|
Читайте также: |
- Ну, и чем обязаны?! – вызывающе бросил Никита, глядя на убогого великана снизу вверх, и многозначительно провёл подушечкой большого пальца по острейшей режущей кромке лопаты.
Нищеброд вдруг повалился ему в ноги и заголосил неожиданным фальцетом:
- Ой, лихо-лишенько, люди добрые! Ой, судьба-судьбинушка горше горя горького! Ой, нет мочи одному по свету мыкаться! Ой, не откажите в милости! Ой, дозвольте с вами стёжки-дорожки потоптать!
При этом заросший глаз всё больше походил на лукавый прищур мошенника. Дескать, только отворите мне калитку, а ворота ваших закромов я и сам распахну... Тут же вспомнился совет почтенного нетопыря Сигизмунда Патрикеевича: не приваживать Лиха!
Никита отпрянул от «лихого» демона, как утончённый гурман – от сала с чесноком, да столь неловко, что наступил Гюльнаре на ногу.
- Ох, прости, пожалуйста, мой цветик! А ты, – обращаясь к нечисти, он резко очертил лопаткой линию поперёк тропы, – если переступишь эту борозду, считай, остался без башки. Отвяжись от нас, Лихо! Изыди!
Отреагировал демон весьма показательно: поднявшись, горделиво подбоченился, блеснул сардонической улыбкой и вперил в князя-менеджера взгляд уверенного в себе, хотя и допустившего промашку жулика.
- Ничего, добрый молодец, ещё пересечёмся... – пробормотал он в сивые усы.
Чем разозлил Никиту до предела.
- Пошёл на хер отсюда, бомжара вонючий! Пересечёмся – порублю в лапшу!
- Во что порубишь, добрый человек?
Типичный приём опытного афериста – любой ценой удержать лоха за уши и язык! Увы ему, фокус не удался. Благо ещё, удалось увернуться от булыжника, запущенного точнёхонько в здоровый глаз...
- Какой противный дед! – поёжилась Гюльнара, когда они с Никитой поспешили вслед за авангардом дружины. – И всё равно, Ники, не слишком ли ты круто с ним?
- С ним, цветик, только так и возможно. Это не просто здешний бомж. Это демон Лихо. Я когда-то читал, что, если подобная тварь увязывалась за человеком, его всю жизнь преследовали несчастья, болезни и нищета.
- Нищета... – глухо проговорила подруга, по совместительству начальник дружинного тыла. – Сегодня мы доедим колбасу и крекеры, завтра кое-как перебьёмся грибами и клюквой. Соли осталось чуть-чуть. А вот хлебушка нам не видать вообще. И одежды. И многого-многого другого... На что нам жить в этом мире, Никуся?! Садиться у паперти с протянутой рукой я не готова!
О том, что на перекрёстке миров имеют хождение рубли и евро, Никита распространяться не стал хотя бы потому, что вымогатель Глузд опустошил походный вариант портмоне пусть не до дна, однако же весьма значительно.
- Будь спокойна, Граната Ренатовна, – отомстил он за «Никусю», – сидеть с протянутой рукой не придётся. По причине отсутствия папертей в дохристианской Руси. Будем зарабатывать!
- На нас с Ольгой?
- На вас с Ольгой... – задумавшись, повторил за Гюльнарой Никита, остановил её, развернул к себе лицом и цепко ухватил за плечи. – Насчёт Ольги решать не стану, а вот на тебе собираюсь жениться. Не возражаешь?
- Вот как? – загадочно улыбнулась восточная гурия. – Ты большой оригинал, Ники! В любви признался не совсем обычным способом, а уж предложение сделал вовсе за пределами традиций... Впрочем, я согласна стать твоею половинкой. Но только в этом мире, а не в том, который мы оставили позавчера и куда, может быть, когда-нибудь вернёмся.
- Отчего так?!
