Прекрасные и Порочные – 1 9 страница

– Ты первый объявил!

– Ты возненавидела меня в ту же секунду, как увидела, и я могу лишь предположить, что причина в том, что я напоминаю того, кто причинил боль тебе.

– Джек! – Миссис Хантер выглядит шокированной. – Ты говоришь ужасные вещи!

– Он говорил тебе, что ты толстая? – хладнокровно спрашивает Джек. Я молчу, но он продолжает давить. – Уилл говорил, что ты толстая?

– Заткнись! – рычу я, раздражающая тошнота заползает в мой живот.

– Нет, – говорит тихо Джек, будто сам себе. – Это должно быть чем-то большим. Он называл тебя тупой? Чопорной? Уродливой?

Уродина

– Я сказала, заткнись, черт побери!

– Джек, не думаю, что ты должен... – миссис Хантер замолкает. Джек снимает с плиты жаркое и поворачивается, прислоняясь к духовке и смотря на меня с острым, холодным гневом в глазах. Но что-то за этими осколками льда внезапно смягчается. В них проглядывается печальная теплота, глубоко и надежно захороненная.

– Он ударил тебя?

– Джек, это вряд ли... – начинает миссис Хантер. Я встаю так быстро, что барный стул скрипит и опрокидывается.

– Я убью тебя, – стискиваю я зубы.

– Ты поэтому меня ненавидишь? Потому что думаешь, что я похож на него?

– Заткнись, черт возьми!

Голос Джека становится еще мягче.

– Он изнасиловал тебя?

– Джек! – резко произносит миссис Хантер. Лай Дарт Вейдера становится пронзительным.

– Клянусь, – произношу я сквозь зубы, до крови впиваясь ими в губы. – Я, на хрен, убью тебя, если не прекратишь разговаривать.

– Ты поэтому всех ненавидишь? Потому что он настолько сильно причинил тебе боль? Потому что ты доверяла ему, а он взял и сжег твое доверие в огне?

– Джек Адам Хантер, я хочу, чтобы ты сейчас же остановился...

Джек нервно улыбается.

– Вот что ты получаешь, доверяя кому-то. Тебе стоило это знать.

Я бросаюсь к нему, но слишком медленно. Раздается звук пощечины, и голова Джека опрокидывается в сторону. Тишина в кухне весит килограммы, тонны. Дарт Вейдер поскуливает и затихает. Шипение рисоварки – единственный звук, который раздается. Миссис Хантер опускает руку, её лицо искажено от ярости и сожаления.

– Ты не будешь, – её голос медленный и осторожный, – снова разговаривать с Айсис, пока она сегодня здесь. Тебе понятно?

Глаза Джека вспыхивают от шока и замешательства. Но он быстро берет себя в руки и выходит из кухни, не произнеся ни слова и не взглянув на меня. Когда он ушел, миссис Хантер поворачивается ко мне.

– Мне очень жаль, Айсис. Он... Я не оправдываю его, но он просто не осознает, когда неисправимо причиняет людям боль.

– Я в порядке, – справляюсь я.

– Дорогая, – мягко говорит миссис Хантер. – Ты не в порядке. Ты плачешь.

Я поднимаю руку, чтобы коснуться лица. Оно влажное и холодное.

Миссис Хантер успокаивает меня объятиями, когда я пошатываюсь. Каждый дюйм моего тела дрожит, и я задыхаюсь от рыданий в её руках.

***

Миссис Хантер держит меня, пока я не успокаиваюсь, а затем настаивает, чтобы я выпила чашку мятного чая. Он сладкий и теплый и открывает мои забитые грустью легкие. Я благодарю её. Она не говорит о том, что произошло и не задает никаких вопросов. Просто вместе со мной пьет чай.

Уродина. Я дотрагиваюсь пальцем до вещи под своим рукавом. Чувствую её очертание на своей руке. Она болит, горит и тлеет.

Уродина, уродина, уродина.

Джек не спускается.

Я ухожу, поблагодарив её и извинившись за ланч. Эйвери сидит в машине и всё еще ждет меня, что-то печатая в своем телефоне. Она раздраженно смотрит на меня.

