой лишь четыре раза в году? В конце концов, это может стать обыденным, рутинным и привести к пренебрежению святыней.
Он добродушно рассмеялся:
- Хорошо, я понял вашу точку зрения.

Еженедельное хлебопреломление было принято единогласно. Мы даже начали называть его евхаристией (eucharistia), используя то слово, которое встречается и в греческом оригинале Нового Завета, и в писаниях древней Церкви.

Еженедельное празднование хлебопреломления стало наивысшей точкой нашего церковного богослужения и изменило жизнь нашей общины. Мы начали устраивать неформальный завтрак после собрания, что позволило людям естественно и непринужденно общаться друг с другом, обсуждать проповедь и делиться своими молитвенными нуждами. Мы начали совершать причастие и жить им. Это было потрясающе!

Затем я углубился вместе со своей паствой в Евангелие от Иоанна, и, к своему изумлению, я обнаружил, что оно изобилует образами таинств.

Мне вспомнилось, как пару лет назад, когда я учился в семинарии, к нам с Кимберли зашел один из моих хороших друзей. Поднявшись в холл, он сказал:
- Я сейчас изучаю литургию, и, знаешь, это просто изумительно!
Я вспомнил, как ответил Джорджу:
- Ничто не наводит на меня большей скуки, чем литургия, за исключением, разве что, причастия.

Так я думал, учась в семинарии, и это неудивительно, потому что ни литургия, ни святые таинства никогда не изучались нами. Мы не были знакомы с ними с детства, их не было в тех книгах, которые мы читали, и наше внимание не было направлено на них. Но обращение к Евангелию от Иоанна и Посланию к Евреям приводило меня к мысли, что литургия и святые таинства были существенной частью жизни семьи Божией.

С этого момента детективная история постепенно стала перерастать в роман ужасов. К моему испугу и замешательству, римская католическая церковь, которой я всегда противостоял, казалось, внезапно начала давать единственно правильные ответы на возникающие один за другим сложные вопросы. Целый ряд подобных примеров подействовал на меня подобно ледяному душу.

В течение одной недели я читал лекции о Священном Писании в частной христианской школе. Я делился всеми своими открытиями о Завете как о семье Божией, и ученики жадно впитывали то, что я говорил. Я объяснял им последовательность заветов, которые Бог заключал со своим народом.

Я нарисовал ось времени и показал на ней, как каждый завет, заключенный Богом со своим народом, служил этапом усыновления народа Божия на протяжении истории. Завет с Адамом я уподобил браку; завет с Ноем - единству семьи, состоящей из нескольких поколений; завет с Авраамом - единству племени или израильского колена. Завет с Моисеем превратил двенадцать колен израилевых в единую семью народа, завет с Давидом соделал Израиль народом царства; и наконец Христос создал всемирную или 'католическую' (от греческого слова katholikos) семью Нового Завета, куда открыт доступ людям всех национальностей - и евреям, и язычникам.

Я почувствовал эмоциональную реакцию моих учеников, так как вся Библия начала обретать для них единый смысл.

Один из учеников спросил:
- Какой же должна быть эта всемирная семья? На что она может быть похожа?
Я нарисовал большую пирамиду на доске и сказал:
- Это должна быть огромная семья, включающая в себя весь мир, где на каждом из уровней Богом поставлен служитель церкви, который как отец заботится о вверенной ему части семьи, передавая своим детям Божию любовь и Божий закон.
Один из моих учеников-католиков громко прокомментировал:
- Эта пирамида похожа на католическую церковь с Папой во главе.
- О, нет! - быстро воскликнул я. - Наоборот, я даю вам противоядие от католицизма.
И я на самом деле в это верил, или, по меньшей мере, пытался.
- Ты не прав, потому что Папа не отец, а диктатор.
- Но Папа - это означает отец.
- Нет - нет, это не так, - быстро опроверг его я.
- Это так, - ответили ученики хором.

