До свидания, читатели. Прощайте, мои герои. 1 страница

Разноцветный

http://ficbook.net/readfic/932747

Автор: Грустный Фрэнки (http://ficbook.net/authors/%D0%93%D1%80%D1%83%D1%81%D1%82%D0%BD%D1%8B%D0%B9+%D0%A4%D1%80%D1%8D%D0%BD%D0%BA%D0%B8)
Беты (редакторы): Котопёс Тейт
Фэндом: My Chemical Romance
Персонажи: Джерард/Фрэнк
Рейтинг: R
Жанры: Слэш (яой), Психология, Философия, POV, AU
Предупреждения: OOC
Размер: Миди, 65 страниц
Кол-во частей: 18
Статус: закончен

Описание:
Джерард - немного странный. Он живет со своим братом патологоанатомом, любит копаться в себе и в обществе, зачастую противореча самому себе.
У Фрэнка тоже есть странности. Он то молчит, то ведет себя, как ребенок, то показывает, через выводы и суждения, свой острый и хваткий ум.
Совершенно чужие люди. До тех пор, пока не стали слишком близкими. И только с помощью одного другой может снова вернуть себе ощущение цветного мира, которое он не хотел терять.

Посвящение:
Своей семье, которая смога воспитать меня с мыслями в голове. Своей девушке, которую я очень люблю, которая меня вдохновляет и, кроме того, зачастую дает мне пищу для размышлений. Многим замечательным фильмам, среди которых один из лучших, которые я в своей жизни смотрела - "Что гложет Гилберта Грейпа"

Публикация на других ресурсах:
Где хотите, если вам это нужно, только мне ссылочку не забудьте.

Примечания автора:
Вдохновение - http://ficbook.net/readfic/813311

Я не обещаю вам яркого и необычного сюжета, как не обещаю и переизбытка эмоциональности в каждой главе. Этот фанфик для меня - место, куда я выплескиваю все свои собственные мысли, вкладывая их в диалоги и мысли. И я никогда заранее не знаю, о чем буду писать в главе - просто начинаю печатать, и определенная мысль сама приходит. Как вы скорее всего заметите, большую часть себя я вкладываю в образ Джерарда, потому и пишу от его лица.

Главы появляются очень медленно, потому что для написания каждой главы мне нужно накопить в себе слишком много того, что хочется сказать, чтобы это выплескивалось. Впрочем, если накапливается слишком много, могу написать сразу две главы.

Пожалуйста, если вы взялись читать, то оставляйте отзывы, желательно - не из двух-трех слов. Если критика - то большая. Если мысли, на которые вас натолкнул фанфик - то подробнее. автор ещё очень и очень далеко не Автор, но для того ему нужно мнение читателей, чтобы расти. Заранее огромное спасибо за внимание.

Глава 1

Если закрыть глаза и прислушаться, можно увидеть мир через звуки. Теплый, зеленый шелест листьев, бледно-желтое небо, пронизанное насквозь ослепительно беззвучными облаками и искристыми белыми лучами розового солнца. Тихий, радостный, ярко-оранжевого цвета детский смех, темно-синие голоса взрослых, звонко-голубой звук удара мяча о серый асфальт. Хочется протянуть руку и потрогать это всё, каждый цвет, который эхом проносится в сознании и заполняет тело маленькими искрами счастья.
Почему счастье? Я не знаю. Никогда не знал. Просто чувствовал, не задумываясь о том, откуда и почему это во мне берется.
Распахнув глаза, я уставился на белый лист своего нового блокнота для рисования. Рука сама начала скользить по бумаге, оставляя серым, зажатым в пальцах карандашом уверенные четкие линии. Я рисовал серым, всегда серым, не берясь за краски и не давая своим рисунками цветов. Они всё равно не были бы такими, какими я их слышал и чувствовал. Я оставлял рисунки бесцветными, чтобы потом, пересматривая их, оживлять их цвета только в своем воображении. Они должны были быть только моими. Никто другой не понял бы ярко-красного цвета моего счастья или абсолютно бесцветной боли, которая оставалась почти нетронутым листом в блокноте. Я рисую на таких листах только рамки – запираю боль в клетку на бумаге. Так проще.
Да, проще. Я люблю простоту. Мне проще продолжать быть незаметным, чем пытаться привлечь к себе внимание зачастую абсолютно бесполезных для меня людей. Мне проще прятаться в музыке и рисунках, чем пытаться открыть себя кому-то. Мне проще быть одиноким, чем уничтожать себя любовью или дружбой, которые всегда заканчиваются предательством и растоптанной душой.
Я не верю людям. Наверное, я ещё слишком молод, чтобы судить о людях в общем, но, знаете ли, дети и подростки всегда видят и чувствуют четче и острее взрослых. Они понимают всё гораздо лучше. Взрослые, в большинстве своем, твердят себе и своим детям, что нельзя судить о жизни, не вкусив её. Интересно, с чего они взяли, что подростки не вкусили жизни? Да и вообще, если посмотреть с другой стороны, разве взгляд постороннего не оказывается самым верным?
Я не хочу взрослеть. Не хочу становиться одним из тех, кто твердит, что жизнь слишком сложна, чтобы в ней было место слову «просто». Я хочу, чтобы возможность слышать и ощущать мир была со мной всегда.
- Эй! Извини, привет, я Фрэнк Айеро.
Я вздрогнул и, едва не выронив карандаш из пальцев от внезапного возгласа, поднял взгляд.
Передо мной стоял мальчишка года на три младше меня. Чуть полноватый, он был одет в просторные джинсы и рубашку и, внимательно глядя на меня, широко улыбался. Улыбка отражалась в больших орехового цвета глазах и не давала мальчику стоять на месте: он переступал с одной ноги на другую не от стеснения, а от жажды выпустить наконец свою энергию в движение или смех.
Заметив, что я явно пребываю в замешательстве и задумчивости, Фрэнк добавил:
- А тебя как зовут?
Я рассеяно моргнул, мысленно прокручивая варианты того, почему он ко мне подошел. Затем, заикнувшись, все же ответил:
- Дже… Джерард Уэй.
Фрэнк, кажется, чуть ли в ладоши не захлопал от удовольствия. Выпалив «спасибо», он счастливо рассмеялся и убежал, вскоре скрывшись из моего поля зрения.
Ореховые. Мягко-карего цвета. Такими были его счастливые глаза.
Это не то, что я смогу быстро забыть. Новый цвет счастья.
***

