Глава 4. Причинность и детерминизм в методологии науки

4.1. Причинность как принцип научного объяснения

4.1.1. Принцип детерминизма: от античного к механистическому и вероятностному

При постановке и решении проблем детерминации психического так или иначе встает вопрос о философско-методологической трактовке причин­ности. Однако этих трактовок в истории развития человеческой мысли было множество. И мы здесь представим только те, которые оказались наиболее освоенными при построении психологических теорий.

В досократовский период в философии античного мира понятия при­чины и начала не были разведены. Так, Анаксагор (первая половина V в. до н. э.) предполагал, что Вселенной движет Ум («нус» по-гречески). Ум и организует порядок в мире, и движет миром, и познает мир. Дуали­стическая позиция этого философа проявилась в предположении, что как субстанция нус входит в состав только живых существ, устройство которых позволяет ему в разной степени проявляться, и движения ду­шевного и телесного не следует смешивать. Сократ (470-399 до н. э.) разочаровался в Анаксагоре, потому что увидел, что «умом он не пользу­ется вовсе и не указывает настоящих причин упорядоченности вещей, а ссылается на всякие там воздухи, эфиры, воды и множество других не­лепых вещей» (цит. по кн.: Соколова, 1995, с. 49). То есть Ум как причи­на появляется там, где неизвестной оказывается естественная причина.

Античность дала ряд вариантов в понимании детерминизма (ато­мистический, телеологический и др.), из которых линии Демокрита, автора первых психологических „сочинений (вторая половина V в. до н. э.), и Аристотеля (384-322 до н. э.), автора трактата «О душе», оказались наиболее тесно связанными. В эпоху античности действо­вал постулат о нераздельности души и тела. Тем самым не было необ­ходимости строить отдельно представление о детерминации для мира внешнего и мира психических реалий. В материалистической трактовке

устройства Вселенной Демокритом не нашлось места сверхъестествен­ным силам, поскольку все подчинено необходимости, понятой как цепь причинно-следственных отношений. Ученик Демокрита Протагор ввел идею относительности познания. В идеалистической трактовке начал бытия Платоном необходимость имела иной источник — идею как принцип вещи, как смысловую модель ее бесчисленных чувственных проявлений. Творит же идеи мировая душа, или ум-демиург, не выво­димый из материальных начал.

У Демокрита на организм механически действовали потоки атомов. Ощущения же происходили благодаря истечению от предметов тонких пленок, отражаемых влажной частью глаза благодаря встречным атом­ным потокам. Для Платона познание должно было стать не чувствен­ным, а только умственным; рациональность его задана возможностью использования универсальных схем мышления, но эта «рациональность» заключалась в «припоминании» душой истинных сущностей, которые не представлены в видимом мире. Оставляя в стороне историко-психо-логический ракурс проблемы связи возможностей познания с понима­нием человеческой души, продолжим рассмотрение возникновения об­щих представлений о детерминизме.

Аристотель разделил причины, описывающие мир природных тел и жизнь живых существ. Его прабиологическое (в терминологии А. Пет­ровского и М. Ярошевского) детерминистское воззрение предполага­ло действие некой «конечной», или «целевой», причины как отличаю­щей целесообразность, присущую живому организму. Распространение этого понимания на все сущее, т. е. на все явления в мире в целом, по­лучило название телеологии.

Телеологизм

Телеологизм противопоставляли детерминизму. В Средние века в уче­нии Августина душа была наделена спонтанной активностью, которая «движется в Боге». Было завершено индетерминистское понимание при­чинности как целесообразности.

Индетерминизм означал в первую очередь неподчиненность движе­ний души законам материального мира, в Средние века он стал озна­чать принципиально иную их детерминацию — божественным прови­дением. Человек выступал лишь его носителем.

В период до оформления классической картины мира, принявшей форму механцстического детерминизма, разрабатывались варианты предмеханистического детерминизма. Так, в XIII в. возник так назы­ваемый «оптический» детерминизм, связанный с исследованиями зри-

тельных восприятий и оформивший законы зрения как подчиненные законам оптики, что в европейской философии связано с именем Род­жера Бэкона (1214-1294). Причинный ряд физических явлений в за­конах оптики получал математическое выражение, а психический — соответствующую причинную детерминацию.

Механистический детерминизм превалировал в принципах научного познания в Новое время — с XVII до середины XIX в., — сменившись формами биологического детерминизма. Однако остановимся на двух его основных аспектах: линейной и статистической детерминации в едином причинно обусловленном мире. Здесь важным понятием вы­ступило также физикалистское понимание причинности.

Положенная в основу классической картины мира причинность на­зывается физикалистской причинностью, поскольку отражает взаимо­действия в физическом мире, причем понятом в рамках классического естествознания, где господствовала ньютоновская картина мира.