– Почему так долго? Принесла его?

– Он поймал меня.

– Он ЧТО? – шипит Эйвери. – Но... но я даже не видела, как подъезжала его машина.

Я указываю большим пальцем позади себя. Эйвери оборачивается, и её глаза расширяются, когда она видит черный седан, припаркованный почти за квартал позади нее.

– Он увидел мою машину, – говорю я.

– Почему его лобовое стекло в каких-то коричневых разводах?

Из моего рта вырывается единственный смешок, но быстро исчезает. Эйвери выглядит растерянной, а затем качает головой.

– Что там произошло? Ты выглядишь мрачно.

– Не хочу об этом говорить, – произношу я спокойно и завожу машину. Должно быть, Эйвери заметила мои красные глаза или сопливый нос, или то как я двигаюсь, словно из меня высосали энергию, потому что она не заставляет меня остаться или вернуться, чтобы достать письмо. Думаю, даже у безжалостных популярных девочек есть сердце. Магистраль мелькает за окном, пока я везу её домой.

– Я прочла письмо, – говорю я инертно. Глаза Эйвери вспыхивают.

– Что-нибудь... она писала что-нибудь о хирургическом вмешательстве?

– Нет.

Эйвери выдыхает, и за одно дыханье её покидает нечто беспокойное и тяжелое.

– Неврология, верно? – спрашиваю я.

– Да. Не было никаких симптомов пока...

Эйвери зажмуривает глаза.

– Неважно. Просто забудь об этом.

– Что он сделал, Эйвери? Ради Христа, что, черт побери, он сделал?! Почему вы с Реном так его боитесь?! Он просто парень. Тинэйджер.

Эйвери поднимает на меня глаза, в них что-то тяжелое и непостижимое.

– Нет, толстушка. Он не просто парень-тинэйджер. Я знакома с тинэйджерами. Джек не один из них. Может, он выглядит как подросток, и, возможно, так написано в его свидетельстве о рождении, но он старше. Ты это чувствуешь, не так ли? Даже ты не можешь быть настолько тупой.

– Чувствую что?

– Его отличие.

Она смотрит в окно, я съезжаю с магистрали и поворачиваю на съезд. Мимо проносятся деревья, в её глазах отражается зелень, когда она начинает говорить.

– Он не похож на остальных. И никогда не будет.

Конечно, он не похож на всех остальных – он выглядит как модель «Американ Игл» в глянцевом журнале. У него нет сердца. Ну, или, по крайней мере, нет сердца для всех, чье имя не начинается на «Соф» и не заканчивается на «ия». Конечно, он отличается от нас – Джек Ледяной Принц.

Эйвери расстроенно кидает свой телефон в сумочку.

– Черт.

– Что?

– Не могу дозвониться до Кайлы.

– Возможно, она занята, размазыванием грязи по своему лицу и укладыванием кусочков огурчика на глаза, ну, или чем-то в этом роде, что вы, привлекательные девочки, делаете, прихорашиваясь. У нее завтра вечером свидание.

– Что? С кем? Лучше бы это, на хрен, был Рен.

– Рен? Почему?

Эйвери пытается сыграть безразличие.

– Н-нет причины. Это Рен, так?

– Нет. Это Джек.

– Я же говорила ей – Рен! – рычит Эйвери. – Рен, Рен, Рен, а потом, после Рена, она может снова бесполезно преследовать Джека и делать всё, что хочет.

– О чем ты говоришь?

Эйвери бросает на меня взгляд.

– Ты видела, как они вели себя в боулинге. Даже Джек заметил. Вне школы, где она не популярна, а он не мужлан, они прекрасно ладят. Рен всегда был в нее влюблен.

И тогда меня осеняет.

– Ты используешь Кайлу! – огрызаюсь я. – О, мой бог, ты используешь её, чтобы добиться финансирования путешествия в горы для своего французского клуба! Ты используешь свою подругу!

