Глава четвертая. У старой башни 9 страница

Гойтемировцы пригласили их остаться на свадьбе. Но они ушли, сказав, что не за этим посланы народом.

Приход стариков испортил настроение гостей. Хозяева старались сгладить впечатление. Они предложили выйти к девушкам, потанцевать, развлечься, а потом снова вернуться к столу.

При их появлении молодежь расступилась. Для русских и пожилых ингушей поставили скамейки.

Снова заиграла музыка, в честь гостей ловко сплясал красивый, бравый парнишка.

Следом кто-то вытолкнул в круг горбоносого оборванца.

Он плясал хорошо, с гордостью. Босой, он отчаянно вскакивал на носки. При этом латки на его одежде трепыхались, как рванье на огородном чучеле.

Но девушка, с которой он не спускал нагловатого взгляда, танцевала строго, серьезно. Парни били в ладоши дружно, не смеялись. Все знали, что он хоть и бедняк, но издевки никому не простит.

Вид этого парня очень развеселил подвыпивших гостей. Они смеялись до слез. А когда он отплясался, один из них холеный, раскрасневшийся ингуш подозвал его к себе.

- Вот тебе рубль! За умение в танце! - сказал он, подавая парню серебряную монету. И, кивнув на его латки, добавил: - Но скажи, пожалуйста, какая из этих тряпочек твои штаны?

Раздался дружный хохот.

- Юсуп! Это гость! Не обижайся! - предупредил кто-то из толпы бедняка, опасаясь скандала.

Но Юсуп только улыбнулся.

- По правде сказать, на это так же трудно ответить, — крикнул он, — как трудно догадаться, «юноша», какого цвета у тебя под персидской басмой усы!

На этот раз смеялись и девушки.

- А то, что на мне драные штаны, так это еще небольшая беда. Вот, поглядите, - бедняк поднял над головой подаренный ему рубль со скульптурным изображением Александра третьего, - кто здесь нарисован? Царь? Но на нем нет даже простой рубахи, хоть он, наверно, не выжигает угли в лесу, не раздирает одежду на кустах и сучьях, как я!

И снова смеялся народ. А парень подбросил рубль и, поймав его на ладонь, сказал:

- Твоя решка! Возьми своего голяка! Я богаче. На мне хоть тряпки висят.

И опять Гойтемировы увидели, что гости недовольны. Тот, который хотел поиздеваться над бедняком, стал ярче медного котла. Но на шутки обижаться - позор. И он засмеялся вместе со всеми.

Хозяева сделали вид, что ничего не произошло, и стали просить станцевать самого помощника пристава.

Он долго отказывался, потом встал, отстегнул шашку, подкрутил усы и, топнув ногой, пошел за девушкой. Не слушая ни музыки, ни хлопков, сам себе подпевая, он обошел два круга в бурной мазурке и при своем возрасте и комплекции станцевал так легко и браво, что вызвал большой восторг у горцев, которые хоть и видели, что пляшет он не лезгинку, сразу оценили красоту и сложность этого танца. А некоторым парням мазурка так понравилась, что позже, танцуя, они тоже начали припадать на одно колено.

Чтобы снова вернуться к столу, оставалось «засватать» девушку гостю. Поэтому один из назрановских купцов, слывший человеком речистым, завел разговор. Как и следовало, он начал издалека.

- Остановите гармонь! - велел он. - Нам хочется поговорить с вами, девушки, серьезно.

Андарко, сын Гойтемира, хорошо говорил по-русски. Он переводил помощнику пристава и его друзьям речь назрановца.

- Когда мы подходили сюда, я заметил на лицах некоторых девушек такое выражение, словно они откусили от неспелой мушмулы, - говорил купец. - Я понял их. Им не понравилось, что нам должны уступить место молодые люди, которых здесь больше, чем комаров в том лесу. Но напрасно их разочарование! Мы тоже не слепые оводы и видим все их достоинства и недостатки. Так это?

Тамада девушек подняла на него свои чуть с хитринкой глаза и скромно ответила:

- То, что вам показалось, - это только показалось. Девушки рады вам не меньше, чем молодым людям. Для нас большая честь, что вы пришли.

