Глава пятая. Праздник божьеликой Тушоли 3 страница

Родственники Чаборза смутились. Многих речь Суврат проняла до самого сердца. Чаборз был сбит с толку этой встречей. Но мысль о том, что его обокрали, лишили одного из лучших стад, приводила в ярость. Глядя на Суврат и стоящих за нею людей, он не видел их. Он видел только Калоя и чувствовал, что виной всему был только он. Даже не оглядываясь, он понял, что его сородичи уже остыли и смущены тем, что услышали. Он должен был теперь повлиять не столько на эгиаульцев, сколько на своих, чтобы не потерять их поддержки.

- Эльмурза, уважаемый жрец! И ты, женщина! Я благодарен вам за добрые слова! Но сытая кошка всегда красиво урчит! Вы просите Бога принять от меня в жертву то, что я не давал! Вы говорите о несчастье своем, позабыв о других! Да, я зять этого аула. Но кому должен я раньше помочь, если я хочу это сделать: им или вам? — Побагровев, он показал плеткой на своих односельчан. - Здесь тоже люди! И не только моего рода, но и других фамилий. О себе вы знаете, что говорить, а о других вы думали? А может быть, я для того и приехал, чтобы помочь и вам и им? А что теперь? Вы ограбили не только меня, но и мой аул! И вы или отдадите сами все, что вы не сумели сожрать, или я заставлю вас вернуть мое добро! Мне стоит крикнуть — и здесь будут солдаты! Ишь вы! Вам жить надо, а другие пусть подыхают?!

Чем больше говорил Чаборз, тем больше возбуждал он себя, и это передавалось окружающим. Теперь многим из его родичей Эги снова казались ненавистными людьми, потому что из-за них они, оказывается, лишились помощи Чаборза.

И в это время заговорил Калой.

- Чаборз, ты, конечно, был бы прав, если б все было так, как ты говоришь.

- А что не так? Что ты хочешь сказать?! - взорвался Чаборз.

Он ел Калоя ненавидящими глазами. Но Калой не замечал гнева старшины.

- Солдат вы умеете звать! Но что им здесь делать? Их ведь надо кормить, поить. А у нас, кроме снега и покойников, ничего нет! Да и что кому мы сделали? Мы не грабители. Мы голодаем. Но ты неправ. Мы понимаем тех, кто голодает так же, как и мы! Ты говоришь с народом языком святого! У тебя баранта в Гызляре*. Есть у тебя скот и в других местах! Но мы знали, что, когда ты захочешь помочь и нашим и своим людям, ты не возьмешь оттуда, а возьмешь только из этого табуна. Вот мы и сделали так, как ты надумал... Только не спросясь. Ведь тебя нет. А люди умирают. Но мы взяли не все, как ты сказал. Мы взяли на наш аул только половину. А остальную часть оставили для них. Выгоните скот! - крикнул он своим.

Тотчас же несколько парнишек кинулись к сараю Хасана-хаджи.

- И мы, Чаборз, не воры, потому что, если б мы хотели похитить, ты бы скотину не нашел... Есть такие пути, ты это знаешь. Скот этот мы у тебя взяли взаймы. Да. И вернем кто в этом, а кто в следующем году! А своим родственникам, конечно, ты волен раздать без отдачи. Это на твоем месте каждый сделал бы! Это ваше дело, родственное...

Калой отвел все обвинения Чаборза.

Мальчишки пригнали двадцать голов скота. Значит, столько же осталось за эгиаульцами.

«Дурак я! - клял себя в душе Чаборз. - Чего я расхвастался! Теперь хочешь не хочешь — отдавай своим! Вон как вылупились...»

И действительно, радость бедных родственников Чаборза вылезла наружу. Большинство из них хорошо понимали, что Чаборз вовсе не собирался никому помогать, а просто попался на слове. И втайне они от души благодарили Калоя за его мудрую речь.

Так и пришлось Чаборзу, потемнев от злости, уехать из Эги-аула ни с чем да еще выручать своих односельчан.

Ненависть к этим беднякам, у которых вечно чего-то не хватает и которые всегда зарятся на его добро, душила его, но он учился владеть собой. Без них ему тоже никак нельзя было обойтись.

