Николай Хлевицкий aka deathmetall © 2011 6 страница

— Ну, а как хотел бы?

— Хотел бы, что бы папа с нами жил. И катал меня на машине. И в зоопарк водил. И чтобы мама не волновалась, — он посмотрел мне в глаза и по всему телу пробежала дрожь. — Хочу, чтобы было как на день рождения. Они, когда все ушли, целовались! Я видел сам! Когда в туалет ходил. А потом мама почему-то встала и ушла. А я убежал в кроватку. А папа пришёл ко мне и одеялом укрыл сильно-сильно! И сказал, что любит меня очень-очень. И ушёл потом. Я думал, что он у нас останется, как когда-то давно, встал утром, побежал к родителям в спальню, а там только мама. Побежал на кухню — нету, в туалет — тоже нету. И в ванной нету. Я тогда целый день ждал, когда он придёт. А он не пришёл...

Больше всего меня поражало его спокойствие. Я, формально взрослый человек, еле сдерживаю слезы, а он рассказывает всё это, как что-то обычное. Может только взгляд очень тяжёлый. Хотя у меня была куча вопросов, я боялся спрашивать дальше. Не потому, что не хочу травмировать ребенка — нет! Я боялся, что не выдержу и разведу сопли сам. И поэтому свел разговор в сторону девочки Оли, а в конце включил аудиокнигу.

И так глубоко задумался о Юле с Игорем, что отрубился прямо в компьютерном кресле.

И меня опять разбудили. И опять Юля. Но, на этот раз очень деликатно. Выключив книгу и посмотрев на часы (22:09), я пошел в кухню — было очень интересно узнать, как всё прошло. Стоявшая на столе бутылка красного вина натолкнула на печальные мысли. Не думаю, что она таким образом решила отпраздновать успех. Наконец-то я пришёл в себя, а Юля пришла на кухню. Не говоря ни слова, она достала и положила передо мной штопор, сев напротив и тупо уставившись на бутылку.

— Юль, не стоит напиваться. Ты и так уже…

— Он сказал, что это я его бросила, — смотря перед собой, Юля разговаривала с бутылкой.

— Юль, ты меня прости, но я пойду, — я забрал бутылку со стола, — и это заберу. Выспись, а завтра на свежую голову всё обдумаешь, проанализируешь и… и Женьке уделяй побольше внимания. Поговори с ним на эту тему. У тебя выходные? — будучи на «своей волне» Юля не совсем понимала, что я говорю, но утвердительно кивнула. — Значит, на выходных посидишь сама с малым. Мне не звони, у меня дела. А с понедельника преддипломка начинается, так что я буду очень занят. — Юля смотрела на меня очень странно. Я так и не понял, что может означать этот взгляд. — Ну, я пошёл, а то на маршрутку опоздаю. И не кисни! От этого морщины появляются!

Шутка не пробилась через стену негатива и умерла обезображенной улыбкой на моем лице.

Не говоря ни слова, я положил бутылку в чехол с гитарой, оделся и ушёл.

Конечно, не по-товарищески оставлять человека в таком состоянии, но, может, сработает фактор стресса и заставит задуматься над своим поведением? Попробовать всё повторить? Только с уменьшенным количеством ненужной гордости? И глупости? А может лучше всё оставить, как есть? Женька уже имеет достаточно твёрдых минералов в своем маленьком сердце и всё переживет. Потому что таких родителей ничто не исправит. И даже если они опять сойдутся, надолго ли этого хватит? А ещё один разрыв — как некогда зажившая рана, внезапно начавшая кровить и разрастаться гораздо быстрее, чем когда-то. Нет уж, пусть лучше всё будет как есть.

Сидя в маршрутке, я переименовал номер «Юля» в «не поднимать». Так будет лучше.

— И по какому поводу ты наконец-таки решился привести девушку в ресторан? — иронично спросила Аня, разворачивая увесистую книгу меню. — Неужто на нормальную работу устроился?

— Я? На работу? Никогда этому не быть! — отшутился я самым привычным образом, специально не отвечая, пытаясь выдавить из Ани побольше интереса. — Ещё варианты?

