Прекрасные и Порочные – 1 13 страница

– Совсем не удивлюсь. Я видела, как она работает.

– Надеюсь, у нее хватит здравого смысла не работать так некоторое время, – вздыхает он. – Я действительно не хочу идти к Эвансу насчет GHB.

– Или насчет того, что случилось в ту ночь в средней школе.

Глаза Рена вспыхивают за его очками.

– Это был блеф.

– И ты вздохнул, и ты пыхтел, ммм, и ты солгал, и дом упал[35].

Рен некоторое время смотрит на меня, прежде чем понизить голос до минимального бормотания.

– Она была нашим другом.

Я смотрю поверх своего хот дога.

– Кто?

– София, – продолжает Рен. – Джек, София и я. Мы были лучшими друзьями в начальной школе. Мы жили рядом друг с другом. Играли на одной улице, во дворах друг у друга. Каждые летние и зимние каникулы мы были вместе целыми днями. Это было самое счастливое время в моей жизни.

Он вдыхает и отодвигает свой поднос.

– Эйвери жила на окраине. Она иногда приезжала к нам, так как была лучшей подругой Софии. Она не была похожа на ту девочку, которой является сейчас. Старая Эйвери была громкая и властная, но добрая. И делала всё, чтобы София смеялась. Она ненавидела Джека, но я всегда знал, что это лишь прикрытие и он ей нравился, также её не устраивало то, как он нравился Софии. Эйвери ревновала, что София получает всё его внимание, и ревновала, что София получает его. Она застряла посередине, и, я думаю, это пожирало её изнутри, когда мы стали старше.

Я стараюсь не двигаться или не дышать слишком громко. Последнее, чего я хочу, так это сбить его с рассказа. Рен смотрит вверх.

– Я хочу тебе кое-что показать. После школы. Сможешь отвезти нас туда?

Я киваю, и он улыбается.

– Хорошо. Тогда увидимся. Мне нужно организовать Благотворительный Забег, так что я лучше пойду.

– Увидимся, – я пытаюсь говорить как обычно. Я наблюдаю, как он уходит из столовой, любопытство поедает меня живьем.

***

После школы Рен инструктирует меня, куда ехать. Он показывает мне дорогу к аэропорту, который находится недалеко от Колумбуса. После еще нескольких поворотов, мы оказываемся в пригороде рядом с аэропортом. Дороги здесь разбиты, над головой постоянный шум от самолетов, которые с грохотом пролетают мимо, дворы с желтой увядшей травой, дома с облупленной краской и мусорные баки вдоль улиц. С провода электропередач уныло свисает пара теннисных туфель. Я паркуюсь и следую за Реном. Он ведет меня вверх по лестнице крошечного, двухэтажного дома с чистыми, но ветхими окнами. Крыльцо повреждено непогодой и завалено разбросанными детскими пластмассовыми игрушками. Нам открывает женщина, всматриваясь через москитную дверь.

– Рен! – её лицо светится. – Не стой, заходи!

– Спасибо, миссис Хернандез.

– Это твоя подруга?

– Да, она помогает мне в благотворительном продовольственном фонде.

– Ох, как здорово. – Миссис Хернандез вытирает руки о фартук и протягивает одну мне. – Я – Белина. Приятно познакомиться.

– Айсис. Взаимно.

– Ну же, входите! Не стойте на холоде!

Она проводит нас в крошечный дом. В нем пахнет мясом со специями и свежим бельем. Почти на каждой стене висит фарфоровое изображение Пресвятой девы Марии, кресла, стулья и столы потрепанные, но чистые. Мимо проносятся два ребенка, крича и гоняясь друг за другом с туалетными щетками, используя их как мечи. Миссис Хернандез сердито говорит им что-то на испанском, они съеживаются от страха и сразу же убегают в ванную комнату.

– Простите за это, – улыбается миссис Хернандез. – Я весь день готовила гренки и позволила им играть чем угодно.

– До тех пор, пока они не начали махать своими мечами над едой, – шутит Рен. Она смеется и приглашает нас пройти на кухню.