То, что Калой и его друзья поделили стадо Чаборза, конечно, помогло жителям двух соседних аулов. Многим эта поддержка сохранила жизнь. Но голод и мор свирепствовали в горах и косили людей. Болезнь желудка валила с ног целые семьи. И, по обычаю далекой древности, они еще при жизни уходили в свои родовые надземные усыпальницы и умирали там или возвращались, когда болезнь проходила. Родственники носили им туда воду, пищу. Посуда и самые нужные вещи, которые они брали с собой, оставались там навсегда. Мертвых никто не тревожил. Они навечно застывали так, как их настигла смерть. Умирала мать, склонившаяся над люлькой, умирал младенец под пустой грудью. И никто уже не касался их. Горный ветер превращал трупы в мумии. Недаром мертвеца ингуши называют «дака» - сухой.

Еще задолго до наступления весны прямо из-под снега люди начали выкапывать корни черемши с крохотными нежными ростками. Они ели их и протирали ими кровоточившие десны. Кое-кому помогли зерном родственники, жившие на равнине. А с первой травой стали прибавлять молока уцелевшие коровы. Но болезнь не утихала, потому что не только дети, но и взрослые ели без разбору все, что пробивалось из земли. Слух о «чуме» в горах дошел до начальства, вызвал страх в городах, в станицах.

И было решено выставить заслоны на выходах из ущелий. Туда никого не впускали и не выпускали оттуда. Черные флаги на высоких шестах кордонов и политые известью тропы наводили ужас на тех, кто проезжал мимо этих мест. Горы для их обитателей стали каменной западней.

Но долго так продолжаться не могло. Весть о том, что их сородичи обречены на смерть, облетела плоскостные аулы, вызвала волнение. Даже те, которым некому было помогать, не оставались равнодушными. Ведь многие из них после пахоты отгоняли своих лошадей на отдых в горы.

Администрации пришлось пойти на уступки. Она разрешила прогонять скот и перевозить муку и зерно в аулы. Однако обратно по-прежнему не выпускала никого.

Вскоре после того, как была роздана чаборзовская скотина, у Калоя снова собрались его друзья.

- Когда родник кончается, ручей не течет! - начал Калой.

- Что, понравилось за добычей ходить? - засмеялся Иналук.

- Нет, Иналук, - ответил Калой. - Мне очень нравится, как пахнет свежая земля, нравится взять ее на ладонь, посмотреть, созрела она для хлеба или нет, нравится зерно с тока переносить в кладовые... Но что делать, когда нет ничего?.. Да разве я о себе? Мы-то с вами как-нибудь обойдемся. А вдовы, сироты?.. Сколько их у нас теперь!.. - Он помолчал. - Конечно, и самому нужно, а где взять... Бывает, что человек повиснет над, бездной, и кажется: конец... Но вдруг под ногой уступ... Обопрется, передохнет и выкарабкается. Так и наши сейчас... Кому сахь* муки, кому коза, если не корова, достанется - и семья спасена. А нет, - значит, конец... И думаю я: хотим не хотим, волки, а нужно в седла. Бедных разорять не будем. У них у самих ничего нет. А у тех, которые имеют, «займем». С них не убудет! Как думаете?

Друзья поддержали его.

С этого дня водил Калой своих «волков» на добычу через хребты и ущелья. Приводили они коров, лошадей, быков. Знали, кому нечем детей кормить, кому не на что зерно выменять, и понемногу раздавали добытое людям.

Придут ночью, вызовут во двор вдову и скажут ей:

- Бери, мать, корову. Свою в городе на зерно выменяй, а эту держи дома, чтоб молоко было детям.

- Да что вы! Мне не за что купить ее! - взмолится та.

А когда объяснят, что им ничего не надо, в удивлении поглядит им вслед, помолится.

Думали Калой и его товарищи, что это только они так промышляют. Но горные тропы свели их с другими людьми, и поняли они, что многих признак смерти выгнал на большую дорогу.

Помощи неоткуда было ждать.

Как-то уже по весне, когда горы покрылись нежной зеленью, а деревья алычи стояли белые, как девушки на свадьбе, рассвет застал их на пути из набега. Чтобы не гнать добычу на виду у всех, Калой отпустил друзей, а сам с Иналуком свернул в сторону и загнал скотину на соседний хутор, где вымерли и разбрелись все жители, кроме одной семьи, в которой тоже недавно похоронили хозяина.