Ну, хорошо, католики и на этот раз оказались правы. Хотя я и был напуган, но признал это. Немного же я знал о том, что случится дальше.

Во время ланча, отделившись от группы собравшихся в углу учеников, ко мне подошла одна из моих сильных учениц, отличавшаяся остроумием и колкая на язык.
- Мы с ребятами провели голосование и единогласно постановили: вы собираетесь стать римским католиком.
Я нервно рассмеялся:
- Да вы просто сошли с ума!
По моему позвоночнику пробежала холодная дрожь. Она же самодовольно улыбнулась, сложила ручки и вернулась за парту.

Когда я вернулся домой, я был все еще ошеломлен. Я сказал Кимберли:
- Ты не представляешь, что мне сегодня заявила Ребекка! Она с ребятами устроила голосование, и они единогласно вынесли вердикт, что я собираюсь стать римским католиком. Ты можешь себе представить что-либо более абсурдное?
Я ожидал, что Кимберли рассмеётся вместе со мной. Но она только взглянула на меня с каменным лицом и спросила:
- А ты на самом деле не собираешься стать католиком?
Я не верил собственным ушам! Неужели она могла подумать, что я с такой легкостью предам истину Священного Писания и Реформации?! Я чувствовал себя так, словно в спину мне вонзили нож. Я даже начал заикаться:
- Как ты могла сказать такое? Чем я мог предать твое доверие ко мне как наставнику и пастору! Католиком?! Я, выросший на трудах Мартина Лютера! Что ты имеешь в виду?
- Я всегда считала тебя противником католицизма, твердым в принципах Реформации. Но в последнее время ты так много говоришь о святых таинствах, литургии и евхаристии:
И тут она произнесла то, чего я никогда не забуду:
- Иногда я даже думаю, что ты мог бы быть Лютером наоборот.

Лютером наоборот! Я не мог больше вымолвить ни слова. Я прошел в свой кабинет, прикрыл дверь и рухнул в кресло. Меня сотрясала дрожь. Лютером наоборот? Я был поражен, сбит с толку, я чувствовал себя зашедшим в тупик. Я мог утратить мою душу! Я мог утратить мое Евангелие! Я всегда желал быть рабом Слова Божьего и мне это удавалось. Но куда это завело меня? 'Лютер наоборот' - эти слова эхом звучали у меня в ушах.

И это не было только богословским размышлением. За неделю до этого Кимберли подарила мне нашего сына, Майкла. Я никогда не забуду чувство, когда впервые становишься отцом. Я смотрел на ребенка и чувствовал, что животворящая сила Завета отнюдь не является теоретической.

Взяв его на руки, я гадал, какой церкви будет принадлежать он, его дети и внуки? В конце концов, я был пастором церкви, отколовшейся от одного из направлений Пресвитерианской Церкви, которое в свою очередь отделилось от более крупной пресвитерианской конгрегации (Пресвитерианской Церкви США), причем все это произошло в этом столетии! (Мы не зря себя называем расколотыми пресвитерианами!)

Увеличение моей собственной семьи заставило меня намного глубже, чем прежде, жаждать единения с семьей Божией. Во имя Его семьи и во имя своей семьи я молил Господа о помощи; я молил его помочь мне верить, жить и обучать Его Слову, какую бы цену не пришлось за это заплатить. Я хотел, чтобы мои сердце и разум были широко раскрыты Священному Писанию и Духу Святому, какие бы источники ни вели меня к более глубокому проникновению в Слово Божие.

