Записки Степной Волчицы 10 страница

— Глупая, это совсем не тот случай, когда нужно чем-то жертвовать. Ты и правда рассуждаешь, как неопытная девушка, которой необходим наставник. Ты словно застыла в той неудобной и трогательной стадии, когда, что называется, и хочется и колется. Разве твоя земная страсть не есть единственный источник твоего высокого вдохновения? Ты напоминаешь мне переростка-скворца, у которого давно выросли сильные крылья, но который еще понятия не имеет, для чего они ему. Пока его силой не вытолкнут из гнезда. Всё, что тебе требуется, — взмахнуть крыльями, и ты — свободна!

— О, какая речь!.. Послушай, Стива, неужели ты никогда не пробовал писать стихи? — благоговейно прошептала я.

— Боюсь, то, что я тебе скажу, покажется тебе смешным и нелепым. Еще в детстве, когда я раскрывал книги по теоретической физике или квантовой механике — таинственные символы и значки казались мне самыми чудесными песнями, стихами, а непостижимая логика и трансформация формул — увлекательнее любых компьютерных игр и фильмов. Книжки, игры, фильмы —лишь иллюзия движения вперед, а на самом деле — своеобразное хождение по замкнутому кругу. Вроде того, как ослу, вращающему колодезный ворот с завязанными глазами, кажется, что он свободен и путешествует по диковинным странам.

— Какой прекрасный, абсолютно поэтический образ!

— Будь по-твоему, — покладисто кивнул он. — Но вернемся к тебе… Признайся, мысленно ты уже отдалась Николяше? Я прав?

— Что? Господи, ну зачем такие резкие переходы! — лицемерно возмутилась я.

— Так и есть. Стало быть, тебе нужно с ним реально переспать.

— С какой стати?

— Ну как же, ты — бедная женщина, которая давно забыла, что такое добротный трах, — напомнил он.

— Фу, как пошло и примитивно! — снова рассмеялась я.

— Тебя можно понять. Сколько времени у тебя не было мужчины? Раз, другой ты переспала с мужем, когда он навещал сына? Не сомневаюсь, если ты и занимаешься онанизмом, то под большим секретом — для самой себя. Неудивительно, что ты готова лезть на стену, как запертая в четырех стенах кошка…

— Теперь ты будешь смеяться. У меня действительно есть кошка, которая всю зиму и весну лезла на стены. Орала так, как будто решила свести меня с ума. Я думала, соседи от злости подожгут мне дверь. Чего я не перепробовала: покупала ей самые дорогие кошачьи транквилизаторы...

— Помогло?

— Честно сказать, не очень. Успокоилась, только когда летом ее отвезли на дачу.

— Вот видишь! Обыкновенная кошка. Что ж говорить о тебе. Уверяю, для тебя сейчас самый подходящий момент заняться этим с приятным мужчиной.

— Прямо сейчас? — перепугалась я.

— Ну-ну, не пугайся так! На этот раз я тебя не тороплю. Как говорится, никакой обязаловки. Не подумай, я не проповедую сексуальную революцию. Да и глупо развращать-совращать взрослую женщину, к тому же, поэтессу… Кстати, Агния, добрая душа, исключительно дорожит такими клиентками, как ты, внимательно следит за тем, чтобы их самые заветные желания и фантазии добросовестно исполнялись.

— Гм-м! Ты хочешь сказать, — изумленно фыркнула я, — что, кроме ресторанного бизнеса, Агния еще и сводничеством промышляет?

— Между прочим, она, как и ты, — очень одинокая, несчастная женщина, — серьезно заметил Стива, открывая свой замечательный портсигар и предлагая мне сигаретку.