— Зная, какой ты жмот, смею предположить, что это связано с незапланированными финансовыми поступлениями. Так?

— Ну… — я прикинул, поднимая глаза вверх, — можно и так сказать.

— В лотерею выиграл? — я покачал головой в стороны. — Наследство получил? — та же реакция. — Клад нашёл?

— Я ноут выиграл, — гордо сообщил я. — В фотоконкурсе.

Видимо, Аня ожидала чего-то большего и немного померкла, но видя, что я не собираюсь выдавать всех подробностей всё же проявила интерес:

— Я понимаю, что ты каждый день ноутбуки выигрываешь, и тебе это кажется вполне обыденным, но может, расскажешь, что да как? — Аня прекрасно понимала, во что я с ней играю, но интрига заставляла играть по моим правилам.

Нагнетая интерес, я не спешил отвечать и открыл меню. И ох#ел. Минеральная вода 4$ за стакан! Смотреть дальше я боялся. Рис с курицей и какой-то фигней — 14$! Всё остальное в том же духе. А с виду не такой уж солидный ресторан — незатейливые металлические столики и стулья, пластиковые лианы на стенах, обычные светильники — всё это вдруг стало дико раздражать. Неужели сложно нормально оформить помещение, в котором за рис с курицей берут 14 баксов???

— Ань, а почему ты захотела именно сюда прийти? Тут как-то цены кусаются. Не подумай ничего «такого», но я боюсь, что мне не хватит.

От стыда я, наверное, не покраснел, а побагровел. Привести девушку в ресторан и на старте говорить такие вещи, согласитесь, не самый мужественный поступок.

— Не переживай, — Аня посмотрела на меня, как врач, лечащий несчастных негретят в одной из отсталых стран центральной Африки. — Скажешь, сколько тебе не хватает — я добавлю. Мне здесь курица нравится.

Найдя курицу, я облегченно вздохнул: «Куриное филе с зелёным горошком» всего 9$! Никогда не думал, что так буду радоваться двумстам граммам мяса за такую цену! Можно было позволить пять порций заказать. Ещё и на маршрутку останется!

— Ну, так что? — перебила мои нехитрые расчеты Аня. — Что там с твоим ноутбуком?

— А! Точно! Один журнал устраивал фотоконкурс «новогоднее настроение», где нужно было выложить фотку и дать краткое описание фотоаппарата, на который она была снята. И в конце интернет-голосование. Ну, а ты знаешь, что я в интернетах — уважаемый человек, — я важно покрутил носом. — Попросил на паре форумов, чтобы народ зарегистрировался и проголосовал за меня. И дело в шляпе. Но, честно тебе скажу — у меня был реально самый лучший снимок! И обзор неплохой. Точно говорю! Там половина — такие унылые кадры с праздничных пьянок, что аж смотреть страшно!

— Великий комбінатор, — улыбнувшись, сказала Аня. — И не переживай за деньги. Кстати, у тебя гривны?

— Угу? — опять покраснел я.

— Тут только условные единицы принимают, — Аня даже немного испугалась, наблюдая, как быстро моё лицо может менять цвет. Нагнувшись поближе, она прошептала:

— Я заплачу сегодня. И не переживай. Мне приятно, что ты меня пригласил. От тебя не часто дождёшься. Ну, не раскисай, зайчик…

Сгореть от стыда мне помешал звук входящего сообщения одного из телефонов. На дисплее высветилось «Не поднимать» и я, не секунды не сомневаясь, нажал кнопку «удалить», так и не узнав, что мне хотели сообщить.

— Что там? — Аня продолжала быть доброй и отзывчивой.

— Не знаю. Или один перец хочет денег занять или Юля, ну та, которая мужа собиралась возвращать, хочет, чтобы я с малым посидел. Только неделя прошла, а уже опять просит…

Меня перебил громкий писклявый голос Аниного телефона, который она очень ловко достала из у и ответила, даже не посмотрев на номер:

Але? Юль? Привет! — Аня разулыбалась. — Николай? (я отчаянно замахал руками и головой показывая, что меня нет) Рядом, да, — машинально я оценил, каким из столовых приборов можно нанести максимальный вред. — Что у тебя с голосом? Трубочку? Он немного не в настроении сейчас. Важное? Ну, хорошо, — Аня протянула мне трубку, добавив шепотом:

— Там что-то важное.