Это была семья Дали - помощницы жреца, певицы солнцу.

Их встретила еще не старая женщина - мать Дали - Зайдат. В ее больших светло-карих глазах застыло горе.

Она указала молодым людям на кунацкую, а сама пошла отдаивать коров, которых они пригнали. Калой и Иналук стояли еще во дворе, когда из башни вышла Дали, поздоровалась с ними.

- Что же вы тут стоите? Заходите в комнату! - предложила она. Молодые люди колебались.

- Вы думаете, нет отца, так вас и принять некому будет?.. - скрывая в улыбке скорбь и набежавшие слезы, сказала Дали, как и мать приглашая их в кунацкую.

- Ладно, - согласился Иналук, - ты не думай, что мы вас сторонимся. У нас мужские дела, о которых надо было поговорить... Куда бы поставить коней?..

- Идите. Все будет сделано, — деловито сказала Дали и проводила их в дом.

В комнате, в которую они вошли, видно, никто не жил. Стены были украшены войлочными коврами. На нарах тоже лежали войлоки. В углу была горка запасных тюфяков и одеял. Но было здесь холодно, как в подземелье.

Иналук подошел к окну.

- Сноровистая! - воскликнул он. - Погляди!

Дали уже расседлала лошадей, протерла спины куском потника и повела их в конюшню. Во дворе застучал топор. Иналук и Калой отошли от окна. Дали могла увидеть, что они наблюдают за ней.

- Огонь-девка! — заключил Иналук, поеживаясь от холода.

Дали внесла в комнату маленькую железную печурку, которая была уже убрана в клеть до зимы и смазана салом. Ловко поставив ее на место и установив трубы, она зажгла смолистые сосновые дрова, которые вспыхнули как порох. От печки повалил чад.

- Вы уж извините... Это сейчас пройдет, - сказала она и вышла, оставив двери открытыми.

Печурка с боков накалилась докрасна.

Дали предложила гостям умыться. А через некоторое время подала мясо, галушки вместо хлеба и стопку лепешек с творогом...

Иналук не удержался от удивления.

- Давно я не видел такого!

- И мы не видели, - потупясь, ответила Дали. - На поминки приезжали родные наны... Привезли кое-что...

Иналуку стало неудобно за то, что он вызвал в ней печальные воспоминания. Родные, видимо, помогли им только тогда, когда отец умер. Но время было тяжелое. Чтобы помочь другому, человек должен был отрывать от себя, от семьи.

Попозже Дали принесла молодым людям миски с пахучим калмыцким чаем.

- Это уже ваша еда, - улыбнулась она. - У нас скотины теперь нет. Молоко в чае от ваших коров.

Пока они пили, Дали стояла около дверей и старалась развлекать их разговорами. Но обычной веселой беседы, какая бывает между молодыми людьми, не получалось. Слишком много печальных событий накопилось за этот год.

Вошла Зайдат. Гости встали. Она поблагодарила за оказанное уважение, попросила сесть. Пожурила за то, что мало ели. А потом прямо, без хитрости спросила про коров.

- У людей угнали?

- Угнали, - ответил Иналук.

- Вам, конечно, виднее, — заметила она, — но я знаю, что такое корова в хозяйстве. И если кто угоняет ее, он за всех, кого оставил голодными, берет грех на душу... Надо ведь не только жить, но думать и о смерти... Не обижайтесь. Я говорю, как понимаю.

Наступило молчание.

- Зайдат, - сказал Калой, — тебе спасибо за заботу, за мысли о нас. Ты хочешь предостеречь нас от греха. Мы ценим это. Мы люди взрослые и сами отвечаем за себя. Мы могли и промолчать. Но, уважая тебя, я скажу правду. В эту зиму и весну мы не раз ходили в набеги. Немало добыли мы этим, пожалуй, не лучшим путем. Но ты запомни: мы не угнали ни одного сельского стада, не вырвали ни одного куска из рук людей. Ни один из нас, эгиаульцев, не обогатился. Правда, мы ели. Но главное — раздавали тем, кто не имел ничего. Брали мы у тех, у кого не убывало из-за этого, да отнимали у царской казны. Думаю, Бог нас за это не покарает. - Он посмотрел на Иналука.