- Оттого, Ники, что несколько месяцев назад, когда генеральный на планёрке представил тебя как своего второго зама, менеджера по персоналу и консультанта по вопросам безопасности, меня словно ножом по сердцу полоснули – вот он, мой повелитель! Ники, я втрескалась по уши с первого взгляда, как сопливая фанатка – в своего кумира! И никакого значения не имело, кто ты – командир группы антитеррора, о котором все, в том числе директор, говорили с придыханием, или безработный по объявлению, топ-менеджер ты или клининг-менеджер, то есть уборщик. Но я и не хищница, Ники! Каждый день с тобой я проводила на небесах, однако даже в мыслях не держала разлучить тебя с семьёй. Вы очень близки с сыном, Добрыней Никитичем. Он, как и все юноши, максималист, посчитал бы твой уход предательством и никогда не простил этого тебе. А ты – мне...
- Самому себе, – буркнул, потупив взор, Никита.
- Нет, дорогой, именно мне! Чувство вины за собственные прегрешения люди загоняют далеко вглубь своего Я, что блестяще доказал Зигмунд Фрейд. А если не получается, находят для себя, любимых, рациональные оправдания... Как бы то ни было, я не желала и сейчас не желаю стать первопричиной твоих сложностей. К тому же тебя любит жена… Знаешь, что мы с нею встречались?
- Чего?! – воскликнул потрясённый Никита.
- За пару дней до отъезда она пришла ко мне на выставку под видом потенциальной заказчицы. Я узнала её по семейному фото из твоего портмоне. Просидели часа полтора, пили кофе, вскользь поговорили о дверях, много дольше болтали за жизнь. Кажется, у неё обо мне сложилось лучшее впечатление, чем она того ожидала.
- Тебе виднее, ты всё-таки дипломированный психолог с опытом практической работы.
- В этом деле, Ники, женщинам дипломы не нужны. Мы чувствуем… Она – сильный человек. Она тебя просто так не отпустит. Не отпустила бы, даже будь ты ей совершенно безразличен, потому что все женщины собственницы, а сильные – вдвойне. Да и не придётся ей этого делать. Во всяком случае, из-за меня... А здесь твоей женой стать я согласна! И в любом другом мире, куда нас занесёт нелёгкая.
Никита крепко обнял Гюльнару, прижался двухдневной небритостью к мягкой щеке и очень тихо прошептал на ухо:
- Спасибо, любовь моя!
Спроси его сейчас, за что именно благодарит, вряд ли ответил бы односложно и при этом искренне. Наверное, за всё разом – и за согласие, и за правду жизни, и за самоотверженность, и за то, что своим признанием избавила его от совершенно лишних проблем и душевных терзаний. Подобное не редкость, наоборот, происходит сплошь и рядом. Как часто мы говорим человеку:
- Заходи в гости!
- Увы, рад бы, да не могу, дела, – отвечает он.
Мы напоказ горячо сожалеем, а про себя думаем: «Ох, слава Богу!»…
Развивать скользкую проблематику не было, естественно, ни малейшего позыва, и Никита «ловко» перевёл разговор на прежнюю тему.
- А бедствовать, уж поверь, нам не придётся. Только бы дойти до ближайшего торжища!
- Займёмся воровством? – заговорщицки подмигнула Гюльнара.
- То, что ты имеешь в виду, здесь искони называлось татьбой, а воровство в понимании наших пращуров…
- Твоих пращуров!
- Да, верно, моих пращуров… Так вот, воровством они считали заговоры, мятежи, перевороты, шпионаж и прочие государственные преступления. Чем заниматься лично мне, в прошлом сотруднику спецслужб, категорически претит. Но ярмарки наших сегодняшних времён, насколько я знаю, славились кулачными поединками.
- И что?
- И то, цветик мой, что среди местных бойцов вряд ли сыщется хоть один специалист по армейскому рукопашному бою и ушу-саньда. А значит, у меня есть все шансы как на успех в конкретной схватке, так и на предложение наняться инструктором в муниципальное ополчение или дружину какого-нибудь князя, на худой конец – боярина. Без краюхи хлеба с маслом точно не останемся!