- Спасибо. Приятно слышать умную речь. Но все же, что мы заметили, — это было. И я хотел бы спросить у вас вот о чем: не приходилось ли вам видеть, как везут иной раз из лесу на молодых бычках дрова? Увязнет воз в колдобине, молодые бычки дергают-дергают, измотаются, но ничего поделать не могут. И тогда дровосеки кричат: «Эй! Приведи-ка сюда старого быка!» Впрягут того в подводу. Он натужится и вывезет воз из ямы. - Назрановец, довольный собой, обвел всех присутствующих многозначительным взглядом, подавил улыбку и повторил вопрос: - Не приходилось ли вам видеть такое?

Тамада девушек поняла намек, приняла вызов и с невинным выражением лица ответила:

- Видеть не приходилось, но слышать приходилось не раз. Окружающие замерли, стараясь не пропустить ни слова.

- Все это правда, - продолжала тамада, - только потом, говорят, придут эти молодые бычки домой, напьются воды, пощиплют зеленой травки и опять носятся, задрав хвосты, хоть снова подставляй им ярмо... А тот, старый, ляжет в тень под дерево и целый день лежит, тяжело вздыхая...

Ответ тамады заставил хохотать даже самого помощника пристава. Он поднялся и крикнул:

- Вы слыхали? Вот это подкусила! Ай да девка!.. Ну, - он обратился к гостям, — здесь нам не выгорит! Пошли-ка лучше действительно в наш шалаш, в тень «отлеживаться»! А напоследок выпьем за то, чтоб таких девок было побольше, а жен с таким языком - поменьше.

Подвыпивший Андарко, моргая и улыбаясь толстыми, как у отца, губами, перевел людям слова помощника пристава, и они с удовольствием посмеялись его шутке. Острое слово здесь очень любили, кто бы его ни сказал.

Шутки немного отвлекли Калоя от его мыслей.

Почетные гости направились к шалашу. А к месту веселья с противоположных сторон мчались два всадника.

Тот, который прискакал с гор, прокричал:

- Везут! Уже в ущелье!

Второй, что прискакал с плоскости, тихо сообщил помощнику пристава, что его срочно требует к себе начальник округа. Ночью на Военно-Грузинской дороге ограблена почтовая карета. Злоумышленники захватили большие деньги.

Помощник пристава хорошо понимал, какой разгон ему предстоит, потому что ограбление произошло на его подопечной территории. Он встал и так выругался, что Андарко и перевести не сумел! И, придумывая, как бы отвести след со своего участка в Осетию, помощник пристава направился к лошадям.

Калой все видел и слышал. Начальство уезжало, чтобы начать розыск его и его друзей, а он стоял тут рядом, и деньги казенные лежали в его хурджинах.

Гонец, смерив Калоя взглядом и вспомнив что-то, сказал начальнику, что почтовый чиновник рассказал, будто один из злоумышленников, отнявший у него револьвер, был настоящим великаном.

Помощник пристава зло рассмеялся:

- Еще бы! А иначе разве он обезоружил бы такого «мятроху-яроя», как почтовый чинуша?! А не говорил ли он, каналья, что у страха глаза велики?!

Уже сидя на лошади, он выпил «стремянную» чарку и поехал со своими подчиненными в одну сторону, а Калой и свадебная молодежь в другую - встречать невесту.

Мчались юноши весело, джигитуя вокруг арбы с девушками. На месте, где только что шли танцы, остались лишь пожилые люди да арба с приданым Зору, которое не повезли в горы. Старух больше всего интересовала купленная для невесты даже не во Владикавказе, а еще дальше «машинка-самошвейка». С великим удивлением рассматривали они ее блестящие части. А самые смелые позволяли себе даже прикоснуться к ней.

- Машинка-самошвейка, а?! Чудо!

У самого входа в ущелье, где кончалась арбяная дорога и начиналась тропа, несколько человек, а с ними и Калой поднялись на гору, откуда открывался вид на ущелье Ассы.

Был полдень. Солнце освещало вздыбленные пласты гор и реку. С того места, где они остановились, видна была тропа. Берега Ассы тонули в зарослях лопуха, папоротника, бузины и орешника. И когда на тропе появились верховые, казалось, что они плывут в зеленых волнах.

Юноши ринулись им навстречу. На гребне горы остался один Калой.

