Записи на полях

Я не мог не думать о таком уродливом явлении, как дагестан­ские авторитеты, или просто крутые новой постперестроечной волны. От внимания и клятв, в верности которых нашей фамилии отбою не было. Я просто-напросто уставал от этого. Такая на­зойливость в дружбе не могла не раздражать. Я где-то вычитал, что во все времена трудней всего было избавляться от лицемер­ного окружения.

Как только вероломно был арестован мой старший брат Ма­гомед, а меня, сняв депутатскую неприкосновенность, объявили в розыск, они с такой силой и энергией начали искать пути подхо­дов к генералу Колесникову, который и санкционировал преследо­вание нашей семьи. Он обещал вдохновленному от его первых Шагов дагестанскому народу борьбу с преступностью и с корруп­цией, которую объявил я сам. будучи в Государственной Думе.

Наши крутые, не считаясь ни С какими принципами понятий блатных или просто сильных мужчин, хотели обезопасить себя °т Ла7«т/нкова. Некоторые п/деры национальных движений отлили золотые ордена и дарили Колесникову. За что, спрашивает­ся? Они обнимались с ним беззаветно и целовались.

Дагестанцы спрашивали Колесникова, не согласится ли он стать первым президентам Дагестана - Дагестана, страны гор. страны орлов, где славы больше, чем земли на нем.

В Москве если какого-нибудь крутого или блатного назвать «барыгой» или «комерсем». то может или застрелить, или выз­вать за МКАД в лес. А в Дагестане некоторые из блатных получи­ли такое сильное впечатление от действии Колесникова, что сами уже стали генералами, а некоторые до сих пор стремятся. Есть такой известный термин в воровской мире «стремящийся».

Я улыбнулся про себя, вспомнив вопрос, заданный мне еще се­годня о том. что можно ли дружить мне с евреями и русскими.

Будь здоров наш фамильный враг генерал Колесников. Если бы ты не создал этой ситуации в пашей республике, то ее нужно было бы придумать.

* * *

Если ты так близко подошел к нашим врагам, что с ними можно было разговаривать, почему же ты их не убил.

Горянка другу своего покойного сына

* * *

От целой вереницы неожиданно всплывших мыслей я резко встал на тюремную шконку. Открыв форточку, вдыхаю свежий холод поздней осени. В этом воздухе чуются запахи приближающейся зимы. Чую бод­рящие запахи первых морозов.

Дотянувшись до внутреннего ряда решеток через узкую шелку железных решеток, пытаюсь увидеть звезду, однажды увиденную на этом небе. Долго гляжу в мутное пространство маленького кусочка обрамленного железом неба.

- Где же ты. моя звезда? Неужто погасла навсегда?

Я так долю глядел в ночное небо, подтянувшись за прутья решет­ки, что онемели сухожилия на правой руке. Они у меня были зашиты от пореза, а сухожилие большого пальца и вовсе было забыто врачами, и с тех пор так и оставалось незашитым. Времени никак не нашел, хоть много раз и собирался. Я вспоминал песни, сочиненные людьми о звездах. В этот момент мне сильно хотелось увидеть звезду. Так ничего и, не увидев, после второго замечания надзирателей из-за дверей, которые беспрестанно поглядывали в глазок за мной, я опустился на шкоику. На меня лился один единственный свет - свет ржавой тюремной лампочки. Она была пока моей единственной звездой, горящей на протяжении всех ночей.

- Гори, гори, моя звезда!

Я сделал еще несколько записей в свою дневниковую тетрадь. «Да, я окончательно утверждаюсь в мысли: первейшим и необходимым ус­ловием проведения справедливого суда является твердая воля стоять на позиции правды, чего бы она ни стоила. Итак, эпицентром и главным решающим фактором является человек, обладающий решительной во­лей и обладающий знаниями истины, первейшим намерением которого является отстаивание этих истин».

Мне оставалось определить принцип выверивания истинных ценно­стей. Они ведь должны быть не только одним мной признанными, а безоговорочно и остальными. Что же является критерием?

Я совершил омовение и встал на койку в молитвенной позе. Через одну шконку, накрывшись одеялом с головой, лежал татарин Юра. Он нервно ворочался под одеялом. С нижней стороны торчали кончики паль­цев его ног.

Одной из тягот тюремной жизни является то, что зеки отравляют жизнь друг другу. Они буквально грызут друг друга, усугубляя и так тяжелое положение арестанта. Проблема быта, она является причиной многих противостояний. Элементарное становится причиной склок и стычек. То, что элементарно, доступно на воле, становится недосягае­мым в тюрьме, - вновь отметил я про себя.

Я каждый день на воле неоднократно совершал суды и разборки по различным вопросам по собственному разумению справедливости. Те­перь в неволе собираются совершать суды надо мной.