И тут Никите захотелось хлеба. Как же ему захотелось хлеба! Безо всякого масла. Просто кусок хлеба. Тупо кусок хлеба. Хлеба, который они подъели – сожрали! – вчера за обедом… Лишь сглотнув набежавшую слюну, он кое-как сумел продолжить:
- Между прочим, от инструктора не так уж далеко до воеводы, что, согласись, подразумевает куда более высокий уровень достатка. А воевода, который хорошо знает историю военного искусства, в том числе ещё не отгремевших войн, просто обязан одерживать славные виктории, а значит, вполне может претендовать на звание великого военачальника, полководца Божьей несказанной милостью.
Гюльнара покачала головой.
- Я тебе уже как-то говорила, Ники, скромность явно не входит в число твоих недостатков.
- Что есть, цветик мой, то есть! Вернее, чего нет, того нет… Знаешь, я тут на досуге поразмыслил насчёт древнеславянского вождя Буривоя. И вот в каком разрезе: раз уж времена и личности в этом мире столь причудливо переплетаются…
- Погоди! – рассмеялась подруга. – Дай-ка самой угадать: тот Буривой – это ты и есть, верно?
- Заметь, это не я сказал, – Никита самодовольно ухмыльнулся, силясь остаться серьёзным.
И вдруг само собою стало так. В голову пришла крамола, о которой он прежде не задумывался. Собственно, не было к тому повода. А сейчас появился!
- Между прочим, цветик мой, летописец не сообщает нам об отце Буривоя, но доносит прозвище деда – Вандал.
- И что?
- И то, что мой дедушка – Никита Кузьмич, как и я – в некоем тысяча девятьсот лохматом году, на пике хрущёвской оттепели, прилюдно отбил нос у гранитного изваяния товарища Свердлова, лютого ненавистника и гонителя донского казачества. Мог налететь на серьёзную политическую статью. К счастью деда, КГБ тогда был не в фаворе, потому он благополучно отделался административным арестом на пятнадцать суток и крупным штрафом за хулиганство. И – царство ему небесное! – до последнего дня носил кличку Вандал. Вот так-то, цветик мой!
- Да, ты у нас – мужчина с биографией.
- А то нет! Никита Кузьмич Буривой, внук Никиты Кузьмича Вандала, правнук Словена, потомок Иафета, имея тяжку войну с варяги, множицею побеждаше их и облада всю Бярмию до Кумени. Последи при оной реце побежден бысть, вся свои вои погуби, едва сам спасеся, иде во град Бармы, иже на острове сый крепце устроенный, и де же князи подвластии пребываху, и, тамо пребываючи, умре… Как тебе такое прочтение летописи?
- Потрясающе!
И тут на нижнюю конечность легендарного предводителя северных славян было совершено дерзкое посягательство.
- Это вот что ты сейчас сделала?! – с наигранным возмущением воскликнул он.
- На ногу наступила. В ответ. Чтобы не поссориться, – чарующе улыбнулась Гюльнара. И добавила после паузы. – Потому что люблю тебя, муж мой и повелитель!
- Хм! Тогда понятно…
Ох, лучше бы Никита промолчал! Столь бездушный ответ на прочувствованное признание привёл к тому, что ласковая, кроткая, покладистая гурия вдруг превратилась в разъярённую фурию. Благо ещё, проникновенный поцелуй – действенное средство против дьяволиц…
Потом – не так уж, правда, скоро – они нагнали Вовчика и Ольгу.
Потом расположились на привал в тени опушки берёзовой рощицы.
Потом доели колбасу, крекеры с сыром и запечённые вчера грибы.
Потом Никита заявил, что, если не отведает сегодня хлеба, может кого-нибудь убить.
Потом заверил, что присутствующих это не касается.
Потом дружина, разумеется, вздохнула с облегчением.
Потом, чтоб они так уж не расслаблялись, Никита уточнил, дескать, конечно, не убьёт, но покалечит основательно…
- С хлебушком, думаю, решим, – подмигнул ему Вован. – У селянок, вон, попросим.