Посмотрев на Аню сами понимаете каким взглядом, я нехотя ответил:

— Юль, мы же с тобой договорились…

— Коля, я тебя прошу, не перебивай, — перебила Юля очень нехорошим, недобрым голосом. — Женя в больнице, в детском инфекционном отделении номер двадцать один, запомни — ДВАДЦАТЬ ОДИН, это возле метро «Маршала Жукова». Он очень просил, что бы ты пришёл, у него, понимаешь, очень, у него тяжёлый случай, — заплетаясь в словах, Юля начала всхлипывать. — Температура сорок и один, и уже три дня не спадает. Врачи говорят… Врачи говорят... — Юля разрыдалась.

— Держись, Юль, не раскисай. Я сейчас же выезжаю. Через час наберу. Всё, давай, подбадривай Женьку.

— Ань, — протянув ей телефон, я отвел глаза, — мне срочно нужно уезжать. Думай про меня, что хочешь, но… Женька в больнице, температура сорок с небольшим. Хочет меня видеть. Не подумай, что я отмазываюсь…

— Неужели ты думаешь, что я такая сука? — обиженно, с небольшим отвращением Аня посмотрела на меня, засунула в сумочку телефон и достала кошелек. — Хлевицкий, ты меня иногда очень расстраиваешь! — положив пару зеленых банкнот в книжку меню, она встала из-за стола. — Что сидишь? Особое приглашение нужно? Поехали!

Немного офигев, я последовал её примеру. Через пару минут мы выехали из внутреннего паркинга и покатили по успевшей растаять после снегопада дороге. Все мои попытки извиниться жёстко пресекались — Аня, так же, как и я очень переживала. В отличие от меня, она частенько смотрела телевизор, по которому периодически мелькали местные новости. Как правило, нужный ей материал был в самом конце, а на «первой полосе» были чрезвычайные события. Вот уже неделю власти боролись за введение карантина в школах, детских садиках и других общественных заведениях в связи с потенциальной опасностью новой волны эпидемии ГРИППа. Я не понаслышке знал, что это за зараза — этим летом в лагере, где мне довелось трудиться фотографом, была локальная вспышка. Несколько детей за всю смену даже в море не успели искупаться —пролежали в Левадийской больнице с температурой чуть больше сорока и всеми вытекающими. И мне раз довелось поехать в больницу, чтобы посидеть рядом с девятилетней девочкой. Хоть я и знал её только по нескольким фотографиям, мне было действительно страшно за неё — у веселой рыжей девчушки лицо приобрело бледно-синий оттенок, блестящие зелёные глаза тоже немного посинели и стали матовыми. Из них пропал весь детский задор и радость, а на смену им пришла абсолютная апатия и безразличие. За несколько тысяч километров, в городе Омске, с ума сходили родители, тратящие бешеные деньги на переговоры, но не имеющие возможности вырваться к девочке, которая не хочет ничего кроме папы с мамой. А вместо этого к ней приходят люди, которых она видела пару раз в жизни, и пытаются развеселить. Да я бы с радостью разгрузил вагон цемента! С превеликим удовольствием целый день на жаре копался в навозе, лишь бы не видеть этого безразличного взгляда.

Спросите у любого ребенка: «Что ты хочешь?», — и вам тут же выпалят тысячу просьб и предложений: мороженного, пирожных, газировки, игрушку и так далее. А когда ты задаёшь полуживой девочке тот же вопрос, она устало протягивает: «Ничего», — и отворачивается, зная, что папа с мамой не приедут. Это действительно страшно.

Мы подъехали к старой погнутой сетчатой ограде, на которой висела выцветшая табличка с надписью «Городская инфекционная поликлиника. Отделение № 21». Вдоль всей ограды стояли автомобили очень плотно и тесно. За десять минут мы так и не нашли места для парковки, и пришлось воспользоваться старым трюком. Подъехав к КПП, я повесил фотоаппарат на шею, подошёл небольшой будке и постучал в окошко.