– Это не только для меня, ясно? – Эйвери сердито просверливает своим взглядом дырку в моем лобовом стекле. – Кайла поедет. И София. Это мой единственный шанс, понятно? Последний шанс, чтобы... чтобы загладить свою вину. Может, операция будет и не сейчас, но в ближайшее время. Джек сказал мне.

– Это не оправдывает тот факт, что ты заставляешь Кайлу флиртовать с парнем, который ей не нравится, чтобы добиться своих целей...

– Он сказал тебе? – Эйвери перебивает меня. – Джек сказал тебе, сколько осталось Софии?

Я тяжело сглатываю, и на этот раз мой прославленный в качестве мотора рот затихает. Закончилось топливо. Закончились слова.

Эйвери смотрит в окно на мелькающий лес.

– Франция. Когда были детьми, мы притворялись, что живем во Франции. Принцессы. Так мы играли на её заднем дворе. Принцессы Франции. И у нее была книга, я уверена, что до сих пор есть. Мы вместе её сделали. Может быть, она сожгла её. Альбом с картинками вещей, которые мы хотели сделать, когда вырастем. Там полно французской фигни. Она начала учить французский прямо перед...

Она замолкает, когда я заезжаю на её подъездную дорожку.

– Эйвери, ты можешь мне, пожалуйста, пожалуйста, рассказать, что случилось с тобой, Софией, Джеком и Реном в средней школе? Пожалуйста?

Зеленые глаза Эйвери вспыхивают, когда она смотрит на меня, словно оценивает.

– Ты как он, знаешь.

– Скажи что?

– Ты как он, – повторяет она. – Как Джек. Ты другая. Люди это чувствуют. Наверное, поэтому вы двое и не в ладах. Вы похожи. Как два магнита, отталкивающие друг друга.

– Эйвери, что случилось...

– В то время мне нравился Джек. Я была как Кайла – одержимая. София и Джек... всем было очевидно, что они влюблены. И предназначены друг для друга. А я… я не могла это выдержать. Поэтому все и устроила. Я подкупила каких-то плохо зарабатывающих парней, которые передвигали ящики на мамином складе морского торгового флота. Портовых рабочих. Огромных идиотов, которым лишь бы пойти напиться. Я подкупила их. Я сделала это. Я была глупым ребенком и сделала это, а теперь расплачиваюсь за это. Каждый божий день.

Мой живот сжимается. Но прежде, чем он свернулся в узел, Эйвери открывает дверь машины и выходит. Она уходит к себе домой. От меня. От правды.

Когда приезжаю домой, быстро готовлю простые сэндвичи с ветчиной. Отношу один маме, которая читает в гостиной, она улыбается мне и обнимает.

– Ты сегодня выглядишь такой грустной, солнышко. Ты в порядке?

Я выдавливаю улыбку, но сегодня она получается хрупкой. За ней нет уверенности. За ней ничего не скрывается – только пустая ложь и боль.

– Я в порядке.

– Новая школа, всё это новое домашнее задание, новые друзья. И сверху всего этого я! У твоей тети всё было не так напряженно. Ты, должно быть, истощена.

Я пылко качаю головой.

– Я счастлива быть здесь. Честно. Я просто рада, что могу быть здесь и помогать тебе.

Она встает и целует меня в голову, бормоча в мои волосы.

– Мне так повезло с тобой.

Когда я собираюсь подняться наверх, мама окликает меня.

– Я сегодня снова видела эту девочку. Ту, с рыжими волосами. Я, наконец, вспомнила, где её видела. Она ходит в мою клинику. Я стояла за ней в очереди к администратору. Ей прописали то же лекарство, что и мне.

– От...?

– Депрессии.

Она произносит слова мягко и деликатно, но это гораздо лучше, чем было раньше, когда она притворялась, что с ней всё в порядке и ей не нужны лекарства.

– Она ходит в мою школу, – говорю я.

– Знаю. Она слишком молода, чтобы принимать лекарства. Это ужасно.

– Я пойду наверх и закончу свои заявления.

– Хорошо, дорогая. Удачи! Срази их наповал.