- Каких ещё селянок?!
Все дружно вскочили, устремив взгляды на лужок, где метрах в ста от их пристанища разворачивалось пасторальное действо – несколько юных девушек в расшитых сарафанах и кокошниках водили хоровод. Гюльнара и Ольга тут же направили на труппу фотокамеры. А секунду спустя разочарованно глядели на мужскую половину человечества.
- Ничего не получается!
Никита лишь поморщился. Этого следовало ожидать! Вчера он и сам попытался увековечить надпись на рубахе ведьмака «Варяги, go home!». С таким же творческим успехом. Объект чётко отобразился на дисплее, аппарат добросовестно щёлкнул, но выдал на-гора́ лишь белесую муть. Демоны не желали оставлять своих портретов. На фото не фиксировалась даже природа навьего мира.
- И не получится, – вздохнул он. – Эти феи, увы, не люди.
- А кто же?!
- Демоны…
В подтверждение его слов девушки будто вдруг растаяли под обжигающими лучами солнца. А Никита напряжённо задумался, силясь вспомнить всё, что когда-то слышал и читал из области демонологии.
- …Демоны – существа, противоположные ангелам, по происхождению часто сами бывшие ангелы или языческие боги, обычно злые и равнодушные к человеку, хотя иногда и способные творить добро или подчиняться воле мага. Византийские богословы подразделяли их на четыре категории: богоподобные (например, сатана), человекоподобные (леший), звероподобные (нетопырь) и растениеподобные (мандрагора – ведьмин корень). Наши плясуньи, вы сами видели, вполне подобны людям. И я вряд ли ошибусь, назвав их девами-полудницами. Если бы ты, Вовчик, сходил к ним за хлебушком, то вероятнее всего заработал бы дубиной по темечку.
- Это с какого же перепугу?!
- C такого, что девушки эти олицетворяли для восточных славян остро развивающееся болезненное состояние, обусловленное функциональными и структурными изменениями в подкорково-стволовых отделах мозга в результате непосредственного воздействия солнечной радиации на голову, более известное как солнечный удар. Можно считать полудниц демонами сиесты, так как они запрещали оратаям трудиться в полдень, когда небесное светило в зените, а значит, лучи его, проходя сквозь наименьший по толщине защитный слой атмосферы, из живительных превращаются в губительные.
- Кузьмич, я не пойму, ты боевой офицер или плешивый акадэмик? Что за функциональные и структурные изменения в подкорково-стволовых отделах мозга?! За базаром следи!
- В натуре, чё это я, а?! – дурашливо воскликнул Никита.
Как вдруг из зарослей кустарника донёсся надрывный старческий кашель, за интершумом которого при наличии толики фантазии можно было угадать слова:
- Всё правильно, сынок. Всё так, как ты сказал. Для оратая сиеста, как для самурая харакири, дело первостатейной ва-апчхи!-ажности.
Друзья остолбенели от неожиданного пришествия благообразного, крохотного росточком, седого, как лунь, дедушки лет ста на вид. А то и всех девятисот шестидесяти девяти, коими славен ветхозаветный долгожитель Мафусаил…
Никита чуть было ни повторил кульбит с пистолетом, каковым «поприветствовал» ведьмака Глузда. Слава Перуну, сдержался! Обнажённый нож не в счёт...
Продолжая кашлять и оглушительно чихать, старичок диковинным образом перескочил с темы сиесты на японский быт и принялся что-то бессвязно лопотать о самураях, пути воина бусидо, харакири, суши и сашими. Причём о тех – безвкусных, крохотными порциями! – суши и сашими, что подают целовальники в кабаках Великого Новгорода… Никита, слушая его, подумал: счастье российских историографов в том, что пращуры не особо утруждали себя рукописями, иначе свихнуться бы им от подобных откровений.
Наконец речь зашла об истории – точнее, анамнезе – болезни старикашки. Оказалось, подхватил простуду он, хлебнув ледяного сакэ в жаркий полдень.
