Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АрхитектураБиологияГеографияДругоеИностранные языки
ИнформатикаИсторияКультураЛитератураМатематика
МедицинаМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогика
ПолитикаПравоПрограммированиеПсихологияРелигия
СоциологияСпортСтроительствоФизикаФилософия
ФинансыХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника

Голландская печка

Мастер чайных церемоний | Рейки на сексуальную релаксацию | Сломанная кукла | Cчастье продолжается | Проблема познания | Железнодорожное | Повесть о спартанцах | A Vida na praça Roosevelt | Фалько — ясный сокол | Джинсы, порно, европрайд |


 

Ключевая роль в нашем с Олегом сближении за пять лет до событий вокруг европрайда принадлежала Кате Гольдиной. Именно у неё в гостях состоялась Великая Битва Варениками, после которой Олег присвоил и тайком нюхал мои трусы. Потом Катя была свидетельницей на нашей свадьбе. Её, блудную дочь советской научной интеллигенции, уравновешивала Сандра, плоть от плоти немецкого бюргерства, уверенная, что русские пишут иероглифами, а Маугли придумал Дисней. Сандра была строгой и чёрно-белой, а Катя — в платье с котами и разных босоножках. Я люблю обеих девушек и рассказываю об этом лишь потому, что однажды нужно будет вернуться к теме моей свадьбы. «Комсомольская правда» почему-то выпустила в своем репортаже из внимания самые важные подробности (вроде гардеробов свидетельниц), хотя не преминула развить в «комментарии психолога» теорию, что голубыми становятся от недостатка каких-то минералов в организме беременной матери.

Катя пару раз появлялась у нас в безоблачную пору семейной жизни. Пределом её желаний было записать в Германии музыкальный альбом. Ведь Катя играет на дудке и поёт песни. После того как я обзвонил несколько студий, стало, правда, ясно, что в полном объеме нам это не по карману. Даже учитывая то, что Катя зарабатывала игрой в центре города по пятьдесят евро в день, а после того, как я подарил ей свою старую лыжную шапочку и вручил для сбора денег коробку из-под стирального порошка, все сто. Мы для начала решились на пару часов записей в подвале где-то на задворках города. Владельцем оказался брутальный немецкий пролль, то есть пролетарий, гопник: лысина, татуировки, небрежная речь. Впрочем, довольно любезный и терпеливый человек. Мы назначили встречу через неделю. И конечно, только после этого выяснили, что у Кати истекает виза.

Туристические визы вообще-то не подлежат продлению, но Катя подалась в самое центральное ведомство, простояла целый день в очереди среди прибывших в корабельных трюмах искателей счастья из Африки и Индонезии и призналась офигевшему чиновнику, что хочет остаться в Германии, потому что Андрей Дитцель умеет брать на гитаре аккорд фа, а без этого нельзя записывать музыку.

Так бы Катя и осталась в Гамбурге, но её в ту пору связывала большая любовь с рыжим программистом из сибирской глубинки, который неделями не менял носки и питался недоваренными макаронами, но зато делал расчёты для руки Шрека в известном мультфильме. В конце концов его пригласили программировать и анимировать в Лондон. Поэтому через час после записи Катя уже стояла на подножке готового вот-вот тронуться поезда. Не хватало лишь Олега, забиравшего чемодан в камере хранения. Вот мы бросаем в тамбур Катины вещи — и тут же двери закрываются, Катя уезжает от нас на два года.

Запись, как выяснилось потом, получилась хреновая, шумная. А программист почувствовал себя в Лондоне звездой и объявил Катю, сделавшую, надо признать, из него своими слабыми женскими руками какое-то подобие человека, провинциальной дурочкой. Даром что обладал маленьким хуем в рыжих колечках волос (мы однажды обсуждали это достоинство в переполненном вагоне новосибирского метро — Катя кричала, что я, верно, положил на её лягушоночка блядский глаз; народ внимательно слушал). Так или иначе, Катя пожила в Лондоне сама по себе, в качестве уличного музыканта и нянечки, — однажды мимо неё даже прошёл по Миллениум-Бридж рыжий программист и задумчиво бросил пятьдесят пенсов, — а потом решила продолжить свою миссию где-нибудь в другом месте. И тут очень кстати оказалось, что её прежние писательские заслуги не забыты. Голландские деятели выбрали Катю в качестве представительницы России, пригласили к себе и дали денег под фантастическую повесть.