Я убегаю в комнату и закрываю за собой дверь. Самая популярная девочка в школе принимает антидепрессанты, вместо молли[28] или кокаина, или обычных наркотиков на тусовках. Самая популярная девочка в школе запустила цепь событий, которые эхом отзываются по сей день.

Я становлюсь ближе к разгадке того, что случилось, и к победе в войне раз и навсегда.

Но хочу ли я всё еще знать? Хочу ли я всё еще воевать? Джек полностью разгромил меня сегодня. Вытащил каждый мой секрет и раскрыл все замыслы, долбя их молотком жестокости. Я переехала в Огайо, чтобы сбежать, начать новую жизнь, а не выставить это на всеобщее обозрение. Он знает. И он может использовать это против меня в любой момент. Как я могла думать, что он мне нравится? Сейчас в моем сердце для него нет ничего, кроме холодного горя. Горя и гнева. Я должна была ожидать его жестокости, когда баловалась с письмами от Софии. Эйвери предупреждала меня. Она предупреждала, что он становится опасным, когда люди копаются в его прошлом, а я проигнорировала это. Я должна была сказать ей, чтобы она сама забрала это письмо. Мне не следовало начинать эту войну.

Вот что ты получаешь, доверяя кому-то

Мне не стоило доверять Безымянному.

Я была идиоткой, когда доверила Джеку свои чувства в тот вечер на вечеринке.

Я обнимаю мисс Маффин и сворачиваюсь калачиком на кровати.

Уродина.

Уродина, уродина.

А ты думала, что это было? Любовь?

Темные волосы. Темные глаза. Запах сигарет. Кривая улыбка, от которой мои колени дрожали, а голова кружилась, становилась зловещей и дьявольской.

Я не влюбляюсь в толстых, уродливых девочек. Никто не влюбляется.

Уродина.

Уродина.

Уродливая девочка.

Черные как пуговки глаза мисс Маффин смотрят на меня без сожаления.

Может, я полюблю тебя. Может, если ты будешь смирной.

-11-

Я наблюдаю, как Айсис уходит через парадную дверь. Её тонкие плечики сутулятся. Сжав кулаки по бокам, она хлюпает носом, прогоняя остатки слез.

Она влезла в мой дом. Она медленно приближается к Софии, чтобы навредить мне. Она – помеха. Я не должен ничего чувствовать к этой помехе. Особенно нежное пламя симпатии, которое лижет мое подсознание. Порыв доказать её неправоту, что я не подонок, который причинит ей боль. Порыв оторвать этому ублюдку яйца и засовывать их в его же собственное горло, пока он не задохнется.

Порыв защитить её.

Я усмехаюсь и отворачиваюсь от окна. Эйвери сидит в машине Айсис. Типично для Эйвери заставлять других выполнять за нее грязную работу, но всё же, Айсис согласилась на это. Поэтому она наполовину виновата.

Эйвери не заслуживает ничего, ни малейшей части Софии. Она даже не заслуживает читать слова, написанные Софией.

Я вздыхаю и пробегаюсь руками по волосам. От меня воняет дерьмом, которое кто-то, возможно Айсис, бросил на мою машину. Я помыл машину на автомойке, но оно очень упрямое. Как и Айсис. Девушка загадка. Для меня большинство людей как открытые книги, которые можно прочитать за несколько минут. Шерстинки животного на куртке – любители животных. Сочувствующие. Желтые зубы – кофе или сигареты, возможно плохая гигиена, всё это признаки пагубных привычек, желание наказать себя. Все просты. Никто не пытается себя скрыть. Они брызгаются духами, делают макияж и облачаются дизайнерскую одежду, но это мнимый щит, который я могу прочесть. Мне требуется всего несколько минут, чтобы понять кто они. А если они особенно сложны, то несколько часов. Люди в Носплейнс, Огайо, не особо сложны и двуличны. Они склонны торчать в торговых центрах, а также к выпивке вверх тормашками, сплетням и футбольным играм.

Но затем приехала она. Новая девочка – сложная загадка. Большинство новичков быстро устраиваются, но не она. Она выделялась, не имея друзей, кроме слишком нетерпеливой Кайлы. Она не присоединилась к группировке, а отнеслась ко всем с одним и тем же бесцеремонным, веселым, скромным юмором. Она не боится быть одна.