— Что? — нехотя забормотал в щёлку пожилой помятый сторож, потирая усы.

— Пресс-служба Верховной Рады (украинский парламент), — я сунул почти в лицо дядьке удостоверение инвалида, намеренно закрывая слово «Инвалид» большим пальцем. — Должны были сообщить, что мы приедем и забронировать место для парковки. — Я спрятал удостоверение и начал смотреть в тупое, непонимающее лицо охранника сверлящим взглядом. — Какие-то проблемы?

Щурясь, сторож посмотрел на меня, потом на внедорожник Ани, стоящий за спиной, потом куда-то в никуда пытаясь напрягать свой престарелый, очевидно успевший заржаветь мозг.

— Голубчик! — продолжил я. — Мы долго будем здесь стоять? Или мне позвонить главврачу? — мужичок забегал глазами и испуганно выдохнул. Я принюхался. — Вы что, ПЬЯНЫ?

— Та не! Вы шо! Я это…

— Мне чихать, что вы «это», у меня работа! — я показал фотоаппарат, немного помолчал, затем нагло оперся на окно, просовывая голову в будку, и спросил прищурившись. — Мне звонить главврачу?

Вжавшийся от испуга в своё старое кресло сторож трясущейся рукой нажал кнопку и шлагбаум начал лениво подниматься вверх. Но на полпути застыл.

— Треба штовхнуть (рус. — нужно толкнуть), — испуганно сообщил мужик.

Ничего не говоря, я подошёл к полосатой рейке и сильно толкнул её вверх. Шлагбаум поддался и пошёл дальше, а я вернулся к сторожу.

— Через две недели к вам должно КРУ (контрольно ревизионное управление) пожаловать без предупреждения, так что смажьте. Они «штовхать» сами не будуть.

Я улыбнулся, и сторож автоматически сделал то же самое.

Не говоря ничего, я развернулся и сел в машину.

— Даже спрашивать боюсь, что ты ему наговорил, — Аня зарулила во внутренний дворик, где одиноко ютились две стареньких «Волги» и их ровесник «Opel».

Не вылезая из машины, я набрал Юлю и узнал, где находится палата малого. Спустя минуту мы заходили в больничный коридор, выкрашенный в блевотный серо-зелёный цвет, и завешенный большими листами с надписью «Информация» или «Внимание!», исполнение которых у меня вызывало ту же реакцию, что и цветовые решения мрачных стен. Отдав вещи пожилой гардеробщице, мы не успели развернуться, как услышали её недовольный голос.

— У нас только в бахилах, — она показала на табличку, сообщавшую ту же информацию. Рядом с ней висела ещё одна табличка с надписью «Бахилы — 2.50 грн» (0.3$).

«Да им цена — пять копеек!» — подумал про себя я, но тут же остыл. Скандалить из-за пяти гривен сейчас было глупо. Нехотя протянув гардеробщице пятёрку, я получил два небольших скомканных куска полиэтилена голубого цвета. В этот момент за спиной послышался громкий женский голос:

— Люда! Это из Киева люди приехали! Им бесплатно!

С перекошенным лицом Люда протянула мне успевшую стать кровной пятёрку. Я был в растерянности. Забрать пятерку — покажусь мелочным. Оставить им — буду непринципиальным. Что менее важно для репортера из столицы?

— Плохая примета возвращать деньги вечером, — выдумал я, добродушно улыбнувшись. Люда очень понимающе кивнула и спрятала деньги.

Обернувшись, я увидел одетую в посеревший от старости больничный халат пожилую медсестру с безобразным макияжем. Однако взгляд у неё был очень добрый. Я бы даже сказал — свойский.

— К нам ещё никогда телевидение не приезжало! — радостно сообщила она, смотря на нас с Аней как на диковинную игрушку. Давайте, я вам здесь всё покажу, расскажу, экскурсию устрою?

Аня держалась молодцом, а у меня щёки загорелись. Хорошо, что мы только с мороза и вся морда и так красная. Не дай Бог мое вранье выплывет наружу — могут хорошенько покарать, или даже привлечь.