Повесть, конечно, писалась в последние дни. А маленький, но очень прогрессивный городок Дордрехт, в котором поселилась Катя, испытал нашествие русских. Благо, у Кати было пять или шесть комнат в доме с окнами на главную улицу города. На случай избытка гостей по соседству пустовало ещё несколько квартир — в них можно было забираться через окна. Там должен был начаться ремонт, но с ним что-то не торопились.

Мы были приглашены к Кате вдвоём. У Олега перед этим не сложилась совместная жизнь с его новым котиком, но он решил быть принципиальным и предупредил меня: «Спим в разных комнатах».

Старинный город пропах шоколадом и марихуаной. Мы с Катей заходили в очередной кофешоп, и она, как более опытная, произносила своим октябрятским голосом (следует себе представить: когда Катя снимает трубку телефона, её просят пригласить врослых) буквально «Хеллоу! Ай вуд лайк ван джойнт. Ноу хашиш плиз!»

Большой компанией мы забрались ночью в пустую квартиру соседей — у Кати тоже было достаточно места, но акустика страдала из-за обилия кукол, слонов, картинок, афиш, фотографий, подарочков и коробочек — и устроили вечер африканских бубнов. Потом он плавно перетёк в песенный, причём, поцеловав после некоторого перерыва своего мужа, я написал на клочке бумаге песню про ниточку слюны. Всё было как когда-то давно — друзья, бестолковое бренчанье гитары, академический гон. Как в новосибирском Академгородке. С той разницей, что мы не только выпивали, но и немного покуривали — в Голландии иначе было бы просто неправильно.

Излишне говорить, что в эту же ночь я снова овладел Олегом. Даже когда через неделю мы возвращались домой, на евролайновском автобусе через Роттердам, эротическое напряжение было таким сильным, что мы не могли дождаться, пока заснут соседние пассажиры — так хотелось хотя бы подрочить. Напряжение держалось ещё какое-то время.

В Гамбурге мы снова ночевали то у Олега, то у меня, пока (очень важное слово «пока») не подошёл к концу и этот виток. Собственно, он был последним. Я хотел бы написать об агонии подробнее, но чувствую, что не хватит терпения. Дело было примерно так. В моём, как это уже случалось, кружке знакомых Олег выхватил на очередной вечеринке командированного в Германию специалиста из Бразилии. С ним ещё пару месяцев он трахался в Берлине, а со мной — в Гамбурге.

Одним прекрасным днём Олег заявил, что летит в порядке упрочнения семейных связей в Бразилию, а со мной теперь окончательно всё, понимаешь, теперь точно, да, вот, совсем, никакого будущего, и это уже год или больше как ясно, и не надо видеться, и я ничего для него не значу, давно пора понять, вот. Эта было так убедительно, что у меня показались слезы. Тогда Олег закричал, что я играю его чувствами, не отпускаю, манипулирую. Смутно вспоминаю продолжение. Я бился на полу, ревел, хватал его ноги и обещал, что буду любить, буду таким, каким он хочет. Он выставил меня за дверь, как только я немного пришёл в себя.

Через месяц Олег вернулся из Рио. Я, по его словам, оказался виновен в том, что у него ничего не сложилось с бразильцем. Потому что он думал обо мне. Именно с такой формулировкой. Это было уже слишком. Где-то здесь и была поставлена немного смазанная точка в наших нежных отношениях.

Но это было бы грустно, если бы действительно было так грустно. Словно после внезапного освобождения я стал влюбляться и ещё пуще — позволять себя любить. Интуитивно я, видимо, исследовал глубины каждого типа мужской психики. Я говорю не (только) о темпераменте. Отталкиваясь от психологической шкалы интроверсия-экстраверсия и пресловутой оси пассив-актив, получаем четыре модели:

1) экстраверт и пассив — «дива»; 2) экстраверт, актив — «мачо»; 3) интроверт пассивный — «жертва»; 4) интроверт активный — «маньяк».