Со стороны, наверное, может показаться, что знакомство со Стивой тут же превратило мою жизнь в забавное, веселое приключение, а сама я, как по мановению волшебной палочки, превратилась в легкомысленную, сладострастную особу, живущую одним мгновеньем. Это совершенно не так. Не только атмосфера ресторанчика, флирт, танцы и музыка, но и каждое слово Стивы сотрясали мой внутренний мир, мое старое жилище, нору, как ураган, как стихийное бедствие. Если можно так выразиться, каждый миг блаженства был сполна оплачен мучительно болезненными спазмами и адскими страхами. Меня, несчастную, заставляли веселиться и плясать на дорогом пепелище, на развалинах собственного дома. Порой мне казалось, что ничего святого у меня уже не осталось. При одном воспоминании о поэзии, литературе, любимой музыке меня душили спазмы рвотного рефлекса. Единственное, что поддерживало, не давало удариться в истерику, не опрокинуться в коллапс, было присутствие Стивы. Пропорции, в которых он смешивал садистски жестокую критику и ангельскую нежность, всегда попадали в десятку. Сказать по правде, меня «прежней», наверное, уже вообще не существовало. Моя душа, высохшая до едва заметной тени, в панике искала убежища среди воцарившегося хаоса. И подобно бессильной тени, навсегда привязанной к предмету, с суеверным ужасом взирала на удивительные, мягко говоря, неадекватные выходки женщины, которая когда-то казалась идеальной женой и матерью. Теперь-то я отлично видела, что эта идеальная жена и мать, так западавшая на любую дешевую сентиментальность, плаксивая и прекраснодушная, на самом деле вела существование эгоистичной черной дыры, которая хищно всасывала время и пространство, принадлежавшее другим людям, не порождая ничего, кроме новых черных дыр. И все-таки я старалась оправдать прежнюю жизнь, прикрыть отвратительную суть благородством намерений, отсутствием желания навредить кому-либо. При этом я была похожа на самодовольное огородное пугало, которое возвышается посреди разоряемых вороньем полей и садов, гордится своими лохмотьями, словно это королевское одеяние. Но страшные ветры, ворвавшиеся в мои тихие владения, срывали не только полуистлевшие лохмотья, но и сметали с лица земли сами поля, сады, ограду и ворон.

Стива и не думал скрывать, что в сигаретках, которыми он щедро угощал меня из своего портсигара, содержаться легкие наркотические снадобья. Как не скрывал и того, что сие есть излюбленное развлечение здешних одиноких и состоятельных дамочек, которые давно поняли, что им нечего терять, кроме своего одиночества. Хозяйка заведения Агния отлично разбиралась в этих вещах — рецептуры, пропорции, смеси. По сути дела, не наркотики даже, а так — невинные психотропные игрушки. Маленькие пестрые таблетки, горошинки, капсулы, вреда от которых было немного, но которые, как маленькие волшебные помощники, наилучшим образом разгоняли тоску, утоляли даже самые упорные боли, а главное, навевали сладостные любовные видения. Агния доставала их у местных цыган, — по-своему, необычайно цивилизованной и продвинутой публики, имеющей прямые поставки и контакты с самим Амстердамом. И, как бы опережая мои недоуменные вопросы, Стива объяснил, что сам лично вполне допускает неизбежность использования подобных искусственных стимуляторов — в том числе в интеллектуальной сфере и, в частности, в научных целях. По его словам, популярность синтетических наркотиков в университетской среде весьма высока. Куда больше, чем в «психоделические» шестидесятые на Западе. В особенной моде экспериментальные образчики — сочетающие новейшие компьютерные технологии с измененным сознанием. Молодые ученые, химики и биологи, отлично разбираются этих штуках. Все прекрасно понимают, что соответствующие исследования, даже с небывалой интенсивностью, ведутся в специальных закрытых проектах. В этом нет ничего удивительного, поскольку человеческое сознание, как известно, в определенном смысле давно выработало свои естественные механизмы воздействия на самое себя, — остается лишь воспользоваться некими альтернативными, комбинированными и куда более эффективными вариантами.

Что касается меня, то я, увы, безусловно принадлежала к тем одиноким «дамочкам», кому уже нечего было терять, — кроме одиночества и тоски. Как все смешалось и запуталось в моей жизни, что ждет меня впереди? По крайней мере в данный конкретный вечер я не собиралась ломать свою бедную голову еще и над морально-нравственными вопросами, касающимися медико-криминальных аспектов происходящего.