Далеко внизу, на той стороне реки, всадники с невестой собрались у переправы. Погода стояла жаркая. Льды в верховьях рек таяли, и воды было много. На месте брода Асса разлилась, скрыв все валуны и ямы. Стоило коню оступиться, как его тотчас напором волны могло потащить вниз, разбивая о камни. Не зря в народе говорили: «Асса болеет, если ей за лето не удается съесть хоть несколько человек».

Тяжкие мысли с новой силой охватили Калоя.

«Броситься туда на Быстром, перевезти ее и скрыться в лесу.... Ускакать в горы!»

Теперь, когда все было потеряно, мысль об освобождении Зору ожила в нем с новой силой.

В это время все участники свадьбы разом двинулись в воду. Две девушки на конях и тот, у которого за спиной была невеста, ехали в окружении плотного кольца всадников. Река кинулась на них черной яростью своих глубин. Волны доходили до самых седел, Но людей было много, они крепко держались друг за друга, и вода отступила. Вот они уже миновали середину реки. И, словно поняв свое бессилие, Асса, заискивая и ласкаясь, засеребрилась в ногах у лошадей.

Когда людей много, они все могут!

На этой стороне реки раздались приветственные выкрики, загремели выстрелы. Сухой и теплый ветер быстро высушил подмокшую одежду.

Для невесты была приготовлена особая арба, выкрашенная в зеленый цвет. По бокам коренной шли две пристяжные. Зору и ее подружек усадили на вторую скамейку. Одна из девушек села впереди, рядом с возницей. Арбы с девушками были украшены разноцветными флагами. Когда тронулись в путь, заиграла гармонь. Гарцующие на конях родственники Чаборза окружили невесту. Юноши, гости, выстроившись в один длинный ряд, двигались следом на некотором расстоянии, все время по очереди джигитуя.

Калой хотел незаметно уехать, но парни, пригласившие его, ни за что не хотели расставаться с ним.

- Ну дай хоть засватаем тебе одну из наших девушек! Не позорь нас! — упрашивали они, и Калой согласился.

Все вместе подъехали к первой арбе.

Зору была закрыта платком. Калой не видел ее лица, зато подружки ее не могли скрыть радости, когда увидели парня, который еще вчера в Эги-ауле понравился им.

Калою понадобилось все его мужество, чтобы держаться непринужденно и даже шутить, когда Зору слышит каждое его слово.

- Молодой человек! - обратился к нему с притворной деловитостью один из его спутников. - Сейчас, когда на этой свадьбе двое соединяют для счастья свою судьбу, каждый из нас тоже имеет и желание и право, чтоб на зов его сердца кто-то откликнулся. Мы предлагаем тебе указать ту, от которой и ты хотел бы получить ответ... Не в шутку, а всерьез!

Калой протянул плетку в сторону девушки, с которой танцевал вчера. Юноша приступил к сватовству. Он расхваливал Калоя так, словно знал его с детства и всю жизнь не отходил от него ни на шаг. Не беда, что ни одного из тех подвигов, о которых он говорил, Калой не совершал.

- Марем, - заключил он, - если ты согласна выйти за него, скажи «да», и он тебя не оставит. Если скажешь «нет», мы тоже не обидимся.

Марем было приятно, что хоть в шутку, но все же Калой избрал ее.

- За эти два дня, - с кокетством ответила она, - мне очень многим приходилось давать свое согласие. Но, по правде говоря, если твой друг даже и не такой герой, каким ты его описал, а просто такой, как он есть, я готова выйти за него, забыв все свои прежние обещания!

- Ай да Марем! Я всю жизнь знал, что ты умница! Но что ты так красиво ответишь нам, я не ожидал! Спасибо! Ему данное тобой слово - не пропадет зря! - воскликнул юноша.

- Спасибо тебе, Марем! - сказал и Калой. - Мне и моему коню так не хочется расставаться с вами, возвращаться домой, в горы - для нас там так пусто стало после вашего отъезда, что я решил заночевать сегодня в начале ущелья, помечтать о жизни у костра, побыть еще немного на вашей земле, подождать, не придет ли ко мне мое счастье. И если б случилось так, что оно пришло, я не отдал бы его никому на свете! Здесь нет ни аула, ни лавки. Я не могу одарить вас сладостями. Но я прошу купить себе их, когда вы будете дома. - С этими словами он вытащил из кармана горсть монет и дал каждой девушке по серебряному рублю, а для Зору передал золотой.