POV Джерард
Жизнь идёт. Именно идет, а не течет, не струится, не бежит и даже не пролетает, как говорят многие. Жизнь идет, никогда не останавливаясь. Она может чуть замедлить шаг, чтобы предложить тебе выбор, или же наоборот немного ускориться, чтобы сократить время твоего счастья. Жизнь идет так, как ей хочется, и ей плевать, что ты по этому поводу думаешь.
Сколько лет прошло с тех пор, как я сидел на этой скамье в этом парке почти каждый день? Сидел, думая о том, что мир живой, о том, что нельзя забывать слово «просто», о том, что я хочу жить и всегда дышать полной грудью. Сколько? Сколько шагов успела сделать жизнь, уводя меня всё дальше от самого себя? Или это не жизнь? Может, я сам ушел, добровольно, оставив себе только видимость того, что жизнь продолжает быть яркой для меня. Я сделал ярким себя в самом прямом, грубом и ничего не значащем смысле. Цвет волос на голове не меняет ни цвета мыслей, ни содержимого головы в общем. Это даже не способ самовыражения, это всего лишь попытка доказать окружающим, что ещё не все потеряно. Попытка довольно жалкая, на самом деле, потому что, даже если что-то ещё и осталось в душе, то нет желания это что-то искать.
Закрыты ли мои глаза или открыты – все теперь одно и то же. Звук – только звук, есть цвета только те, которые мы можем увидеть. Детский смех уже не окрашен в ярко-оранжевый, да и вообще он больше не раздается в мыслях так громко и ярко, как раньше.
Зачем я вообще сегодня сюда пришел? Почему именно сегодня, а не вчера или через месяц?... Иногда мне кажется, что моя жизнь состоит из вопросов, на которые мне лень искать ответы. Ведь намного проще сказать себе «я подумаю над ответом завтра» и не думать о нем никогда. Да, в моей жизни всё ещё есть место для простоты, но, боюсь, я выбрал неправильные её стороны. Та простота, к которой прибегаю я, - это та же трусость, замаскированная под свободу выбора.
Кажется, я слишком долго здесь сижу. Раньше у меня не возникало такого ощущения, даже если я проводил здесь целые дни.
Я слишком изменился. Хотя бы в том, что слишком редко я теперь останавливаюсь, чтобы задуматься над тем, кто я, посмотреть на мир, который меня окружает.
Я повзрослел, несмотря на то, что так сильно этого не хотел. Наверное, никто этого не хочет, но жизни плевать. Она просто постепенно опускает этот груз на плечи, вне зависимости от того, сопротивляется ли этому человек или нет.
Жизнь идет и смеётся над людьми, которых растаптывает.