- Безобразие! – возмутился Никита, брезгливо морщась при виде того, как омерзительная слизь за каждым новым чихом сосульками оседает на усах и бороде пришельца. – По всему миру, даже в империи отсталого народа майя, сакэ подают подогретым. А здесь, ты гляди, ледяное! На лавку и пороть за такое кабатчиков!
- И не говори, сынок… Апчхи! Газ, что для печей предназна-пчхи!-чен, воруют, своло-пчхи! И в Киев перепродают.
- Да? Очень мило! Живая связь времён… Но, как бы то ни было, батя, гляди, что получается: иммунитета против ваших бацилл у нас нету, и от твоего лёгкого насморка мы запросто ноги протянем. Уж не сочти за труд – чихая, прикрывайся ветошкой. На худой конец, рукавом.
- Я бы рад, сыно-пчхи!-чек, – прокряхтел дед. – Да не смогу, понеже отнялись мои ру-пчхи!-ченьки. Знахари сказали, кризис миновал, но остались осложнения, потребна длительная реабилитация. Апчхи!
- Будь здоров, батя! – от души пожелал ему Никита.
Вслед за ним – Вовчик и Гюльнара.
А вот Оленька, не говоря ни слова, извлекла из сумочки изящный носовой платочек и тщательно утёрла на его лице отвратные выделения.
А вот Никита, когда хворый старикан, отблагодарив девушку земным поклоном, удалился восвояси – то бишь растворился в знойном мареве-вареве, – отобрал у неё платок и забросил далеко в кусты.
И надолго задумался, ибо ситуация показалась смутно знакомой…
И, лишь миновав после роздыха версту, если не более, вспомнил!
- Оленька, солнышко моё, ты когда-нибудь слышала о беззлобном языческом демоне, которого наши предки звали Полевым?
- Нет, Кузьмич, никогда, – девушка простодушно хлопнула ресницами.
- Никогда… Значит, вот она, женская интуиция!
- Что вы имеете в виду, Кузьмич?
- А то, девочка, что первый наш заработок в этом мире – за тобой!
Никита передал Вовану свою долю поклажи.
- Ждите здесь, я скоро!
И, несколько минут спустя отыскав на месте бивака платочек, утвердился в мысли о том, что всякая информация, даже самая, на первый взгляд, беспредметная, рано или поздно пригодится. Кому и какая практическая польза, казалось бы, от знания мифа о Полевом, который просит встречных подтереть ему нос, а после превращает сопли в серебро? Да вот и нетушки, есть польза! Самая что ни на есть материальная. Чёртова дюжина полновесных металлических кругляшков с изображением конного витязя на лицевой плоскости, в простонародье называемой аверсом, и трезубца в обрамлении надписи «Ярославо сребро» по оборотному реверсу – первых чеканных монет горемычной Руси…
Жили-были несчастливые волшебники,
И учеными считались, и спесивыми,
Только самые волшебные учебники
Не могли их научить, как быть счастливыми.
И какой бы ни пошли они дорогою,
Всё кончалось то бедою, то морокою!