— Мы пресс-служба Верховной Рады, — исправил я, и медсестра неслышно охнула, будто знала, но вдруг оговорилась, — и у нас негласная миссия. К понедельнику должен быть готов отчёт о ситуации в регионах. Поэтому мы немного спешим. Давайте мы возьмём у вас интервью быстренько, пройдемся по палатам, опросим пациентов и всё?

— Ой, ну вы шо! Я ж старая уже! — засмеялась медсестра, обнажая золотистые передние зубы. — Лучше у Алёны интервью берите! Она у нас «модель» — молодая, красивая, жениха ищет…

— Как вас по имени отчеству? — перебил я.

— Валентина… Петровна… Тихонова… — сбивчиво начала вспоминать медсестра.

— Валентина Петровна, видите ли, наша задача — показать действительность.

Я многозначительно замолчал.

— Действительность, — понимающе протянула медсестра.

— Именно. Нам нужно получить реальные данные о том, в каких условиях находятся больные, состояние палат, наличие медикаментов, оборудования, обеспеченность персонала. Вот вас, например, устраивают условия труда? — договорив, я достал телефон и подсунул его медсестре в качестве диктофона.

— Ну… добре (рус. - хорошо) все вроде, зарплату платять вовремя, кормлют, на праздники организовывають мероприятия. Вот у Дарьи Петровны был юбилей...

Я убрал телефон.

— Этого достаточно, спасибо большое. Про юбилей лучше не рассказывайте никому. Могут быть проблемы. Хорошо? — Валентина Петровна испуганно кивнула. — Теперь к пациентам. Давайте к детям сначала.

— А у нас тут и так только малышата одни. Только вам так нельзя. Нужен халат и маска. Но вы не переживайте! Я вам сейчас найду! Сидите тут!

Медсестра убежала, а мы с Аней уселись на больничную кушетку и начали натягивать бахилы поверх обуви.

— Ты что, совсем? — прошептала возмущенно Аня. — Ты зачем сюда приехал? К Жене или интервью брать?

— Просто я сказал сторожу, что мы — пресс-служба. Думал, что он никому не скажет. А он…

— А вот и я! — защебетала медсестра, протягивая нам новенькие белоснежные халаты. — Давайте, я вас отведу в нашу комнату отдыха, чайку принесу.

— Послушайте! — не дала мне сказать Аня. — Вы понимаете, в какой опасной ситуации все мы сейчас находимся? У вас уже были зафиксированы смертные случаи? — Валентина Петровна испуганно закивала в стороны и перекрестилась. — А хотите, чтобы были? — медсестра боялась ответить. — Так вот не мешайте работать нам, а мы не будем вам мешать.

Под конец Аня перешла на очень агрессивный тон, дав понять, кто здесь главный. Медсестра тут же поникла.

Раз уж мы прикидываемся добрым и злым полицейским, нужно развивать эту тему. Подойдя к испуганной работнице больницы я прошептал:

— Вы на неё не обижайтесь, она хороший репортер, просто неделю в разъездах, без отдыха и сна нормального. Знаете, чего ей пришлось насмотреться? Представляете, каково для молоденькой симпатичной девушки (я специально сказал погромче) наблюдать целую неделю больных деток? Не каждый выдержит. Просто…

— Та я ж всё понимаю! Мы сами тут с ума посходили все! С утра до ночи, с утра до ночи. А маленькие совсем детки постоянно кричат, плачут! И каждого ж хочется убаюкать, шоб не верещало, а ты его только успокоишь, положишь в бокс, а оно опять заревет, мамку требует. А в изолятор для малышат никому кроме работников нельзя. И каждый раз сердце обливается. А мамы мне сотни суют, чтобы я их пропустила. Да что я — изверг какой? Я бы пропустила и так, да нельзя — не по правилам! Ни дай Божечки заразу занесут ещё! А детская смерть это…

— Я вас прошу, не нужно, — зашептал я. — Только не про детские смерти. Она у нас, — я показал на Аню, — очень впечатлительная. Ещё сорвется. А нам ещё целых три больницы. Так что давайте, мы всё сделаем быстро и уйдём.