Она ни разу не сняла свою защиту. Улыбки. Шутки. Всё это игра. Толстый, стойкий щит, возведенный после нескольких лет боли. Теперь я это знаю. Но она до сих пор не дрогнула. Она прикрывалась щитом, даже когда я поцеловал её, даже когда распространились её старые фотографии и когда слухи о ней стали порочными. Она стойко держалась. Она приняла удары и ударила в ответ с наибольшим усердием, чем когда-либо.

Единственное исключение было на вечеринке. Может, это была выпивка, может, просто ночной воздух. Может, она просто чувствовала, что это был правильный момент. Но это был первый и единственный раз, когда она опустила свой щит. Она показала мне проблеск того, какая она есть на самом деле: легкомысленная, беспечная новая девушка, склонная к настоящим шалостям, имеющая душераздирающий нежный стержень, всё еще не тронутый миром и его жестокостью. Но когда она поблагодарила меня за поцелуй и призналась, что отказалась от возможности когда-либо поцеловаться, мне стало почти страшно на нее смотреть, как будто всего лишь мой взгляд может очень сильно сжать мягкий лепесток этой девочки, который только что выглянул наружу. Девочки, которая ничего не ожидает. Девочки, которая является противоположностью той, что самоуверенно вышагивала по коридорам с целью избавиться от чудовища. Девочки, которая так мало думает о себе, она искренне, честно и безоговорочно верит, что даже не заслуживает поцелуя. Это был даже не её выбор.

Уилл Кавано уничтожил её.

Возможно, до него она была доверчивой, наивной девочкой как маргаритка. А затем пришел он и сорвал с нее лепестки, один за другим, заставляя окружить себя шипами, чтобы выжить.

Но он упустил один лепесток. И она охраняет его с яростью тигра.

Я украдкой взглянул на вещь, которую она упорно делает вид, что не существует.

И в своем гневе за её вмешательство в мою жизнь, я угрожал лепестку.

Часть меня чувствует вину. Часть меня чувствует гордость. Я защитил Софию, у которой ни осталось никого в этом мире, кроме меня. Я – её единственная защита от того же зла, которое так глубоко изранило Айсис. София подошла так близко к тому, чтобы стать похожей на Айсис: сердитой, жестокой и печальной, и это приводит меня в уныние. Айсис – та, кем могла стать София, если бы я не начал действовать в ту душную августовскую ночь.

Айсис оправдывает меня.

Она оправдывает то, что я сделал. Она – олицетворение боли, которая превращает девочек в искаженные вещи. Видеть её каждый день – доказательство, что я сделал всё правильно. Это заглушает сомневающиеся голоса в моей голове, правда всего на несколько секунд. Рен избегает взгляда, а Эйвери боится и не так сильно жалит, когда Айсис рядом. Я знаю, что сделанное мной было правильно, и это убеждение усиливается во мне, когда она рядом.

Интересно, какой стала бы Айсис, если бы я был с ней рядом как с Софией. Если бы я или кто-то другой сделал бы для Айсис то, что я сделал для Софии, какой бы сейчас была Айсис? Она улыбалась бы больше? Не той натянутой улыбкой котенка, которую она делает, когда задумывает что-то коварное или когда чувствует удовлетворение, а настоящей, счастливой улыбкой. Конечно, она была бы психически ненормальной, но зато исполняла бы свои дурачества и шуточки от счастья, а не, потому что бежит от своих демонов. Не потому что они единственное, что защищает её от боли.

– Джек? – мамин голос доносится через дверь. – Могу я войти?

– Да.

Она аккуратно открывает дверь и осторожно заходит. На её щеке синяя краска, а волосы убраны в неопрятный пучок.

– Я думаю... – она делает глубокий вдох. Она никогда не была хороша в дисциплине. Для этого у меня всегда был дедушка. Но когда она чем-то возбуждена, то ни за что не отступит, пока всё не выскажет. В этом отношении она очень похожа на Айсис. – Я думаю, она действительно милая девочка. Она мне очень понравилась. То, что ты ей сказал, было несправедливо. И это было жестоко.