Девушки и парни были потрясены его щедростью и богатством. Зору слышала все. Она поняла весь тайный смысл его шуточного для всех разговора, в котором он предлагал ей бежать...

- А теперь спасибо всем вам за радость, которую я испытал с вами, за внимание ко мне. Я этого никогда не забуду! - сказал Калой. - Эх, девушки-красавицы, за вас бы мне умереть! - И он пустил Быстрого с места в карьер.

Проскакав саженей тридцать, он круто осадил его, поднял на дыбы и понесся обратно. Вскочив на седло во весь рост, Калой поднял вверх руки, чтобы все видели, что конь скачет свободно, и рухнул вниз, но не упал, а, схватившись за луку, прополз под животом коня и сел на него с другой стороны.

Взлетев на курган, Калой привстал на стременах, простился с восхищенной молодежью, повернул коня и рысью направился к лесу.

— Сто лет жди, а счастье не приведет на порог такого сокола! — от всего сердца воскликнула Марем, обернувшись и глядя вместе с девушками вслед удалявшемуся Калою.

Зору потеряла сознание.

У входа в ущелье, в стороне от тропы, под ветвями старой чинары всю ночь горел небольшой костер.

Быстрый щипал траву. Калой сидел, поправляя дрова, и глядел на огонь.

Иногда он поднимал голову, прислушивался, потом снова живые огоньки костра манили его, и он устремлял к ним свои усталые глаза.

Он знал, что Зору поняла его. Знал, что она не придет. И все-таки ждал. Ждал ради того, чтобы еще раз убедиться, что ему нечего ждать!..

Вокруг весь мир был полон таинственных звуков. Иногда Калою чудилось, что его кто-то тихо зовет. Он поднимался, прислушивался. В траве перекликались сверчки, где-то в лесном болоте заливались лягушки. Тосковал филин. И не было больше ничего.

В ветвях чинары скрылась луна. Костер затух. Прохладный ветер шелестел листвой... Близился рассвет. Положив отяжелевшую голову на седло, Калой заснул.

Ему приснилась Наси. Она обнимала его, и он слышал ее горячий шепот: «Не горюй. Не убивайся... Тебя только я люблю... Только я одна...» Он проснулся. Рядом дремал Быстрый. Калой встал. Оседлал его, подвел к ручью, напоил, освежил лицо студеной водой и вскочил в седло.

Никто не пришел... Никто и не мог прийти.

Занималась заря. В ущелье еще стоял мрак. Быстрый осторожно начал карабкаться по каменистым ступеням тропы. Изредка из-под оскользнувшейся подковы сыпались искры.

«Все ли плохое мое уже позади? - думал Калой. - Что таит наступающий день?»

В тот вечер, как увезли Зору из Эги-аула, Хасан-хаджи пришел к Гойтемиру. В знак уважения за ним присылали человека, и он сидел теперь в комнате хозяина, где принимали пожилых людей. Когда он захотел уйти, Наси запротестовала, и ему пришлось остаться. Гойтемир не забыл про обещанного барана. Но Хасан-хаджи сказал, что в этом сватовстве нет его труда. Оно состоялось бы даже в том случае, если б о нем похлопотал ребенок.

- Кто бы не выдал за Чаборза дочь? Кто бы отказался от родства с Гойтемиром, с Наси? - говорил он, и Гойтемир был растроган бескорыстностью друга. А Хасан-хаджи все переводил в шутку.

- Тем более, что ты мне предлагаешь барана, а я еще с самого начала говорил тебе, что за это дело с меня достаточно будет овцы!

Гости смеялись - они понимали, что, взяв овцу, Хасан-хаджи только выиграет.

Провожая Зору на плоскость, Наси плакала, говорила, что горы не дали ей самой увидеть жизни, что они как тюрьма, и поэтому она не хочет, чтобы такая же участь постигла ее невестку.

Мягкость и ласка Наси согрели Зору. Она знала, что жизнь ее отныне зависит от этой женщины, и, рискуя прослыть нескромной, она в первую свою ночь в доме мужа ответила свекрови:

- Я выросла в горах, я больше ничего не видела, и мне здесь неплохо. Зачем же я поеду? Лучше вы с отцом поезжайте, а я присмотрю за хозяйством.

И Наси была тронута. Однако оставить Зору в горах она не согласилась. Решение ее было продумано давно и имело никому, кроме нее, неведомые причины.