Между тем я был взят на половину ставки наставником в местную пресвитерианскую семинарию. Предметом моего первого курса было Евангелие от Иоанна, на котором я строил также ряд церковных проповедей. Когда во время их подготовки я дошел до шестой главы, я потратил несколько недель на тщательный анализ следующих стихов (Иоанн 6: 52-68):
'Тогда Иудеи стали спорить между собою, говоря: как Он может дать нам есть Плоть Свою? Иисус же сказал им: истинно, истинно говорю вам: если не будете есть Плоти Сына Человеческого и пить Крови Его, то не будете иметь в себе жизни. Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь имеет жизнь вечную, и Я воскрешу его в последний день. Ибо Плоть Моя истинно есть пища, и Кровь Моя истинно есть питие. Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь пребывает во мне, и Я в нем. Как послал Меня живый Отец, и Я живу Отцем, так и ядущий Меня жить будет Мною. Сей-то есть хлеб, сшедший с небес; не так, как отцы наши ели манну и умерли: ядущий хлеб сей жив будет вовек:С этого времени многие из учеников Его отошли от Него и уже не ходили с Ним. Тогда Иисус сказал двенадцати: не хотите ли и вы отойти? Симон Петр отвечал Ему: Господи! К кому нам идти? Ты имеешь глаголы вечной жизни'.

Меня чрезвычайно озадачило то, что мои наставники учили меня, - да и сам я обучал этому свою паству, - что причастие является только символом, - бесспорно, очень значимым, - но всего лишь символом.

После долгого молитвенного исследования я пришел к заключению, что Иисус не мог говорить в переносном смысле, когда он сказал, что мы должны есть Его плоть и пить Его кровь. Слушавшие Его иудеи не были бы настолько вне себя, если бы речь шла лишь об образе. И если бы они поняли Иисуса неправильно, в своем буквальном понимании Его слов, - тогда как Он подразумевал бы лишь образное понимание, - он бы наверняка объяснил им их ошибку. Ведь множество учеников перестало следовать за Иисусом после того, как он дал им это учение, и Он непременно объяснил бы, что речь идет о символическом понимании, если бы Он желал исправить их заблуждение.

Но Он не сделал этого. И ни один христианин на протяжении более тысячи лет не подвергал сомнению истинное присутствие Христа в евхаристии. Я не мог противоречить этому. И я поступил так, как поступил бы на моем месте любой пастор или преподаватель семинарии, если он хотел избежать проблем у себя на работе. Я остановился в моих проповедях на пятой главе Евангелия от Иоанна, а в школьных лекциях, пропустив шестую, перешел к седьмой.

Хотя моя паства и ученики с нетерпением ожидали услышать дальнейшее учение, они начинали ощущать, что это не обычное, общепринятое пресвитерианство. Но у меня язык не поворачивался сказать им, что воспринятое ими с таким энтузиазмом учение весьма перекликается с тем пониманием Писания, которое из глубины веков донесла до нас католическая церковь.

Однажды вечером после многочасовых занятий я вышел в гостиную и объявил Кимберли, что мне кажется, что мы не останемся пресвитерианами. Я обрел в Писании абсолютную уверенность в том, что литургии и таинствам необходимо уделить гораздо больше внимания, чем уделяет им пресвитерианская традиция, и я размышляю о переходе в англиканскую церковь.

Она упала в кресло и расплакалась.
- Скотт, мой отец - пресвитерианский священник, мой брат готовится стать пресвитерианским священником. И ты тоже пресвитерианский пастор. Я не хочу покидать пресвитерианство.

Она высказала свое мнение. Но при этом она и не догадывалась о моих сомнениях: в то время я еще надеялся, что тропа оборвется у дверей англиканской церкви и не заведет меня дальше. Я надеялся, но не был уверен.

Курс Евангелия от Иоанна был оценен так высоко, что мне предложили вести его и в следующем семестре, то есть, попросили перейти на полную ставку преподавателя. И эти занятия прошли еще успешнее.

Когда я вел занятия по истории церкви, ко мне подошел один из моих лучших учеников (бывший католик) с вопросом, которого я прежде не слышал:
- Профессор Хан, вы уже показали нам, что боевой клич Реформации - sola fide - не подтвержден Писанием, и апостол Павел не учил этому. Вы знаете, что вторым боевым кличем Реформации было sola scriptura, что одна только Библия является нашим авторитетом, только Библия, но не Папа, Церковь или Предание Церкви. Профессор, где именно Библия учит тому, что 'одно Писание' есть наш единственный авторитет?