— Вот молодцы! Вот это по-нашему! Куда вас отвести?

— Давайте как обычно. Начнем с палаты номер девять (где находился малой).

Пройдя по коридору, мы вошли в слабоосвещённый приемный покой. Подобно воробьям, сбившимся в кучу на проводах зимой, возле кабинетов толпились взрослые с детьми. Мамы отчаянно пытались успокоить рыдающих малышей, баюкая их на руках и напевая колыбельные в ускоренном темпе. Дети постарше сбивались в кучки по три-четыре человека и о чём-то весело беседовали, периодически кашляя или чихая. Некоторые дети просто сидели у родителей на коленях с полуживым лицом. Меня поразило то, что ни на ком не было марлевых повязок или других средств индивидуальной защиты.

— А почему у детей и родителей нет защитных масок? — поинтересовался я у гида.

— Та разве на всех напасёшься? Главврач в прошлом году наказала всем приходить в намордниках. Ну а где ж их взять-то? В аптеках не хватает, самим шить разве что. Нас всех заставляли дома делать. Я внучке покажу, марли дам кусок, а она давай играться. Но и так даже не хватало. Потом просто плюнули на это дело и начали пускать так. Это ж дети…

В воздухе витал очень недобрый дух. Запахов я от рождения не чувствую, но вот этот смрад уловил хорошо. Казалось, что воздух липкий. Проникая в дыхательные пути, он тут же начинал неприятно щекотать слизистую и приставать к ней, оставляя странное противное чувство.

Выйдя из приёмного покоя, я все ещё продолжал слышать кашель, детские шмыганья носом и чувствовать на себе тяжелые недобрые взгляды взрослых.

Завернув влево, мы открыли двери с надписью «Изолятор №1». Картина была чуть более жизнерадостная, но всё же унылая: заходящее солнце, пробивающееся сквозь большие окна, вычерчивало чёткие неправильные прямоугольники на полу и стене. Под окнами на кушетках сидели взрослые, по большей части женщины. Среди них я обнаружил и Юлю.

— Валентина Петровна, оставьте нас пожалуйста. Мы побеседуем с родителями.

— Да вы шо! Им интервью сейчас только не хватало! У них детки с температурой лежат, а вы их будете спрашивать? Да они вам или разрыдаются или морду расцарапают. Их технички даже боятся попросить ноги поднять — обмывают. А технички это народ такой…

— Спасибо. Но ведь мы тоже не первый день работаем. Есть методы разные. Пожалуйста, не мешайте. Хорошо?

— Ну смотрите! Только не кажите, шо я вам не говорила потом.

Улыбнувшись золотистыми зубами, медсестра убежала.

Юля находилась в состоянии транса. В выцветших сухих глазах, смотревших перед собой, угадывалось абсолютное отсутствие мыслей. Слегка приоткрытые губы, казалось, застыли, негромко произнося какое-то слово. На лице совсем не было макияжа — оно выглядело серым и совершенно безжизненным. Лишь слегка дрожавшие руки говорили, что перед нами живой человек.

— Юль, — я присел на корточки перед ней, и она тут же очнулась, — я пришёл. Как там Женька?

Полминуты она приходила в резонанс с окружающим миром, испуганно смотря по сторонам пытаясь за что-то зацепиться взглядом.

— Юля, не волнуйся, мы тут, — нежно произнесла Аня. — Как Женя себя чувствует?

— Женька? А где Игорь? Коля? Аня? — Юля не понимала, что происходит. Хаотично бегая глазами, она пыталась поймать фокус.

— Ююююль, — протянула заботливо Аня, — ты давно спала? На тебе лица нет. Может, ты кушать хочешь? Юююль? Ты меня слышишь?

— Доктор сказал, что у Женьки очень мало шансов. Тяжёлая форма с осложнениями в его возрасте…

Юля замолчала. Видя, как искажается её лицо, стало ясно, что она сейчас заплачет. Но она не заплакала. То ли потому что слезы кончились, то ли по какой-то другой причине. Но вид у неё стал настолько страшным, что я не выдержал и отвернулся. Передо мной была палата №9 — та, в которой находился Женька. Никого не спрашивая, я открыл дверь и вошел внутрь.