– Хотите сок? Еще у меня есть молоко.

– Нет, спасибо. Мы здесь ненадолго. Я хотел попросить у вас документы по WIC[36]. Мне нужен пин-код, указанный на них, и я как раз был в этом районе, поэтому решил заглянуть.

– Конечно! Секундочку.

Она торопится наверх. Рен поворачивается ко мне и обводит вокруг рукой.

– Уютно, не так ли? Четыре спальни. Три ванные комнаты. Неплохо для одинокой женщины с двумя ртами, которые нужно прокормить.

– Здесь очень мило, но я не понимаю…

– Она работает горничной. Практически с минимальной зарплатой.

– Тогда как она получает ден…

– Джек.

Внезапно я начинаю беспричинно задыхаться.

– Что?

– Он посылает деньги. Через меня. Для Белины я студент, работающий с программой поддержки благотворительного продовольственного фонда, который выделяет средства для одиноких матерей. Но на самом деле, только она получает деньги.

– Но почему…

– Я не знаю, что конкретно делает Джек, чтобы получить эти деньги, – хладнокровно перебивает Рен. – Но у меня есть одна мысль. Если бы только кто-нибудь смог подтвердить это, я был бы очень благодарен.

Я прикусываю губу.

– Я не могу. Он заставил меня пообещать, Рен. У него на пленке мой голос…

– Понимаю. Этого более чем достаточно. Спасибо, что подтвердила мои подозрения.

– Ты не можешь сказать ему, что знаешь.

Рен посмеивается.

– Разве, похоже, что у меня есть желание умереть?

– Итак… – я понижаю свой скептический голос. – Итак, почему Белина? Что она сделала?

– Это не то, что она сделала. Это то, что сделал Джек.

И тут меня осеняет, ослепительная догадка проникает в мои мысли.

– Что бы он ни сделал в средней школе. Это связано с Белиной?

Рен кивает. Я собираюсь задать следующий вопрос, когда Белина быстро спускается по ступенькам. Рен разыгрывает шоу: демонстративно проверяет её бумаги и ведет светскую беседу. Значит деньги не только для Софии. Он врал. Но почему? Не хотел, чтобы я знала? И какого дьявола Джек считает, что должен Белине деньги? Это, конечно, хорошо, но у него должна быть причина так поступать. Я чувствую, что упускаю какую-то огромную часть, заводной механизм в центре, который соединит все остальные вместе и заставит их работать в тандеме.

Мы с Реном уезжаем, и Белина машет нам с крыльца, а моя голова заполнена большим количеством вопросов, чем раньше. Рен больше не ответил ни на один из них, держа рот на замке всю дорогу до его дома.

Когда я возвращаюсь домой, то быстро пишу на бумаге, будто это поможет мне распутать клубок:

Двое мужчин наняты Эйвери Бейсбольная бита София Рен с камерой Джек Белина Белина деньги Джек Эйвери Рен боятся София Джек Джек Джек Джек Джек???? Джек

София

София важна

Джек её любит

Мой живот скручивается.

Джек любит её

***

Когда приближается День Благодарения, наступает печальная завершающая пора. Люди начинают переживать о крайних сроках подачи заявлений в колледжи. Учителя ворчат на нас, чтобы мы их закончили и сдали. Погода становится пронизывающе холодной, последние деревья теряют свои золотые листочки. Кучи превращаются в перегной, перегной превращается в грязь, которую предзимние дожди разгоняют по сточным канавам и улицам. Ничего больше не привлекательно – серое небо, серая земля и серые, голые деревья трясутся от бризов.

Через две недели Кайла смогла посмотреть на Джека без слез. Рен был с ней на пути к её превосходству, держа упаковку бумажных носовых платков, и благодаря этому она всё больше ему улыбается, даже сидит с нами во время ланча. Что-то назревает между ними, и это заставляет меня понимающе улыбаться, потому что даже если они два безнадежных тупых идиота, то они мои два безнадежных тупых идиота, а я желаю только лучшего для чего-либо своего.