- И самую малую долю, - сказал Иналук, - можешь поверить мне, Зайдат, берет себе он. А в опасности - самая большая доля его.

Наступило неловкое молчание. Нарушила его хозяйка. Подбросив дрова в печурку, она отошла к стенке, сложила под платком руки на груди и заговорила:

- Вы возмужали на моих глазах. Я знаю вас, вот как ее. — Зайдат кивнула на дочь. - Верю вам. - Она подняла на них большие печальные глаза. — Но, если б вы послушали меня не как мудрую женщину, а просто как мать, вы бы теперь остановились... Народу легче. Весна. Одно тепло помогает жить! Я не желала бы видеть вашего горя! Мы и так много перенесли... У тебя жена, мать... У Калоя брат еще ребенок... Подумайте о них... Не рискуйте! - Зайдат настойчиво продолжала смотреть на братьев. Ждала ответа. - Вас Бог поберег до сих пор, так не испытывайте судьбу! Хватит, а то поднимете против нас сильных. За ними власть. И покарают они всех! Ведь не раз горели наши башни, даже без всякой причины.

- Зайдат! Спасибо тебе! - сказал Иналук. - Я думаю, что ты права. И хоть говоришь, что ты не умна, это неправда. О твоих словах нам надо подумать!

А Калой ответил хозяйке еще прямее:

- А я уже подумал. Это Бог привел нас с прямой тропы в сторону, под ваш кров, и вложил в твои уста такие слова. Они попали в цель. Когда камень катится с горы, его от пропасти может удержать даже былинка. Считай, что я ездил в последний раз! - закончил он, проводя ладонью черту. - У меня нет матери. Но если б она была, ее слова, наверное, были бы такими, как и твои...

- Ну что ж, ты, пожалуй, прав. Остановиться на полном скаку - тоже нужна сила! - согласился с ним Иналук.

- Лучше работать! Скоро пахать! Только на чем? - усмехнулась Зайдат. - Ну да ничего - были бы живы!

Ни братья, ни Зайдат не заметили, как обрадовалась девушка, как засияли ее глаза, когда гости дали матери такое слово.

- Зайдат, - сказал Калой. - Пусть скотина побудет у вас дотемна. Спасибо тебе за приют, за добро. Мы, наверное, теперь поедем, потому что, по правде сказать, ровно две ночи и два дня не спали и я не знаю, как мы держимся на ногах!

- Эх ты, нарт! - засмеялся, поднимаясь, Иналук. - Он прав. Мы пойдем...

- Послушайте, — ласково сказала Зайдат. — Если у вас всего делов, что выспаться, так никуда вам не надо идти. Вот комната, вот постели, ложитесь и спите хоть двое суток. А потом заберете скот и поедете себе домой! Нечего стесняться!

Братья заколебались.

- Стели постели! - сказала Зайдат дочери. - Чувствуйте себя как дома!

Через некоторое время в полутемной кунацкой, освещаемой только из поддувала печки, слышался уютный треск горящей сосны и богатырский храп Иналука. Калой долго лежал тихо, не двигаясь, потом сел, сокрушенно покачал головой и, повязав уши попавшейся под руки шалью, спрятал голову под подушку.

Несколько раз Дали бесшумно появлялась в кунацкой, подкладывая дрова. Она унесла обувь гостей. Высушила ее и смазала салом. А когда в последний раз вошла, один из них зашевелился. Дали замерла. Иналук, не просыпаясь, повернулся к стенке, а Калой продолжал спать, закинув руки за голову. Глаза Дали привыкли к темноте. Она увидела шаль матери на полу. Тихонько подошла, подняла ее. Калой спал. Надо было отойти, но она не отходила. Она впервые могла так близко рассмотреть его, и она смотрела. С детских лет она знала Калоя, восхищалась его удалью, силой. Она видела его на свадьбе у Зору, знала их тайну, о которой не знал никто. Она хорошо помнила все, что говорила ей Зору, передавая подарок Калоя, но сейчас, стоя возле спящего юноши, не в силах оторвать глаз от его спокойного лица, она, как и тогда, не могла понять, почему Зору не ушла за ним, хоть на смерть, если только он любил ее.

