Погоня за облаками

Накрывался теплыми сумерками уставший день. На окраине небольшого городка, на краю неба, за холмами, львицею улеглась кипень громадных облаков. Белые горы облачной ваты тихо светились золотисто-розовым, подсвеченные уже заходившим, прятавшимся за горизонт, светилом.

Сев на старенький велосипед и прихватив фотоаппарат, я помчался за облаками – успеть нырнуть в их розовую нежность. Влетев на большое открытое клеверное поле и задрав голову (о фотокамере забыл), замер… Дыхание пенистых нагромождений, прохлада и влажность которых ощущалась так близко, - завораживали. В эту минуту, ошеломленному от восторга, почудилось, будто я нечаянно открыл тайное место, куда каждый вечер приплывают отдыхать все странствующие облака - вечные скитальцы Неба.

В быстро спускавшихся сумерках не сразу заметил сидевшую в густой траве старуху и пасшуюся рядом седую козу. Старуха тоже неотрывно смотрела в сторону облаков. Её высохшее морщинистое лицо с опущенными веками едва освещалось уже начавшим гаснуть облачным свечением умирающего дня. Старуха шевельнулась, но глаза не открыла. Она была слепа.

Когда-то…

Застывшая, на мир смотрела,

и он ей улыбался …

Т. Гуэрра

Почти незнакомая женщина. От полноватой и чуть ссутулившейся фигуры ощущение доброты, какой-то тревоги и одиночества. Большие, с припухшими веками, усталые и потухшие глаза (тоска раненой птицы) смотрят куда-то внутрь, в себя. Маленькие, пухлые, уже тронутые пигментными пятнышками, руки тяжело опущены. У нее ревнивый, никогда не понимавший её, муж. Она часто плачет (не только от лука). Её много жгли пересуды и насмешки «лучших» подруг и близких людей. Грубая повседневная обыденность больно ранила, била и ломала тот хрупкий Мир, в котором она когда-то жила.

Когда-то… Изящная и миниатюрная фигурка её, порывисто и без усилий, перемещалась (среди нас), всегда заразительно радуясь солнышку, мокрому осеннему листку, снежинке… Невесомое тело, казалось, не дотрагивалось до воздуха, который оставался недвижим, обнимая ее легкую походку, смеющиеся глаза, с чуть заметной улыбкой, в обрамлении взлетающих завитков волос… Она неумело кокетничала и необидно над всеми шутила. Её беззащитность и наивность нередко принимали за глупость, а доброту – за непрактичность. Её можно было сравнить с котенком, также хотелось погладить, согреть, защитить… Её неопытность, открытость и чистота всегда обезоруживали. «Чистый ангел» - говорили про таких в старину. Только голос едва напоминал далекое, почти позабытое…

В очереди

«Тебя только за смертью посылать» - поговорка, бытующая в народе, прозвучала бы сейчас у одной из касс универсама по назначению и к месту. В данном случае «тебя» относилось бы к кассирше, которая в спешке умчалась (и пропала) за сигаретами для пожилого покупателя, не оказавшихся в наличии «на кассе».

Очередь нервничала. Свое молчаливое (пока) недовольство она выражала угрюмым посматриванием на «виновника» и нетерпеливым верчением голов – не идет ли пропавший кассир и не перебежать ли быстренько к соседней стойке. Только один покупатель, ни на кого не глядя и молча мучаясь, как бы извиняясь за случившееся, терпеливо дожидался той самой (по поговорке) «смерти», за коей и убежала продавец.

Наконец, вернулась запыхавшаяся кассирша, вывалив на стойку целую охапку сигаретных пачек. На каждой из них (на белых заплатах) черным, как приговор, было жирно оттиснуто: «Рак убивает!» На мгновение очередь притихла, уставившись на эту гору пачек, словно надгробных плит, с пугающе черными словами. Потом она растерянно отвела взгляды, и будто очнувшись, как-то засуетилась, заторопилась… Куда-то опять… Каждый в свою Жизнь…

Чистый Сенат

«Римляне и римлянки! Мы собрались здесь, чтобы…» - казалось, такой возглас вот-вот раздастся в зале. Но, во-первых, «римлянки» тут вообще ни при чем (не положено), а, во-вторых, и «римляне» тоже какие-то все, извините, голышом, ну, то есть, совсем без ничего. Из одежды на них только шлепанцы, причем (как со склада) все черные. Был, правда, один в белых тапочках, но это еще ни о чем таком не говорило. Да и бурные выступления этих сограждан происходили не в римском Колизее, хотя страсти кипели (куда там, римлянцам) совсем нешутошные, а всего лишь в раздевалочном помещении обычной городской бани.

Вот запалившийся «патриций» жадно присосался к запрокинутой чаше с «газировкой». Наискосок от него раскрасневшийся, с выпученными глазами, лысый гражданин доказывает что-то своему оппоненту… Слушателей меньшинство, зато ораторов слышно повсюду. Они везде: в креслах, расхаживающие в центре, во главе небольших групп… И все - голые! А крики и споры их об одном: последние новости телевидения, цены, скандалы… И вся эта лава с жаром (ну, баня же) выливается еще раз (!) на головы сосем уже не защищенного люда.

Человек уже не может отключиться от сумасшествия мира даже здесь, в «чистилище» - празднике души и тела.

Ночью

Автобус «Казань – Уфа», мягко переваливаясь, отошел от автостанции. Пассажиры, по началу глазевшие на убегавший, тающий в сумерках, город, постепенно начали устраиваться ко сну, а «междугородник», вырвавшись на трассу и разрывая упругость пепельной мглы, понесся к Уфе.

Быстро темнело. Желтый, с оранжевым по краям, шар свалился куда-то вниз, но, зацепившись за неровную нитку горизонта, растекся яичницей и тихо погас. Выползший рваными кусками туман принялся жевать дальний край дороги. Наваливалась ночь.

Мой попутчик мирно посапывал рядом, как-то неестественно «сложившись» в тесном кресле. Мне же совсем не спалось. Виною тому были не теснота, не нарастающие неудобства сиденья, а обрушившаяся лавина антивпечатлений трех дней в этом Городе. И, перебирая их сейчас «на живую», к горлу подкатывал горячий ком. А монотонный гул мотора и мокрые черные окна в блескучих струях дождя только усиливали одиночество, растерянность и боль. В эту минуту казалось, что я теряю что-то очень дорогое. И это что-то, сдавив горло, никак не отпускало…

Сорок лет изменили лик «моего» города, отняли (насовсем) многих близких мне людей. Уж нет тех адресов и тех голосов, по которым отыскались бы тропинки к тем, оставшимся, с кем когда-то беззаботно дышали бесконечностью Жизни, взахлеб радовались Дружбе, безоглядно и упоенно Любили…

Этой ночью, в мчавшемся в дождевой ночи автобусе, я навсегда прощался с юностью, которая тихо жила во мне все эти годы.

Дата добавления: 2015-10-24