Глава 7. Дом О'Вой
Эпитафия на могиле: пал жертвой русского гостеприимства…
Жесточайшая гроза настигла дружину князя-менеджера Буривого ближе к вечеру, и всего лишь за несколько минут до того, как разверзлись хляби небесные, он подумал, что парило с самого утра не зря. Великий спец по выживанию! В этой связи на ум пришёл совет начинающему туристу. Верный признак надвигающегося дождя: муравьи носятся, как угорелые, безуспешно обрывают телефоны МЧС, затыкают входы в муравейник собственными жопками и при этом несусветно матерятся, пускай даже про себя… Между прочим, полёт ласточек на предельно малых высотах совсем не обязательно предвещает ливень. Возможно, птицы просто-напросто отяжелели после трапезы. Или это не ласточки вовсе, а куры или страусы…
Небеса чернели до того стремительно, как будто задались гуманной целью – на примере подтвердить набившие оскомину пророчества о неминуемом Потопе с большой буквы. Провести, так сказать, генеральную репетицию для отдельно взятой горсти человечества. Занятия с личным составом дружины в условиях, максимально приближенных к реальной обстановке на поле боя… Рать великого князя Никитушки освоила ретираду, сиречь отступление, на оценку «отлично»: драпала в сторону соснового бора, может быть, и не скорее низколетящих ласточек, но страусов обогнала бы всяко. Не говоря уже о курах. Да и выражались ратники – куда там муравьиному сообществу с их мафиозным кодексом молчания! Рассчитывать на то, что жиденькие кроны мачтового леса укроют их подобно тенту или, на худой конец, убогому зонту, естественно, не стоило. Надеялись лишь на защиту от молний старого Перду... ну, этого, как бишь его... Перуна-громовержца. Корабельные сосны – громоотводы хоть куда! Да и негоже молодцам (и молодицам) дружинникам нахватать оплеух от своего же языческого покровителя...
Заслонив глаза ладонью от встречного шквалистого ветра, Никита сослепу налетел на Бог весть откуда взявшийся посреди проплешины столб – явный артефакт, сиречь искусственный объект, творение рук человеческих. Вернее, демонических, поскольку ни единого человека гости из мира Яви здесь покуда не встречали...
- Не могли для тебя, чурбана, другого места подыскать! – зло прошипел он и пнул «обидчика» кроссовкой.
И не услыхал за воем бури ворчливого шёпота:
- Такого спеца-мудреца, как ты, спросить забыли. Накось тебе расширение объёма черепушки, а то мозгам не развернуться, лезут, вона, изо всех щелей!
Никита всего этого хотя и не услышал, но зато почувствовал, как на темени под голубым беретом вырастает громадная шишка…
Ну, а после, что называется, разверзлись хляби небесные. Ох, как же они разверзлись! Будто всех языческих богов разом стошнило после изобильных возлияний. Как и следовало ожидать, кроны сосен и еловые лапы отнюдь не стали для дружины крышей, потому вымокли друзья за несколько минут даже не до нитки, но до каждой молекулы своего естества. В какой-то момент Никита плюнул на любые ухищрения с целью выйти сухим из потоков воды, отдал парадный китель Гюльнаре под немудрящий навес, разулся, подвернул брюки и мощным волевым усилием заставил себя наслаждаться холодным душем. Понеже не бывает худа без добра! Инда в геморрое, и то имеется определённый позитив – меньше засиживаешься в питейных заведениях…
Сквозь прорехи в естественном шатре было отчётливо видно, как молнии Перуна полосуют навью высь из горизонта в горизонт. Гром колошматил так, что Никите в деталях припомнился артиллерийский и ракетно-бомбовый налёт на базу непримиримых мятежников-инсургентов, которому он стал нечаянным свидетелем несколько лет назад в горах Дагестана. Под очередной раскат Гюльнара явственно встрепенулась и совсем не по-татарски воскликнула:
- Чур меня!
И вот тут настала очередь трястись Никите, потому что из-за спины её неожиданно выглянул крохотного росточка моложавый мужичок. Ничто в его обличии не сулило угрозы – ни самодовольная физиономия деревенского прохвоста, на танцах ущипнувшего доярку за необъятный, в три охвата, зад, ни откормленное тельце, распирающее полотняную рубаху округлостями подобно тому, как порционное мороженое распирает вафельный стаканчик. Такой способен принародно высмеять или обжулить, однако же – не более того. К чести князя-менеджера, затрясся он лишь из-за самого факта неожиданности появления… кого?! А вот сейчас и разберёмся! Только бы без паники на нижних палубах…
Вован и Ольга происходящего не наблюдали, ибо расположились чуть поодаль, с головами накрывшись ветровкой. Тем лучше! Никита, отслеживая расфокусированным взглядом каждое движение пришельца, неторопливо подошёл к подруге этой жизни, опустился на корточки – готовый тут же вскочить, дабы отразить удар – обнял и чуть слышно прошептал ей на ухо:
- Спокойствие, цветик мой, только спокойствие! Как выражаются герои западных блокбастеров, у нас всё под контролем.
