Проблемы военной рыцарской этики и права

Собственно, ни в коем нельзя говорить о том, что «пилигримам» IV Крестового похода был характерен исключительно материальный, корыстный интерес именно потому, что существовали определенные нормы рыцарской этики. Изначально, привитая церковью, мораль рыцарства достигла невероятного влияния среди его представителей. Развиваясь, она сформировала определенный кодекс рыцарского поведения.

Конечно, мы не можем говорить об абсолютно всех рыцарях, в силу того, что их статус они получали не за интеллект или доблесть, а по наследству, то есть, случайно. Сюда же мы относим и тех рыцарей, которые в период развитого средневековья продолжали руководствоваться религиозными мотивами, не обращая внимания на чисто рыцарские представления о правильности. Однако для большинства «больших людей» (т.е. рыцарей) кодекс рыцарской чести был наиважнейшим примером добродетели в жизни.

Для лучшего выяснения обстоятельств, связанных со средневековым пониманием рыцарской чести, стоит обратиться к тем событиям, которые происходили и вне священных войн. Итак, упомянутый выше кодекс вырабатывался в сфере рыцарства с XI по XV вв. Он состоял из преимущественно тех компонентов, которые характеризуются военным происхождением, однако, сюда же входят и церковные ценности, а также, с течением времени, сюда проникают элементы идеологии аристократизма. Именно этот кодекс стал впоследствии тем, что называют термином «право войны», способствовавшее развитию человечности в восприятии Западом войны.[38] На ум тут же приходит мысль о том, что, вероятно, именно формирование такого понимания чести послужило причиной перехода от раннефеодальной психологии, в основе своей имеющей исключительно церковные постулаты, к психологии Нового и Новейшего, и, в конце концов, нашего времени. В любом случае, если психология современного человека на чем-либо и основывается, то это должна быть та мораль, что зародилась и развивалась в Средние Века.

Нельзя не согласиться с выражением французского исследователя Ж. Флори о вечности дикости.[39] Было бы совершенной глупостью говорить о том, что современный человек является эталоном морали, главенствующей даже во время военного времени. Примеры обеих мировых войн, а также многочисленные конфликты между цивилизованными странами в XX–начале XXI столетия этот идеал убедительно развенчивают своей жестокостью и корыстностью.

Однако если сегодня мы кого-либо обвиняем в чем-то подобном, то мы основываемся исключительно на его поступках, в то время как в средневековье имело огромное значение и положение человека в обществе. Так, переданный по наследству или приобретенный за заслуги статус воспринимался средневековым человеком как прямое отражение внутренней природы данного человека. Будучи низким по положению на иерархической лестнице, человек воспринимался «низким» и по сути своего характера. Таким образом, общество делилось на «благородных» людей и «чернь».[40] Безусловно, такое понимание перешло в феодальный мир из античности, где все рабы и были «чернью». Сегодня же именно с таким восприятием борется современная мораль, отвергающая зависимость нравственности или интеллектуальных способностей от происхождения или социального статуса. Таким образом, представителям властвующего класса в средневековье, которыми, конечно же, были рыцари, с точки зрения права, допускалось гораздо больше, исходя именного из этого определения.

Инкриминирование в недобросовестности в случае рыцарей и людей низкого положения колоссально различалось. В качестве примера можно привести многочисленные события военного времени. При захвате крепостей в большинстве случаев происходил грабеж или, крайне редко, полное ее разрушение. Судя по частоте встречаемости, такая форма ведения военных действий была достаточно приемлема в средневековье. Другое дело – обращение с пленными. Когда воины низкого статуса, как например, ландскнехты, из числа захватчиков устраивали массовые избиения и убийства местного населения, то порой даже сами оккупанты очень строго осуждали такие поступки. Дело зашло так далеко, что на III Латранском соборе 1179 г. ландскнехты были обвинены в ереси, а их самих нужно было убивать как зверей или неверных. В то же время рыцари, по приказу которых, как правило, ландскнехты и действовали при захвате крепостей, были практически освобождены от ответственности. Однако вряд ли поведение большинства рыцарей в количественном плане отличалось от поведения ландскнехтов в случае совершения преступлений.[41]

Тем не менее, в вопросе этики стоит акцентировать свое внимание на выяснении причин такого поведения представителей рыцарского сословия.

Что касается многочисленных разорений и грабежей, следует сразу отметить, что этим занимались как осаждающие крепость, так и осажденные. В случае осажденных, это было преднамеренное уничтожение не выросшего урожая и части собственных ресурсов, которые взять с собой в оборонительный пункт не удалось по каким-либо причинам. Тактика «выжженной земли» - древнейшая тактика, используемая еще персами при приближении Александра Македонского, это все вышеперечисленное, а также уничтожение с помощью огня плодородной почвы вокруг крепости, что надолго лишало нападающих средств существования. Так, жители этой крепости и ее окрестностей лишали противника возможности наживаться за счет труда защитников или вообще питаться плодами этой территории. Это сильно ослабляло врага, поскольку он постоянно нуждался в привозном продовольствии.