Возвращение Эйвери было намного более разочаровывающим, чем мы предполагали. Она просто в один день появилась в школе, одетая всё в ту же одежду и с той же жестокой улыбкой. Девочки, толпящиеся вокруг Кайлы, мгновенно переметнулись обратно к ней, но Кайла больше не включена туда. Прилив гордости охватил меня, когда Кайла отвернулась на жест Эйвери подойти к ней. Кайла взяла меня под руку, и мы ушли с важным видом как две плохие сучки.

Джек не смотрел много на меня. Что не удивительно, так как знаю, что я всего лишь личинка на его ботинке, но немного странно, что ему не нравится находиться со мной в одном помещении. На Всемирной Истории хуже всего. Иногда он говорит, что ему надо к медсестре, но в основном просто делает вид, что вообще не приходит в школу. Но я видела, как он бродит вокруг кампуса и посещает другие занятия. Это единственный наш совместный урок, и он никогда не появляется там. Я бы расспросила его об этом, но я всё еще разрываюсь из-за того, что действительно произошло той ночью. Конечно, его объяснение имело смысл, но оно не звучало правдоподобно. Я не чувствовала, что это правда.

И мне скучно. Господи, как же мне скучно. Теперь, когда мы не воюем, мои дни заполнены только домашним заданием и взглядами на лбы учителей: интересно, где у них были самые ужасные прыщи, когда они были в моем возрасте.

Я сижу в кабинете Эванса, отрабатывая свое последнее наказание. Еще один день и я свободна от проверки его очень простеньких бумажек и наблюдения за его лысой головой, сияющей напущенной славой.

– Итак, Айсис, – прочищает он горло. – Крайний срок подачи заявлений в Йель на следующей неделе.

– Я не пойду в Лигу, Эванс. Мы уже это обсуждали. До смерти.

– Нет смысла в жизни, если ты не учишься в хорошем колледже, – настаивает он.

– Вы не смотрели недавно канал о еде? Еда – фантастическая причина, чтобы жить.

– Если быть абсолютно честным с тобой, Айсис, колледж в большинстве случаев только для выпивки и слёз, – говорит он. Я сдерживаю смех, а тон директора снова становится деловым. – Но то место, куда ты решаешь пойти, чтобы пить и плакать, иногда может привести тебя к успеху. Как, например, Гарвард. Ты можешь иметь удовлетворительную оценку в посредственно зарабатывающей области, чтобы получить диплом, но это будет диплом Гарварда, понимаешь? Это будет говорить красноречивее всяких слов и намного больше, нежели диплом Университета Огайо, об уровне твоей заинтересованности.

– И о снобизме, – бормочу я.

– Невзирая ни на что, – говорит он мне. – Слишком поздно. Я уже подал за тебя заявление в Гарвард, Йель и Стэнфорд.

– Что? – ощетиниваюсь я. – Как…

– Твой отец был очень любезен. Он просто хочет для тебя лучшего, поэтому предоставил всю твою личную информацию.

– Но необходимо мое эссе…

– Я отправил несколько потрясающе забавных, но всё же трогательных и аккуратных очерков с твоих предметов по английскому и Всемирной Истории. Они идеально подходят.

– Мои оценки по SAT…

Он поднимает бумагу.

– Твой отец проинформировал меня, что ты сдала ACT[37], прежде чем покинуть Флориду по его воле. Ты не получила оценки, потому что переехала, но твоя тетя прислала их мне. Посмотри.

На меня смотрят четыре огромных, черных числа: 32; 35; 33 и 9.

– Образцовые оценки во всех аспектах! Изумительно. Должно быть, ты была в гораздо лучшем расположении духа, выполняя этот тест.

– Я не могу… – у меня нет слов. – С чего вы взяли, что можете решать, в какой колледж я должна пойти?!

– Твой отец также сказал мне, что ты чрезвычайно послушная дочь и что у твоей мамы сейчас сложный период. Поверь мне, когда я говорю, что понимаю…

– Да?! – огрызаюсь я. – Очень сильно сомневаюсь в этом, лысый!