Неожиданно я заметила, что публика сильно поредела. Перед закрытием заведение почти опустело. Стива взглянул на часы.

— Ого! Скоро начнет светать. Подожди меня на улице. Мне нужно сказать буквально пару слов Агнии…

Он под руку подвел меня к выходу, а сам вернулся. Я вышла на улицу и посмотрела на небо. Была глубокая, спокойная, равномерно темная ночь. Догадаться, откуда придет новый день, было еще невозможно. Несколько темных фигур, вышедших передо мной из ресторанчика, разбрелись, и теперь вокруг не было ни души. Птицы еще не не запели. Абсолютная, подзванивавшая тишина. Голубые фонари, вокруг которых вилась разнообразная мошкара, освещали улочку. Не зная, что делать и куда идти, я зашла в ближайший палисадник, отломила веточку акации с острыми листиками и крошечными серебристыми стручками и, сложив локти на забор, принялась бессмысленно ею обмахиваться. Что будет? Кто меня отыщет в этой предрассветной мгле? Казалось, мое сердце вот-вот лопнет, но что это было — боль или счастье, я понятия не имела. Только бы вовек не просыпаться!

Вдруг рядом послышался шорох. Кто-то подошел ко мне сзади и, не говоря ни слова, обнял за плечи. Большие горячие руки. Я не переменила позы, не сделала ни малейшего движения запротестовать, повернуться. Лишь механически продолжала обмахиваться веточкой. Большие горячие руки ощупали мои груди, живот, бедра и колени. Я испытала изумленье, ужас и восторг. Похожее чувство возникло однажды, когда я приложила ладонь к только что включенному электрическому чайнику и ощутила нарастающую вибрацию. Теперь все мое тело вибрировало подобным образом. Моя спина сама-собой прогнулась, а большие горячие руки уже задирали юбку и стаскивали с меня трусы. В сплетениях ветвей и листвы за оградой, как это бывает при напряженно пристальном взгляде, стали мерещиться разные лица: то насуплено язвительная физиономия господина N., то печальные черты живой легенды Джона, то глупо недоуменное лицо собственного мужа. Я выронила веточку и крепче ухватилась за штакетины. Забор слегка качался и поскрипывал. У меня было такое ощущение, как будто, расставив ножки, словно маленькая девочка, я сижу на горячей отцовской ладони, которая подбрасывает меня все выше и выше, отчего у меня захватывает дух и из груди сам собой вырывается смех. Я извивалась, как рыбина, подхваченная огромным багром, но сорваться с него уже не могла. Мне хотелось подпрыгивать в такт, подниматься на носочки, но большие руки крепко придерживали меня за бедра. Оставалось лишь крепче цепляться за штакетины. Как жаль, что нельзя было расплакаться обильными слезами. А когда он отпустил меня, я еще некоторое время продолжала двигаться и становиться на носочки. Мокрая сплошь. Не только на внутренней поверхности бедер, но и на подколенных впадинах, икрах и даже на щиколотках я была облита обильной липкой влагой. Пришлось кое-как присесть, подтянуть трусы, неловко обтереться подолом. Только теперь я оглянулась на него, не зная, что говорить, что делать дальше. Он как раз нагнулся и шарил в темноте по земле. Я с наслаждением смотрела на его широкую спину. Наконец, он отыскал и поднял свою чудесную фуражку. После всего произошедшего у меня, наверное, был до того беспомощный и растерянный вид, что он улыбнулся, элегантным движением водрузил фуражку мне на голову, а затем притянул к себе и крепко обнял.

— Какая ночь, Николяша! — прошептала я, уткнувшись носом в его мокрую от пота подмышку, и жадно вдыхала его соленый дух.

— Ты слышишь? — спросил он.

Где-то далеко простучал поезд.

— Москва-Запорожье, — мечтательно произнес Николяша.

— Как будто сразу запахло антрацитом, лимонами, дальними странами, правда, Николяша?