Теория, естественно, ненаучная и даже вредная: факторы экстраверсии/интроверсии никогда не представлены в чистом виде, да и предрассудки о субориентации геев сродни теориям о жидах, пьющих кровь христианских младенцев. То есть не всегда подтверждаются практикой. Но люди с воображением могут сами развить или дополнить эту схему (особенно интересно было бы мнение лесбийской фракции). Например, подумать о механизмах дрейфа того или иного типа, когда, предположим, при виде очевидной жертвы в партнере просыпается маньяк. Другой случай — неистребимое желание вилять жопой перед лицом мачо. Можно поговорить и о любви, космическом сцеплении, существующем только за пределами этих категорий.

Итак, год ушёл на то, чтобы перепробовать все типы мужчин, а потом я влюбился по-настоящему.

 

 

Но прежде чем снова браться за тему любви, я напишу, пока не забыл, кое-что о Боге. Однажды нам с Катей Гольдиной было дано бесспорное доказательство его существования.

После написания голландской повести Катя на пару недель приехала в Германию. Как всегда, нехватку денег на карманные расходы она восполняла посредством игры на флейте. В один из познавательных и одновременно коммерческих бросков на юг страны она останавливалась у родителей Олега (которых мы все, кстати, очень любим). У Кати был далеко не самый удачный день, но под вечер прохожий дал ей бумажку в двадцать евро. «Это Бог послал тебе», — сказала вечером за чаем добрая и набожная мама Олега. «Да ну, — отмахнулась Катя, — если бы он был, то по, крайней мере, позаботился бы, чтобы не все красивые и умные мужчины были гомосексуалистами...»

На следующий день Катя снова играла на каком-то мосту, как она это любит. Собирался дождь. Вдруг рядом появился вчерашний мужчина. Он снова протянул двадцать евро. Катя начала благодарить и одновременно уверять, что её скромная музыка не заслуживает таких гонораров. Но прохожий уже спешил дальше. «Это не от меня, а от Бога», — только и сказал он, уходя.

Поэтому я думаю, что Бог есть и он неспроста допускает мужеложство. Или на этот счёт могут быть другие мнения?

 

 

Рыбный рынок

У меня есть теория личных радикальных перемен. В 1985 году меня приняли в пионеры. В 1990-м я выполнил норматив третьего разряда по конному спорту, претерпел половое созревание и решил, что буду бисексуалом.

В последние часы 1995 года мне разбили голову и выставили передние зубы, после чего я устроился сразу на несколько работ и начал писать стихи. Современный казахский акын Ербогулов сначала был футболистом, а стихи стал писать после того, как ударился головой о штангу — предмет абсолютно неодушевлённый. Меня били разными человеческими конечностями, то есть живым материалом, а под конец бутылкой шампанского, которую я собирался подарить своей первой женщине Майе. Поэтому и стихи мои гораздо душевней, в них больше человеческой теплоты, страсти и брызг («Советского», как помню) шампанского.

В 2000-м я полюбил своего будущего мужа Олега, добился взаимности и начал вести гомосексуальный образ жизни. Например, мы ходили с ним вместе в кино. Ещё через пять лет, пройдя этапы классической моногамии, открытых отношений и раздельного проживания, мы окончательно расстались. В очередной раз радикально сменились декорации: оставив желтый двор в Аймсбюттеле, континентальной части Гамбурга, я перебрался к порту и Рыбному рынку. Там началась и пока продолжается моя личная современность.

В год смены декораций мы с Ербогуловым вместе оказались под твердой обложкой поэтического сборника, что, в целом, подтверждает теорию о пятилетних циклах, хотя параллели наших биографий на этом пока исчерпываются. Пару раз я выступал в том году на разных чтениях в Москве и обзавёлся новыми знакомствами среди литераторов, блоггеров и сочувствующих.

Среди них был и некто Оловянный Солдатик. Не из-за Андерсона, а потому что работал с цветными металлами. Однажды Оловянный дал интервью глянцевому журналу «Работница» в качестве образца метросексуала и завидного московского жениха. Девушки и женщины, особенно из провинции, с тех пор массово добивались его благосклонности.