– Я знаю.

– Тогда почему ты это сказал?

– Потому что я запаниковал. Она и я… мам, у нас с ней есть...

– Вы встречаетесь, не так ли?

– Нет, Господи, нет! У меня есть София.

– Я знаю, но, Джек, она действительно не... – она замолкает, её глаза блуждают по комнате. – Я люблю Софию, правда, люблю. И я знаю, что она тебя любит. Но я не думаю, что она любит тебя так же, как ты...

– Я попрошу прощения у Айсис.

Мама прерывает ход мыслей, о которых я ненавижу говорить, и улыбается.

– Спасибо, дорогой. – Она подходит и гладит меня по плечу. – Не хочу видеть, как ты теряешь потенциального друга. У тебя и так их мало.

– Потому что ни один из них не был интересен, – говорю я и выглядываю в окно последний раз, Айсис отъезжает от обочины. – До сих пор.

***

3 года

17 недель

5 дней

Я сплю весь день.

А когда просыпаюсь – я новый человек.

Я пуста. Я выплакала всё, что было во мне. Я – пустая оболочка, ожидающая заполнения тем, что произойдет дальше.

Или я просто устраиваю скандалы из ничего.

Я не пуста. Я всё еще человек. Я оплакивала плохую вещь, произошедшую в моей жизни, но, возможно, мне не стоило этого делать. По сравнению с маминым кризисом, мой был маленьким. По сравнению с тысячами других девочек во всем мире, мой был пустяковым. Это не было плохо. Не по сравнению со всеми остальными.

Всего лишь пара секунд.

Это не года. Не месяцы, как у мамы. Он не был членом моей семьи. И уж точно не был тем, кого я постоянно вижу. Он мне даже не навредил. Не было крови.

Это было не плохо.

Не по сравнению с другими.

Поэтому мне следует перестать плакать.

Я медленно и осторожно одеваюсь. Это фантастическое место, но не слишком экстравагантное, поэтому я выбираю кофту и джинсы. Моя рука парит в шкафу прямо над коробкой Шанель с красивой розовой блузкой. Красивая розовая блузка, которая мне вообще не подходит. Однако я могу её носить. Я могла бы её носить, надев сверху куртку, чтобы никто не увидел. Мама не увидит. Никто не увидит, как глупо она на мне смотрится, но, по крайней мере, я её использую. Это дорогая блузка. И я не хочу, чтобы она зря пропадала.

Знаю, что эта прекрасная блузка мне не подходит. Но на этот раз, всего лишь на один вечер, я

хочу быть привлекательной. Не горячей, не поразительной, не громкой или напористой и не раздражающей. Просто... привлекательной. Привлекательной, милой и хорошенькой как Кайла. Как и многие другие девушки, которые лучше меня.

Я натягиваю блузку, шифон, словно гладкий цветок, скользит по моей коже. Надеваю сверху куртку и проверяю в зеркале макияж. Я выгляжу бледной и изможденной. Немного блеска для губ и подводки для глаз этого не скроют. Я даже не могу встретиться в отражении со своими глазами. Всё слишком свежее, слишком открытое и истекающее кровью.

Но Кайла ждет этого свидания, она хотела его всю свою жизнь. Мама ждет, чтобы я улыбнулась ей и сказала, что всё в порядке. Я должна быть в порядке. Я должна быть единственным человеком, на которого она всегда сможет рассчитывать, единственным человеком, у которого всегда всё в порядке – огромный, крепкий, стабильный как ад, камень в океане её выздоровления.

Мама смотрит поверх газеты.

– Уходишь?

– Да, с друзьями в торговый центр, – уверена, прозвучало бы странно, если бы я ей ответила, что заплатила парню из эскорта за приглашение моей подруги на свидание, а сама впоследствии ухожу следить за этим свиданием, чтобы убедиться, что мои деньги не потрачены зря.

– Повеселись! И езжай аккуратней.