— Я всегда мечтал стать машинистом. Или хотя бы помощником. Так ведь нет же — полный дальтоник… Или, по крайней мере, ревизором-контролером. Так ведь нет же — проклятая застенчивость… Что мне остается — только сидеть в диспетчерской…

Я крепко-крепко обняла его и стала гладить по просторной спине, которая казалась мне такой родной. Господи, какие мы все по-своему несчастные! Потом мы в обнимку двинулись к дачному поселку. Несколько раз нам перебегали дорогу бродячие собаки, кошки и крысы. Несколько раз он останавливал меня в каком-нибудь укромном месте (между гаражами, в густых кустах Иван-чая, в кленовой рощице, на чьей-то картофельной грядке, рядом с кучей ботвы, в заброшенной теплице). Нежно сосал мои тощенькие, как сухая береста, груди, пока молочные железы не разбухали так, словно снова были готовы функционировать. Потом я нагибалась или становилась на четвереньки, всё обильнее истекая горячей любовной патокой, превращаясь в набухшие медом соты. А может быть, в размораживаемый морозильник. В общем, наши мёд и молоко, смешиваясь, растекались сладостной лавой. Потом, запыленные и в клочках травы и колючках репейника, мы снова слушали проходящие поезда. Тук-тук-тук. И короткие гудки. «Жмеринка-Сумы-Москва», «Москва-Житомир», «Одесса-Киев-Москва», «Москва-Ужгород». Даже русские березы в ночи стали казаться мне малоросскими пирамидальными тополями. «Бедная моя Родина, волшебная моя страна!» — почему-то шептала я, хотя это совершенно не соответствовало действительности. И все-таки, какие мы счастливые! Николяша рассказывал про поезда и железнодорожное расписание. Я давно решила покориться судьбе. Приложив палец к губам, сама провела его в дом, поплотней прикрыла двери на половину хозяйки, и мы поднялись в мою светелку, где наконец смогли полностью обнажиться.

— Николяша, — печально, почти торжественно произнесла я, отводя глаза от его наготы, потому что от нее у меня перехватывало дыхание, как будто я повисала над обрывом, — я знаю, что все это значит. Я понимаю, что это Стива. Он остался с Агнией, а тебя попросил, чтобы ты…

— Какое это имеет значение, Александра? Я вот только беспокоюсь, как твоя хозяйка. Не откажет от дачи, если услышит, что ты привела гостя? Может, мне лучше уйти?

— Нет, нет! Во-первых, она разрешила мне. А во-вторых, даже если она завтра бы и выгнала меня вон, я бы не отказалась от сегодняшней ночи. Мне только неловко перед тобой. Сегодня я ужасно грустная, не в состоянии быть такой легкой и волшебной, как ты…

— Что ж, не будем сильно шуметь, верно? Просто обнимемся покрепче, пожарче. Стива предупредил меня, что у тебя куча проблем…