У Оловянного получилось совместить командировку со свободной неделей в Европе. Я звал его проявляться в Гамбурге, смутно отметив про «может быть, не один», — наверное, с девушкой. «Только у нас на всех будет лишь одна комната, и та в состоянии ремонта», — предупредил я. Именно в это время от знакомых друзей любовников других друзей — иначе говоря, гей-мафии — я узнал о свободной квартире в порту: такой, о которой мечтал, практически у воды. Я решил переезжать через пару недель, но для этого нужно было спешно урегулировать денежные, организационные и бумажные дела. Германия, если вы не знали, — страна победившей бюрократии, и в частности института прописки.

В день, когда я покупал краску для ремонта и готовился встречать Оловянного, мне позвонил новосибирский заяц Тим, от которого не было вестей почти два года. Странным образом Тимка находился не в Новосибе, а во Франкфурте-на Майне — без денег и крова, хотя и с обратным билетом в Россию через две недели. Объяснить это он не мог, но надежду питал только на русское консульство и на меня. Проверив службу митфаргелегенхайт, придуманную именно для таких случаев, я составил маршрут и нашёл Тиму попутную машину в Гамбург.

Тим прибыл чуть раньше Оловянного, совсем взрослый и подкачанный, — и сразу полез в холодильник.

Оловянный приехал не с девушкой, а с небесной, но какой-то пацанской красоты парнем по имени Женя. «Вы вместе путешествуете? Молодцы, а я-то со своим поругался...» — выдал Тимка за чашкой кофе, не обращая внимание на реакцию гостей. Оловянный лишь чуть-чуть побледнел, а вот Женино лицо исказила мучительная работа ума. «Андрей, — теряющимся голосом объявил Оловянный, — у меня есть для тебя подарок, но я хотел бы вручить его...» — «Понятно», — отозвался я, подмигнул Тиму, и мы вышли в подъезд.

«Он ничего о тебе... то есть о вас, о таких, не знает» — зашептал Оловянный. — «Прекрасно, и кто он вообще, такой информированный? Мне отказаться в его присутствии от всякой личной жизни?» — «Просто хороший друг. Мы решили вместе поездить». Оловянный вздохнул.

Женя решил благоразумно выяснить, как мы поделим спальные места. Тим ехидно заметил, что насиловать без добровольного согласия здесь никого не будут. Я подтвердил приверженность этой гуманистической позиции и даже предложил ребятам посмотреть окружающий мир. Но идти на полисексуальную вечеринку в «Кир» Женя не хотел, сославшись на усталость и «если бы там были нормальные девчонки». И Оловянный отказался. Мы оставили их отдыхать дома, а сами сели на велосипеды и уехали в клуб.

«Бля, вот не повезло парню — влюбиться в натурала», — сказал Тим за второй водкой с «Ред Буллом», когда мы уже обсудили все новости. Я хотел было ответить, что не уверен в этой оценке, но тут к нам подошёл котик Штефф — почти дипломированный психолог и буддист, с которым какое-то время спал я сам, потом по очереди я и мой муж, а потом только мой муж. Штефф и Тим познакомились. На смеси русского, немецкого и английского мы поговорили о том, насколько далеко можно зайти в поисках собственного «я», потом перебрались на танцпол, выпили и поговорили ещё. Судя по вниманию окружающих, эффектный Тим невольно занял в эту ночь роль Главной Звезды клуба. Я устало и мудро взирал на бушующие страсти. После того как несколько человек предприняли в отношении Тима отчаянные попытки приголубить и угостить напитком, Штефф, очевидно, решил больше не терять времени и брать быка, хмм, за рога. «У тебя такие красивые губы, — сказал он Тиму, потупив взгляд, — как жаль, что я не могу их поцеловать». Я не сдержался и выразительно фыркнул. «Why not?». — Тим уже подтягивал к себе Штеффа.

Итак, я чувствовал себя слишком многоопытным и усталым для этого мира. Но мир тем не менее не собирался меня отвергать. Возможно, потому что на мне была майка с большим медведем в позе «превед». На танцполе я поймал взгляд раскованного, судя по всему, парня. Спортивного, бритого под ноль. Мы без слов поняли друг друга. Проблема состояла лишь в том, что в «Кире» нет тёмной комнаты. А клубная ночь была особенно людной. Пришлось проталкиваться в туалет... Я совершенно вылетел из пласта реальности, поскольку человек хорошо знал своё дело. Смачно отсасывая, достал презерватив и спустил джинсы со своей крепкой попы... Я вставил и начал двигаться. Скорость нарастала. Пакет мускулов сам насаживался на меня. И я уже думал, что вот-вот... Но меня неожиданно выбросило из процесса: под стенкой туалетной кабинки я заметил чью-то руку с видеокамерой.

