Дивная музыка

Как мне мила деревня! Ее покой. И эта тишина. Уверенность, что долгий

летний день не будет безжалостно искромсан ни телефоном, ни посетителями.

Вот оно. Вновь Обретенное время. В городах мы без сожаления расточаем свои

немногие -- бесценные и неповторимые -- дни; мы упускаем из виду, что наша

жизнь -- всего лишь миг и этот краткий миг необходимо сделать как можно

более прекрасным и совершенным. Под этим кедром, под вековыми липами, перед

картиной непрестанной жатвы, по вечерам под звездным небом минуты наконец

обретают значение.

Наши друзья? Пластинки и книги. Они удивительно дополняют друг друга.

Вчера, прежде чем приступить к заказанному мне предисловию, я перечитал

"Крейцерову сонату" Толстого. Это необыкновенная, огнедышащая повесть,

написанная под влиянием конфликта между темпераментом фавна, постоянной

жаждой обладания женским телом и суровой моралью, требующей воздержания.

Эпиграф -- слова из Евангелия от Матфея: "А я говорю вам, что всякий, кто

смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце

своем". Да, подтверждает Толстой, даже если женщина эта -- его собственная

жена: "самый худший разврат -- это разврат супружеский". Мы прикрываем,

прибавляет он, флером поэзии животную сторону плотской любви; мы свиньи, а

не поэты; и хорошо, чтобы мы это знали. В особенности он обрушивается на

эротическое влияние, которое оказывает на нас музыка.

"Музыка... -- говорит герой книги, -- только раздражение, а того, что

надо делать в этом раздражении, -- нет... Ведь тот, кто писал хоть бы

Крейцерову сонату, -- Бетховен, -- ведь он знал, почему он находился в

таком состоянии, -- это состояние привело его к известным поступкам, и

потому для него это состояние имело смысл, для меня же никакого...

А то страшное средство в руках кого попало. Например, хоть бы эту

Крейцерову сонату... разве можно играть в гостиной среди декольтированных

дам?.. А то несоответственное ни месту, ни времени вызывание энергии,

чувства... не может не действовать губительно..."(1) Вечный муж,

произносящий эти слова, предчувствует, что его жена раньше или позже

окажется в объятиях скрипача, пробуждающего в ней такие ощущения. Это и в

самом деле случается, и свирепый муж, точно разъяренный зверь, убивает жену.

"Великолепная книга, -- подумал я, заканчивая чтение. -- Скорее, крик

души, а не повествование. Поэма неистовая, как "Гнев Самсона"*. Но верно ли

все это? Так ли уж виновата музыка? Я горячо люблю Бетховена (наперекор всем

тем, кто ныне, следуя моде, упрекает его в том, будто он повторяется), но я

никогда не находил его музыку чувственной. Скорее нежной, умиротворяющей,

вселяющей мужество; порою могучей и величественной, как в "Оде радости"*,

порою соболезнующей и дружелюбной, как в анданте из Симфонии до минор..."*

В нашем загородном доме имеются пластинки с Крейцеровой сонатой в

исполнении Иегуди Менухина и его сестры*. "Убедимся сами", -- решил я, и мы

отдали вечер Бетховену.

Толстой ошибался. Соната эта не сладострастная и губительная, но

величественная и божественная. Иногда она будит во мне воспоминание о

неземном, ангельском хоре, который властно звучит в "Реквиеме" Форе*.

Спускалась ночь. Мы слушали в темноте прозрачные звуки, внимая дуэту брата

и сестры. Это был дивный вечер. Такой вечер может подарить только деревня.

Прощайте.

--------------------------

(1)Толстой Л. Н. Собр. соч.: В 14 т. Т. 12. М.: Гослитиздат, 1953. С.

61-62.

Дата добавления: 2015-10-28