***
Майки – моего брата – ещё не было дома, когда я вернулся. Или скорее, уже не было. Должно быть, опять пришла неделя его ночных смен. Мне понадобится несколько дней, чтобы запомнить это, как всегда.
Майк на четыре года младше меня и только в прошлом году закончил университет. Что ж, он уже намного счастливее меня. У него есть работа, которая приносит ему удовольствие. Конечно, не сам процесс, который является его работой, а в общем, сознание того, что он находится на своем месте, чего я не могу сказать о себе. Нет, не спорю, у меня не самая ужасная работа – продавец в книжном магазине. Могло быть и хуже. Но у меня слишком часто появляются мысли о том, какого черта я просиживаю свою жизнь дома и на работе, к которой не питаю очень теплых чувств. Работа стала для меня тем, чего я боялся: местом, куда я сбегал из дома и откуда сбегал домой.
Впрочем, я не стараюсь в своих мыслях усугублять все сильнее, чем это есть на самом деле. В моей работе есть и несколько положительных сторон. Это и возможность прочитать практически любую книгу, какую захочешь, и очень интересные личности, захаживающие порой в магазин и готовые утолить мою жажду в общении. Но на первом плане среди плюсов, несомненно, моя напарница Линдси. Мы работали посменно, меняясь раз в две недели, но нередко заходили в магазин друг к другу, чтобы просто поговорить. Меня, честно говоря, даже немного забавляет тот факт, что у нас с ней много общего. Начиная вкусом в одежде и музыкальными пристрастиями, заканчивая отсутствием в жизни каких-либо событий.
Ничего не происходит.
Но, как однажды сказала Линдси, мы с ней случились в жизни друг друга, а значит, не все ещё потеряно. Мы с ней стали хорошими друзьями, и ни я, ни она не пытаемся переступить черту. У нас не было желания менять то положение вещей, которое сложилось.

Подумав немного над открытым холодильником, я взял для себя баночку колы и вернулся обратно в гостиную. Было уже довольно поздно, чтобы пойти прогуляться, но и довольно рано, чтобы лечь спать. Конечно, вечер перед экраном телевизора – не лучшая перспектива, но других вариантов не было. Я не чувствовал сейчас желания даже читать. Сознание коварно подало новую идею – рисовать, но я поспешно засунул эту идею обратно глубоко в себя. У меня нет ни карандаша, ни блокнота для рисования. Я не рисовал со второго курса университета, с тех пор, как… В общем, с тем пор я не рисую и не хочу.
Не могу.
По телевизору, как всегда, совершенно нечего было смотреть. Ничего, за что мог бы зацепиться взгляд. Разве что на одном из каналов шла какая-то передача про животных, где на диванчике для гостей сидел молодой парень, окруженный своими многочисленными собаками. Парень выглядел таким счастливым, как будто ничего лучше его собак с ним в жизни случиться не могло. Впрочем, это его дело. Кто их разберет, этих собачников.
Сделав глоток шипучей приторной колы, я чуть склонился вперед. Лицо этого парня кажется мне знакомым. Знакомая широкая улыбка и странно знакомый взгляд, который я как будто где-то видел…
Да к черту. Раньше я видел много людей, раньше я обращал на них внимание. Может, этот парень один из них.
Не важно.
Снова расслабившись в кресле, я опустошил в несколько глотков баночку, поморщившись от ожидаемого неприятного ощущения во рту и где-то в желудке. Отвратительно.