Он терпеливо улыбается.

– У меня был отец, который болел. Рак. В то время как все мои друзья поступили в колледжи, я остался, чтобы заботиться о нем. Так прошло три года, и всё это время он продолжал уговаривать меня уехать, но я никак не мог решиться. Когда он умер, вина за то, что я не смог его спасти, сокрушила меня. Но то, как он сказал, что гордится мной – мной, мальчиком, который работал в ночные смены на заправке – просто разбило меня вдребезги и заставило чувствовать вину еще острее.

Я успокаиваюсь, мой гнев кипит, вместо того, чтобы пузыриться. Я и понятия не имела, что у Эванса была такая жизнь.

– Итак, вы рассказываете мне всю душещипательную историю своей жизни, я жалею вас и решаю пойти в Стэнфорд, верно? – спокойно спрашиваю я.

– Нет. Я просто хотел сказать тебе, что понимаю. Я знаю, каково это, делать выбор, переча своей воли, даже если твое сердце хочет остаться. Ты полностью вычеркнула идею выбраться из штата. Ты готова довольствоваться школой, которая не потребует от тебя абсолютно никаких усилий и соответственно не поспособствует твоему развитию, только чтобы заботиться о том, кого любишь. – Я вцепляюсь в ручки кресла. Эванс улыбается. – Иногда мы не можем делать то, что действительно хотим. Иногда мы ждем кого-то, кто сделает это для нас. Но, ты не можешь всегда только ждать, Айсис. Ты сама должна выбрать свой путь. Но, в то же время, я должен был вмешаться.

Я фыркаю. Он давит на меня.

– Даже если тебя примут, ты не обязана идти. Выбери любой путь, который захочешь. Но сейчас я могу расслабиться, зная, по крайне мере, что ты можешь видеть открытые перед тобой пути.

Звенит звонок. Я опускаю ручку и собираю свои вещи. Я чувствую, как Эванс смотрит на меня, словно огромный, лысеющий слон, который что-то учуял. Как покрытый дерьмом назойливый человек.

Я останавливаюсь у двери и смотрю через плечо.

– Спасибо. Я думаю.

– Считай, что это извинением за фотографии.

– Это не компенсирует тот случай. Вам понадобится миллион тортов и дюжина клонов Джонни Деппа, чтобы только начать компенсировать.

– В Дьюке есть очень хорошая программа клонирования…

Я вежливо кричу БББРРР и захлопываю за собой дверь.

-15-

3 года

22 недели

4 дня

Мальчик-нож подходит ко мне приблизительно через четыре недели после вечеринки у Эйвери, прямо перед каникулами в честь Дня Благодарения. Мы смотрим фильм на уроке английского, парты захламляют упаковки чипсов и подносы с кексами, оставшиеся после вечеринки в честь-последнего-дня-перед-каникулами, которую позволил нам устроить мистер Тэллер. В классе темно и народ перешептывается, смеется и строит планы на каникулы, не обращая на фильм абсолютно никакого внимания.

Мальчик-нож проскальзывает на сиденье позади меня.

– Привет, Ваше Острое Высочество, – говорю я. – Что привело вас в лесные владения новой девочки?

– Ты больше не новая девочка.

– Да? И кто я?

– Странная девочка.

Я смеюсь.

– Лучше, чем толстая девочка.

– И так тоже называют. Но «странная» употребляют чаще.

Я ухмыляюсь. Мы смотрим телевизор в течение нескольких секунд, прежде чем он возобновляет разговор.

– Вы с Джеком нравитесь друг другу.

Я ссутулюсь и делаю невозмутимый вид.

– Ты под кайфом?

– Я видел вас на вечеринке в честь Хэллоуина. Вы танцевали вместе, а потом ты потащила его в гостевую комнату.

Я чувствую, как у меня отвисает челюсть.

– Нет!

– Да, – настаивает он. – Я завел этот разговор только потому, что Джек Хантер – крутой. Он единственный, кто в этом месте никогда не относился ко мне дерьмово. В последнее время он выглядит подавлено. Начиная с той самой вечеринки.