Физикалистская причинность предполагает влияние одних мате­риальных условий (факторов) на другие исходя из предположений о законах, отражаемых в обобщенных или так называемых универсаль­ных высказываниях, проявление которых и служит основанием при­чинных высказываний.

При этом в Новое время произошло удвоение в понимании причин­ной детерминации. С одной стороны, причина заложена в необходимо­сти, связываемой с проявлением закона как логической координации, в рамках которой находят свое детерминистское объяснение эмпириче­ские закономерности. С другой стороны, проявление этой необходи­мости реализуется в связи с причинно-действующими условиями, где в качестве воздействия выступает фактор, названный позже причин­но-действующим условием (и впоследствии — «независимой перемен­ной»). Осуществление воздействий на изучаемый процесс — проявле­ние активности исследователя в рамках реализации экспериментального метода, о чем мы будем говорить в следующей главе. Фиксация след­ствий как эмпирически проявляемых изменений — основа реконструк­ций закона или прорыва мысли к теоретическим обобщениям.

Позже соотношение индивидуального — частного и общего — зако­номерного было переосмыслено в представлении о вероятностном де­терминизме. Учитывая множественность понимания детерминизма и вероятности, ограничимся наиболее представленным в классических картинах мира понятием лапласовского детерминизма. Забегая не­сколько вперед, обратимся к идеям великого французского математи­ка, написавшего «Опыт философии теории вероятностей» (вышел

в 1814 г.). Мы опускаем при этом становление самого предмета теории вероятности, поскольку обсуждаем ее только в контексте методологи­ческого значения введения понятия неопределенности для эмпириче­ских наук на этапе классической картины мира.

В подходе П. С. Лапласа (1749-1827) вероятность рассматривалась как связанная с неполнотой знания, т. е. в качестве характеристики познания, а не мира. Вхождение вероятностных методов в науку стало стимулом для изменения понимания детерминизма, а также фило­софского представления о самих вероятностях. В постнеклассический период развития физики роль вероятности возросла до фундаменталь­ного принципа: «Нам необходимы не только законы, но и события, которые привносят в описание природы элемент радикальной новиз­ны...» [Пригожий, 2000, с. 12]. Но уже и в предшествующие периоды вероятность не отождествлялась с незнанием, о чем можно говорить применительно к разным способам включения статистики, основан­ной на вероятностных представлениях, в научные исследования при­роды. Пока же приведем историческую справку о включении вероят­ностных представлений в осмысление деяний человека.

В XVIII в. появились первые работы по использованию статисти­ческого материала в сфере описания социальных явлений. Немецкий военный пастор И. Зюсмильх так определил предмет в названии своей работы, вышедшей в 1761 г.: «Божественный порядок в изменениях человеческого рода, т. е. основательное доказательство Божественного провидения и промысла по отношению к роду человеческому из срав­нения родившихся и умерших, бракосочетавшихся и родившихся, в осо­бенности же из постоянного соотношения родившихся мальчиков и де­вочек, и т. д.». Он впервые подошел к статистике не как к описательной дисциплине, как это было принято в университетах тогдашней Герма­нии, а как к средству выявления причинных связей.

X. Вольф написал в предисловии к этому труду, что он является «опытом, показывающим, как теория вероятностей может применять­ся к явлениям человеческой жизни» (цит. по кн.: Купцов, 1976, с. 55).

В следующем веке бельгийский ученый А. Кетле (1796-1874), ста­тистик, математик, астроном и социолог, ученик Лапласа и друг Пуас­сона, показал на статистическом материале, почерпнутом из отчетов уголовных органов Франции, Бельгии и Англии, сенсационную зако­номерность количественного состава преступлений (1829 и 1831 гг.). Он впервые осмыслил не как проявление Божественного промысла, а как детерминируемое природой людей совершение ими деяний, подчиня­ющихся законам, как и все в природе. Его «Социальная физика» пред-

полагала построение социальной науки по образу классической физи­ки, где действуют динамические законы. Не выдвинув ни одной новой философской идеи, Кетле вошел в историю как утвердивший возмож­ность эмпирического исследования и точного математического анализа закономерностей в поведении людей. В биологии Ф. Гальтон (1822— 1911) и К. Пирсон (1857-1936) — философ-позитивист и математик — распространили исследования изменчивости и статистические мето­ды на изучение биометрики и наследственности.

В последующем Дж. Ст. Милль в своей «Системе логики» оценил наследие Кетле как устранение главного аргумента против существо­вания законов истории. До сих пор признание того, что человек дей­ствует в согласии со своими целями, желаниями и волей, служило ос­нованием позиции индетерминизма. После работ Кетле статистические законы стали описывать законообразность, т. е. детерминированность произвольных действий людей. Причинность, причем в лапласовском ее понимании, стала распространяться на социальные явления.