Дали отступила назад на шаг, другой... Отошла еще... А глаза ее так и не отрывались от него, такого близкого и бесконечно далекого. Что для него, большого, могучего, самого красивого человека на земле, она, еще почти девчонка, неприметно живущая где-то на одиноком хуторе, между синим небом и черной скалой?!

Солнце скрылось за ближайшей верхушкой, а гости Зайдат все еще не просыпались. Казалось, они легли для того, чтобы проспать всю свою жизнь.

Но она знала, что им пора вставать, и вошла шумно, хлопнув дверью. Гости проснулись.

- Ну, как отдыхалось? Будете вставать или еще полежите? Я ведь разбудила вас, потому что вы вечером собирались домой!..

- Да, слава Богу, что ты нас разбудила! — вскочил, протирая глаза, Иналук.

Они умылись, наотрез отказались от ужина и вышли во двор. Их кони были уже оседланы. Сбруя, как и обувь, вычищена и смазана салом. Вечерело. Зайдат выгнала коров.

- Которая из них, по-твоему, самая хорошая? — спросил Калой, разглядывая скотину,

- Вот эта, конечно, - не задумываясь, ответила Зайдат, показав на черно-бурую корову. - Вымя большое, шесть сосков, жилы под брюхом толстые и молодая - вторым или третьим телком. Эта кормилица! Я их всех пересмотрела. Все хороши. Но эта особенная.

- Ну так загони ее обратно, - просто сказал Калой. Зайдат не поняла его.

- Для чего?

- Как для чего? Для молока! Вы же без коровы.

- Но у меня сейчас нечем заплатить...

- Столько, сколько мы за них заплатили, найдешь! — засмеялся Калой. - Загоняй! Загоняй!

Мать с дочерью не знали, что и говорить за такой дорогой подарок. Они так и стояли рядом на бугре, пока гости были видны.

- Слушай, а почему бы тебе не подумать о Дали? - неожиданно сказал Иналук, когда они уже подъезжали к себе.

- Что подумать? - удивился Калой.

- Как что? Зарок у тебя, что ли, всю жизнь ходить бобылем?

- Ах, ты вот что! - и, подумав, Калой добавил: - А стоило дать такой зарок. Друзья жили бы спокойнее.

- Брось дурачиться! - воскликнул Иналук. - Да эта девчонка ничуть не хуже тех, что мы знали...

- А чем лучше? - спросил Калой. Иналук молчал.

— Вот именно... все они, эти красивые, на один лад! Князей ждут за свою красоту! А я не знаю, на чем еще пахать буду!

— Ну и сиди себе один до ста лет! - разозлился Иналук. — Хорошо еще, что коровы не имеешь. А то б тебя давно ославили...

— Ты, когда тебе в мозги ударит, любую глупость можешь изречь! Не хуже сплетницы Суврат! — тоже взорвался Калой. - Едва не подохли сами, из каждого солнечного могильника свежие трупы смердят, а он о женитьбе! Да если у меня однажды жизнь не вышла из-за того, что родители оставили меня голым, где я теперь возьму? Или ты думаешь, я и дальше буду вот так охотиться?

— А кто тебе говорит! Именно сейчас ты и можешь взять любую... Иные за прокорм отдадут. Времена, когда женихи снова с полным выкупом будут являться, еще не скоро вернутся! Так что ж, девкам ждать твоих коров и стареть, что ли? Думать надо. Другой раз небогатому и беда в помощь...

— Не собираюсь за беду прятаться и на ней счастье искать! - буркнул в ответ Калой и замолчал.

Из аула навстречу бежал, запыхавшись, Орци. Он поймал стремя Калоя и зашагал рядом, едва переводя дыхание.

— Ну, что здесь случилось? - спросил Калой брата, видя его сверкающие в сумерках глаза.

— Панта родила мальчика! - воскликнул наконец радостный Орци.

— Вот это новость! - Калой, сразу же забыв неприятный разговор с Иналуком, прямо с коня так обнял друга, что тот застонал.

— Да ты что, хочешь, чтобы в моем доме больше одного мужчины не оставалось! - закричал он, расправляя сдавленную грудь. И, сняв с пояса кинжал, протянул его Орци: - За добрую весть!

Кажется, первый раз в душу Калоя прокралась маленькая змейка зависти к Иналуку. Сын...