Четыре кровати в длину, четыре в ширину. На каждой спит ребенок семи-восьми лет. У каждого бледно-серое лицо усталое. Каждый не может нормально дышать из-за насморка, и периодически задыхается и кашляет, тщетно пытаясь втянуть спертый воздух сопливым носом.

Палата была тёмной, но я быстро нашел Женьку по его светлым волосам. Пытаясь не повышать голос, я зашептал ему на ухо.

— Малой, малоооой? — я начал легонько трясти его за плечо, — малой, харош дрыхнуть, дядька Колька пришёл! Подъём!

Женька закашлялся, зашморгал носом, и приоткрыл глаза на столько, на сколько это позволяли опухшие веки.

— Коооля, — Женька попытался улыбнуться, но тут же закашлялся. Восстановив дыхание, он продолжил немного тише. — А я думал, ты не придёшь. Мама сказала, что ты к нам больше не будешь приходить.

— Женька… Я это сделал… Ну, понимаешь… Я хотел, чтобы твои мама и папа помирились. И не хотел им мешать.

— А они помирились, — Женька улыбнулся и опять закашлялся. — Я сказал, что не выздоровею, пока они не подружатся.

Меня окотила волна ужаса: Юля сидит в коридоре одна. Неужели этот Игорь и вправду такой ублюдок? Хотя бы на время можно было пойти на компромисс со своими дурацкими принципами и подыграть ребенку. Ведь это его родной сын! Очень осторожно я спросил:

— А что они сказали?

— Сказали, как только выздоровею, пойдут и снова поженятся. А папа поехал книжку купить и мне почитать. Ту, что ты ставил, помнишь? Про стальную мышу.

— Крысу, — улыбнулся я, чувствуя, как закололи в глазах острые слезинки.

— А ты мне покажешь глаз? Ты обещал! — малой немного улыбнулся.

Конечно просьба для такого момента странная, но я и вправду обещал.

— Жека, только обещай: если я покажу, ты поправишься?

Малой кивнул, и я одним движением достал пластиковый протез из глазной полости.

— А почему он не круглый? — удивился Женька.

Протез действительно не шарообразный (как все думают), а похож скорее на шляпку гриба.

— Ну… Не знаю даже. Наверное, чтобы не укатился, если урониш, — я немного помолчал и вставил глаз на место. — Женька, а ты молодец. Родителей заставил сойтись. Молодец, Женька! — радостно процедил я сквозь зубы. — Теперь выздоравливай, а я к вам на свадьбу приду, торта поем, хорошо?

— Нет.

Не поверив своим ушам, я открыл рот.

— Женька, ты так не шути! Ты что? У меня чуть сердце не стало. Ты оклемаешься, ты же мужик! Слышишь меня? Ты же мужик!

— А знаешь, почему я заболел? — Евгений посмотрел на меня с несвойственным восьмилетнему ребенку презрением. — Потому что гулял без шапки и с расстегнутой курткой. Как ты. Хотел заболеть, чтобы папа с мамой прекратили ссориться и сошлись. Ради меня. И вот они сошлись. Теперь всё.

Женька говорил, как взрослый — серьёзное выражение лица, холодная интонация, ледяной взгляд.

— Женька, что «всё»? Ты что?

В ответ Женька начал смеяться и закашлялся. Но кашель не проходил. Он становился всё сильнее и сильнее. Закрывая глаза от удушья, он пытался глотнуть воздуха, как выброшенная на сушу рыба, но ничего не получалось. Через мгновение всё его тело затрясло сильной дрожью, а лицо посинело.

Спотыкаясь через кровати в темноте, во все горло вопя «ВРАЧА! ТУТ РЕБЕНОК УМЕРАЕТ!!!», я выбежал в коридор. «ПОМОГИТЕ!!! ПОЖАЛУЙСТА!!! РЕБЕНОК!!!», - орал я, раздирая глотку холодным воздухом и отчаянно поднимая растопыренные ладони вверх. Юля с Аней, пытаясь осознать, что же случилось, испугано смотрели на меня. К чёрту их — нужно бежать за помощью!