Глава 2

Неделя тянулась медленно. Как и всегда, когда я не работаю, а Майк, работающий в ночные смены, днем отсыпается. Я развлекал себя приготовлением завтраков и ужинов для него, но, как и следовало ожидать, это не занимало меня на достаточно долгое время. Читать меня не тянуло, а это значит, что я лишился единственного своего занятия. Я, конечно, люблю читать, но когда проводишь с книгами большую часть своей жизни, со временем возникает потребность в небольшом отдыхе от них.
В среду я сходил в магазин, но с Линдси толком поговорить не удалось из-за немалого количества покупателей. В четверг несколько приятелей пригласили меня в бар, но мне не захотелось тащиться в другой конец города ради бутылки пива и компании, в которой я мог общаться только с одним-двумя парнями. Честно говоря, я был довольно привередлив в том, что касалось общения с людьми. Я редко находил себе подходящего собеседника, еще реже подпускал этого собеседника близко к себе.
А между тем настала пятница, за ней суббота, и я уже чуть ли не на стену лез, ожидая понедельника, когда Майки наконец будет работать в дневную смену. Это значило, что я смогу приходить к нему и хоть с ним общаться, пока он не будет занят. Когда он занят, я обычно либо наблюдаю за ним, либо, молча сидя в стороне, разглядываю стены, которые в том месте, где работает мой брат, действуют на меня как-то по-особенному успокаивающе. При этом у меня никогда не было желания работать там же. Роль наблюдателя полностью устраивала меня, потому что так я полностью мог отдаться своим мыслям.
Конечно, были некоторые нюансы в виде нескольких работников больницы, которые подозрительно и неодобрительно относились к моему интересу. Пожалуй, их можно понять. Не часто люди приходит в морг, чтобы понаблюдать и подумать о жизни
Да. Майки работает патологоанатомом.
***
Говорят, что профессия человека откладывает довольно значительный отпечаток на личность, а на характер человека – в особенности. Я с полной уверенностью могу с этим согласиться и даже привести яркий тому пример – моего брата.
Майки никогда не отличался особой разговорчивостью и любовью к новым знакомствам, но за тот год, что он проработал в морге, он определенно стал ещё более тихим и замкнутым в себе. Я могу по пальцам одной руки пересчитать тех, кому Майк доверял. А если точнее, хватит одного пальца, чтобы ткнуть им себе в грудь. На одной руке я могу пересчитать тех, с кем Майки общался, кроме меня: два его бывших однокурсника и младший сотрудник морга Боб. На этом всё. Я, конечно, и сам не отличался особой общительностью и привычкой проводить выходные в шумных компаниях, но мой брат значительно меня в этом переплюнул. И, возвращаясь к мысли о влиянии профессии человека на его характер, за последний год Майки стал замыкаться даже от меня. Дело было не в том, что он переставал доверять мне. Просто, мне кажется, не такие уж и многочисленные потрясения своей жизни он предпочитал замалчивать и забывать с помощью того, что делал. Звучит жутковато, но трупы, с которыми приходится ежедневно иметь дело, действуют успокаивающе, когда к ним привыкаешь.
А Майки привык. Как-то раз я поинтересовался у него, каково это, работать с телом, в котором совсем недавно билось живое сердце. Собственно, после его ответа я и начал посещать морг. Он сказал, что тело – это всего лишь отпечаток человеческой жизни, как написанная кем-то книга или нарисованная картина. Часть человека, от которой он отделился. Тело – только тело, но по этому телу, как и по картине, и по книге, можно составить представление о том, каким был человек, создавший его. Этим я и занимался, если не был погружен в свои мысли – пытался понять, каким же был человек, из которого мой брат спокойно доставал холодное и безжизненное сердце. Или любые другие органы, если было необходимо.
Увлеченный своими мыслями, я толкнул дверь, ведущую в отделение морга. Не очень длинный коридор с двумя дверями в конце. Одна вела непосредственно в помещение, где хранились тела и где проводил практическую часть своей работы Майк, а другая – в его кабинет, который он делил с Бобом. Очевидно, что в кабинете хранилась разного рода документация. Честно говоря, я не совсем понимал, что за документация может быть в морге, но желания узнать это не имел. Какая разница.
- Привет, Джерард.
Боб одарил меня приветливой улыбкой и протянул мне руку для рукопожатия, как всегда спокойно разглядывая меня своими добрыми голубыми глазами. Познакомься я с ним где-нибудь в другой обстановке, никогда бы не поверил, что этот чем-то похожий на игрушечного медведя добродушный парень работает в морге.
- Привет, Боб, - я пожал его руку и заглянул за плечо. Майки в кабинете не наблюдалось. – Где мой братец?
