Александр II, Александр III 7 страница

При этом необходимо отметить, что капитализм очень многое почерпнул из социализма, и, имея соответствующую материальную базу, реализовал то, что декларировалось как основополагающее начало нового общественного строя.

Эволюционно-поступательное развитие капиталистического общества в интерпретации известного врача-офтальмолога, предпринимателя и политического деятеля России Святослава Федорова выглядит следующим образом: «Наемный рабочий – это замаскированный раб. Разница в том, что если раб круглосуточно принадлежит хозяину, то наемный – часть суток. Было время, когда хозяин владел работником по 14 часов, потом по десять. Рабочий класс добился восьмичасового рабоче­го дня. Сейчас французские наемные работники борются за 6-часовой рабочий день. Но все равно это рабство. Свободный человек может работать и по 12 часов, если ему это выгодно.

Наемный работник мало чем отличается от проститутки, женщина предлагает сексуальные услуги, а он – физические или интеллектуальные. Он не распоряжается тем, что производит. Нарушается главное правило демократии – владеть тем, что ты создал. Получают не за то, что они вместе что-то сделали, а что хозяин или государство кинут как подачку [297].

Только при «народном капитализме» (его можно назвать народным социализмом) человек превращается из наемника в хозяина. Сис­тема «народного капитализма» прекрасно работает в Соединенных Шта­тах. Мощная капиталистическая страна вовремя поняла, что наемный работник имеет абсолютно четкую установку: получать максимально при минимальной затрате сил. Потому он имитирует труд, и необходима армия надсмотрщиков, чтобы заставлять его двигаться.

В диктаторской системе от 20 до 27 процентов кадров занимаются контролем и надзиранием, они следят, чтобы рабочий не сидел в курилке, не пил водку, а находился на рабочем месте. Для наемного работника все основано на страхе потерять работу или потерять часть оплаты своего труда. Хозяин заставляет людей работать. В экономике идет необъявленная гражданская война между управляющими и управляемыми. В 1974 году в США решили положить конец этому порядку, был принят закон о наделении работников акциями. Они также получили право участвовать в управлении предприятием. Вообще 12 миллионов человек в США являются не наемниками, ахозяевами [207].

Основа процветания любого общества – справедливость, она должна быть заложена в экономическую систему. Если этой справедливости нет или ее мало, то предприятие обязательно станет банкротом, или производительность труда будет низкая. Человек – существо, которое нуждается в мотивации труда. Труд – это тяжелая вещь, он должен быть выгоден человеку. Если работник видит, что благодаря усердию и ответственности его лично и его товарищей он получает и более высокий уровень жизни, тогда у него совсем иное отношение к труду. Он будет думать о новых технологиях, рассчитывать, как эффективно построить рабочий день, будет стремиться повысить свой образовательный уровень [207, c. 5].

Каковы же наиболее эффективные и безболезненные пути перевода бинарных систем государственности независимых держав, образовавшихся на постсоветстком пространстве, на тернарную основу, соответствующие либерально-демократическим сообществам? Главное условие этого – изменение ментальности (т.е. системы жизненных ориентиров и координат) как на индивидуальном, так и на классово-сословном уровне общества. Совершить подобное неким взрывным волевым актом царя или генсека, героя или вождя невозможно. Попытки достичь подобное со стороны как Ленина-Сталина, так и их антиподов – Горбачева-Ельцина привели к идентичным результатам при столь различных декларациях намерений и устремлений.

Не лежит ли решение данной проблемы в механическом заимствовании важнейших компонентов либерально-демократических сообществ, т.е. конституций, государственных институтов и их насаждение на почве нашей государственности? Культурологи называют это явление «законом трансплантации».

Непреложным является то, что перенос с одной культурной почвы на другую некоего явления всегда дает результат, обратный ожидаемому. С этим Россия сталкивалась уже не раз на пути своей европеизации – распространение крайних форм вольтерьянства, превращение просветительства из интеллектуального явления, ограниченного рамками одной эпохи и одного сословия, во всеобъемлющую псевдорелигию, приводит к диктату, репрессиям и лагерям [52].

Опасность и неправомочность подобного заимствования и механического перенесения отмечает ряд крупных западных ученых, подчеркивая при этом, что некий институт, вырванный из привычной социальной среды и силой перенесенный в другой мир, вдруг обретает смертоносную силу, разорвав привычные связи, т.е. «что одного лечит, то другого калечит».