– Подавлено? – бормочу я. – Джек? Мышцы на его лице атрофированы. Он не знает, как поменять выражения лица, не говоря уже о том, чтобы выглядеть «подавлено».

Мальчик-нож пожимает плечами.

– Просто он кажется расстроенным. Вы с ним единственные, кого я не фантазировал заколоть. Поэтому, я подумал, что ты должна знать.

– Оооокей, приятно было пообщаться. Но мне нужно идти. В Уборную.

Я отпрашиваюсь в туалет и выбегаю, устремляясь дальше по коридору. У Джека сейчас физкультура. Я это знаю наверняка, потому что Кайла монотонно повторяла его расписание, словно какой-то странный освобождающий от бывшего парня ритуал. Я заправлена гневом и, по меньшей мере, семью кексиками, сделанными чьей-то талантливой мамой. Какого дьявола Джек мне врет! То есть, я знаю, что ложь была стандартным делом, когда мы воевали, и, вероятно, стандартным делом для повседневной жизни старшей школы, но блин! Я доверяла ему! Плохой ход, но я всё еще доверяю! Я определенно не паникую о том, что на самом деле произошло в той комнате, я просто обеспокоена. В определенной степени. И также издаю пронзительные звуки «ээээээээ».

Вылетаю из парадных дверей. Холодный воздух пощипывает меня, пока я бегу на поле, где на уроке физкультуры лениво играют в «вышибалу». Ребята стоят смирно, чтобы их выбили, таким образом, они смогут выйти из игры и спокойно посидеть на травке, пописать смс и поболтать. Джек лежит спиной на траве и наблюдает за облаками. Я марширую к нему и грациозно пинаю его в ребра.

– Оу! Дерьмо… – шипит он и садится. Его сердитый взгляд резко смягчается, когда он понимает, что это я.

– Что произошло в той комнате?

– Айсис…

– ЧТО ПРОИЗОШЛО. В ТОЙ. КОМНАТЕ! – кричу я. Преподаватель физкультуры слишком занят разговором с футбольным тренером и ничего не замечает, но все остальные смотрят на меня с опаской.

Джек проводит рукой по волосам и медленно выдыхает. Теперь, когда он так близко, я замечаю черные круги под глазами. Откуда они у него? И почему он выглядит таким тощим? Его скулы и челюсть нездорово выпирают.

– Ничего не было, – шепчет Джек. – Окей? Ничего. Ты просто заснула.

– Мальчик-нож сказал мне, что видел, как я тащила тебя в гостевую комнату. Я была пьяна. Я не могу вспомнить. Так что лучше скажи мне правду или, клянусь тебе, я снова буду с тобой воевать…

– Что ты хочешь услышать, Айсис? – рычит он. – Ты хочешь, чтобы я был плохим парнем? Думаешь, я воспользовался тобой?

Я даю ему пощечину, но он быстро приходит в себя. Весь класс замолкает и игра в «вышибалу» прекращается со звуком удара. Все до единого смотрят на нас.

– Скажи мне, что ты сделал…

– Я ничего не сделал! – кричит он. – Я ничего не сделал, клянусь своей жизнью!

Его постоянная маска бесчувствия и тихого голоса разбита. В нем нет ничего спокойного или сдержанного. Он больше не Ледяной Принц. Он взбешен, его брови напряжены, а рот превратился в тонкую линию.

– Я больше не могу доверять тому, что ты говоришь, – произношу я.

– Тогда не доверяй! Не доверяй мне! Не доверяй никому! Тебя ведь устраивает такое решение, верно?! Его ты придерживалась последние три года, да?! Для тебя это, очевидно, работает! Так продолжай в том же духе! Охренительно повеселись, не доверяя никому до конца своей жизни! – орет он.

Его слова как холодный огонь обжигают мое сердце, мгновенно оставляя внутри темные шрамы. И я убегаю. Одним плавным движением разворачиваюсь на каблуках и бегу. Всё онемело. Я едва могу слышать, как Джек зовет меня. Я нахожусь под водой, глубоко, глубоко в океане прошлого. Голос Джека превращается в голос Безымянного.