После отъезда молодежи с невестой весь день Наси принимала поздравителей. Одни искренне желали ей счастья для сына, другие просто исполняли обычай, третьи умирали от зависти.

Но ее не интересовало, что было на душе у этих людей, и она в равной мере ставила всем обильное угощение.

А у Наси было чем угостить.

К вечеру из Назрани приехал посыльный, который привез Гойтемиру приказ - срочно явиться к начальству в связи с налетом на Военно-Грузинской дороге.

Гойтемир решил на ночь не выезжать, а отправиться завтра пораньше.

На другой день рано выехать не удалось. Чуть свет приехали издалека родственники, которых обязательно следовало принять, и Гойтемир собрался в дорогу, когда солнце уже было высоко.

Хасан-хаджи тоже решил вернуться домой.

Он стоял во дворе и подтягивал подпруги на своем иноходце, когда Наси, державшая под уздцы его лошадь, тихо спросила:

- Куда торопишься? Хочется поговорить о детях...

- Скоро для этого будет много времени, - еще тише ответил Хасан-хаджи.

- Как понять?

Но он не успел ответить. Из башни вышел Гойтемир. Он вынес скатанную бурку и, приторочив ее к седлу, сел на коня.

Гойтемир и Хасан-хаджи выехали со двора вместе.

Наси проводила их долгим взглядом.

Кто бы мог сказать, о чем она думала?

И уж, конечно, никто не предвидел того, как изменится ее судьба, когда она снова увидит этих мужчин.

А всадники, перебрасываясь фразами, ехали не спеша. У перекрестка, где Хасан-хаджи должен был попрощаться со старшиной и повернуть к себе, он придержал коня, а потом, надумав что-то, поехал дальше. Гойтемир удивился.

- Куда же ты? Или решил съездить на плоскость?

- Ехать-то мне некуда. Но есть разговор... - сказал Хасан-хаджи. - Понимаешь, не могу отпустить тебя, не сказав кое-чего! Дело серьезное.

Гойтемир остановился.

- Поедем. Я провожу тебя и по пути расскажу.

- Старик, что приходил к нам из Турции, - причина всему. Жил себе Калой и не очень помнил о старых делах. Так тот перевернул парню душу! Рассказал, как умирал Турс, как завещал отомстить за себя... А теперь мы у него из-под носа еще и любимую увели... Он считает, что, если б ты не был старшиной, тебе сразу не отдали бы ее с первого сватовства. А позже он смог бы вместе с нею добиться отказа... Для отвода глаз он был на свадьбе и вел себя как брат ее, как положено соседу. Но мне стало известно - откуда не спрашивай, - что он успокоился лишь после того, как поклялся на Коране при случае убить тебя...

- Правда ли это? - спросил Гойтемир, снова остановив коня. В его глазах появился страх.

- Это такая же правда, как и та, о которой я рассказал тебе перед приходом Турса за своей землей. Помнишь?

- Да, конечно. Они снова поехали.

- Он говорил, что первым убьет тебя, потом - всех твоих сыновей, твоих внуков, чтоб покончить с твоим родом. Он будет мстить за отца, за дядю, за мать, за Докки и, наконец за себя и брата. И это не только слова. Он распродал все, что у него было. Купил лучшую одежду, оружие. Ну и конь у него какой - ты знаешь... У тебя сильный род и власть. Друзья среди начальства. Но человек, который отрешился от всего земного, во имя такой цели прозаложил душу шайтану, - это опасный человек! Очень опасный!.. Вот все, о чем я хотел предупредить тебя...

Некоторое время они ехали молча.

- Я благодарен тебе за дружбу. Я не знал, что опасность так близка. Но Калой никогда не выходил у меня из головы. Никогда! Калой -это десять Турсов! Я знал об этом и, признаюсь, готовил ему Сибирь... Ну, а теперь, когда на государственной дороге разбита почта, когда они потребуют всех подозрительных, я помогу ему забыть про эти места! Пока ходят такие, как он, глазастые на наше добро, никто из нас не

может спать спокойно! Разве я забуду, как он еще ребенком сжег мое поле?

В это время далеко внизу, в ущелье, где у самой воды среди ивняка вилась тропинка, Хасан-хаджи увидел всадника. Он еще был скрыт густой зеленью, но мелькнувшая между ветвей голова коня, а затем и человека не оставили сомнения. Это приближался Калой.