– В холодильнике есть остатки еды. Если понадоблюсь, я взяла сотовый…

Она отмахивается от меня.

– Просто иди!

– Ты уверена? Железобетонно уверена, что ты будешь в порядке?

– Я буду в порядке! Не ты здесь мама, правильно? Поэтому, пожалуйста, иди и повеселись.

– Я люблю тебя.

– Я люблю тебя больше.

Почти получается. Прямо здесь, когда её лицо сияет от улыбки, я почти рассказываю ей, что произошло. Но я сразу же разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов и ухожу. Если она узнает, то расстроится. Мама будет опустошена, что это случилось со мной. Она будет нянчиться со мной как с маленьким ребенком и попытается быть для меня сильной. Но сейчас ей это не нужно. Она едва может утешить себя, не говоря уже обо мне. Она сломана. Было бы глупо пытаться починить меня, когда она сама разбита. Лучше, если она не узнает.

Я буду держать это в себе.

Я могу делать это очень долго.

Потому что я сильная. Потому что я – Айсис Блейк, может, я и не привлекательная, и не очаровательная, но зато очень, очень сильная.

***

Солнце едва целует горизонт, поскольку заходит на ночь, когда я паркуюсь возле Красного Папоротника. Тускнеющее синее небо расписано кремовыми облаками и кроваво-оранжевыми полосками. Как будто кто-то взял бензин и разлил его по всему небу, а затем поджег спичкой. Но в самом красивом смысле, то есть не типичный-смертельный-поджог. В Красном Папоротнике чисто и тихо, везде блестяще отполированные столы, комфортные стулья, пальмы в горшках и тропические цветы. Администратор сверкает мне улыбкой. Я вытягиваю шею и смотрю поверх нее на столы. Он там, копается в своем телефоне. Я указываю на него, и она приглашает меня пройти. Я сажусь напротив Джека, который одет в темную рубашку и джинсы, его волосы причесаны и слегка уложены гелем на одну сторону. Он выглядит скучающим, сутулясь на стуле и разглядывая всех с таким выражением лица, будто всё это уже видел. Из-за него это место выглядит похожим на фотосъемку для Прада, ну или что-то вроде того. Увидев его, меня начинает тошнить, в моем сознании по-прежнему свежо то, как он разорвал меня вчера. Но это для Кайлы. Это всё, о чем она мечтала. Для нее это лучше, чем извинение, так что, технически, это то, ради чего я воевала.

Значит, это конец войны? Конец нашего состязания в остроумии?

Он победил?

– Вот, – я подсовываю ему конверт с деньгами. – Две сотни, как договаривались.

Хантер смотрит на меня. Его ледяные глаза не выдают ничего из того, что он думает или чувствует. Я не могу сказать, сожалеет ли он о том, что сказал вчера. Он – приводящая в ярость глыба льда. Джек берет конверт и пересчитывает наличку. Удовлетворенный, он кладет её в карман.

– Если она поцелует меня, это двадцать пять долларов сверху. Если попытается со мной переспать, я ухожу.

– Мы разговариваем об одной и той же Кайле? Кайла застенчива и невинна как ад. Она даже не посмотрит на твою промежность, не говоря уже о том, что рядом с ней. Что, на мой взгляд, является до неприличия хорошим звоночком, принимая во внимание то, что единственные вещи, которые исходят из этой анатомической зоны, являются более или менее отвратительными монстрами.

– Ты выглядишь лучше.

Я издеваюсь.

– Ты не знаешь, как я выгляжу лучше.

– Ты достаточно бодрая, чтобы отпускать шуточки. Но опять же, шутки для тебя как защита, не так ли? Ими легко прикрыться. Легко отвлечь людей, чтобы они не увидели, что ты на самом деле чувствуешь.

– Я буду там, – игнорирую я его, указывая на дальний столик, полускрытый райскими птичками. – И я буду следить за каждым твоим шагом и тем самым удостоверюсь, что всё пройдет хорошо сегодня.

– Технически я работаю, – говорит он – Твоя бдительность излишне. Я очень серьезно отношусь к своей работе и отлично исполняю роль.

