Глава седьмая. О том, что произошло дальше, мне до сих пор вспомнить больно

О том, что произошло дальше, мне до сих пор вспомнить больно. Это

вам не человека лыжей зарезать, это... совсем другое. События

оказались плотно спрессованными, причем каждое последующее было на

порядок хуже предыдущего. И хотя у спортсменов нервы крепкие,

тронуться рассудком можно было вполне.

Полицейские знали почти все и не скрывали этого. И зачем я вышел

на гору, и что надеялся с этого поиметь. Красивые жесты с отказом от

выигрыша их не впечатлили, они были убеждены, что я сделал нелегальную

ставку. А значит - у меня имелся мотив убить. Мне так примерно и

сказали: "Мы понимаем, что ты не мог поступить иначе. Признайся, ты

хотел упасть и этим спасти канадца, но тебе нужны были деньги.

Расскажи нам все, облегчи душу". Адвокат лез на стенку и разве что не

кусал их. Полицейские улыбались. Я мучительно пытался сообразить, кто

меня продал. От обиды на глаза наворачивались слезы.

Они не знали только мелочей, техники - откуда я взял деньги на

тотализатор и как именно ставил. Но пообещали, что и это выяснят.

Адвокат требовал, чтобы я молчал. Но у меня началось что-то вроде

истерики - я постоянно твердил: "Нет, вы ничего не понимаете, этого не

было, такого не могло быть, я не хотел убивать его, я просто летел,

попробуйте сами, и вы поймете". Они все улыбались. Компьютерная модель

показала: я должен был, увидев препятствие, уклониться и вследствие

этого упасть. Какая-то паскуда еще написала в заключении - "уклониться

инстинктивно". Я рычал, плевался, бил по столу кулаком и доказывал,

что бывают инстинкты человеческие, а бывают горнолыжные. Полицейские

радовались. У них был мотив убийства, мертвое тело и преступник. Но им

не хватало для полного счастья моего признания, вот они меня и ломали.

А я ломал перед ними комедию. Потому что они меня почти убедили в том,

что я, гад такой, действительно имел мотив. Уважаю правосудие. Оно

может все. Оно зверски допросило нашу команду, вплоть до массажиста. А

как оно трясло Бояна! И наконец, оно наехало на Крис и чуть было не

записало бедную девочку в соучастники. Оно здорово развернулось тогда.

Если бы хоть один из реальных соучастников раскололся -

дисквалифицироваться бы им всем большой теплой компанией. А мне -

надолго сесть в тюрьму. Позже я узнал, что в руководстве Федерации

столкнулись тогда две враждующих группировки, и одной из них

требовалось шумное судилище, дабы свалить вторую. И скажи я у

пьедестала журналистам, что "Ди Челлендж" плохой спорт, возможно, дело

спустили бы на тормозах. Даже несмотря на явный мотив. Гонки "Ди

Челлендж" от такого заявления не рассыпались бы, но кое-кто подал бы в

отставку. И моими руками, точнее моей лыжей, а потом и голосом,

решились бы чьи-то финансовые проблемы. Но я промолчал и нажил

проблему себе. Оказывается, иногда очень глупо не поддаваться

импульсам.

Так или иначе, допрашиваемые ничего не знали и не понимали - все,

как один. А меня не отпускали - даже под залог. В камере оказалось не

смертельно, только очень неуютно. Там даже имелся сетевой терминал с

односторонним доступом, наподобие гостиничных. И всяческой дряни о

себе я начитался досыта. Особенно мне одно название понравилось -

"Смертельные гонки две тысячи двадцатого года". Что интересно, статья

была из РуНет. Вот уж не знал, с каким упоением русские могут топить

русских. А я для них, уродов, ноги ломал на трассе! Впрочем, удивление

прошло, когда следователь милостиво сообщил, кто именно меня продал -

это тоже оказался, мягко говоря, не француз. Оказывается, агентура

Федерации давно следила за одним любителем тотализатора из нашей

команды, и когда тот совсем заигрался, взяла его на пушку ("Димон, кто

же еще, - подумал я. - Это ж надо было так нарваться!"). Чтобы

замолить собственные мелкие грешки, парень сдал им действительно

крупную аферу - мою. И следили за мной с самого воскресного утра,

когда я еще только готовился к старту. Кто бы мог подумать, что я

преподнесу блюстителям спортивной нравственности такой подарочек, как

убийство...

Меня топили по всем статьям. Фактически все, что я сейчас

рассказал, и что должно было, по идее, составлять тайну следствия,

вовсю гуляло по Сети. Журналисты подхватили инициативу, начали рыть -

и заодно со мной досталось русской команде в целом. Вспомнили нашу

безобразную (на самом деле именно такую) пьянку на позапрошлом

закрытии сезона. Естественно, просмаковали ту самую историю с

вождением по встречной полосе, завершившуюся таранным ударом в

полицейскую машину. Расписали в красках нашу повальную сексуальную

распущенность, что оказалось для меня, например, крайне интересно,

потому что некоторых вещей я за собой и не подозревал. Вытащили на

свет Божий какую-то ветхозаветную драку - я ее припомнить вообще не

смог.

А хуже всего было то, что всячески склонялось имя Крис. Невестой

убийцы ее, конечно, не называли, за такое можно и судебный иск

схлопотать, но ссылок на наши отношения было предостаточно. Что именно

творилось с девочкой в те дни, я не знал (на свидания ко мне приходил

только адвокат, остальных всех, как свидетелей, не пускали) - и от

этого особенно терзался. Мне становилось все хуже, еще немного, и я

признался бы в чем угодно, лишь бы увидеть Кристин. Впечатление

складывалось такое, будто я сижу уже целую вечность. В

действительности не прошло и недели. Все-таки слаб человек. И вот,

только я начал подумывать, а не свихнуться ли, как меня - бац! -

отпустили. Вообще. На все четыре стороны. Закрыли дело.