В случае же осаждающего войска разорение и разграбление – это первостепенная необходимость. Дело в том, что тогда не существовала скоординированной службы поставки продовольственных ресурсов, поэтому грабить и простым воинам, и рыцарям нужно было хотя бы для того, чтобы утолить чувство голода - прокормить себя и своих лошадей. Поэтому при захвате крепости недопущение грабежа рассматривалось собственными воинами командующего как недобросовестный, неблагодарный поступок по отношению к ним. Возникает парадокс: что в данном случае считать благородным – грабеж или кара за него?

Это осложняется еще и тем, что добыча, отнятая у врага силой, считалась законной. Вообще, представление о полноправной законности добычи глубоко укоренилось в сознании средневекового воина, прежде всего, рыцаря, именно поэтому он проявлял в разорении наибольшую хватку. Собственно, умение грабить считалось необходимым для рыцаря. И здесь даже церковь давала этому собственное разъяснение. Рыцарь, опережая соотечественников, должен был как можно скорее захватить добычу, чтобы вернуть ее впоследствии назад. Противников же он должен был обратить в бегство затем, чтобы они ни в коем случае не попали к другим рыцарям, а если это необходимо, то он должен был взять их в плен, а затем отпустить без всякого выкупа. В представлении монаха XIII века именно так рыцарь являлся и служителем своего короля или сюзерена, но также и служителем Бога. Конечно, крайне сомнительно, чтобы такая идея получила хоть какой-нибудь отклик у широкой публики. Как уже было сказано, различие между религиозным восприятием мира и действительностью военных событий было заложено с самым ранним появлением рыцарских представителей.

Любопытны противоречия между понятиями правильности рыцарских поступков среди церковных деятелей и тех, кто ставит долг превыше всего. Если церковь отстаивала ту позицию, с которой рыцарь должен был без каких-либо колебаний подставиться под удар и отдать то, что у него требуют, то рыцарство же считало, что за оскорбление даже от родственника необходимо яростное отмщение. Это, в свою очередь, объясняет и тот факт, что на заре рыцарства в XI-XII вв. в старости рыцари становились монахами, отмаливающими свои грехи прошлой профессии. И, возможно, это и объясняет тот энтузиазм рыцарей, особенно, к первым Крестовым походам, поскольку в данном случае ими обеспечивалось выполнение, как идеалов религии, так и идеалов рыцарского долга.[42]

Вообще, лишь в рыцарских романах, где обстановка является нереальной, возможно то понимание рыцарской добродетели, которое сегодня является общеизвестным стереотипом. Такие произведения создавались для того, чтобы показать пример идеального рыцаря, к которому должен стремиться любой из них.[43]

В гораздо более интересном образе перед исследователем предстает обращение захватчиков с пленными. При заключении крепость в осаду, обороняющимся жителям предлагалась немедленная сдача под угрозой полной расправы с ними в случае неповиновения. Как и слишком поспешная капитуляция, согласие на данный тип сдачи навлекал на осажденных последующие обвинения в трусости и неверности своему сюзерену. Но если же защитники крепости выдерживали длительный срок, то им предлагалась так называемая «почетная сдача», которая считалась показателем и отсутствием предательства своего сеньора, и отсутствием «непримиримой ненависти» к противнику. В случае же, если защитники отвергали «почетную сдачу», то это подразумевало массовую кровавую расправу над ними при условии захвата форта. По крайней мере, и рыцари, и воины могли без особых угрызений совести это предпринять.[44] Необходимо обратить внимание на то, что захват рыцарем чужой крепости рассматривался лишь как личный конфликт между ним и владельцем этой крепости. То есть гарнизон форта, а также рыцари, находящиеся в нем, своей обороной, скорее, не спасали себя от противника, а доказывали, таким образом, свою лояльность по отношению к сеньору.

Крепость или замок как имущество рыцаря были отражением его власти и могущества. Показателем величины своего влияния являлась обороноспособность данной крепости, т.е. чем мощнее были ее стены и башни[45], тем сильнее представлялся и ее хозяин. Становится ясно, что захват крепости другим рыцарем был вызовом, ударом по авторитету ее бывшего обладателя.

Делая вывод из всего вышеописанного, хотелось бы сгруппировать и расставить по своим местам все рассуждения. Рыцарь – это человек, по правам и обязанностям стоявший выше любого другого мирянина, независимо от его материального положения. Парадоксальным и противоречащим является анализ его благородных характеристик, поскольку в условиях реального мира это очень скоро сводится к тупику, что видно, например, из отношения рыцаря к грабежу. Вопрос о рыцарской этике сложен и многогранен, поскольку сам по себе является сплавом разнообразных мировоззрений средневекового общества. Показательными для понимания данной проблемы являются взаимоотношения рыцарей при ведении междоусобных конфликтов. Примечательно, что положение самого рыцаря, в частности, на театре военных действий, во многом зависело от поведения его подвассальных людей и рыцарей.

Дата добавления: 2015-10-24