- Ушёл куда-то, наверное, понес отчет о вскрытии. Нас сегодня прямо с утра порадовали беглым преступничком, даже несколько полицейских приехали, потому что не совсем было ясно, естественная была смерть или отравление. Как оказалось, естественная. Что ж, оно и к лучшему, таким людям только туда и дорога.
Рассказано это все было таким спокойным и мягким тоном, как будто «преступничек» был лучшим другом Боба, и этому «преступничку» не вскрывали грудную клетку, чтобы покопаться во внутренностях, а вручали выигранный в лотерею миллион долларов.
Только я хотел поинтересоваться о том, не поступал ли сегодня кто-то ещё, как в кабинет ворвался Майки, пребывающий явно не в духе. Настолько раздраженным я его не видел уже очень давно.
- Черт, он меня достал! Клянусь, если он не станет вести себя по-другому, я запихну его в одну из камер, предназначенных для покойников! Гребаный добрый день, Джи!
Он выплевывал фразу одну за другой и огрызнулся на меня, когда я попытался открыть рот.
- Как такого идиота можно было направить в морг?! Да ему в детское отделение надо, причем определенно в качестве пациента!
Схватив со своего стола какие-то бумаги, Майк так же стремительно ушел. Я с недоумением взглянул на Боба, который тихо рассмеялся.
- Не обращай внимания, он уже вторую неделю бесится. Стой, разве он тебе не рассказывал?
- Не рассказывал о чем?
- В больнице каждый год проходят практику студенты из медицинского университета. Да Майк и сам был тут в качестве интерна несколько раз. Кстати, его сразу назначили тут главным, потому что он успел показать себя с самой лучшей стороны раньше. Так вот. Теперь он сам столкнулся с тем, что при нем на целый месяц постоянно будет один из этих интернов, причем этот парень ведет себя совсем не так, как себя в своё время вел себя Майки. Ну, ты же знаешь, твой брат мистер Тишина и Внимание, а этот студент практически ни на секунду не умолкает.
Собственно, теперь все стало на свои места. Майки не выносил болтливых людей, а теперь ему приходилось, хочешь не хочешь, постоянно терпеть одного такого возле себя. Он не мог избавиться от него, потому что это было частью работы, не мог, судя по всему, взять другого интерна, потому что желающих проходить практику в морге было не очень много.
Да уж. Не повезло.
- О, кажется, сейчас ты познакомишься с источником злости Майки, - усмехнулся Боб, прислушавшись. Дверь в конце коридора хлопнула, и тут же до моего слуха донесся оживленный голос, не принадлежавший моему брату.
Что ж, кажется, все мои мечты о спокойном дне на работе у брата сегодня не будут воплощены в жизнь.
Внешний вид Майки красноречиво говорил все, что он думал о своём спутнике. Мой брат хмурился и плотно сжимал губы. Постороннему наблюдателю могло бы показаться, что он просто задумался, но я не был посторонним наблюдателем и мог точно сказать, что он из последних сил сохраняет спокойный вид и вежливое поведение.
- Нет, Фрэнк, мы не займемся этим, потому что у нас нет нового тела.
- Но на прошлой неделе вы говорили то же са…
- И ещё не скоро начну говорить что-то другое. В конце-концов, я пока что не считаю, что ты набрался достаточно опыта.
Фрэнк открыл и закрыл рот, видимо, поняв, что тут надо промолчать, и с обиженным видом уселся на стул возле стола Боба, который, в свою очередь, снова ухмыльнулся и обратился ко мне.
- Джерард, это Фрэнк Айеро, наш временный сотрудник, - он обворожительно улыбнулся, как будто не называл Фрэнка только что «источником злости», - Фрэнк, это Джерард, брат Майки. Ты будешь часто его тут видеть. Он у нас любитель поглазеть на бездыханные тела, пока твой временный начальник их разделывает.
Боб тихо рассмеялся, довольный своей шуткой, и Фрэнк рассмеялся вместе с ним. Отметив его несколько странный, высокий тонкий смех, я позволил себе перевести на него взгляд и разглядеть более внимательно.
- Я ведь тебя видел! – слова вырвались из меня раньше, чем я смог обдумать хотя бы тон, каким их надо говорить. – Ну… - я немного сконфузился, заметив, как парень смерил меня изумленным взглядом, - в одном теле-шоу про животных.
Изумление на лице Фрэнка тут же сменилось широкой улыбкой, а Майки, севший за стол, почему-то сдавленно простонал. Боб хмыкнул.
- Ты видел моих собак?
Пожалуй, это единственная фраза, которую я понял из всего его монолога, который длился никак не менее двадцати минут. Он говорил о своих собаках с таким чувством, что захлёбывался словами и перескакивал с одного на другое. Давно я не видел, чтобы человек рассказывал о чем-то с такой страстью и любовью и, честно говоря, мне не очень это нравилось. То есть, с одной стороны, не могло не поразить то, как Фрэнк любил своих питомцев, но, с другой стороны, мне это было не очень интересно, так как я не большой поклонник животных. А парень, между тем, не замечал моего несколько скучающего вида и продолжал болтать.