Пнул, насколько мог переместить центр тяжести, камеру ногой и попытался снова сосредоточиться на прекрасном. Но практически перед оргазмом снова заметил объектив... возможно, оператор работал профессионально. Бритый и спортивный похлопал меня по плечу, шепнул «чао» и исчез.

Первой же мыслью было, что меня заманили. Вот веселье. Утешали два момента: в шантаже я не видел смысла, да и своей наготы не слишком стеснялся. Тем не менее, было бы интересно узнать, кто и зачем устроил съемку. Вмешался, так сказать, в мою частную (!) жизнь. В раздумьях я незаметно добрался домой.

Небесной пацанской красоты парень Женя посапывал во сне, а Оловянный задумчиво сидел у окна. Стоило автопилоту довести меня до кресла, как я просто отрубился, в неудобной позе и даже в верхней одежде.

К позднему завтраку подтянулся Тим. «Аспирин есть от головы?» — спросил он первым делом. «Похмелье или где-то ударился?» — поинтересовался я. «Откуда ты знаешь, что я ударился?» — «Богатый жизненный опыт».

Притихшие Женя и Оловянный прислушивались к нашему мозговому штурму. «Так ведь всё ясно, — развил Тим, покинувший клуб со Штеффом чуть раньше, мою версию, — видео наверняка снимал бойфренд бритого, они обо всем договорились. Любителей такого много». — «Я хочу его найти. Если не из-за видео, то ещё раз трахнуть». Тимка задумался о чем-то своем: «Да все геи пидары. Чтобы я теперь два раза кончил в одну жопу?.. Этот, как его, Штефф благовония зажег, свечи. Дышать было нечем...» — «Ты несправедлив к человечеству», — упрекнул я Тима и задумался о том, как лучше провести следующую неделю со своими гостями. Что досуг будет интересным, сомнений уже не оставалось. Но хотелось мира и взаимопонимания.


После завтрака я помог Тимке зарегистрироваться в локальной мясной лавке, также известной как социальная сеть «гейромео». Уже через полчаса Тим поехал трахаться. Я отправился на работу, а Оловянный со спутником — в музей прикладного искусства.

Вечером мы встретились в «Гнозе» — любимом кафе бургомистров Гамбурга и Берлина. Публика там почтенная и хорошо одетая, кормят вкусно и не очень дорого. Туда стоит водить всех гостей, нуждающихся в нешоковом соприкосновении с субкультурой. Правда, недавно я увидел одного из официантов в гей-сауне за таким занятием, что при случае у него надо будет потребовать санитарную книжку.

Кроме того, что мне на работу позвонил Дитер Болен и спросил, где в программе кнопка для удаления морщин, рассказать о прошедшем рабочем дне было нечего. Оловянный и Женя видели выставку этрусков. Я поинтересовался, обратили ли они внимание на барельеф со счастливо совокупляющимися мужчинами. Женя на это сказал, что у него есть девушка и после возвращения в Москву он сделает ей предложение. Интереснее всего провел время Тим. На станции метро «Шлюмп» («Ну кто так называет метро?») его встретил парень, оказавшийся чуть старше, чем Тим себе представлял, но в целом очень спортивным и обаятельным. «У него стильная квартира, зеркала на все стены и современные скульптуры... И такая попа, мммм. А ещё на кровати петли для рук, он любит, когда привязывают».

За рассказом Тима я осознал, что уже шестнадцать часов не занимался сексом сам. Кроме того, мне казалось, что забыто что-то важное — кому-то позвонить или что-то сделать. Я задумчиво зарылся в свой рюкзак. В боковом кармане нашёлся диск, который нужно было вернуть в видеотеку неделю назад. На самом дне, среди крошек и брошюр по безопасному сексу, лежала распечатка о секс-мобе. Точно, через полчаса в парке возле церкви Святого Духа гамбургского района Уленхорст начиналась многообещающая оргия. Я сказал ребятам, что мне срочно нужен свежий воздух, и вышел к припаркованному на улице велосипеду. Группа Оловянного отправилась гулять по набережной, а Тим перешёл через полтора дома в «Generation Bar», более известный в народе как «G-Bar».