– Ох, я в этом уверена.

Я встаю, подхожу к столу и заказываю Спрайт. Кайла приходит спустя десять минут, и я чувствую, как у меня отвисает челюсть. Её темные, сияющие на свету, волосы причесаны до совершенства и перекинуты через одно плечо. На ней ярко зеленое платье без бретелек, которое оттеняет её бронзовые плечи, а черные туфли на шпильке акцентируют внимание на её длинных ногах. Глаза броско и красиво подведены дымчатыми тенями, а губы блестят жемчужно-розовым цветом. Она замечает Джека и краснеет, плечи приобретают розовый оттенок, когда она плавно двигается к нему. Кайла похожа на идеальную куклу с картинки, невероятное произведение искусства, тот тип девушек, которые заставляют поэтов и писателей перевернуть всё свое внутреннее дерьмо и лихорадочно писать о них книги. Даже Джек – Джек, король с каменным лицом и с ледяным сердцем, выглядит ошеломленным.

Не удивительно, что Рен втюрился! Посмотрите на нее! Она идеальная богиня! Но Рен хороший парень, поэтому я уверена, что это не из-за титек и задницы. Он видит, как она умна. Гммм. Умна в нешкольных вещах! Таких как помада! Я видела, как она определила помаду всего лишь по запаху! И она может дотронуться языком до локтя и готовит невероятные брауни, но, честно говоря, единственное, что вам нужно знать – это метод, чтобы так выглядеть: моча и окись углерода…

– Мадам, – я чувствую легкое прикосновение к своему плечу. Моя официантка страдальчески улыбается мне. – Вы, ммм, мешаете остальным посетителям.

На меня смотрят пожилая пара и семья. Кайла и Джек находятся на другой стороне зала, и они не оглядываются назад, поэтому всё в порядке, но я быстро шепчу.

– Ничего себе, извините! Невероятно, снова думала вслух, я часто так делаю. Слушайте, вы не могли бы принести мне пасту? Вот эту штуку? – я тыкаю в меню. – Спасибо, вау. Сожалею. Но это было сказочно, поэтому мне в действительности не жаль, но, тем не менее, простите.

Официантка поспешно удаляется, и я шикаю на пару, которая всё еще пялится на меня.

– У вас что, нет занятия получше? – шиплю я. – Например: поиграть в гольф или съесть чернослив, или умереть?

Старая леди выглядит шокированной.

– Хорошо, извините, не умереть. Но серьезно, чернослив хорошо подойдет для вас.

Я изучаю Кайлу через листья. Вижу её профиль, и он практически светится. Они заказали еду и пока ждут, помешивают свои напитки. Джек задает ей вопросы. Кайла говорит возбужденно, и всё время жестикулирует, а Джек, сконцентрировавшись, наблюдает, и это так не похоже на его обычный скучающий вид. Он нежно улыбается, когда она говорит что-то смешное, а когда она замолкает или говорит медленнее, он выглядит добрым и заботливым. Иногда он хитро вставляет замечания и Кайла смеется. Как будто совершенно другая душа вступила во владение его фантастически красивым телом. Это его работа, которая заключается в том, чтобы делать женщин счастливыми. И он точно на это способен, ну, пока здесь замешаны деньги.

Интересно, знает ли об этом София? Согласно её письму она знает, что он работает, но сказал ли он ей, что это эскорт? Джек определенно отдает деньги, которые зарабатывает, на оплату больничных счетов Софии, и это заставляет меня думать, что её родители вообще не в курсе дела, и я знаю то, что финансирование больных несовершеннолетних государством – недостаточное. Он так хорош, когда бывает... внимательным... надежным. Он занимается этими эскортными вещами уже очень долго. Если бы София знала, откуда деньги, уверена, она бы его остановила. Но он не может себе позволить остановиться, ведь так? У нее скверная болезнь, и, по словам Эйвери, всё становится только хуже. Джек хочет обеспечить ей лучший уход. Она ему действительно нравится. Он её любит.

Дата добавления: 2015-10-24