С каждым днем весна набирала силу. Прошли первые дожди. Все темнее становилась листва в лесах. Все ярче блестели травы. Солнце близилось к заветной вершине горы Чубатого дерева. С незапамятных времен Эги-аул начинал пахать в тот день, когда впервые весенние лучи достигали этой вершины.

Теперь каждое утро Эльмурза становился лицом к восходу и следил за лучами. Наконец наступил долгожданный день, когда он объявил:

— Завтра будем встречать солнце на горе!

На рассвете следующего дня жрец Эльмурза и все, кто мог, поднялись на вершину горы Чубатого дерева. Было холодно. Дул сильный ветер. Но всех волновало одно - придет ли солнце на вершину сегодня или жрец Эльмурза ошибся?

Он стоял впереди всех и неотрывно смотрел на ясное очертание хребта на утреннем небе. И все смотрели туда. Вот в том месте, где должно было показаться солнце, над кромкой гор далеко вправо и влево обозначилась темно-синяя полоска. Она становилась все ярче, все сильнее. Вот она стала сиреневой - и вдруг из-за вершины Цей-Лома показался тоненький край расплавленного солнца. Лучи его отразились в глазах людей...

- Ма-алха! Ма-алха* - крикнула Дали высоким, радостным голосом.

- Ма-алха! Гелой! Гелой! - закричала толпа. Мужчины обнажили головы. Жрец повернулся к людям.

- Очи-ой! Очи-ой! - произнес он. Ему ответили:

- Очи-ой!

А Дали запела:

Ма! Алха-ма!

Только ты, недоступное, вечное,

Согреваешь и землю и души людей!

Ниспошли благодать нам свою бесконечную!

Нас, рабов божества твоего, пожалей!..

Зачарованный народ слушал...

Поднималось солнце, все ниже бежали по горе его лучи, все быстрее убегала тень, все выше и выше, словно радостный жаворонок, лилась ввысь песня, в которой люди просили пощады и блага у богов всесильной природы.

Калой стоял позади всех. Он поверх толпы видел Дали. Вместе со всеми он с трепетом слушал ее пение и таинственные заклинания жреца. А когда поймал себя на том, что мысли о Дали уводят его от молитвы, он разозлился и на себя и на Иналука, который обратил его внимание на эту девушку.

«Она, Малхааза, самая чистая, совсем ребенок, молится за весь народ, а я?.. Видно, человек тоже может быть псом, - думал он о себе, - только не хватает такому человеку хвоста!..»

На этот раз моление было коротким. Эльмурза произнес всего несколько просьб и пообещал солнцу и всем богам обильное жертвоприношение осенью, если они пошлют урожай. Потому что они же сами знают, что у народа сейчас нет ничего!.. Был зарезан баран с рогами, повязанными белой материей. Молодежь немного поплясала. Эльмурза объявил, что завтра можно начинать пахать, и люди вернулись домой.

К полудню мальчишки обежали дворы, созывая народ на площадь аула.

Все думали, что приехал старшина, чтобы снова объявить о каком-нибудь поборе.

Но старшины не было. И никто не знал, по какому делу сход и кто будет говорить.

Когда пришли все мужчины, и женщины от тех дворов, где не стало мужчин, на камень встал Калой и сказал:

- Люди, мы собрались, чтоб поговорить о пахоте. На нас в прошлом году свалилось такое несчастье, какого одногодки Зуккура не помнят. Завтра - пахать. Но у многих нет ни быков, ни коней... Что же будет с народом? Кто старше - пусть скажет, посоветует.

Он сошел. Площадь зашумела, люди переговаривались. На камень взобрался старик по имени Зем. Лицо у него было красное, с белыми пятнами, глаза без ресниц, рот маленький, словно сдавленный с боков. Знали его в селе как скрягу-сутяжника.

- Кто тебя просил созывать людей? - обратился он к Калою. - Сам говоришь, что еще ничего на свете не видел, а скликаешь народ, как старшина! Ишь какой!

- Ты его не кори, а ответь человеку, если можешь! — крикнула одна из женщин.

- А чего отвечать! Дело простое! У кого есть пара - пашет сам. У кого одна скотина - ищет супрягу, у кого вовсе нет - нанимает с половины урожая! Вот и все. Дело простое! А то - сход!..