В парке было темно и тихо. Покружив по местности, спустившись к какому-то каналу и даже постучавшись на всякий случай в церковь, я достал из кармана и перечитал объявление. Оргия, оказывается, бывает только по четвергам на первой и третьей неделе месяца. Чёртова немецкая пунктуальность.

Когда я уже собирался ехать обратно, в аллее показался человек с велосипедом. Остановился и огляделся по сторонам. Видимо, он приехал по тому же поводу. Я двинулся навстречу.

Мне улыбался бритый и спортивный мужчина из ночного клуба. «Хай, очень рад тебя видеть. Почему сегодня никого нет?» Он полез обниматься, как будто мы были давно знакомы. «Сегодня вторая неделя месяца», — растерялся я.

«Tja, тогда нам надо поторопиться». — «Куда?» — «В Даммторпарк, это ближе всего».

Мы сели на велосипеды и погнали по берегу канала, через Альстер, к вокзалу Даммтор, что неподалеку от университета. С одной стороны вокзала находится большой и красивый парк «Плантен ун Бломен». С другой стороны — несколько кустов, оставшиеся от исторического Даммторпарка. Это меня и удивило. Я слышал, что там в древности встречались первобытные геи, но потом на этом месте построили большой кинотеатр. Меня вели именно в мелкий кустарник, подсвеченный огнями кино, а не в густой развесистый парк.

Мой Вергилий нырнул первым. Я потоптался, раздвинул ветки руками и оказался на маленькой полянке. Не знаю, как можно так быстро избавиться от одежды, но его уже ебали. «Займись моим ртом», — обратился Вергилий ко мне. Отказать в такой ситуации было сложно. Вот что значит хорошая физическая форма: мужчина в условиях сниженной видимости, практически на пересеченной местности, отдавался сразу двоим — мне и ещё кому-то примерно с теми же физическими и ебательными характеристиками. И ещё раздавал презервативы занявшим очередь за нами. Но очередь двигалось медленно, и на полянке организовалось несколько независимых рабочих групп.

Последние залпы отгремели, мы познакомились. Вергилия звали Марк. «Ты русский? Это я люблю!» Марк оказался не только способным любовником, но и славянофилом... Однако я собирался задать ему серьёзный вопрос: «Стоп. Стоп. Я хочу кое-что знать. Где наше видео

Марк не сразу понял, о чём идёт речь. И сам несколько озадачился, когда я поделился полной версией случившегося в клубе: «Я столько выпил, что почти ничего не помню, шайссе... А что, тебя беспокоит потеря репутации?»

«Вообще-то, не очень», — подумалось мне.

«Ну а я художник (лебенскюнстлер). Мне сейчас даже не помешает скандал. Хотя хорошо бы всё равно узнать, кто это был».

Мы договорились о сотрудничестве. Марк поспешил домой в душ. Остаток вечера я провел по-семейному в обществе Оловянного и Жени. Тимка вернулся, когда мы уже почивали. Механически перешагнул сопящих на матраце Оловянных и забрался ко мне. Насколько я мог судить, он был не совсем в себе. Тимка шептал: «Стеклянный дом, стулья и стол из стекла, а на нём белые дорожки...» Мы обнялись и целомудренно уснули под одним одеялом.

Звонки друзей скрашивали утреннюю работу в офисе. Я порекомендовал очередные достопримечательности Оловянному и выслушал рассказ о новых опытах Тима. Они носили неординарный характер. Тим выпивал в каком-то пентхаузе над крышами города, где на стеклянном столе (или в стеклянном гробу) лежала и пела женщина. Дальше следовал провал в памяти. Несмотря на провозглашение доктрины «один мужчина — один оргазм», Тимка собирался на встречу со вчерашним знакомым, у которого петли для рук. «Для разминки», — объяснил он.