За меня заступилась, ни больше ни меньше, старая добрая

Ски-Федерация, которая давно уже точила клыки на Хард-Ски-Федерацию,

цинично подрывающую устои и вообще позорящую горнолыжный спорт.

Несколько авторитетнейших мастеров классического скоростного спуска,

настоящих экспертов по даунхиллу, выступило с заявлением, не

оставившим камня на камне от полицейской экспертизы. Оказалось, что

при компьютерном моделировании были допущены грубые ошибки, а

интерпретировал модель э-э... не очень умный человек. Выяснилось, что

из всех доступных траекторий полета я выбрал лучшую. Скорее всего -

инстинктивно (опять "инстинктивно"!), что делает честь моей

квалификации и опыту. И падать мне было вовсе незачем, а в том, что

боковой ветер дунул, винить некого. Об убийстве не может быть и речи,

имел место чистой воды несчастный случай. Что же до намеков на якобы

существующие мотивы, так предъявите доказательства... Чего-чего, а

доказательств у следствия не хватало катастрофически. Скорее уж они у

меня появились - вот как надо подозреваемых обрабатывать!

С ног до головы оплеванный, раздавленный и сомневающийся - а не

убийца ли я на самом деле, - опытный лыжник с завидными инстинктами

был удостоен витиеватых извинений и доставлен в гостиницу. Там на меня

набросились тренер, Машка и Генка. Я боялся, что побьют, но оказалось

наоборот - встретили как героя. Заслонили от ворвавшихся следом

журналистов, отвели в номер, напоили коньяком, накормили какими-то

таблетками и уложили спать. Я пытался спросить, где Кристин, и как

дела у мамы, но мне коротко ответили, что все хорошо, беспокоиться не

о чем, а теперь нужно отдохнуть. Я действительно задремал, увидел во

сне, что мы с Крис попали в лавину, и с перепугу тут же проснулся.

Очень мне не понравилось, что я из снежного плена выбрался, а любимую

вытащить не сумел. За окном уже светало, на столике лежал телефон.

Дождаться утра оказалось труднее всего.

Мама, услышав мой голос, заплакала, пришлось ее утешать. Отец шел

на поправку, необходимые суммы были уплачены, проблемы временно

отступили на второй план. Я пообещал, что скоро приеду, и мы все

обсудим. "Бедный мой, - сказала мама, - как ты натерпелся". То, что я

человека задавил, ей было совершенно до лампочки. Так и начинаешь

понимать, что такое материнское сердце.

Крис на вызовы не отвечала, и это мне очень не понравилось. Я

спустился в гостиничный узел связи, с наслаждением уселся за

нормальный компьютер с нормальным монитором и принялся искать следы

моей девочки. Но она будто сквозь землю провалилась. Тогда я вызвал

Бояна. Тот отозвался сразу - вид у парня был помятый. "Ты?" - спросил

он без особой радости во взгляде. "Я. Боян, ты уж прости, что у тебя

из-за меня..." - "Ерунда. Это ты, Павел, меня прости". - "За что?!" -

"За то, что я разломал твой золотой дубль. Теперь я понимаю, что

натворил. Знаешь... Все-таки забери машину. Видеть ее не могу, стыдно

мне. Правда, давай, приезжай за ней". - "Я обязательно приеду, нам

есть, о чем поговорить. Слушай... Ты случайно не знаешь, где сейчас

Кристин?".

Он не знал. Никто не знал. А я не знал такой французской ругани,

какой меня обложил ее отец. До сих пор жалею, что не запомнил -

обстановка мешала. И очень рад, что он тогда не спустил меня с

лестницы, она была узкая и высокая.

Я догадывался, что Крис не хочет меня видеть, но все-таки

продолжал искать. Проклятье, ведь именно она трясла Ски-Федерацию,

чтобы та устроила выступление "классиков" в мою защиту. Мог я после

этого не поговорить с ней? Хотя бы поговорить. И я искал. Когда совсем

отчаялся, пришел в детективное агентство, и мне раздобыли ее адрес

всего лишь за сутки. Раньше нужно было догадаться, но у меня тогда,

похоже, наступило временное умопомрачение.

Я поехал к ней, и первое, что она сделала, увидев меня -

попятилась. Да, она не простила мне ту боль, которую ей причинили

допросы в полиции и статьи в периодике. Но было и другое. "Зачем ты

это сделал, Поль? Неужели тебе... хотелось?" - "Чего, единственная

моя?" - "Я ведь знала, что хард-слалом убивает в человеке все

человеческое. Но ты был такой хороший... И я не верила. Ничему не

верила. Пока сама не построила модель и не посмотрела. И не сравнила с

раскадровкой твоего прыжка. Ты мог отклониться, Поль. Элементарно. И

ты не мог не увидеть, как именно. Ты знал. На раскадровке заметно, как

ты колеблешься. Этого никто не понял, ты сам вряд ли поверишь, это

почти неуловимо, тут нужно тебя знать, чувствовать, видеть со стороны

так, как могу только я. Бедный Поль, ты даже себе не сможешь

признаться, что выбрал самый рискованный путь из трех, нет, четырех

возможных. Тебе просто жажда риска застелила глаза. Безумная жажда

пройти по краю. Проклятый хард-слалом, он сделал тебя наркоманом. А

потом и убийцей. Ты этого не понимаешь. Но мне хватит, что понимаю я".

Кажется, я встал перед ней на колени и зарыдал. Не помню. Уже не

помню.

Дата добавления: 2015-10-02