Единственное, что я успела сделать: тихонько запустить на ноутбуке «Битлз». Впрочем, чем теперь для меня были вся музыка, поэзия, литература, высокое искусство — пустым звуком! Я снова чувствовала себя варваром и лицемеркой, предавшей вечному забвенью всю мировую культуру, которая еще недавно была для меня блаженством и спасательным кругом. Но как же было сладко, как сладко! И как я была благодарна моему чудесному другу Стиве, который так деликатно и мудро преподнес мне такой царский подарок! Жаль только, что мне не дано было просто, по-бабьи, разреветься. Я стала хищно, взасос целовать, лизать его плечи, грудь, живот. «Ох, ох! Николяша! Я уж и думать не гадала…» — хнычущим, сбивчивым шепотом лепетала я, сотрясаемая его вулканами и лавинами, переполненная до краев. «Ничего, — отзывался он, весело отдуваясь, — свято место пусто не бывает!» В короткие промежутки отдохновения я расспрашивала Николяшу о его жизни. У него была чрезвычайно простая и незамысловатая жизнь, а сам он был милым и примитивным, как полевой цветок или травинка. Как и Стива, он родился и вырос в этом городке, — но с мечтой о карьере машиниста. В отличие от Стивы, у него не было никаких особенных талантов, глубины, высшей устремленности, если не считать того, что он с юности пользовался необычайным вниманием женщин-дачниц. А тут еще абсолютный дальтонизм. Что красный семафор, что зеленый — один черт. Словом, прямая дорога на цементный завод, банду или «подай-принеси» грузчиком на привокзальный рынок. Если бы не Агния, пропал как пить дать. Она устроила его диспетчером на железнодорожную станцию. Чтобы хоть как-то поближе к мечте. Потому что без мечты мужчина спивается или совсем сходит с ума. Теперь из своей стеклянной будки он мог не только смотреть на поезда, но и вещать о них миру. К тому же, бесплатно пара обуви на год, форменная одежда на три, фуражка, да еще выслуга лет. Вот только зарплата до того мизерная, что ее не хватало даже на буханку хлеба и банку килек в сутки, не говоря уж про пиво или портвейн. Однако, взявшись однажды ему покровительствовать, Агния и тут его не оставила. Приодела, приласкала, чуть-чуть подучила манерам, танцам, секретам интимного обращения с женщинами. Откупила от бандитов, отмазала от армии. Затем в качестве одного из первых своих «сотрудников» в свободное от железнодорожной будки время стала приглашать к себе в заведение «ВСЕ СВОИ», поучаствовать в «бизнесе». Как говориться, по-честному. В ресторанчик то и дело захаживали состоятельные одинокие дамочки (и не только дамочки), готовые снабжать карманными деньгами, осыпать подарками, ссужать изрядными средствами. Словом, местная индустрия развлечений в условиях новых экономических отношений. Бывало даже, что он по месяцу-двум проживал на даче у очередной клиентки или даже сопровождал ее куда-нибудь в Турцию или Египет. Деньги, иногда немалые, не задерживались долго в кармане. К хорошему быстро привыкаешь — вкусное вино, сочное мясо, изящная одежда. Всякие мелочи, вроде мобильника, плеера, видика. Даже при желании — подержанной иномарки. Такая жизнь пришлась Николяше по душе, — по сути нежному, легкому, благодарно-любвеобильному созданию, простодушно радующемуся мгновенью, даже испытывающему гордость за свое несомненно привилегированное положение, просто не способному думать о завтрашнем дне. В конце концов, кто он такой — обыкновенный провинциальный парень, звезд с неба не хватающий, далеко не заглядывающий.

Конечно, у меня и в мыслях не было, что теперь я буду его единственной женщиной. Конечно, у него их сразу несколько. Особенно охотно, пылко и восторженно (конечно, кроме поездов) Николяша рассказывал мне об Агнии. Кем он ее считал — матерью, любовницей, благодетельницей, хозяйкой или подругой? Чем больше я узнавала о ней, тем больше, как ни странно, ей симпатизировала. Хотя, признаюсь, все-таки немножко ревновала, — причем не только его, Николяшу, но еще больше Стиву. Эту женщину, показавшуюся мне такой высокомерной и себе на уме, они, похоже, любили и уважали по-настоящему. Когда я заметила Николяше, что Агния, кажется, не очень-то красива и привлекательна — именно, как женщина, — не говоря уж о том, что по образцу современных бизнес-вуман расчетливо бездушна, Николяша почти обиделся, во всяком случае, совершенно по-детски расстроился.

— Это жестоко, несправедливо, так говорить о ней! — воскликнул он и с жаром принялся убеждать, что я еще совершенно не знаю Агнию, а когда узнаю, то, конечно, сразу изменю свое мнение. — Между прочим, — лукаво прибавил он, — она умеет, да еще как, соблазнять, очаровывать, до умопомрачения влюблять в себя весьма разборчивых дамочек!..»