Я смотрел на него и медленно покрывался холодным потом.

Такого вопроса я прежде не слышал никогда. В семинарии за мной закрепилась репутация своеобразного сократовского овода, всегда готового задать 'заковыристый' вопрос, но именно этот никогда не приходил мне в голову.

И я сказал то, что сказал бы на моем месте любой не готовый к ответу преподаватель:
- Но это же глупый вопрос!

Едва эти слова слетели с моих губ, я застыл, потому что когда-то поклялся себе, что, будучи наставником, никогда не произнесу ничего подобного.

Юноша не смутился и не оробел: он знал, что вопрос не был глупым. Он взглянул мне прямо в глаза и сказал:
- Тогда дайте мне глупый ответ.
- Ну, во-первых, - сказал я, - мы могли бы обратиться к 5:17 Евангелия от Матфея. Затем - ко Второму Посланию к Тимофею 3:16-17, где сказано: 'Все Писание богодухновенно и полезно для научения, для обличения, для исправления, для наставления в праведности, да будет совершен Божий человек, ко всякому доброму делу приготовлен'. И взглянем к тому на слова Иисуса относительно Предания в 15 главе Евангелия от Матфея.
Джон не хотел останавливаться на этом и пошел дальше:
- Но, профессор, в 15 главе Евангелия от Матфея Иисус осудил не все Предание, а только неправильно толкуемое людьми. И когда во 2 Послании к Тимофею говорится 'Все Писание', там не говорится, что сутью учения является 'только Писание'. Значимы также молитва, проповедь и множество других вещей. И потом - что насчет Второго Послания к Фессалоникийцам 2:15?
- Да.., - сказал я ослабевшим голосом, - да, так что насчет Второго Послания к Фессалоникийцам?
- Павел говорит Фессалоникийцам: 'Итак, братия, стойте и держите предания, которым вы научены или словом, или посланием нашим'.
Я начал отступать:
- Знаешь, Джон, мы уже уклонились от темы. Давай пока разойдемся, а на следующей неделе я тебе что-нибудь да отвечу.

Не сказал бы, что он был удовлетворен, но не был доволен и я. Вечером, возвращаясь домой кружным путем, я поднял глаза к звездам со стоном: 'Господи, что же происходит? Где Библия учит sola scriptura?'

В своем противостоянии Риму протестантизм опирался на два столпа, на две монументальные основы, и вот одна из них уже пала, а вторая шаталась. Меня охватывал страх.

Я искал всю неделю, но не нашел ничего. Я обзвонил всех своих друзей, но не продвинулся ни на шаг. Наконец я позвонил двум лучшим богословам Америки, бывшим прежде моими наставниками.

Они были совершенно шокированы тем, что я поднимаю подобный вопрос, и еще более встревожены тем, что меня не удовлетворили их ответы.

К одному из них я обратился со словами:
- Может быть, я страдаю амнезией, но я как-то забыл те простые причины, из-за которых мы считаем Библию своим единственным авторитетом.
- Скотт, но ведь это же глупый вопрос!
- Тогда дайте мне глупый ответ.
- Скотт, - сказал он, - ты на самом деле не сможешь почерпнуть sola scriptura непосредственно из Писания. Ведь Библия прямо не утверждает, что является единственным христианским авторитетом. Sola scriptura - это суть Реформации, исторически сложившаяся в противовес претензиям католиков на авторитетность для христиан Библии, Церкви и Предания. И потом, sola scriptura для нас скорее отправная точка, скорее богословское положение, чем доказуемый вывод.
И он привел мне те же самые тексты Писания, на которые я ссылался в беседе с учеником. Я ответил ему тем же уточняющим вопросом.
- И что же дальше? - хотел я знать.
- Скотт, но ты только взгляни, чему учит католическая церковь. Ведь это же очевидно, что она ошибается.
- Очевидно, что ошибается, - согласился я, - но какие у нас основания считать неправым Предание Церкви? И потом, что подразумевает апостол Павел, когда в Послании к Фессалоникийцам требует 'держать предания, которым вы научены или словом, или посланием нашим'? Обучая, мы настаиваем на том, что христиане должны верить только Библии, - усилил я нажим, - но Библия нигде не учит, что является единственным авторитетом!
Я позвонил другому богослову:
- Что является для вас столпом и утверждением истины?
- Библия, разумеется.
- Тогда почему в Первом Послании к Тимофею (3:15) Библия утверждает, что столпом и утверждением истины является церковь?
- Скотт, ты меня просто кладешь на лопатки!
- Я сам себя чувствую так, словно меня уложили на обе лопатки!
- Но, Скотт, какая церковь?
- А много ли церквей претендуют на то, что они столп и утверждение истины?
- Скотт, ты не имеешь в виду, что собираешься стать католиком?
- Надеюсь, что нет.