Не зная, чем ещё себя занять, я сел на один из свободных стульев и начал разглядывать Фрэнка, не вникая в смысл его слов и думая вообще о другом.
Вот этот парень. Сколько ему? Двадцать или двадцать один. У него есть – не побоюсь этого слова – страсть. Ведь можно же такую любовь к собакам назвать страстью? Вполне. Итак, вот этот парень, души не чающий в своих животных. Нянчащийся с ними, как с маленькими детьми, дарящий им заботу и ласку. Посмотрите на него, и вам хватит одного взгляда, чтобы понять: Фрэнк очень добрый человек. И добрый совсем не так, как Боб, потому что у Боба, при чуть более внимательном рассмотрении, можно заметить несколько тараканов в голове. Он бывает молчаливым, да и вообще, он, по большей части, слишком спокойный. Нормальные люди не могут быть спокойными настолько сильно. Фрэнк не такой. Я наблюдаю за ним меньше получаса, а уже вижу, что он представляет из себя одну сплошную эмоцию. Причем эмоцию положительную.
Так почему же он сидит здесь? Что заставило этого доброго человека отправиться проходить практику в морге? Зачем сюда? Разве не лучше, не полезнее было бы находиться вверху и оказывать помощь живым людям? Скажете, у него могут быть те же мотивы для похода в морг, что и у меня? Простите, но его жизнерадостный вид очень явно это отрицает, как отрицает это и его заметная невооруженным глазом доброта. Из-за чего же все-таки он предпочел мертвых живым? Не было другого выбора? Не было желания возлагать на себя ответственность за живых? Неуверенность в себе?
Почему люди часто делают выбор, который противоречит их настоящим желаниям, их характеру или привычкам? Это всё общество, скажете вы, которое вешает ярлыки, ставит рамки, осуждает и отталкивает. Но ведь общество – это и есть люди, делающие выбор, отвечу я вам. Общество – дитя всего человечества в общем, родившееся уже несколько тысяч лет назад, но застрявшее в переходном возрасте, не определившееся в своих желаниях и целях, капризничающее и заставляющее людей предавать себя. Люди мешающие другим людям жить. Никто не виноват – виноваты все. И не только мы, живущие сейчас, но и те, кто был раньше. Если в будущем люди не опомнятся, то, боюсь, закончится все плачевно. Не знаю, как именно, но в конечном счете люди попросту убьют сами себя, считая, что совершают благо.
А знаете, что самое идиотское во всем этом? Даже если вы все это понимаете, даже если пытаетесь пойти против системы и делаете тот выбор, который хочется, а не который надо делать, в конечном счете вы столкнетесь с тем, что всем плевать. Вас либо засунут в психиатрическую больницу, либо не будут слушать, и вы сломаетесь, либо вам придется стать безработным бомжом.
Люди не любят, когда им показывают, насколько неправильно они живут.
- Джер?
Я моргнул и тряхнул головой, поднимая взгляд на своего брата, который уже когда-то успел подняться со своего места и теперь выжидающие смотрел на меня. Видимо, он уже некоторое время стоит рядом со мной, пытаясь достучаться до моего сознания. Я вопросительно поднял брови.
- Пошли сходим за кофе. А ты, - он поспешно повернулся к Фрэнку, который хотел что-то вставить и даже начал подниматься на ноги, - а ты помоги Бобу, ему надо… разобрать бумаги.
Некоторая растерянность на лице Боба дала понять, что он понятия не имеет, о каких бумагах говорит мой брат. Гримаса на лице Майки, в то же время, явно намекала, что Бобу придется срочно эти бумаги найти.
- Идём, - Майк открыл передо мной дверь, и я, послушно поднявшись на ноги, вышел из кабинета.
- Он мне сегодня чуть ли не испортил отчет, - пробурчал Майки, когда мы вышли из отделения и начали подниматься по ступеням лестницы: большой любви к лифтам не питали ни он, ни я. – Я уже не знаю, как сказать ему, чтобы не лез в то, в чем совсем не разбирается.
Я промолчал. Советовать моему брату сказать все прямо – бесполезно. Майки скорее позволит отрезать себе руку, чем проявит подобную бестактность.
Молчал я всё время, пока мы шли до автомата с кофе, пока пили обжигающий, но такой ароматный напиток из пластиковых стаканчиков и пока шли обратно. Майк не слишком часто вот так оживленно о чем-то говорил, поэтому я позволил ему полностью высказаться, стараясь не упускать тему монолога брата. Он может вдруг меня о чем-нибудь спросить, и если я не смогу ответить, то он обидится. Правда обидится. Такой суровый патологоанатом, а такая ранимая натура.
Усмехнувшись своим мыслям, я вслед за Майки зашел обратно в кабинет. Нас не было почти полчаса, а Боб и Фрэнк только-только подошли к столу своего начальника. Судя по всему, после нашего ухода интерн возобновил своё повествование о животных. Точнее, судя не по всему, а по лицу Боба. Сквозь обычное спокойствие проглядывало недоумение.
Он явно не привык к тому, чтобы кто-то столько времени рядом с ним разговаривал.