И прежде чем он успел показаться на открытой поляне перед подъемом, Хасан-хаджи распрощался с Гойтемиром и поехал назад.

Многое передумал Калой за время дороги. Вспомнил все беды, удачи и неудачи родителей и свои. И пришел к мысли, что жили и они и он правильно, по-человечески. Но люди с богатством, с хитростью и властью обходили их везде и на их несчастье строили свое счастье. Не любит Наси Гойтемира. Но он покупает ее и живет. Понравилась им Зору - пришли и забрали Зору. Их богатство все может... А последний разговор с Хасаном-хаджи? Неужели действительно Гойтемир взял Зору за Чаборза для того, чтоб попользоваться самому?

И он представил себе, как где-то, в какой-то темной комнате старый Гойтемир возьмет в свои хищные объятия Зору... И она вынуждена будет молчать или умереть, потому что если она осмелится кому-нибудь сказать, ей не поверят. А если и поверят, то не захотят позора и уберут ее. Как ненавидел он его!

Конь вынес Калоя на поляну. Он взглянул вверх на тропинку и невольно натянул повод.

Там спускался Гойтемир. Он шел пешком вслед за своей лошадью. Шел задумчиво, заложив руки за спину.

«Вот где я его прикончу!» - мелькнула у Калоя мысль. Он уже потянулся за револьвером, но в памяти встали Зору... Наси... Ведь они обе просили его, умоляли... Вспомнив о них, он уже ничего не мог сделать старшине... Хотя бы сегодня... Хотя бы ради того, чтобы не омрачить их день...

Калой свернул в сторону, сошел с коня, стал спиной к тропе, чтобы не встречаться с врагом глазами. Пусть тот думает, что он не заметил его. Он еще сумеет расквитаться с ним.

Увидев Калоя, Гойтемир остановился. «Хасан прав, - лихорадочно закрутилось в голове, - подстерегает... делает вид, что не видит... Спущусь, он кинется... Задушит... бросит в воду... Бежать назад?.. Подстрелит...»

Рука Гойтемира поползла за спину, схватилась за кремневый пистолет... Он шел, не спуская с Калоя глаз. «Скажу, потребовал ответа, куда ездил... А он кинулся... и пришлось защищаться... От родных откуплюсь...», — пронеслось в мыслях старшины.

Конь Гойтемира сошел на лужайку. Был слышен лязг его подков. Калой прилег к воде, чтобы напиться.

«Наверное, заметил у меня пистолет... Хочет спрятаться за камень», — решил Гойтемир.

Калой, как в зеркале, увидел в воде свое лицо, стоящего на горе Гойтемира. В вытянутой руке он держал извивавшийся в воде серебряной змейкой пистолет...

«Что это он?..» И в то же мгновение до слуха донесся выстрел... Гладь воды всколыхнулась, обдав Калоя галькой и песком. Он вскочил. Старик убегал вверх.

От ярости потеряв рассудок, Калой кинулся догонять его. Он несся, не замечая крутизны. Расстояние между ними сокращалось с каждым его прыжком.

«До поворота... До поворота бы... - думал Гойтемир, спотыкаясь и цепляясь за камни руками. - До поворота бы... а там я встречу его кинжалом...»

Вот и поворот... Гойтемир, задыхаясь, прислонился к стене...

Перед ним, на тропе, с пистолетом в руках стоял Хасан-хаджи.

- Дай сюда!.. - радостно крикнул Гойтемир.

Но Хасан-хаджи отступил. Что это?.. Гойтемир увидел волчий взгляд, смертельную ненависть в глазах друга.

- Дай пистолет! Он убьет меня! - завопил Гойтемир, еще не понимая муллу.

- Наси... - сказал Хасан-хаджи почти шепотом, - была моей, а ты забрал ее...

- Ты слышишь, он гонится за мной! Дай пистолет! - Гойтемир рванулся к Хасану-хаджи.

Но тот взвел курок и направил дуло ему в грудь.

- Я всю жизнь жил с твоей женой... и Чаборз - это мой сын... А теперь она всегда будет моей...

Гойтемир отшатнулся.

С другой стороны появился Калой. Гойтемир метнулся к краю тропы. Внизу зияла бездна, бурлила река. Он с ненавистью переводил взгляд с одного врага на другого. Опомнившись, он схватился за кинжал... Но лицо его побагровело, он зашатался, осел... Осел еще. И навзничь рухнул с обрыва...