Уродина.

А ты думала, что это было? Любовь?

Я захлопываю за собой дверь в машину и завожу мотор. Проношусь мимо будки охраны и несусь домой. Светофоры милостиво горят зеленым, а если нет, я всё равно давлю на газ.

Уродина.

Я не помню, как припарковалась. Не помню, как выбиралась из машины или как пронеслась наверх по лестнице, или как запирала дверь в свою комнату.

Я не помню, что произошло той ночью

Вот что ты получаешь, доверяя кому-то.

***

Мама меня понимает. Она знает, что это срыв. Последний был просто разминкой. Она понимает мои срывы лучше тети, и уж точно намного лучше папы. Мама знает, что существуют крошечные срывы, которые ведут к одному большому. Так вот это и есть мой Большой Срыв. Я сплю целыми днями. Не принимаю душ. Мои волосы в спутанном беспорядке. Мама иногда приносит мне еду, но я лишь слегка ковыряюсь в ней, а остальное оставляю. Она так рада помочь мне, как раньше помогала ей я. Иногда я плачу. Иногда нет, но это неплакательное время гораздо хуже, чем плакательное. Иногда меня обнимает мама, иногда я её прогоняю. Кайла навещает меня, принося с собой закуски и домашнее задание, и счастливо болтает ни о чем. Это помогает. Её бессмысленная болтовня помогает мне лучше, чем сон, лучше, чем плач. Это напоминает мне, что я не единственная у кого есть проблемы, что жизнь Кайлы тоже полна проблем, и как она считает, таких же серьезных. В косметике «Сефора» недостает определенного цвета румян, она забыла про распродажу в «Мэйси», которую ждала целый год, а младший брат постоянно натягивает её лифчики на голову, тем самым растягивая их. Подруга упоминает Джека, и я огрызаюсь на нее, чтобы никогда не делала этого снова.

– Блин, я знаю, что ты его ненавидишь, но упоминать его имя не является преступлением, окей?

– Это может перерасти в преступление, – бормочу я.

– Из-за него… из-за него ты такая грустная?

Я насмехаюсь.

– Если бы. И я не грустная. У меня острый фарингит.

– У тебя прекрасный стрептококковый голос.

Я сердито смотрю на нее, и она улыбается, протягивая мне еще печеньку.

– Ладно, мне пора. Мама хочет, чтобы я посмотрела выступление Джона Сина сегодня вечером, когда её не будет. Пиши мне, окей?

Мой гнев испаряется.

– Обязательно. Спасибо, что пришла.

– Это самое меньшее, что я могу сделать, – она обнимает меня, а затем морщит нос. – Ты пахнешь. Но я люблю тебя.

– Я тоже тебя люблю, – ухмыляюсь я.

Я наблюдаю в окно, как она уходит, и очень хочу, чтобы она вернулась, но, в то же время, отчаянно желаю, чтобы она никогда не возвращалась. После всего, через что я заставила её пройти, будь то отвратительные высказывания или моя скрытая ревность, она по-прежнему моя подруга. Я менее-чем-выдающийся человек, но она держится за меня.

Дни затуманиваются. Я как будто не ходила в школу неделями, хотя прошло всего несколько дней. Когда не сплю, я исследую Носплейнс в гугле, ищу любой намек на то, что сделал Джек. Архивы газет того времени не помогают. Я даже не знаю, что ищу. Двое мужчин. Бейсбольная бита. Нечто, напугавшее Эйвери и Рена настолько, что заставило их молчать. Джек побил этих мужчин? Но почему тогда это побудило его давать Белине деньги? Белина была женой одного из тех мужчин?

Белина была женой. Всё становится на свои места. Она была женой одного из мужчин, которых Джек побил бейсбольной битой…

Мама кричит, звук эхом отдает снизу прямо в мою комнату. Моя кровь застывает и медленно пульсирует по телу.

Мама никогда так не кричит, разве что в своих ночных кошмарах.