Глава 3

К концу смены Майки меня разрывали довольно противоречивые чувства.
С одной стороны, интерн моего брата своей практически беспрерывной болтовней мог надоесть кому угодно. Он явно говорил обо всем, что приходило ему в голову, и столько, сколько ему хотелось. Что-то надоедало ему уже через несколько минут, он перебивал себя и переходил к новой теме. О чем-то говорил долго и с поразительным увлечением. К такому относились его собаки, его соседка, с которой он вместе снимал квартиру, его однокурсники и, что сначала даже показалось мне странным, о своей музыкальной группе. Странным потому, что это, как я понял, рок-группа. Мне казалось, что этому парню только рэп читать, с такой скоростью речи. Он стал бы рекордсменом по количеству произнесенных слов в минуту.
Помимо излишней разговорчивости, Фрэнк обладал ещё одним не очень приятным и полезным качеством: слишком навязчивым любопытством. Не понадобилось много времени, чтобы понять: Майка раздражал не сам факт постоянной болтовни Фрэнка, а то, что парень лез абсолютно во все и задавал много вопросов, относящихся и не относящихся к делу. Он не мог просто наблюдать, ему необходимо было, чтобы каждое действие было описано словами. Знаете, это было похоже на два явления одновременно.
Первое – не самое забавное. Фрэнк был как слепой человек, не способный глазами увидеть того, что делают окружающие, и требующий описания и пояснения буквально всего.
Второе же забавляет больше. Парень похож на маленького ребенка, которых называют почемучками. Ребенок учится всему, что есть в мире, и задает взрослым очень много вопросов о том, что видит в первый раз и чего ещё не может понять. Понятно, Фрэнк первый раз на практике может применить то, чему его учили в университете. Он ещё не знает, как это все делать. Но обычно люди его возраста просто внимательно наблюдают или задают только самые важные вопросы, и этого бывает достаточно. Не для него, как оказалось.
Так о чем это я.
Да. С другой стороны, болтливость Фрэнка обладала одним очень хорошим свойством: наталкивала на различного рода мысли. Конечно, в морге вся обстановка располагает к задумчивости, но к задумчивости мрачной. А вот неумолкающий голос этого парня, напротив, вызывал зачастую только положительные мысли. Например, я минут двадцать, пока не опомнился, размышлял о том, как бы выглядели большие развлекательные парки для собак, существуй они на самом деле. А Фрэнк всего-то упомянул о них вскользь. Но, не буду врать, мне понравилось. Не сам тот факт, что я вдруг ударился думать о собачьих парках, а то, что я мог отвлечься от всех не имеющих ответов вопросов, которые постоянно атаковали мои мысли.
Впрочем, как бы ни хороша была вторая сторона, я был несказанно рад, когда Майк начал собираться домой и выяснилось, что нам с Фрэнком в разные стороны.
Первое, что мы с братом сделали, неторопливо шагая в сторону дома, - помолчали. Так хорошо было слушать эту тишину, наполненную только звуками небольшого засыпающего города. Это был отдых и для слуха, и для мыслей, которые в мгновение ока исчезли из головы и оставили сознание свободным для наслаждения всем, что окружало меня. Уже почти потемневшее небо со светло-фиолетовой полосой там, где недавно село солнце, невысокие дома, нечастые деревья, редкие машины и звуки моих шагов и шагов брата, сливающиеся в один размеренный ритм, счет которого невольно начинаешь мысленно отсчитывать. Раз, два, три, вдох, раз, два, три, выдох, раз, два, три, вдох… Сбился с ритма – начинай всё заново.
Кажется, мы пришли домой слишком быстро. Звякнули ключи у Майки в руках, когда он открывал дверь, привычный тихий скрип, темный коридор и сброшенная с ног обувь. Что-то странное в мыслях после резкой смены шума разговоров на тишину. Я не знаю, нравится мне это или нет. Не думаю, что сейчас я вообще способен что-либо сказать о своем настроении, своих ощущениях, желаниях или о чем-нибудь ещё. Странное состояние безэмоциональности. Как будто это не парень-интерн разговаривал весь день рядом со мной, а я сам. Говорил столько, что выговорился весь.
Мне довольно сложно следить за своим моральным состоянием. Оно меняется как будто вне зависимости от меня. На него могут повлиять другие люди, но самостоятельно мне очень сложно с этим справиться. У меня может быть беспричинная радость, когда я начинаю видеть хорошее абсолютно во всем, улыбаюсь всему, что есть вокруг. Может быть равнодушное спокойствие, как сейчас, когда мне ничего не хочется, даже думать о чем-то лень. Третье состояние – очень легко угадать – высшая степень раздраженности.
Примитивно, даже если учитывать все те промежуточные настроения, которых вроде бы тоже немало. Я так же примитивен, как и большая часть всех людей, половина из которых мнит себя неповторимыми и индивидуальными. Впрочем, не мне судить. Я знаю не так много людей, чтобы судить об их индивидуальности.