После очередного бешеного выброса любовной энергии Николяша трогательно отключался. Засыпал у меня на груди, как младенчик, розовый и ароматный, как сдобная булочка. Конечно, он не был моим мужем, моим небесным супругом, как тот, с которым я прожила почти двадцать лет и которому, несмотря на все передряги, была благодарна и, наверное, предана по гроб жизни. Некоторое время я просто любовалось Николяшей, как сказочным сокровищем, небывалым подарком, который преподнес мне благородный Стива, но которым, однако, могла пользоваться лишь «до рассвета и первого петушиного крика». Кстати, вспоминая о Стиве, я испытала что-то вроде сочувствия и жалости: мой строгий и мудрый товарищ, но не менее неприкаянный, чем я сама, словно канул куда-то в туман. Могла ли я надеяться на новую встречу с ним? Он превратился для меня в такую же бледную иллюзию, как и пресловутая Волчица. Он требовал (и мне самой хотелось!), чтобы я всецело доверяла ему, — но мое бедное сердце уже однажды было разбито на тысячи осколков, притом самым подлым, вероломным образом. Если по своему благородству он был не способен презирать ту, что сама безмерно себя презирала, это вовсе не значило, что вся прежняя мерзость вперемешку с самой возвышенной поэзией и истинным человеческим счастьем канули в лету. Зато, находясь рядом с Николяшей, этой прелестной женской игрушкой, я словно лишилась как прошлого, так и будущего… Николяша просыпался, тут же заключал меня в объятья, и мы снова начинали играть, погружались в молоко и мёд.

— Мне с тобой не расплатиться, Николяша, — глупо и порочно хихикая, шептала я ему на ухо.

— Нет-нет, — серьезно отвечал он. — Тебе мне вовсе не нужно платить. Во-первых, мне очень приятно быть с тобой. А во-вторых, меня попросил об этом Стива. Сказал не брать с тебя ничего… Конечно, если бы не он, это бы влетело тебе в копеечку. Ведь реальный мужской оргазм — не какая-нибудь там физиотерапия, стимуляция теплым молочком, — стоит больших денег...

Я уж и не знала, шутил он или всерьез, смеяться мне или обижаться. Одно было определенно плохо — насчет того чтобы содержать мужчин. Если бы я и захотела, что я могла? В данный момент, я и сама не успела оглянуться, как оказалась без копейки. Мало того, кругом в долгах.

Как бы там ни было, на узком жестком топчанчике Николяша воскресил во мне все естественные женские функции, увлажнил, смазал, прочистил входы и выходы так, что во мне все зазвенело, заскрипело, запело. Если бы я была полем, даже не слишком плодородным, то перепаханная вдоль и поперек и щедро засеянная отборным семенем, я была бы просто обязана сказочно уродить. Впрочем, не только это. Он не только развеял тоску женщины, изголодавшейся по земной любви, но и реально возвратил мне ощущение жизни. Это было особенно трогательно и символично: сам страдающий дальтонизмом и лишенный мечты, он вернул мне яркие краски окружающего мира.

Бог ведает, сколько это продолжалось, только в конце концов мне показалось, что за окошком засияло солнце, и я отключилась в блаженном бессилье, уткнувшись лицом в подушку.

Было уже позднее утро, когда, застонав от спазма головной боли, я потерлась лбом о подушку, приподнялась на локте и разлепила распухшие, как пельмени веки. Тем не менее, первое, что я осознала, — были стыд и адские угрызения совести, вцепившиеся и рвавшие меня, словно инквизиторские клещи. Что произошло вчера? Как я посмотрю в глаза хозяйке и т.д.?

Однако чудеса продолжались и утром. Во-первых, оказалось, что Николяша успел исчезнуть, — притом так деликатно и бесшумно (не иначе, как со сноровкой профессионального любовника), что моя хозяйка даже не успела заподозрить, что я приводила удивительного ночного гостя. Спустившись вниз, я застала ее за приготовлением оладьев с вареньем, которыми она, повадилась потчевать меня с утра до вечера, видимо, считая меня конченым человеком. Во-вторых, я обнаружила у себя в косметичке парочку вчерашних пестрых капсул, машинально проглотила обе — и тут же избавилась не только от головной боли, но и от угрызений совести. Смолотив все тетушкины оладьи, напившись крепкого кофе, я снова удалилась к себе в светелку.