– ОТВАЛИ ОТ МЕНЯ!

Мои ноги летят вниз по лестнице, спрыгивая с последних ступенек и больно приземляясь, но сейчас боль не имеет значения, имеет значение добраться до двери, добраться до нее и побить того, кто заставляет её так кричать…

– Я ВЫЗОВУ ПОЛИЦИЮ!

– Да ладно, Джорджия. Мы оба знаем, что не вызовешь. Просто будь благоразумной.

Мама в ужасе всем весом налегает на дверь, пытаясь закрыть её. Мужчина у входа коренастый, в штанах хаки и серой рубашке, с черной бородой и самым добрым лицом, которое я когда-либо видела. Носогубные складки и морщинки в уголках глаз, создают впечатление, что он постоянно улыбается. Но я знаю правду, скрывающуюся за этим. И это вызывает у меня отвращение. Мужчина видит меня и его лицо озаряется улыбкой.

– Айсис! Рад тебя видеть…

Я отталкиваю маму и ударяю его дверью по лицу, затем закрываю её на замок. Мама трясется от ужаса и цепляется за меня, когда я веду её присесть на диван. Я опускаю занавески, закрываю заднюю дверь, окна, и крепко сжимаю свой сотовый, когда приближаюсь к двери, чтобы проверить ушел ли он. Нет. Его толстая, громоздкая задница всё еще маячит сквозь пестрое окошко в двери.

– Да ладно, Айсис! Джорджия, скажи ей открыть дверь! Я просто хочу поговорить!

– Нет! – кричу я. – Не о чем разговаривать, Лео. Оставь нас в покое!

– Ты же не серьезно! Я просто ехал повидаться с другом. Я был в дороге целую неделю! Теперь весь грязный и потный. Я просто подумал, что могу заехать к вам раз уж был поблизости. Выпить стакан воды. Ну, как насчет небольшого гостеприимства?

– Как насчет того, что ты уберешься с моего крыльца, прежде чем я вызову копов?

– Я не сделал ничего плохого, ты маленькая сучка! – голос Лео переключается с дружелюбного на раздраженный. – А теперь открой дверь и дай мне поговорить с твоей матерью!

– Это последнее предупреждение, Лео. Уходи или я вызову полицию.

– Это проблема взрослых, а не сопливых детишек. Поэтому я скажу всего лишь один раз: ты сейчас же открываешь эту чертову дверь или я её выломаю!

Внезапно я не могу дышать.

– Давай же, сука! Открывай!

Он начинает колотить в дверь, удары перерастают в грохот, мама кричит и закрывает уши. С каждым сильным ударом она вздрагивает и кричит громче, вдавливая себя в диван, она бьется в конвульсиях, словно каждая секунда звука причиняет ей физическую боль. Это не лучше. Это не исцеление. Он причиняет ей боль снова и снова, просто находясь здесь. Удары становятся громче, и я хватаю тяжелую фарфоровую статуэтку со стола одной рукой, а второй начинаю набирать 911.

– 911, что у вас случилось?

– Меня зовут Айсис Блейк, – я ненавижу эту дрожь в моем голосе, дрожь в моих руках. – 1099 Тортон Авеню, Носплейнс, Огайо. В мой дом вламывается мужчина.

– Понятно. Мне нужно, чтобы вы закрыли все двери и окна, чтобы он не смог попасть в внутрь.

Лео рычит как разъяренный бык, используя свое плечо, чтобы выбить дверь.

– Айсис? – настойчиво спрашивает оператор службы спасения. – Поговори со мной, Айсис. Ты знаешь этого мужчину?

– Он бывший парень моей мамы. Пожалуйста, вам нужно поспешить!

Что-то разбивается, и я роняю телефон, когда в ужасе наблюдаю, как Лео просовывает руки через разбитые оконные стекла с обеих сторон от двери, пытаясь найти замок, чтобы её открыть. Мамин крик становится первобытным, пронзительным и она вскакивает с дивана и убегает в свою комнату.