И снова загудела толпа. Зем с самодовольным видом спустился.

- Я прошу народ простить меня за глупость! - сказал Калой, встав на камень. — За то, что по своей молодости потревожил вас, — в голосе его слышались злость и насмешка. — Но все помнят, когда зимой глупая молодежь пригнала табун Чаборза, как Зем торопился получить свою долю, которая спасла ему одного из двух его бычков, и на них он завтра начнет пахать! По глупости своей мы с Иналуком имеем по быку. У него лучше, у меня хуже, но и мы завтра можем начать пахоту! И управимся! Управимся раньше Зема! И раньше, чем он сумеет поработать у тех, которые должны будут нанимать его быков под урожай!

- Ну и нанимайтесь! - весело воскликнул Зем. - Всем хватит! Полаула без скота!

- Но не будет этого, Зем! - закричал Калой. - Вот для чего созвали народ!

Аул притих. Калоя после этой зимы стали не только больше уважать, но и побаиваться. Друзья его по набегам тайно рассказывали своим, какой он бесстрашный в деле. Но разве такое могло остаться тайной! А род Эги после смерти Зуккура, не сговариваясь, стал почитать в нем своего главу, хотя он был одним из младших. С этим должны были считаться мелкие фамилии. Да и разговор его с Чаборзом был у всех на памяти.

- А мы, по своей глупости, думаем так, - продолжал Калой. - Не будем наживаться на бедности сирот, на сединах вдов! Это наши люди. Вот они, кто им поможет? Мы думаем, Зем, что я дам своего быка, Иналук - своего, ты - свою пару и так все остальные, у кого есть скот и ярмо. У кого нет - коров дадут на несколько дней... И, по жребию, начнем пахать все наши земли сообща. Мы пережили тяжелый голод. Делились, кто чем мог... Люди знают... А если б не делились, у многих было бы больше могил. А кой у кого загоны трещали бы от скота.. Вот так, Зем! Давайте не ссоритьсся, не разбегаться, а вместе!

- Правильно!

- Спасибо тебе, Калой!

- Вместе! - гудела толпа.

Старики стояли кучкой, переговаривались. Один из них тоже взошел на камень, поднял руку. Народ прислушался.

- Помогали, когда у кого-нибудь одного не хватало скота или рабочих рук. А чтоб полсела на другую половину работало - такого не бывало!

- Но и голод не каждый день!

- И падеж! - кричала толпа.

- Да подождите вы горло драть! - закричал старик. - Я же не сказал еще!.. Но нам думается: Калой прав. Не о себе он печется. Для себя - каждый знает! А вот для всех - не каждый! Давайте так: кто согласен с ним, пусть отойдет вправо, кто нет - влево!

С криками, с тревогой, со смехом, толкая друг друга, люди шарахнулись вправо. В левой стороне остался один только Зем. Увидев это, он взмахнул локтями, словно вспугнутая курица, и под общий смех тоже перебежал вправо.

- А чего лопаетесь! - закричал он на толпу. - Я просто не понял: кому куда переходить! Что мне бычков жалко, что ли?!

Тут же было подсчитано все тягло, потом тянули жребий, и к вечеру каждый знал, когда и за кем ему выходить на работу.

Калой вернулся домой, уставший от этих подсчетов больше, чем от любой другой работы.

Поужинали. Пораньше легли. Заметив, как Орци любовно снимал свой кинжал, Калой улыбнулся. Он уважал в нем будущего мужчину. И Орци больше всего за это любил Калоя.

Не спалось. Вспомнил свою встречу с Чаборзом. «Хорошо, что тогда не подумал о том, чей он муж... Не смог бы сдержаться! А ведь хочешь не хочешь - это старшина... Его осилить нельзя. Его обхитрить надо, а здесь - злость не советчик...» Потом его мысли вернулись к делам, что были сегодня. Как много людей встречало его и провожало, как родного. И теплела душа. И казалось ему, что он уходил куда-то и теперь снова возвращается к людям. Горе и радость всех были больше, чем радость и горе свое.

В очаге потрескивали дрова, мигал свет. Незаметно подкралась дрема, закрыла глаза. А засыпая, он слышал голос далекой Малхаазы...

Дата добавления: 2015-10-28