Согласно старому механистическому пониманию детерминизма, ко­торого придерживался великий французский математик, все в мире под­чиняется причинному обусловливанию и действию динамических за­конов. То возражение ему, что поведение человека не объясняется таким линейным пониманием детерминированности, включало также утверж­дение о том, что в этой сфере не может быть никаких законов. Но в XIX в. исследования по социальной статистике продемонстрировали возмож­ность раскрытия законов как эмпирически устанавливаемых статисти­ческих закономерностей. Это положило начало пониманию закона как закона-тенденции, против которого выступил в последующем приме­нительно к регуляции поведения человека немецкий психолог К. Ле­вин (1890-1947), а продолжил это обоснование в понимании психоло­гических законов советский психолог Б. Ф. Ломов (1927-1989).

Для XIX в. завоеванием стало утверждение о том, что действия чело­века не произвольны в том смысле, что они причинно обусловлены, хотя их причины гораздо труднее раскрыть, чем в мире физическом. Так, в концепции свободы воли французского интуитивиста А. Бергсона де­терминированность поступка при свободе выбора была связана со всем предшествующим личностным развитием человека. Таким образом, человек, будучи свободным от законов внешнего мира, не может оказать­ся свободным от самого себя — его действия внутренне детерминирова­ны всей линией его жизни. Современная психология дает другие трак­товки самодетерминации. Но мы останавливаемся на методологическом значении вероятностных представлений для науки.

Основанием преобразования понятия о детерминации послужило изменение представлений о вероятности и случае.

Во-первых, в книге А. О. Курно (1801-1877), французского фило­софа-идеалиста, математика и экономиста, «Основы теории шансов и вероятностей» (1843) была обсуждена проблема неадекватности зако­нов механики для «живых существ, обладающих мышлением и нрав­ственностью». Утверждалась последовательность причин и следствий для любого ряда событий. Но главное, было онтологизировано пред­ставление о случайном событии: независимые причинные цепочки событий иногда пересекаются. Эти пересечения и дают то, что мы на­зываем случаем, или случайностью. Таким образом, понятие случай­ного события перестало противоречить лапласовскому представлению о детерминизме.

Во-вторых, воздействующая причина стала дополняться целевой, и целесообразность как принцип рациональности дополнил классиче­скую картину мира. Согласно Курно, введение представлений о вероят­ности на основе указанного понимания случайности позволяет распро­странять причинный взгляд на все события неживой и живой природы. Регулярность или нерегулярность выступили при этом указаниями на закон и случайность. Однако был рассмотрен и такой тип вероятности, который не относится к компетенции математики и связан с интуитив­ной ориентировкой человека в жизни и науке. Тогда он был назван «фи­лософским». В последующем при переосмыслении законов Милля он вошел и в закон индукции (как новая его трактовка).

В работах английского биолога Ч. Р. Дарвина (1809-1882) было по­ложено начало причинному объяснению как достижению целесооб­разности. Последующая смена лозунга на «Да здравствует эволюция!» изменило отношение к случаю (и случайности). «Теория, в которой ставится задача описать закономерный процесс эволюции, объяснить удивительную гармонию живой природы, по мцению многих, принци­пиально не могла опираться на вероятностно-статистическую основу» [Купцов, 1976, с. 118]. В последующем дарвинизм опирался не только на противоположность случайного целесообразному. Но нас в данном случае интересовал только один аспект — вклад признания объектив­ной вероятности и случайности как не противоречащих картине мира с однозначной детерминированностью явлений.

Следующим этапом утверждения вероятностного понимания при­чинной детерминации стало обнаружение в больших совокупностях сложных объектов закономерного действия регулярных причин (в мень­ших совокупностях затемняемых действиями причин нерегулярных).

То есть отличием статистического закона стало понимание его как проявляемого только в совокупности явлений. Поскольку человек обычно имел дело с индивидуальными явлениями, он не мог видеть многочисленных закономерностей, раскрываемых с помощью специ­альных мер только в совокупностях. Но и это не изменяло основного принципа лапласовского детерминизма.

Специально обсуждалась также проблема, можно ли считать стати­стические законы эмпирическими. К концу XIX в. ответ стал звучать как отрицательный: в статистической закономерности случайности ни­велируют друг друга и выделяется только общая для них тенденция. Предсказание касается, таким образом, поверхности явлений, а не внут­ренних причин изучаемых процессов. По мнению одного из лидеров неопозитивизма Р. Карнапа (1891-1970), попытка формулирования общественных законов в статистических терминах прямо связана с не­достаточным знанием детерминации социальных явлений изнутри.

Линейное понимание причинности в концепции детерминизма, вос­ходящей к картине мира, построенной на принципах механистическо­го материализма, и вероятностный детерминизм были представлены во множестве психологических теорий, а также психофизиологических.

Дата добавления: 2015-10-28