Я вышел на улицу за обеденным салатиком, когда мне позвонил Марк: «Ты не мог бы заехать и помочь? Вообще-то меня только что хорошо трахнули, но ещё хочется». — «Говори адрес, у меня как раз перерыв...»

Проходя мимо метро «Шлюмп» я ещё подумал, что час назад мог столкнуться здесь с Тимом. Но в гамбургском профсоюзе всё-таки состоит не меньше ста пятидесяти тысяч человек, вероятность была ничтожной.

Лишь когда Марк провёл меня в спальню с зеркальными стенами и большой гипсовой отливкой чего-то наподобие атавистических останков дождя, я получил подтверждение, что предчувствие не обмануло. Запах Тима ещё витал в комнате. Всё это было глупо, но очень возбуждало. Я выполнил (и перевыполнил) намеченную программу и вернулся в офис.

Забегая далеко вперед, я должен сказать, что Марк стал для меня в каком-то смысле образцом любовника. Я не знаю ни одного другого столь интеллигентного и столь жадного до хуев мужчины. Хотя Марк, конечно, подвижник, но далеко не святой. Образцовый, но не идеальный. Во-первых, ничего не помнит, если напьется. Во-вторых, у него несколько односторонние предпочтения, что касается разделения сексуальных ролей; долгосрочно это наскучивает. В-третьих, он уехал жить в Грецию и видимся мы редко.

Но всегда, когда я приезжаю в Афины или Марк оказывается на родине, мы встречаемся поебаться. Или я собираю друзей — и мы ебём его по кругу. Марк излучает такую непосредственность и такую детскую радость, что все участники потом долго испытывают подъём духа.

 

 

Без шантажиста не обошлось, но он оказался каким-то инфантильным. Он знал или отыскал меня в социальной сети и — видимо, по подписям к фотографиям («мой менеджер», написал Тим; «мой сообщник» — сослался я на него) решил, что что мы пара. Пригрозил разместить в Интернете тот ролик и отправить ссылку Тиму: за аморальные поступки надо отвечать! «Сделай одолжение, — отписал я. — Нам будет очень любопытно посмотреть».

Мы и посмотрели отрывок. Тимка возбудился. Но я теперь испытывал к нему только братские чувства. Позже мы ещё вместе трахали Марка, но друг друга больше не трогали. Не знаю, как это объяснить. Я верю в дружеский секс, но верю и в дружбу, которая переросла секс.

Видео из клубного туалета так и болтается где-то в Сети. Но кого сейчас, в пору бурного цветения PornoTube и подобных ресурсов, таким удивишь?

Следующей ночью Тим снова куда-то исчезал. Возможно, в стеклянный дом. Ко мне под одеяло неожиданно перебрался Оловянный. Мы тихонько подрочили и пососали друг другу. Но он попросил об этом никому не рассказывать. И пуще всего — своему спутнику Жене. Лишь сейчас, по истечении срока давности, наверное, можно.

 

 

Накануне переезда на рыбный рынок все гости, как назло, разъехались. Но недостатка в крепких руках я не испытывал. После того как я в нужное время и нужном месте разместил объявление, для которого сфотографировался на фоне строительной стремянки, прикрывая срам табличкой с текстом «Андреас переезжает. Нужны помощники», мне удалось сколотить крепкую команду друзей, знакомых, малознакомых и совсем незнакомых людей. Даже мой бывший муж Олег приехал из Берлина потаскать коробки (и откуда взялось всё это барахло?).

Переезд на Эльбу был в субботу, утром в воскресенье мы с участниками спустились к Фишмаркту и впервые купили на завтрак копчёной рыбы.

С тех пор, если я нахожусь в Гамбурге, каждое воскресенье начинается с рыбного рынка. Я покупаю всегда у одного и того же продавца. Он собирает для меня пакет с кусочками семги, морского окуня, макрели, угря и сезонных продуктов — икры, мяса акулы, шпротов, например. Я всегда плачу пять евро, благодарю и убегаю, чтобы ещё успеть купить до закрытия (с 9:30 торговать больше нельзя, добропорядочные горожане спешат на церковную службу) хлеба и овощей. Продавец — турок или курд, мужчина неопределенного возраста с толстыми губами, у него на подбородке часто висит какая-нибудь рыбная пленка или косточка, потому что он то и дело отправляет себе в рот маленький кусочек с лотка.

