XII. Формальные чувствования в интеллектуальной области в их отличии от эстетических чувствований

Интеллектуальные чувства, описанные нами, как мы видели, имеют сходство с эстетическими, что нередко дает повод к их смешиванию. Делается та же ошибка, которую допустил проф. И. А. Ильин, смешав перевоплощаемость эстетическую с историко-философской. Творчество математическое и техническое иногда чересчур сближается с художественным. Так, проф. А. В. Васильев (в замечательной статье "О принципе экономии в математике") приводит стихи математика Кронекера по этому поводу:

Nonne mathematici veri natique poetae Sunt, sed quod fingunt hosce probare decet!*

¹ В данном случае Спенсер сделался жертвою своего "архитектонического инстинкта". Он пишет о себе в "Автобиографии": "Во мне живет художник, непрерывно стремящийся к творчеству прекрасного не в том смысле, в каком обыкновенно понимается это слово, а в смысле той прелести, какая кроется в философском построении. Во мне постоянно жило желание отделать и сделать симметричными как основные, так и второстепенные доказательства моих идей" (см.: "Автобиография", русский перевод, т. II, стр. 256).

По словам проф. М. А. Блоха, Вант-Гофф в своей амстердамской лекции "О фантазии в науке" приводит свыше 50 примеров в подтверждение мысли, что ученым присуще художественное чувство, которое Вант-Гофф называет здоровым выражением фантазии. Во многих из приводимых (по Вант-Гоффу) проф. Блохом примеров дело идет не о творческом даровании в искусстве, а о способности к художественному восприятию и даже менее того — о любви к какому-нибудь поэту, причем еще неизвестно, в какой мере эта любовь свидетельствовала о наличности эстетического вкуса. Во всяком случае, здесь может идти речь лишь о корреляции в духе ученого двух различных наклонностей — наклонности к эстетической гармонии, симметрии, эвритмии и архи-тектоничности и наклонности к подобным свойствам в сфере интеллектуальных чувствований. Этого не следует ни в каком случае смешивать. Мне думается, что вполне возможно слабое проявление эстетических наклонностей при необычайно развитой чуткости к гармонии, эвритмии и симметрии в области интеллектуальных чувствований. Прежде чем высказываться об общераспространенности корреляции эстетических и интеллектуальных дарований, надо тщательно исследовать, не встречаются ли instantiae contradictoriae* (см. ценную книгу М. А. Блох: "Творчество в науке и технике", 1920, стр. 18—20).

Батайль в своем "Traite des machines a vapeur" пишет: "Мы глубоко убеждены, что совершенствованием могучих машин, этих действительных источников и двигателей производительности и промышленности в наши дни, мы, несомненно, обязаны людям с поэтическим пламенным воображением, а вовсе не людям односторонним, узким специалистам". Все это бесспорно, и тем не менее интеллектуальные чувствования в творческой фантазии ученого или техника отличаются от эстетических следующими свойствами.

I. Стремление к свободе от противоречий для ученого обязательно безусловно, ибо внутреннее противоречие разрушает самую постройку мыслей. В искусстве, которое непосредственно имеет дело лишь с типическими образами и чувствованиями, противоречие может получиться в уме зрителя или читателя или: 1) от логической несообразности сюжета, таковая недопустима и в искусстве, или 2) от несообразностей мыслей, высказанных действующим лицом в художественном произведении. Такое противоречие может быть источником умышленного комического эффекта, создаваемого художником, и в таком случае оно является целесообразным. Когда гоголевский герой рассказывает повесть о капитане Копейкине в пояснение догадки, что этот капитан и есть Чичиков, он до самого конца рассказа не замечает реальной несовместимости внешности Чичикова с потерявшим на войне ногу капитаном Копейкиным, что и побуждает его по обнаружении ошибки назвать себя "телятиной".

II. Соответствие данным опыта является безусловно обязательным для натуралиста. В искусстве чувство "реальности" изображаемого не всегда требует близости с изображаемой действительностью. Так, например, через всю историю живописи проходит тенденция изображать евангельские сюжеты, непременно модернизируя их сообразно вкусам того или другого народа, той или другой эпохи, и это не всегда шокирует зрителей (см. R. de la Sizeranne: "Questions d'esthetique", глава "La modernite des evangiles").

III. Ясность и отчетливость в развитии научной и философской мысли всегда желательна, а неясность и смутность всегда являются недостатком в ученом исследовании. В искусстве же ясность и отчетливость образов вовсе не являются необходимым условием наивысшего эстетического эффекта — весьма часто тонкие, трудно уловимые и неопределенные переживания могут быть сообщены поэтом, художником или музыкантом именно при помощи пробуждения в нас неясных, отрывочных или неопределенных образов. В импрессионическом и символическом искусстве мы особенно часто встречаемся с умышленной неясностью образов. Однако эта неопределенность никогда не должна переступать известных эстетических пределов, и художественные средства для достижения подобного эффекта должны быть вполне определенными. Так, Лист в симфонической поэме "От колыбели до могилы" заканчивает последнюю часть "Zum Grabe: die Wiege des zuktinftigen Lebens"* фразой, в которой не тоника является последней нотой. Точно так же 4-я картина "Китежа" Римского-Корсакова обрывается на увеличенной кварте для передачи мистического ужаса перед чудесным и непонятным.

IV. Архитектоничность научного произведения, симметрия между его частями — не то же, что архитектоничность симфонии или храма. Мысли всевременны и всепространственны, чувство гармонических отношений между смыслами — не то же, что чувство гармоничности отношений между словами, образами, звуками или математическими символами. Между тем очень часто чувство внешней симметрии схем, формул, классификаций, которое есть элементарное эстетическое чувствование, смешивают с чувством соответствия смыслов и правильности отношений между ними. Происходит это от смешивания актов мысли, синтезирования логических смыслов с ассоциированием предложений, образов, схем или символов (см. об этом ценные замечания у проф. А. И. Введенского: "Психология без всякой метафизики"**). Наклонность к поверхностному строительству систем, руководимому стремлением к внешней стройности, была бы сама по себе невинным заблуждением, и таковым она является нередко в произведениях неудачников философов и больных, страдающих mania inventoria***, мысль которых сбивается нередко на игру внешними ассоциациями. Но когда эстетическая любовь к внешней симметрии сочетается с фанатической наклонностью проводить известную систему огнем и мечом в жизнь, то результаты получаются самые ужасные. Ренан в своей автобиографии рассказывает об одном загадочном господине, имени которого никто толком не знал, а соседи прозвали его M-r le Systeme за его вечно задумчивый и молчаливый, хотя и благожелательный вид, за то, что он вечно сидел за философскими книгами и не принимал никакого участия в окружавшей его жизни. Когда он умер, среди скромной обстановки, в которой он жил, нашли иссохший букет цветов, повязанный поблеклой трехцветной лентой. Позднее оказалось, что этот добрый мечтательный любитель систем был один из террористов, проводивший свою философскую систему в жизнь, проливая потоки человеческой крови. Так эстетические чувствования и стремление к философскому строительству могут уживаться в душе человека с крайней жестокостью. При букете г-на Систэм была найдена записка: "Этот букетик я нес на празднике в честь Высшего Существа 20-го Прериаля 2-го года".

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Дата добавления: 2015-10-02