* * *

Задумавшись над тем, что мне уготовлено обвинение в организации мятежа, попытке переворота с целью свержения власти, я сделал следующие записи. «Здание правительства может быть символом власти, но само здание не есть власть. Власть представляют живые люди, облаченные полномочиями и волей к власти». «Оправдательный стиль объяснении ни­когда не оправдывает обвиняемою, если он прав, а напротив, вызывает недоверие и вопросы. Несправедливо оклеветанный сам должен насту­пать». «Народ! Общественный опрос! Общественное мнение! Слухи в об­ществе! Руководствоваться слухами не только не верно, но и признак сла­бости руководителя. Слава Аллаху, я уважаю мнение и позиции индивидов. Человек - это индивид, а не общее размытое аморфное существо».

Власть более ответственна перед народом, чем народ перед ней. Сегодня у нас все происходит наоборот. Механизмы санкционирования отчета руководителей перед народом расписаны до того неуклюже, что доведены до невозможности. Сегодняшняя форма отчетности прави­тельства перед депутатским корпусом забюрократизирована настоль­ко, что эффект ее равен нулю. То есть он более всего похож на фор­мальный внутренний отчет самих перед собой.

Государство должно упреждать своих граждан от возможных форм столкновения с законом и переступлением его. Оно должно создавать механизмы, упреждающие или предвосхищающие преступление.

Я попросил Библию у Сани из Измайловской группировки - он еще не спал. Сокамерник удивленно посмотрел на меня и дал. Его удивле­ние было вопросительным, и я ему объяснил, что Тора и Евангелие яв­ляются и для нас священными писаниями, если, конечно, не искажен их божественный смысл. Бегло прочитав, я постарался сопоставить жиз­неописание посланников и пророков Аллаха Ибрагима (Авраама), Юсу-фа (Иосифа), Мусы (Моисея) с кораническими описаниями. Они при­мерно совпадали за исключением некоторых деталей.

Сильно коробил библейский вариант, где Авраам из-за угрозы сво­ей жизни представлял некоему царю свою жену сестрою. Царь, узнав об этом, даже упрекнул Авраама. Все это время я вижу, что Саня не спит, суетится: хочет вступить в разговор. Он осторожно шепотом хо­тел у меня узнать, то, что вызвало его удивление, что мы, мусульмане, признаем и Библию, и псалмы Сулеймана (Соломона), но столь непохо­жи с ними.

Я попросил уточнить, что он имеет в виду. Саня на какое-то время задумался, потом, внимательно всматриваясь в стенку рядом с собой, без шепота спросил, чем объясняется такая агрессивность ислама, тер­рористические акты, и хотя бы то, что мою фамилию называли в ряду имен известных террористов Басаева и Хаттаба.

В ответ на мой вопросительный в и ляд Синя сказал, что журналис­ты без конца спрашивали по телевизору об этом Путина и Здановича при открытии Российского Иформационного Центра, через который и будут освещаться все события, происходящие в Чечне.

Я ему отвечал, что ошибки некоторых людей, или даже целых групп людей, это не ошибки религии, как мусульманской, так и христианской. Если уж говорить об агрессии, на сегодняшний день заняты не хри­стианские земли, а мусульманские.

Атомные бомбы и всякое изощренное оружие массового поражения изобретены не мусульманами. Хотя христианский пророк Иисус Христос проповедал совсем иное: Евангелие гласит, что христианство является божественным «посланием любви» к человеку... «Люби re врагов ваших... Молитесь за обижающих вас...» (Еванг. от Матфея. 5. 14), «Ударившим тебя по щеке, подставь и другую...» (Еванг. от Луки. 6/29).

Эти заповеди ведь не исполняются сегодня. Но мы не обвиняем христианскую религию, а только тех, кто не считается с повелениями собственной веры, если она у них конечно есть...

Коран гласит: «... и не совершайте насилия - поистине Аллах не любит насилие». Наша религия также религия мира и любви. Шариат - главный и единственный свод законов запрещает и даже проклинает терроризм. Мы в день по 17 раз в обязательных молитвах взываем к Аллаху, чтобы он нас повел и наставил на прямой путь. Аллах также в Коране неоднократно пре­дупреждает, что милость будет оказана только тем. кто на прямом пути. Что Он - создатель всего сущего - не любит излишествующих и веролом­ных. Правда, у нас нет такого назидания «... ударили по одной щеке, под­ставь и другую...». В шариате такое отношение к проявлению насилия счи­тается поощрением зла и четко указан порядок прощения насильника. Не­пременным условием прошения является то, что совершивший зло должен признать свою вину, должен покаяться, попросить прощения у того, по от­ношению к кому совершил насилие и у Аллаха.

Он также должен заявит», о наличии твердого намерения о том, что впредь не будет совершать tаkoго. Только при выполнении этих условий виновный обязательно должен быть прощен.