Я чувствовал, что подо мной трясется земля, словно у меня выдергивают ковер из-под ног. Ведь этот вопрос по значимости превосходил все другие, но никто не мог дать на него ответа.

Некоторое время спустя ко мне подошел председатель правления семинарии и от имени администрации предложил принять должность декана семинарии. Так высоко были оценены проведенные мною курсы занятий и увлеченность ими учеников.

Это была работа, получить которую я мечтал лет в пятьдесят! А тут ее буквально подносили на блюдечке, и мне было при этом всего двадцать шесть лет. Я отказал ему, будучи даже не в состоянии объяснить причину такого решения. Придя вечером домой, я рассказал об этом предложении жене.
- Кимберли, нет в мире ничего, чего я желал бы больше, чем преподавать в семинарии. Но я хотел бы быть полностью уверен в том, что обучаю только истине. Когда-нибудь я предстану перед Христом и должен буду дать Ему отчет в том, чему я учил его народ. И в этот момент я не смогу спрятаться за вероисповеданием или за спинами профессоров. Я должен буду посмотреть Ему прямо в глаза и сказать: 'Господи, я учил их лишь тому, чему учил меня Ты Словом Своим'. А сейчас я не уверен, что смогу так сказать. И пока я не уверен в этом, я не считаю себя вправе быть наставником.
Я умолк и ждал ее ответа.
- Ну что же, Скотт, - сказала она смиренно, - это именно то, что я всегда в тебе ценила. Но это означает, что мы должны будем довериться Господу в получении другой работы.

Господь да благословит ее.

Этот разговор привел и к другому болезненному решению. Я объявил старейшинам Пресвитерианской Церкви Троицы о своей отставке.

В этот момент я совершенно не знал, что мне делать, но, по крайней мере, я был честен. Я не мог быть наставником до тех пор, пока не обрету внутреннюю ясность и не буду чист перед Господом. Мы с Кимберли вверили себя Ему и молились о том, чтобы Он направил наш путь.

Я знал лишь одно: я хочу верить, понимать, учить и любить так, как это было поведано Им в Слове Его.

Кимберли:

Начало нашей жизни в Вирджинии я бы назвала 'Повестью о временах года'. Мы вступили в 'лето' наших мечтаний и надежд. Скотт был пастором Пресвитерианской Церкви Троицы, преподавал в Христианской школе Фэрфакса, а год спустя стал наставником в местной пресвитерианской семинарии. Я была женой пастора, которой я всегда надеялась быть, и впервые стала матерью.

Скотт читал проповеди и обучал ребят, делясь со мной всем, что было у него на сердце во время исследований и подготовки к занятиям, и я была счастлива находиться под его влиянием. У нас появилось много новых друзей, и были близкие друзья из семинарии, жившие недалеко от нас и помогавшие при переезде.