Скрипучая дверь медленно открывается, и он стоит в проходе, его темные глаза пылают. Я единственное препятствие между ним и мамой. Я, семнадцатилетняя девочка, сжимающая тяжелую фарфоровую статуэтку за спиной и трясущаяся как бабочка во время урагана.

– Отойди, детка. Мне нужна только твоя мама, не ты. Я не хочу причинять тебе боль.

Я медленно смотрю вверх. Все ночи маминого плача, все её печальные улыбки, все дни, когда она не могла заставить себя выйти из комнаты и посмотреть мне в лицо, проносятся у меня в голове.

– Ты уже это сделал, мудак.

Он прищуривается, делая ко мне шаг. Это огромный шаг. И мое сердце падает вместе с ним. Как я смогу выстоять против двести-с-чем-то-фунтового парня? Он пилит деревья. Он охотится на оленей. Он опасен.

– Последний шанс. Уйди с дороги.

– Только через мой труп, – стискиваю я зубы.

Он посмеивается. Отвратительно. Зловеще.

– А ты с характером. Мне это нравится.

Я дрожу. Я так сильно дрожу, что чувствую, как стучат мои зубы и подергиваются пальцы. Я сама не справлюсь. Я не могу бороться с этим демоном. Я едва могу бороться с собой.

Я слышу, как мама плачет наверху, и еще сильнее сжимаю статуэтку.

Но я должна бороться. Никто не придет мне на помощь. Никто не спасет меня. Никто не спас меня, когда Безымянный опустил меня на пол. Никто не спас меня после этого в душе. Ни мама. Ни папа. Ни тетя. Я одна. Никто никогда не пытался меня спасти.

Поэтому я должна сама себя спасти.

Лео бросается на меня, я ныряю в сторону и ударяю его по затылку тяжелой статуэткой. Он вздрагивает, кричит от боли, разворачивается и хватает меня. Он поднимает меня как тряпичную куклу, мешок набитый ватой, что-то очень легкое. Меня легко бросить. Я лечу, паря в воздухе несколько секунд, а затем острая боль посылает ударную волну мучительной боли, разрывающую мой позвоночник. И вот я на четвереньках, уставившись в пол, который качается, тускнеет, затем становится снова ярким и снова тускнеет.

Мама. Я должна помочь маме.

Тяжелые шаги Лео стучат по лестнице.

Я пытаюсь закричать, чтобы предупредить её, но тьма поглощает меня.

***

Дом Айсис Блейк пугает.

Хотя не должен бы – это крошечный двухэтажный дом, который выглядит, словно пережил, по крайней мере, два пожара и торнадо. Двор выглядит неопрятно, а перила и водосточные желоба все ржавые и забиты листьями. Краска облезает, словно плохой загар, окна запотели из-за старости и дыма. Китайский колокольчик жалобно звенит на ветру.

Она действительно здесь живет? Я проверяю адрес, который дала мне Кайла, чтобы удостовериться. Мой GPS указывает именно это место. Но это дыра, сарай. Я ожидал увидеть грандиозный дворец, по которому Айсис вышагивает с важным видом и безукоризненной уверенностью в себе. Но нет. Этот простой, полуразрушенный, захудалый дом полная противоположность Айсис. Это свалка.

И он по-прежнему пугает.

Все потому, что я знаю, что она внутри. Она. Девочка, которая воюет со мной. Девочка, которая самодовольно ухмыляется мне. Девочка, которая поцеловала меня так, что я всё еще чувствую этот поцелуй, когда закрываю глаза.

Девочка, которую я ранил. Дважды. Нет, трижды? Сколько раз я переступал черту, и она ничего не сказала?

Я выхожу из машины и подхожу к двери. Слышу чей-то крик – слабый и тревожный. Я оглядываюсь в поисках источника, но на улице никого нет. Должно быть, в соседнем доме кто-то слишком громко включил фильм ужасов. Я качаю головой. Стоп, Джек. Никаких отвлечений. Ты собираешься извиниться за то дерьмо, которое сказал на днях, и сделаешь это прямо сейчас.

Дата добавления: 2015-10-24