Так, по шариату очень большое значение имеет сторона, спровоци­ровавшая конфликт. Основную тяжесть вины должен нести провокатор. А то, что касается моей фамилии в списке известных имен терро­ристов, я могу сказать, что сам больше всего пострадал от террористов. У меня и моих братьев больше всего поводов и причин ненавидеть терроризм. Мы изначально открыто и активно выступали против всяко­го рода проявления террора в Дагестане и на Кавказе. Он просто на просто противоречит духу нашего народа. Если у нас есть враг, мы ему даем знать об этом и действуем только против него.

Только такая линия поведения считается достойной мужчины, ос­тальные методы чужды нам.

А то, что критиковал политику федерального правительства и оппозиционировал дагестанскому руководству, то это разрешено законом. Я и мои братья делали это открыто, и у нас было и есть что предложить народу. Была прекрасная альтернатива, пока не появились террористы. Именно терроризм начал представлять альтернативу вместо нашей. Их постарались смешать в одно. В конце я добавил, что как мне кажется, терроризм во все времена присущ крайним группам всех конфессий и политических течений, возникал, чтобы дать сопротивление истине, чтобы замарать истину и очернить се в глазах несведущих.

Сегодняшний терроризм тоже выполняет свою грязную роль, что­бы оттолкнуть людей от истинного призыва ислама - прямого пути тер­пения и стойкости какие бы трудности и лишения не постигли.

И вообще, сегодняшние террористические акты проводятся про­тивниками и врагами ислама, чтобы отвратить людей и создавать тех­нологии борьбы с исламом.

После моего монолога в камере стояла воцарилась тишина, каза­лось, что все замерло. Мне даже подумалось, не заснул ли Саня, пока он не повернулся на шконке и не посмотрел на меня.

- Так почему же ты не сделаешь заявления и не дистанцируешься от подозрения в терроризме. - удивился он.

Я ему объяснил, что боюсь превратного истолкования моего заяв­ления, сделанного из застенков тюрьмы. У меня не было возможности вступать в полемику с прессой, даже будучи на свободе, когда я бывал не согласен с тем или иным искажением, преподнесением информации о па­шей семье, а отсюда тем более не будет. К тому же я не привык занимать позицию сильной стороны, особенно тогда, когда она избивает слабую.

Власть - это сильная сторона, а оппозиция - это слабая сторона, не способная защитить себя, не имеющая выхода на телевидение для объяснения своих позиций или опровержения обвинений.

Саня спросил меня, знаю ли я какая опасность нависла надо мной, и как тяжело будет переубедить следствие, занимая такую позицию, о которой я говорю сейчас. После молчания он сказал, что кое-что под­скажет мне, только выйдя в прогулочные дворики.

Мы пожелали друг другу спокойной ночи, но до утренней молитвы я уже заснуть не мог.

Я размышлял о том. как быстро накапливается так называемый протестный электорат на Кавказе. О том, что молодежи на Кавказе надоело лицемерие и противоречивость как мусульманского духовен­ства, так и чиновничьего руководства политиков. Потом удивляются, откуда же берутся эти террористы. Политическое руководство - первое должно быть в ответе. Я поглаживал лоб и поглядывал на белое плато потолка, представляя белоснежное безбрежное плато Сибири, Север­ного Ледовитою океана. Политическому руководству страны надо по­нять в первую очередь, что каждое право его высокого политического статуса не привилегия, а адекватная этому праву обязанность.

Удивительно, как власть обвиняет тех, у кого появляется оппозици­онные настроения, а не критикует себя за халатность и попуститель­ство в отношении к первейшим своим обязанностям- Я решил сделать записи и завести отдельный дневник, системно изучающий отношение ислама к терроризму.

Название религии - Ислам - происходит от слова «садам» - мир. В исламе однозначно запрещены подходы двойных стандартов.

Он призывает к прямому пути - это умеренный - серединный путь. Тексты шариата говорят об экстремизме, как о чрезмерности. Шариат призывает к умеренности и предостерегает от крайностей, называя их такими словами, как «чрезмерность», «щепетильность», «ожесточение».

«Остерегайтесь чрезмерности в религии, ибо ваши предшественники погибли ОТ чрезмерности в религии», - сказал пророк Мухаммад (С.А.В.). Под предшественниками имелись в виду представители древних религий.

Так же сказано в священном Коране: «Скажи: О. те, кому даровано писание! Не излишествуйте в вашей религии, не имея знаний об истине, и не следуйте страстям людей, которые уже заблудились ранее и сбили с прямого пути многих и сбились сами с этого пути»- (Аль-Маида, 77).

Пророк (С'.А.В.) сказал три раза подряд «Погибли щепетильные» Имам Ан-Наваби пояснил: «Т.е. слишком углубившиеся и преступаюшихпределы в словах и делах», «Будь милосердным на земле и тогда проявит к тебе милость Тот, Кто на небесах».

Дата добавления: 2015-10-24