4 декабря 1982 года родился Майкл Скотт. Сколько изменений внес он в нашу семью! Сама жизнь приобретала большее значение из-за того, что мы могли разделить ее с маленьким человеком, с которым можно было петь, молиться, которому можно было рассказывать о Боге. Остающийся в нас эгоизм, которого мы раньше в себе не замечали, день за днем (и ночь за ночью) бросал нам вызов, что заставляло чаще прежнего обращаться за поддержкой к Господу.

Скотт начал пристальнее изучать литургию и внес несколько интересных изменений в церковное богослужение. Мы начали праздновать хлебопреломление еженедельно, что было несколько необычным для пресвитерианской церкви. Но, хотя принятие тела и крови Христовых и происходило гораздо чаще, мы все еще полагали, что это лишь символический образ жертвы Спасителя, не более чем ее символическое олицетворение. Скотт же, исследуя Евангелие от Иоанна и Послание к Евреям во время подготовки к проповедям и занятиям, то и дело сталкивался с вопросами, которые серьёзно беспокоили его.

Множество глубочайших прозрений Скотт почерпнул у Отцов древней Церкви, некоторыми из которых он делился с прихожанами во время проповедей. Для нас обоих это было довольно неожиданно, потому что во время обучения в семинарии мы никогда не читали Отцов Церкви. Напротив, на выпускном курсе мы не раз жаловались своим друзьям, что предлагаемый англиканским священником курс основан на ранних преданиях и разносит 'вирусы ползучего романизма'. И вдруг Скотт начал ссылаться на них во время проповедей!

Как-то вечером Скотт вышел из своего кабинета и сказал:
- Кимберли, я должен быть честен с тобой. Ты знаешь, что меня мучают вопросы, с которыми я борюсь. И я на самом деле не знаю, как долго мы будем оставаться пресвитерианами. Возможно, мы перейдем в англиканскую церковь.

Я рухнула в кресло и разрыдалась. Я думала о том, что не хочу оставлять пресвитерианство и переходить в англиканство, о том, что если бы я хотела быть женой англиканского священника, я бы за него и вышла, или вообще бы осталась одна. Как далеко собирался Скотт зайти в своем 'паломничестве'? Одно я знала бесспорно - тогда Скотт и не думал о том, что католики могут быть истинными христианами, и ничто не предвещало случившегося позже.

А затем пришел тот роковой вечер, когда один из учеников Скотта (бывший католик) спросил его, где Библия учит sola scriptura?

Ища ответ на заданный молодым человеком вопрос, Скотт делился со мной своей глубочайшей тревогой: в основании раскола, произошедшего во времена Реформации между протестантами и католиками лежали два главных догмата: 'мы оправданы одной только верой' и 'единственным авторитетом для нас является Библия'. Мы со Скоттом уже исследовали вопрос оправдания и перестали поддерживать протестантскую точку зрения. Но что, если и авторитет Библии не имеет обоснования в Священном Писании? Что тогда?

В конце учебного года глава семинарии предложил Скотту принять место декана. Декан! В двадцать шесть лет! Но Скотт отказался от этого фантастического предложения. Он объяснил, что не вправе оставаться пастором в то время, когда его мучает столько важнейших и неразрешимых вопросов. Он нуждался в таком месте, где он мог бы исследовать столь волнующую его тему, где он мог с чистым сердцем и полной убежденностью учить Слову Божьему, не испытывая сомнений в том, что обучает истине.

Мне было тяжело слышать это, но я высоко оценила его честность. И не стоило больше задавать вопросов, потому что ему предстояло в Судный День предстать перед Христом, и он должен был быть способен дать ответ, зачем и чему именно он учил. Такое решение повергло нас на колени.

После молитвы мы решили вернуться в Гроув Сити, город, где находился наш колледж. Когда мы уже приняли это решение и уже продали дом, Скотту позвонил директор колледжа и предложил ему должность. Мы восприняли это как знак благословения Божьего для нас вернуться в Гроув Сити. Мы упаковали вещи и попрощались с нашими добрыми друзьями для того, чтобы вступить в новый этап нашей жизни.

Дата добавления: 2015-11-04