Речь В.Ф. Зеелера.

Позвольте мне поделиться с вами моими соображениями и верованиями; позвольте мне передать вам мои мысли о том, что делалось и что должно было делаться. Верования мои возникли не вчера и не сегодня. Вот уже пятый месяц я состою комиссаром Временного Правительства в ростовском градоначальстве, и даже второе Временное Правительство не приняло моей отставки. Всё, что я вам расскажу, это – плод долгих, горьких и тяжких размышлений.

Когда встрепенувшийся народ увидел, что нельзя больше верить царскому правительству, что оно ведёт к разрухе, что оно изменяет народу и войне, - потому что ведёт войну, чтобы там не говорили, вёл и ведёт народ, правительство же её не хотело.

Когда Сухомлинов, Мясоедов и царица противились победе, народ им этого не простил и сверг. Когда старое правительство пало, когда переворот дался нам так легко, когда мы все, как один, по все России сказали: быть по сему, не надо между усобиц, - хотя ведь был союз русского народа, который мог вносить и вносил смуту. Тогда был наш великий праздник, тогда все мы предались свободе, как счастью, посланному нам с неба, счастью, в котором надо купаться, омываться.[2]

Но вот первые дни праздника прошли. Довольно уже было разрушать старое, надо было творить новое. Надо было строить новое здание, что-то создавать, отбросив старую рухлядь. И вот тогда у одних продолжался безудержный праздник, а у других в душу закрадывалась тоска. И с того времени, в течении 4 месяцев, у нас были не только дни тоски, а и тревоги и боли за родину. В эти дни одни всё больше и больше не понимали того, что творят, а другие страдали за революцию. Эта катастрофа нагрянула на нас не сразу…

Вспомните, что делалось у нас всё это время и поймёте, что катастрофа подготовлялась исподволь.

Когда у нас в Ростове отправлялись первые маршевые роты с красными знамёнами, тогда им уже говорили проповедники интернационала: «Вы идёте в окопы. Но перед тем как стрелять, посмотрите не стоит ли перед вами вместо врага ваш брат».

Солдатам говорили, что братание – не провокация на немецкие деньги, а установление братского союза.

Уже в это время вносилось в душу русского солдата разложение.

3 месяца назад, когда, как бациллу, привезли к нам в Россию в запломбированном вагоне Ленина, тогда у меня спросили на одном митинге, как я отношусь к Ленину. Я ответил: «Если бы Ленин был в Ростове, то я, как комиссар Временного правительства, арестовал бы его».

Я уже тогда нутром своим чувствовал, что агитация Ленина была предательством. Но что же наши товарищи во Временном Правительстве не боролись с этой агитацией? Они не могли бороться. Ведь даже простой грабительский захват дома Кшесинской превратили в огромный конфликт. В то время все вожди совета рабочих депутатов и сам Плеханов говорили, что с проповедью большевизма можно бороться только словами.[3]

В этом заключался трагизм Временного Правительства. Они не могли бороться даже путём судебного преследования, и судья, отдавший приказ об аресте, должен был уйти в отставку.

Когда я в Ростове на одном из митингов читал красивые, разноцветные прокламации, которые германцы разбрасывают у нас на фронте, тогда мне говорили: «Зачем вы их читаете? Ведь социал-демократы и германские провокаторы не одно и тоже»? Я ответил, что мне нужно это доказать.

Мы были слабы и не могли бороться с проповедью Ленина. Мы ничего не могли сделать, когда большевизм постепенно разлагал армию, и это последовательное растление довело армию до такого положения, что даже революционеры Ропшин – Савинков потребовали восстановление смертной казни.

Большевизм был главным стимулом разложения армии.

Отсюда уже явилось и усталость, и желание возвратиться домой. Это – «Правда», «Окопная правда», «Солдатская правда» печатали те же статьи, что и «Неделя», издающаяся на русском языке в Вене.

Всё это вносило разложение в душу русского солдата, того солдата, который шёл на Карпаты, взбирался на кручи, одними ногтями рыл окопы, которые через несколько часов наполнялись водой. И солдат всё это переносил, так как у него была вера в победу и любовь к родине. И надо было 4 месяца заливать грязью эту душу солдата, чтобы русская армия побежала, как обезумевшее стадо от врагов, которая была слабее её.

Для того, чтобы стало возможным такое паническое бегство, когда оставлялись огромные склады оружия и миллионы пудов хлеба, надо было долго издеваться над душой русского солдата.

Когда положение стало настолько плохо, что представители нашей партии ушли из Временного Правительства, тогда оставшиеся министры – социалисты стали применять ужасные меры. Снова была восстановлена смертная казнь, цензура, внесудебные аресты.

Всё это было отменено, в начале революции, но всё это снова ввели, так как этого требовал грозный момент.

Лишь объявление войны может сравниться с этим моментом величайшей опасности.

Я был в Петергофе в начале войны, я видел с каким подъёмом и верой в победу шли войска на фронт. Правда, шли шумно, с сжатыми губами, но с полным сознанием необходимости победить.

Это сознание нужно нам сейчас. Социалисты говорят: «Мир без аннексий и контрибуций». И мы повторяем за ними, когда десятки тысяч десятин ежедневно аннексируются у нас, мы как дятлы долбим: «Мир без аннексий и контрибуций».

Когда социалисты протянули руку мира Германии, они забыли о том, как начиналась война и как к ней отнеслись социалисты всех стран. Они забыли, что германские социалисты поддерживают своего Вильгельма.

Пусть в Германии совершится революция, тогда рука мира будет принята, но до тех пор стойте на фронте и сражайтесь. Война может кончиться или поражением или победой; третьего пути нет. Есть сепаратный мир, но на него никто не пойдёт.[4]

Правда, один из министров говорил о сепаратном перемирии, но ведь это тоже, что и сепаратный мир. Это преступление перед родиной.

И так, у нас мы видим с одной стороны дело немецких денег, провокационную пропаганду лиц, из которых одни привлекаются по 100 статье, а другие бежали в Германию. С одной стороны у нас разрушенная армия, а с другой у нас есть только вера. Без веры мы ничего не сделаем, без неё погибнем и мы, погибнет и Россия. Лишь сплочённость, подъём духа, понимание государственности, сильная власть спасут Россию, и свободный народ устроит свою жизнь, как ему подскажет его свободная воля. (Аплодисменты).

Председатель: Президиум предлагает заслушать доклад М.П. Богаевского о конференции казачьих войск и доклады с фронта, прения же отложить до завтра. Ко мне поступает масса заявлений с просьбой дать слово и разрешить задать вопросы докладчикам. По моему лучше прения вести завтра. (Крики: «Завтра»). Это значит, что мы оборвём обсуждение вопроса.

Слово предоставляется М.П. Богаевскому.

Дата добавления: 2015-10-24