И лишь после этого обратился к незнакомцу:
- Гой еси, добрый молодец! С прибытием к нашему шалашу! Чем и кому обязаны столь высокой честью?
Гюльнара, естественно, вздрогнула, но это уже не имело никакого значения. Ситуация под контролем!
- Чу-чу, цветик, не суетись!
Никита чмокнул её в мокрую щёку и выжидательно уставился на улыбчивого мужичка.
- Ничем не обязаны, – пожал плечами тот. – Окликнули, я и пришёл.
- Погоди-погоди, что значит – окликнули?! Кто окликнул?
- Да она, вон, – кивнул на Гюльнару, – подружка твоя. Брякнула, дескать, чур меня, ну и пожалуйста, нам не в тягость.
- Так вы – Чур?!
- Скажу больше – и сам Чур, и сын Чура, и внук Чура, и даже правнук. Что тут удивительного?!
- Ну, да, и то сказать, вполне обыденное явление… Я, с вашего позволения, тоже представлюсь: Никита, сын Кузьмы, внук Никиты, сына Кузьмы, родом Буривой, служилый человек в отставке.
Ухмыльнувшись, Чур хитро прищурил один глаз.
- Служилый в отставке или человек в отставке?
- Ох, я теперь уж и сам не пойму, – честно признался Никита.
- Не мудрено. Ладно уж, после разберёмся… Пошли!
- Далеко? И куда, собственно?
- Домой. Как заказывали.
- К кому, простите, домой? Ко мне?!
- Ну, лично ты-то, человек в отставке, сын Кузьмы свет Никитича, хоромами в нашем мире покуда не обзавёлся, стало быть, пойдём к нам в избушку.
- К вам… – Никита задумался, силясь припомнить всё, что когда-либо слышал о Чуре. – Ах, да, вы ведь домашняя… – и чуть было ни ляпнул «нечисть», вовремя спохватился, – …домашнее существо.
- Это всё детали, – подмигнул ему демон.
И снова подмигнул, когда проходили мимо артефакта-чурбана.
- Башка не беспокоит, а, Никита, сын Кузьмы?
- Есть немного, – потерпевший помассировал свежую шишку.
- Не кручинься, вскорости пройдёт. Только в другой раз ты уж лаптями полегче орудуй!
Никита опешил.
- Погодите, а вы откуда..?
И вот тут его наконец проняло. Тут он вспомнил бабушкины сказки.
- Ах, вот оно что!
Вспомнил, что, в понимании древних славян, пресловутый Чур – кумир домашнего очага, страж хозяйских владений. Владений, обозначавшихся на местности бороздой-межой и артефактами в виде столбов-чурбанов, они же чурки, об один/одну из которых он раздраконил башку. Чурбаны – символы демона-охранителя Чура. «По сей чур моё!» – восклицал при демаркации границ хозяин, и Чур своим мордастым ликом, грубо тёсаным на чурбане, освящал право собственности. Попутно становился и гарантом обязательств, взятых на себя высокими договорившимися сторонами. А ещё попутнее служил мерилом проделанной работы. Не зря доныне говорится: «Черезчур». Пишется чаще «чересчур», но правомочны оба варианта, паки несколько различны по значению. Правда, бескомпромиссная программа Word знакома лишь с одним, а именно – вторым. Тому же, кто, спаси его Перун, дерзнёт воспользоваться первым вариантом написания, напомнит красным цветом о невежестве. Вот только – чьём невежестве?!
Противоестественным образом увязав языческого идола с чадами Билла Гейтса, Никита совершенно упустил из виду отрадный факт того, что гроза беснуется пуще прежнего, но их отряду не перепадает ни капельки, ни градинки, ни дуновения. Бог весть, – подумал он, – что нас ждёт в гостях у домовитой нечисти, но в качестве зонта Чур уже выступил на твёрдую пятёрку. Даже, пожалуй, на червонец...