Нужно было подумать. Впереди забрезжило нечто небывалое. По крайней мере, я точно знала, что минувшая ночь с милым Николяшей вывела меня на какую-то другую, совершенно новую дорогу. Странное дело, но в этих грубых словах насчет «добротного траха», как чудесное зернышко в горячем перегное, было посеяно мое нынешнее прозрение. И ведь пришло это в голову именно после того, как тебя «отымели от и до». Блестящая финансовая комбинация. Решение проблем, достойное современной деловой женщины. Наконец я изменю свою жизнь и увижу небо в алмазах. Работая за гроши, как лошадь, на износ, задыхаясь от безденежья, я между тем буквально сижу на деньгах. Со всех сторон только и слышишь, что банки, снова набившие мошну, готовы раздавать деньги направо налево, обслуживают удивительно легко и цивилизованно, кредит можно взять буквально по телефону. О нет, не такая уж я конченая, неприспособленная дура! Я устроилась на кушетке, поместив между ног ноутбук, и принялась рассуждать здраво и логически.

Итак, что же мы имеем? Прикинем... Допустим, беру на один год в банке разумную ссуду под залог родительской квартиры, которую мы так и так сдаем. Причем в рублях. Тысяч эдак сто, или даже сто пятьдесят. Огромные деньги! В валюте это выйдет около пяти тысяч долларов. Бог с ними с банковскими процентами, не такие уж большие. Деньги должны работать, вот, в чем штука! Уже через год я снова сдам квартиру, но теперь — сразу года на три. Соответственно, предоплату возьму за полгода или даже за год вперед. Вот вам те же самые пять тысяч — и долг покрыт! Тем более через год рубли, взятые в банке, относительно обесценятся, а с квартиросъемщиков я возьму в твердой валюте. Огромные, огромные деньги! Впрочем, и этот год я не собираюсь сидеть сложа руки. Даст Бог, переведу несколько фильмов и книг. Даст Бог, еще тысяч десять. Идем дальше. Дочка-то так и так выходит замуж и уезжает к своему невинно осужденному, а сын сдал вступительные экзамены и уезжает учиться в Америку. Следовательно, в целях экономии ничто не мешает нам с мамой пожить годик-другой на даче, благо вода, печка имеются, дров запасем, — а квартиру в Москве тоже сдать. Но уже существенно дороже. То есть еще плюс тысяч семь-восемь. И, соответственно, сейчас же взять под нее ссуду в банке. Огромные деньги! Просто голова идет кругом! Похоже, в моих жилах есть капля еврейской крови (ха-ха!). А если при этом еще и заложить дачу, а часть денег ссудить под проценты двоюродной сестре, которая живет на Украине и у которой свой надежный чулочно-носочный бизнес (она давно предлагала), то в результате, пожалуй, окажется, что я уже просто не буду знать, куда их девать, эти деньги!

А если серьезно?.. Непривычно, хлопотно? Но другого выхода просто нет! К тому же, как уже было сказано, все равно нужно было где-то раздобыть денег, чтобы что-то дать в дорогу отъезжающей дочке. А также в качестве свадебного подарка. И сыну нужно — на билет, приодеться. Чтобы не чувствовал себя в Америке человеком второго сорта. Я уж не говорю, что мне самой деньги нужны позарез… Но при такой комбинации денег будет столько, что хватит всем. И разделить их нужно по справедливости: то есть ровно на четыре части. То есть по пять тысяч с гаком каждому. Пять дочери. Пять сыну. Причем его долю сразу перевести в доллары и положить в банк под хорошие проценты — вплоть до совершеннолетия. Пять мне. Пожалуй, через некоторое время я и вовсе смогу бросить свою унизительную поденщину, целиком посвятить себя литературе. Сказка!.. И, наконец, пять тысяч отдам ему. Мужу. Чтобы по-честному. Он и так недавно вспылил. Когда я осторожно поинтересовалась, не думает ли он делить имущество, он воспринял это как угрозу выписать его из квартиры и оставить на улице. «Разве я даже этого не заработал?!..» Как всегда он был прав. Ведь и ушел-то он, творческий человек, главным образом, не выдержав нашей нескончаемой нужды в деньгах — это ясно. Плюс мое всегдашнее нытье: мол, нужно на то, нужно на сё. Нынешняя его подруга, судя по всему, не доканывает его подобными банальностями... В общем, денег хватит всем. Даже бабушке, то есть маме моей, вечной труженице, можно будет подкинуть кое-что на дачные расходы. Мне ли не знать, как она откладывает — копеечку к копеечке: то насос починить, то забор подлатать.