Калой и Хасан-хаджи заглянули в пропасть.

Подбрасывая на камнях, река все дальше уносила безжизненное тело старшины.

- Ал-хамду лиллах!* - воскликнул Хасан-хаджи. - Скорее ступай за лошадью!

Калой свистнул. Быстрый оторвался от травы, насторожил уши. Калой свистнул еще. Конь рысью побежал к нему.

Хасан-хаджи и Калой поскакали прочь. Немного погодя они заметили впереди караван навьюченных лошадей. Погонщики спускались в долину. Хасан-хаджи и Калой свернули за огромный валун, а когда люди скрылись из виду, поехали дальше, но уже шагом, чтобы не навлечь подозрений.

Встреча и гибель Гойтемира потрясли Калоя, хотя совсем недавно он сам готов был убить его.

- Когда тебя в последний раз видели люди? - не глядя на него, спросил Хасан-хаджи.

- Вчера. В начале ущелья на свадьбе у Зору. Я попал туда случайно... Простившись с ними, поехал домой. Но потом я заночевал в лесу... — ответил Калой.

— Предупреди Орци, если он будет дома, что ты приехал вечером. Понял? Вот и все. И запомни: «видел» и «знаю» - это тысяча слов. «Не видел», «не знаю» - одно слово!.. Что бы ни спрашивали свои или чужие — «не видел, не знаю!..» Важно то, что на нас нет его крови. А свое время он давно уже пережил! Собака! Я видел, как он стрелял тебе в спину. И я, ради правды, решил отдать его в твои руки или убить. Но Аллах — хвала ему! - уберег нас.

И про себя Хасан-хаджи закончил мысль: «В споре верх того, кто первым скажет слово. А в поединке победа за тем, кто наносит последний удар!.. Вот тебе мой последний удар, Гойтемир!..»

Они вернулись в аул и остаток дня провели у Хасана-хаджи. Поклялись на Коране: не выдавать тайны гибели Гойтемира.

Потом, как ни в чем не бывало, хозяин рассказывал Калою о странах, в которых он побывал. А тот слушал его с интересом, потому что дальше Владикавказа мир оставался для него неведомой тайной.

Время прошло незаметно. Когда начало смеркаться, Хасан-хаджи встал на молитву, а Калой все думал о Гойтемире.

«Где он теперь? Поймали его или так и будет нестись до самого синего моря?» Дрожь пробежала по телу. «Зору подумает на меня... А что станет с Наси? Уедет к сыну? Что ей теперь здесь делать?»

Хасан-хаджи кончил молиться.

— Кто же будет старшиной у нас? — спросил Калой. Хасан-хаджи строго посмотрел на него, пожал плечами и спокойно ответил:

— Тот, кто и был. А что, разве Гойтемир отказывается? Ты что-нибудь слышал?

Калой понял, что этого вопроса после их клятвы он не должен был задавать.

— Я думал: хорошо, если б тебя выбрали... Хасан-хаджи покачал головой.

— Я мулла! А муллам после Шамиля русский царь не верит. Он знает, что мы считаем его главным гяуром. Он хочет, чтобы мы христианами стали. Но это не в его власти. Наши предки били лбом солнцу, считая его главным богом. Потом царица Тамара прислала из Грузии по реке Барза-хий* камни, и из них ингуши построили Тхаба-Ерды* на реке Тхаба-чоч, и мы молились по-христиански, пока царь Геркал не ушел обратно в Грузию. Потом забыли молитвы на чужом языке и опять вспомнили своих богов. С ними правдой и неправдой дожили до сих пор. Джараховцы дольше всех били в колокола. Но теперь люди веруют в Аллаха. Велик Аллах, а Мухаммед его пророк! И мы, которые учим народ религии Ислама, очень неугодны царским слугам! - Он задумался. — Я знаю, — сказал он через некоторое время, — народ ко мне неплохо относится. Могли бы и датируемого XII веком выбрать. Но думаю, что, если наши ограбили почту и... совершили вот это... пристоп не разрешит нам выбирать... Он сам пришлет кого-нибудь. А мне оно ни к чему. Я и муллой больше не буду... От этих слов Калой открыл рот.

Дата добавления: 2015-10-28