- На мой взгляд, уважаемый Чур, неудобно получается – мы вроде в гости идём, а с пустыми руками, без гостинцев. Не по-русски как-то...
- Почему же не по-русски? – язвительно заметил демон. – Вон, у тебя в котомке с четверть зелья ещё бултыхается. Самый русский из гостинцев!
- Есть такое дело, – вздохнул Никита. – Но вот если бы домой попасть хоть ненадолго, я бы вам пару вёдер притаранил – как с куста сорвал.
- Домой, говоришь... Не нам, братец витязь, решать с этим делом, на то старшие есть.
- Леший? – бросил пробный камень загостившийся витязь.
И лишь после вспомнил, что леший и кикимора болотная – злейшие ненавистники Чура. Потому даже не был удивлён, когда покладистый мужичонка, на вид хоть и лукавое, но само добродушие, вдруг застыл, набычился и злобно прошипел:
- Ишь ты, леший! Аще сучий потрох сей на ны заявится, ужо ослопом-то его попотчую от пуза! – в состоянии аффекта демон сбился на старославянскую мову. – Толмач нужен?
- Зачем? – улыбнулся Никита. – Суть ясна, остальное домыслю.
- Мыслитель! С лешаком, выходит, пообщался?
- Через посредника, – подтвердил он, словно бы извиняясь.
- Через ведьмака Глузда, что ли?
Никита кивнул, и Чур бросил на него презрительный взгляд, каким оперативник уголовного розыска «одаривает» лоха-заявителя, потерпевшего убыток от мошенников.
- Ну, да, как же без него?! Блядослов тот ещё! Развёл на монеты?
- На ассигнации… Да ладно, не калеки, наживём ещё.
- Ну-ну! – подбодрил демон и зашагал дальше во главе процессии, бормоча под нос картошкой: – Совесть потеряли напрочь! Нашли с кого бакшиш драть, лихоимцы поганые?!
«А ведь и впрямь, с кого?! – поспешая за ним, призадумался Никита. – Кто мы такие в мире языческой Нави? С какого перепугу оказались здесь, за какие такие грехи? А может – с какой целью? Целью – с заглавной буквы»…
Но куда больше всех, какие только есть, заглавных букв и самой высокой из Целей взволновал его другой вопрос: кто такой блядослов?
- Лжец, обманщик, – подсказал, не оборачиваясь, Чур.
Тьфу, раздери вас леший, он совсем забыл о том, что демоны легко читают мысли!
Да это ладно!
Никита чуть было ни шлёпнулся в хлюпающую под ногами жижу, когда услышал много более развёрнутый ответ на свой немой вопрос:
- У нас в простонародье блядословом считается специалист по нейролингвистическому перепрограммированию в своекорыстных интересах сознания индивидов, податливых внушению. Понял или перевести?
- Да, не мешало бы. На иврит…
Примерно так дружинники и топали в усадьбу местной нечисти – на иврите, на беззлобных пикировках, на проклятьях в адрес леших, кикимор болотных и ведьмаков-блядословов, под разыгравшимся после бури языческим солнышком, по мигом подсохшей кочковатой целине. С каждым последующим шагом у Никиты разгорался неподдельный интерес. Только сейчас в его голову, визуально увеличенную шишкой, пришла мысль о том, что за всю прошлую жизнь в настоящей избе он не бывал ни разу. Наконец свершилось! Правда, вслед за нею пришла и другая мыслишка, в той же связи, но куда менее пафосная: очень может статься, что модернового коттеджа из той жизни ему больше не видать, как толстяку – собственных гениталий без помощи зеркала. На Глузда и лешего надежды нет. Разве что впрямь таинственные Старшие чего-нибудь с ним и друзьями порешают…
Дата добавления: 2015-11-03; просмотров: 42 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
| Варяги, go home! 4 страница | | | Варяги, go home! 6 страница |