За последние полтора века западный политический институт национальных государств, прорвав границы своей прародины – Западной Европы, проложил путь, усеянный шипами гонений, резни и лишений, в Восточную Европу, Юго-Восточную Азию и Индию, для кото­рых он был экзотической структурой, сознательно импортированной с Запада.

Таким образом, каждое исторически сложившееся культурное пространство есть органичное целое, где все составные взаимозависимы, так что при отделении одной из частей сама эта часть и оставшееся нарушенное целое ведут себя иначе, нежели в исконном состоянии.

Разорванное пространство тяготеет к воссоединению в том чуждом окружении, куда проторил путь один из его компонентов, и в конечном итоге приходится по частям принять все остальные элементы вторгшейся культуры, чуждого образа жизни со всей присущей ему атрибутикой [52, с. 187–188].

Отдельные государственые деятели в странах, испытавших конкуренцию Запада, осознавали, что общество, «обожженное» радиацией более мощной, незнакомой культуры, должно либо полностью принять этот новый образ жизни, либо погибнуть (Петр I, Селим III, Махмуд II). Однако история свидетельствует, что путь этот очень болезненный, рецидивы прошлого образа жизни возрождаются в той или иной ипостасях. Действительно, не просто отречься от собственного наследия. Когда пытаются отбросить прошлое, оно исподволь возвращается в чуть завуалированной форме, в другой ипостаси.

По мнению А. Тойнби, почти тысячу лет русские принадлежали не к Западной, а к «византийской» цивилизации. Чтобы обезопаситься от завоевания и насильственной ассимиляции со стороны Запада, они постоянно заставляли себя овладевать достижениями западной технологии. Однако в силу «закона трансплантации» заимствование в сфере технологии с неизбежностью порождает заимствование в сфере идеологии.

Наиболее характерный пример – заимствование идей марксизма – западных умопостроений, давших на российской почве чудовищно-кровавые, но в то же время и величественные всходы: ценой неимоверных жертв Русь поднялась до положения сверхдержавы, контролировавшей на паритетных началах с США двухполюсный мир. Наглядное подтверждение этого: в приемной Сталина неделями, месяцами ожидали аудиенции многие лидеры значимых государств мира. Диктатор умел поставить себя, чувствуя за своей спиной огромную военную, экономическую мощь, политические возможности, самую разветвленную в мире сеть спецслужб. Даже Чан Кай Ши опускался до подобострастия, Сталин диктовал свою волю Мао, глава испанского правительства Хуан Негрин свои письма к Сталину подписывал: «Ваш преданный слуга и друг» [5, с. 278].

Последние, доселе секретные архивные материалы, рассекреченные в последнее время, рисуют невероятную остроту борьбы марксистского мира с миром западным. Красная Армия намеревалась захва­тить Францию в 1944 году, и, если бы это произошло, французский народ с энтузиазмом встретил бы советских солдат, так, по крайней мере, утверждал тогдашний генеральный секретарь ФКП Морис Торез [208, с. 3].

Исходя из этой перспективы, французские коммунисты сразу после окончания второй мировой войны создали, с ведома Москвы, тайные склады оружия.

Эти новые сенсационные факты сообщил известный французский историк Стефан Куртуа, директор журнала «Коммунист». В его номере опубликована стенограмма встречи Сталина и Тореза, со­стоявшейся 13 ноября 1947 года с участием Молотова и Суслова. Этот документ, который сегодня широко комментируется парижской прессой, ученый обнаружил, работая в российских архивах [208].

В начале встречи товарищ Торез, которого во Франции называли «сыном народа», отрапортовал «отцу всех народов» о том, что он приехал в Москву с единственной целью – получить инструкции и советы товарища Сталина по некоторым вопросам, представляющим большой интерес для французской компартии. Иосиф Виссарионович ответил: «Если бы Черчиль задержал на год открытие второго фронта на севере Франции, Красная армия дошла бы до Франции». «Товарищ Сталин, – уточняет переводчик Ерофеев, – говорит, что мы даже думали о том, чтобы дойти до Парижа». Англо-американцы, подхватывает генеральный секретарь ФКП, высадились во Франции не для уничтожения Германии, а для закрепления своих позиций в Западной Европе [208].

Стенограмма далее гласит: «Торез говорит, что он может подтвердить товарищу Сталину: французский народ с энтузиазмом приветствовал бы Красную армию.

Сталин: в таком случае картина была бы совершенно другой. Торез говорит, что тогда бы генерала де Голля не существовало.