Какая я все-таки была злая и нехорошая! И сколько адской черноты скопилось в душе! Зато сейчас замечательно подобрела. Прямо физически ощущала, как продолжаю добреть, сколько во мне спокойной любви. Я чувствовала себя примитивной и жизнерадостной, как амеба, увидевшая свет и переполненная лишь одним желанием — делиться. И сразу здравые мысли. Умные мысли. Действительно забавно: нужен-то был всего лишь добротный «трах» — и вот бедная женщина сразу пришла в себя!

Следующая неделя прошла в приятных хлопотах. Днем я присматривала банки, оформляла ссуды, а вечером ноги сами несли меня ко «ВСЕМ СВОИМ». Стоило провести в ресторанчике пару вечеров, и я действительно почувствовала себя там, как дома. Через несколько дней, обзаведясь для удобства сразу несколькими кредитными карточками, я в полной мере наслаждалась всеми привилегиями независимой и состоятельной дамы. К тому же теперь у меня была своя маленькая тайна. Своего рода графиня Монтекристо. Теперь по крайней мере я вполне расковано держалась среди людей, единственным желанием которых в данный конкретный момент было получить от жизни максимум удовольствия; в частности, познакомилась с основными разновидностями современных алкогольных смесей, а уж отплясывала так, что уже через пять минут лифчик хоть выжимай, никакие антиперспиранты не помогут. После моей наивной «измены», то есть, после той ночи, когда я беззаботно смешивала «мёд и молоко» с Николяшей, Стива не только не охладел ко мне, но продолжал опекать и образовывать меня с прежней неумолимой строгостью, доходящей порой до жестокости. Между прочим рассказал, что в ту ночь, когда я была с Николяшей, он и Агния закатились в дорогой и модный столичный ночной клуб, где ему удалось познакомиться, поговорить с матерыми завсегдатаями, от которых он узнал об одной чрезвычайно важной вещи: в клуб часто захаживали особы из высшего света, а на начало осени запланировано мероприятие — что-то вроде бал-маскарада, — попасть на которое можно будет лишь по большой протекции или выложив за пригласительный билет изрядную кучу денег. А на закуску, то есть после бала, обещан какой-то бесподобно увлекательный «эксперимент». Сначала у меня в голове промелькнуло, что Стива намекает, что, мол, неплохо бы мне спонсировать поход в элитный клуб: пригласить его на это интригующее, такое важное для него мероприятие. Однако уже через секунду он радостно шепнул, что Агния уже успела заказать билеты на всех (хотя даже для нее это были весьма не малые деньги). Мне сделалось ужасно стыдно за свою мещанскую мнительность.

Со Стивой, впрочем, я виделась теперь не так уж часто (у него всегда была намечена куча свиданий; не считая многих часов, которые он отдавал своим научным занятиям), однако чувствовала: незримая связь-диалог между нами, даже с оттенком мистики, не прерывается ни на секунду. Мне ужасно хотелось побыть, поговорить с ним совершенно наедине. Лучше всего залучить в гости или напроситься к нему. Но он спокойно и твердо отвергал то и другое. Вероятно, считал, что еще не время. Я уверяла, что не стану приставать к нему с сексуальными домогательствами. Он лишь смеялся. Кстати, как только я получила первую часть денег из банка, первым делом купила Стиве мобильник, самой последней модели, — с веб-камерой, музыкой, возможностью подключаться к интернету и так далее. Положа руку на сердце, я сделала это исключительно из эгоистических соображений: я должна была знать, что могу связаться с моим удивительным другом в любую секунду. Это было жизненноважно. И, конечно, тут же ему в этом призналась. Принимая подарок, как должное, он обронил, однако, наморщив озабоченно лоб:

Дата добавления: 2015-09-04