Так в моей жизни появился твёрдый фундамент. Нечто стабильное. Сначала продавец просто узнавал меня и приветливо кивал головой, стряхивая при этом косточку с подбородка. Потом он стал выделять меня из толпы покупателей, туристов и зевак, подзывая сразу к себе, к неудовольствию очереди: «Он уже стоял здесь». С какого-то момента он стал называть меня mein Prinz, своим принцем. Возможно, даже полагает всерьёз, что я не какаю.

Настоящие истории и сюжеты — только такие, в которых в той или иной форме присутствуют рыбы. (Хотя бы по гороскопу.) Я думаю об этом, обозревая свои подвиги, глупые и не очень, опасные и не очень.

Большинство рассказов в моём секторе чтения построены примерно одинаково: речь идет о встрече с экзотическим существом или сексуальным партнером, сближении или укрощении, охоте или ебле (мастер этого жанра — Малатов). В экзегезе обобщается новый опыт героя и превозносится его половая потенция. Я уже обращал внимание друзей-писателей и читателей, что для анализа таких текстов следует привлекать «Морфологию волшебной сказки» Проппа. И ещё из одного, латиноамериканского, источника мне, конечно, известно, что историй всего четыре. Но то и дело хочется какого-нибудь нового композиционного приёма.

Можно было бы как-нибудь рассказать об аргентинце №1, блестящем танцоре танго, который обосновался в нашем городе и открыл собственную школу. У него длинные чёрные волосы и очень большой хуй. Он всегда платит за своих спутников и напропалую флиртует с женщинами. Но эта история представляла бы сомнительную ценность. И обстоятельства охоты / нашего сближения весьма обычны. Правда, говорят, man trifft sich immer zweimal im Leben, каждого человека встречаешь дважды и, возможно, когда-нибудь из этого и возникнет сюжет. Но не сейчас.

Можно было бы рассказать о F. Амзеле, который научил меня гонять на велосипеде в Овельгённе, ночевать на пляже и бегать голым под грозовым ливнем. Амзель — человек без профессии, дома и денег. Он не ест мяса, но зато, в неимоверном количестве — шоколад, яблоки и клубнику. Я всегда казался ему слишком буржуазным. (А для Юргена был недостаточно буржуазным.)

Отдельной повести был бы достоин Эдди, который теперь работает не в Гринделе, а в культовом кафе «Урлауб». Я всё ещё могу рассчитывать у него на чашку кофе «Бейлис». Но это повествование тоже было бы линейным. Когда Эдди ещё рисовал — и успешно продавал — картины с коста-риканскими закатами и орхидеями, я завидовал его образу жизни. Раз в месяц он малевал полотно и на вырученные деньги вполне мог двенадцать часов в сутки кататься по городу и окрестностям на роликах, зависать в кофейнях и клубах, не пропускать ни одного фильма в кинотеатре. Оставшиеся двенадцать часов он спал в маленькой квартире на Ландунгсбрюкен.

Персонажей сочных и харизматических хватает — чего, например, стоит один студент медицинского факультета, заявивший после первого секса, что неизлечимо болен, слепнет, глохнет и уже записан милосердными родителями на эвтаназию в Голландии, а поэтому я должен провести оставшиеся дни с ним. На протяжении следующего года он присылал мне фотографии, рентгены и флюорограммы (якобы) своей раковой опухоли; прошло уже два года, но студент лишь расцветает и тусуется в самых модных заведениях. Персонажей достаточно — не хватает интриг и сюжетных ходов. А я не специализируюсь на экс тенсивном творчестве.

Собственно, это и не творчество, а поиск закономерностей. Исследователь из меня фиговый, но я вслед за мудрым (и занудным) Леонардом Коэном скажу, что учился всему у любви.

Хорошо всё, что сделано с радостью, будь это трижды физиологично. Лишь то, что сделано со страхом, — некрасиво или, по-старому, грех.

Заберите у меня лэптоп, иначе этот поток сентенций не остановить.

 


Дата добавления: 2015-10-28; просмотров: 49 | Нарушение авторских прав


<== предыдущая страница | следующая страница ==>
Песня невинности, она же — опыта| Любимчик Пашка

mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.02 сек.)