Сталин замечает, что де Голль, видимо, уехал бы из страны». Торез заявил: все французские коммунисты гордятся тем, что его принял товарищ Сталин и, расчувствовавшись, признался главному большевику мира: «Я хотя и француз, но в душе советский гражданин». Справедливо заметив, что «мы все коммунисты, и этим все сказано», генералиссимус поинтересовался тем, как обстоят дела у французских товарищей в плане вооружения.

Генеральный секретарь ФКП, который тогда занимал пост заместителя председателя Совета министров Франции, заявил следующее: «Центральный комитет ФКП дал полномочия двум товарищам специально заниматься этим вопросом. Они ведут работу среди бывших макизаров-партизан, создают организации военного характера. ФКП удалось за­маскировать несколько складов орудия и боеприпасов». Это известие пришлось по душе Иосифу Виссарионовичу, который дал несколько классических советов товарищу Торезу: «Надо иметь оружие и организацию, чтобы не оказаться безоружным перед лицом врага. На коммунистов могут напасть, и тогда следует дать отпор... У нас есть оружие, которое мы можем вам поставить» [208, c. 3].

Характерно, что ни при Иване Грозном, ни при Петре I, ни при Екатерине II Россия не была столь могучей державой, не пользовалась таким влиянием, как при Иосифе Виссарионовиче. Однако ни при одном правителе доселе Россия не платила столь жестокой цены за свое могущество, как при Сталине. По свидетельству Д.А. Волкогонова, только с ­1929 г. до своей кончины в 1953 г. под его «гениальным руководством» было репрессировано 21,5 миллиона советских людей. Никто не развязывал столь долгой и страшной войны против собственного народа во имя величия абстрактной идеи и во имя величия самого уничтожаемого народа. При всем этом, если выражаться в геополитической терминологии, это был момент наивысшего взлета Русской империи.

Сталинизм близок к нам по времени, раны его еще болят. Но «сталинщина» – всего лишь одна из многочисленных неудачных попыток трансплантации либерально-демократических идей Запада на славянской почве.

Одна же из первых попыток заимствования, обернувшаяся «звериным оскалом» так называемых «демократов» из худородных плебеев в сторону дворянско-боярского инакомыслия и непокорства в лице «черной сотни», одетой в иноческие одежды с метлой и собачей мордой у пояса, была организована Иваном Грозным – самым русским и богобоязненным царем. Первые опричники-народники выводили крамолу с хунвейбиновским усердием и одержимостью [209, с. 65]. Демократию по разнарядке сверху вводили поочередно Петр I, Екатерина II, Александр II, Ленин, Сталин, Хрущев, Горбачев [210, с. 66]. Итог этого – «имеем то, что имеем!» – ибо попытки бинарными средствами ввести демократию заранее обречены на провал.

В настоящее время славянский мир переживает очередной период тектонических социально-политических и экономических потрясений, сопоставимых лишь с периодом октябрьской революции 1917 года.

Почему же правящая элита СССР пошла на революцию сверху, названную перестройкой? Наряду с рядом объективных и субъективных факторов, последний советский период, получивший название «застоя», был периодом вырождения элиты. Это выражалось в крайне медленной ротации кадров, старении номенклатуры, выхолащивании из ее рядов политических лидеров.

Период «позднего Брежнева» характеризовался тем, что слабеющая элита пыталась удержать власть, из последних сил утаивая от масс свои жалкие секреты. И дело было не в экономическом кризисе – власть может быть сильной и при худшем состоянии народного хозяйства (вспомним «военный коммунизм»). Дело было в том, что общество устало от всего, что сейчас мы ностальгически называем стабильностью. Общество хотело перемен.

Декларирование правящей элитой СССР одних принципов при доминировании прямо противоположных, отсутствие адекватных решений насущнейших общественных проблем привело к преобладанию в обществе настроений, которые можно выразить строками гениального Микеланджело:

«Молчи, прошу, не смей меня будить,

О, в этот век преступный и постыдный

Не жить, не чувствовать – удел завидный...

Отрадно спать, отрадней камнем быть».

И всяк беспомощен и сир:

Дамоклов рок на каждой вые…

Неодиноко – нерождённым,

А все немертвые – одни…

Так всякий раз бывает повесне:

Душа взрывает снежную коросту,

готовая к любви и новизне,

к паденьям и болезненному росту.

Инна Кобыш

Вы можете постоянно обманывать несколько человек или некоторое вре­мя всех людей, но вы не можете обма­-ны­вать всех людей постоянно.

А. Линкольн

Богатство развратило душу людей роскошью, бедность вскормила стра­-да­­нием и довела до бесстыд­ства.

Платон

Дата добавления: 2015-10-28