Продолжая вопить во все горло, я просто бежал, стараясь угадать в чем угодно белый халат. Но все они как будто под землю провалились! Да куда они все подевались??? «ПОМОГИТЕ! ПОЖАЛУЙСТА!!!», — кричал я, пытаясь разглядеть сквозь залитые слезами глаза хотя бы что-то.

Тупик. Все комнаты предательски заперты — да что ж это такое???

Вытирая рукавом слезы и пот, я рванулся обратно в изолятор, где заметил кусок белой полы и закрывающуюся дверь палаты №9. Аня успокаивала и держала вырывающуюся Юлю, не пуская в палату к сыну. Ей помогал светловолосый мужчина с яркой книжкой в руке — ИГОРЬ! Это точно он! Юля неистово кричала, будто в неё вселился демон. Пытаясь вырваться, задыхаясь, она сбивчиво кричала: «ПУСТИТЕ! ТАМ МОЙ СЫН!». Мимо меня пронеслась тележка с каким-то прибором. Молоденькая девушка закричала «Откройте дверь! Реанимационный набор везу! Быстрее!!!» Все замерли, а я пулей метнулся к палате, открыв проход. И увидел, как над Женькой склонились два мужика в халатах. Один делал искусственное дыхание «рот в рот», второй давил на детскую грудную клетку. Юля наконец-то заткнулась и начала пристально следить за происходящим. Дверь закрылась изнутри и до нас донеслось: «Разряд!», приглушенный удар. Какие-то неразборчивые глухие звуки. Писк. «Ещё разряд!», опять глухой удар и шум. Я посмотрел на Юлю — всю её дико трусило. Послышавшийся писк вдруг потух.

— Бл#дь, аппарат опять накрылся! — заорал из-за двери мужской голос.

— Да тут всё уже. Время смерти — три сорок восемь. Вызывай санитаров.

Заскрипела дверь, из неё медленно вышла медсестра и санитар. Обминая взглядом нас, они лениво шли к выходу. Немного задержавшийся в палате доктор подошел к Юле и отведя глаза сказал «Я сожалею. Мы сделали всё, что могли».

Так и не подняв глаза, он удалился.

Я не чувствовал тела вообще. Чувствовал, как стотонными ударами била по вискам разбушевавшаяся кровь. Чувствовал, как тошнило. И слышал крик. Юлин крик. Как вы думаете, на что похож крик матери, потерявшей ребенка? Это самое страшное, что мне доводилось слышать. Казалось, что звук пронимал каждую клетку тела, заставлял ее сжиматься и взрываться болью. Я чувствовал адскую боль, не эмоциональную, а именно физическую. Боль, которая обжигала, слепила и оглушала, заставляя сжиматься в комок и тоже кричать. Так же неистово и дико, не заботясь о покое окружающих. Но кричать я не мог — в горле засел ком. Я мог только слушать. В вихре звуков начал угадываться какой-то смысл.

— ААААААААЙ!!! ААААААЙ!!! — вопила рыдающая Юля. — УУУУААААЙ! УУУАААВАААААЙ! — из под ног уходила земля, и я погрузился во мрак.

— ВСТАВААААЙ! ТЕБЕ ЗВОНЯТ! — теребил меня Андрюха. — Ты уже за#бал со своим телефоном! Я его когда нибудь в окно выкину! Ещё и разорался!

Взяв телефон в мокрую, почти ледяную руку, я посмотрел на дисплей. Звонила Аня.

— А… А… Але, — всё ещё тяжело дыша, я пытался привести мысли и дыхание в порядок.

— Тебе телефон зачем вообще нужен??? — привычно начала возмущаться Аня. — Сегодня мы идём в гости. К Юле. Они с Игорем нас приглашают по поводу предстоящей свадьбы. Всё, давай, мне пора.

Откинувшись на мокрую холодную подушку, я посмотрел в потолок. Пересчитывая носки, старательно спрятанные моим соседом сверху между сет кой кровати и матрацем, я размышлял.

Дата добавления: 2015-10-24