Пока я сидел за кухонным столом и невидящим взглядом рассматривал стену напротив себя, Майки хлопотал у плиты, разогревая приготовленное мною утром овощное рагу. Мы с ним не были вегетарианцами, просто ничего, кроме овощей, у нас в холодильнике не осталось. Майк постоянно занят, а мне лень съездить в супермаркет и запастись чем-нибудь съестным. Мама пробовала даже ругаться на меня за то, что довожу себя и младшего брата до такого бедственного положения, но я и с места не сдвинусь, пока не покончу с последней куриной грудкой или небольшим полностью промороженным грибом, затерявшимся где-то в глубинах холодильника.
Вручив мне тарелку с ужином и вилку, Майки уселся напротив и, с не очень большим энтузиазмом прожевав немного пищи, начал пристально сверлить меня взглядом. Это означало, что он хочет поговорить, но первым открыть рот должен я. Мы всегда так начинали разговор – с его настойчивого взгляда.
На этот раз у меня не было никакого желания разговаривать. Я уткнулся в свою тарелку и с сосредоточенным видом начал поглощать рагу, не поднимая глаз на брата, который, в свою очередь, даже начал немного склоняться ко мне через стол, будто желая прожечь во мне взглядом дыру.
Я честно держался, пытаясь сохранять остатки упрямства, но особой терпеливостью я никогда не отличался.
- Что? – выдохнул я, сдаваясь и поднимая на брата взгляд. Он довольно ухмыльнулся, быстро заканчивая с остатками своего ужина и откидываясь на спинку стула. Прежде, чем заговорить, он скрестил руки на груди – признак того, что разговор планируется если не очень серьезный, то, по крайней мере, на какую-то важную тему. Итак…
- Ты не заходил на прошлой неделе к Линдси?
Да. Как по расписанию. Раз в месяц Майки заводил со мной разговор о Линдси. Хм, может, мне стоит гордиться тем, что мой брат точен, как часы? Или как календарь? Забавно. Майки календарь Уэй.
Подавив некстати рвущееся на волю желание захихикать, я кашлянул. Мне, в конце-концов, двадцать семь лет, мне не подобает придумывать такие вещи. Это больше подходит девочкам-подросткам.
- Заходил. Но она была занята.
- И?
- Что и? – как обычно, я притворился идиотом.
- Джер, - он, как всегда, меня раскусил, - ты не считаешь, что пора бы уже задумываться о семье, о…
- Мама вчера звонила, говорила мне то же самое. Тебе случайно не звонила? – я вопросительно поднял брови, пытаясь поймать упрямо ускользающий от меня по тарелке последний кусочек брокколи. – Почему вы так настойчиво пытаетесь не просто меня с кем-нибудь свести, а свести именно с Линдси? Хотя, стой, прежде, чем ты что-нибудь скажешь, хочу предупредить: если вы попытаетесь каким-либо образом навязать мне знакомство с кузиной троюродной племянницы маминой подруги, то меня будет тошнить от всех ваших попыток ещё сильнее. Я, к вашему сведению, не маленький, и сам в состоянии решить, хочу я отношений и, если хочу, с кем именно. Но это, впрочем, не важно, потому что на данный момент я не хочу абсолютно ничего. Ясно?
Примерно минуту Майки молчал, сохраняя невозмутимый задумчивый вид. А затем возмущенно выдохнул, неопределенно махнул рукой, открыл, тут же закрыл рот и, наконец, успокоился. Быстро, на этот раз. Возможно, я был более убедительным и прямолинейным, чем обычно.
Продолжая молчать, Майк забрал мою тарелку, взял свою и отошел к раковине, чтобы вымыть посуду. Я потянулся назад, где на тумбе стоял электрический чайник, и щелкнул выключателем. Сам я чай пить не собирался – предпочитаю исключительно кофе – а вот брату не помешает. Ему надо успокоиться. Не только после нашего небольшого разговора, но и вообще. Он взвинчен, причем довольно сильно, если сравнивать с его обычным почти апатичным состоянием. Видимо, Фрэнк раздражает его даже сильнее, чем может показаться на первый взгляд.
Пока грелся чайник, я поднялся на ноги и подошел к плите, чтобы сварить себе кофе. Успокаивающий процесс, успокаивающий запах, успокаивающий напиток. Да, знаю, кофе относится, напротив, к бодрящим напиткам, но на меня оно оказывало прямо-таки противоположный эффект. Откровенно говоря, я был от него немного зависим и раздраженно энергичным становился, если приходилось долгое время обходиться без него.
В молчании, которое постепенно из напряженного стало спокойным, мы просидели на кухне ещё около получаса. За окном постепенно стало совсем темно, на часах – половина одиннадцатого. Майки, уставший за день, отправился спать. Мне не оставалось ничего другого, кроме как последовать его примеру, но я отвык ложиться так рано. Не знаю сколько, час, два или больше, я ворочался в своей кровати, то включая свет и пытаясь читать, то с головой прячась под одеяло, тщетно пытаясь уснуть. И было ещё что-то, что я никак не мог поймать в своём сознании. Мысль или вопрос, очень навязчивый.
Только погружаясь в теплые объятия сна, я наконец успокоился, и вопрос вспомнился сам.
Где раньше я видел Фрэнка Айеро?

Дата добавления: 2015-10-28