Записки Степной Волчицы 9 страница

Итак, какие перспективы открывались перед молодым ученым? Гнить на родной кафедре или в каком-нибудь фундаментальном институте, которым руководит какой-нибудь несостоявшийся нобелевский маразматик? Свалить на Запад, чтобы оказаться в положении раба, негра-интеллектуала, пашущего на «дядю»? Протирать штаны и гробить зрение за компьютером, роясь в интернете, собирая жалкие крохи знания? А может быть, отправиться обратно в родной городишко, чтобы повторить судьбу сонмов безвестных Циолковских и Кулибиных, считаться городским сумасшедшим, юродивым и в результате удостоиться чести быть похороненным в общей могиле? Впрочем, там и без него таких уникумов уже было пару штук, жены и дети от них давно разбежались, а цыгане порасстащили оставшиеся вещи.

Не в том, конечно, пафос! Кем именно его будут считать профаны-обыватели, Стиву волновало меньше всего. Комплексами «кухаркиного сына» он никогда не страдал. Погибнет, останется невоплощенной его мечта — вот что ужасно! Собственно, создание всеобщей теории мироздания было даже не мечтой — а вполне реальной задачей.

Поначалу ситуация представлялась ему совершенно безнадежной. Жалкий итог жизни профессора как нельзя убедительнее свидетельствовал об этом. Даже ученый такого уровня (то есть с определенными техническими и организационными возможностями) неизбежно оказывался в положении по сути тех же нищих, побирающихся Циолковских-Кулибиных, которым вечно не хватает нескольких несчастных рублей на покупку линзы для телескопа или жести для сопла. Что остается ученому? — униженно клянчить у нуворишей. Между тем сильным мира сего непонятны, зачастую даже смешны, проблемы ученого человека, исследователя, стремящегося к цели неведомой никому, кроме него. Посторонний наблюдатель не в состоянии увидеть и оценить странных и, мягко говоря, экстравагантных идей, которыми живет гений.

Какая жестокая ирония! Любой олигарх, правитель (в том числе их позолоченные отпрыски) конечно же могут возомнить о себе, что находятся ближе к Истине, чем любой из простых смертных, будь этот смертный хоть семи пядей во лбу. И то верно: стоит им только пожелать — к их услугам консультации любого Циолковского или Кулибина, целые институты и университеты, — не говоря уж о практически неограниченных материальных ресурсах, самые современных технических средствах, новейших компьютеров и компьютерных программ. Последние снимки из космоса — пожалуйста! Сенсационные археологические находки — будьте любезны! Для них не существует преград ни на земле, ни в воде, ни на небе. Если бы бедным Циолковским и Кулибиным перепала хотя бы тысячная часть этих возможностей, какие бы удивительные открытия они могли бы еще совершить!

Немаловажно также и то что, кроме неограниченных возможностей получения научной информации, сильные мира сего располагают и иными преимуществами. Когда дело касается так называемых духовных, мистических, богословских вопросов — они всегда желанные гости в любом монастыре, келье, теософском собрании или секте. К примеру, прошли слухи о фантастической находке живой мумии, или о мироточащей чудотворной иконе, или о том, что там-то и там-то было явление Богородицы, — им ничего не стоит немедленно прибыть на место, чтобы лично во всем удостовериться и разобраться. Нувориш может запросто пообщаться с любым церковным иерархом, мыслителем, художником, писателем, святым отшельником. Образно говоря, проникнуть в сферы, где сходятся Божественное и сатанинское. Иными словами, обладает уникальной возможностью соединять самые разнородные знания и факты, — что, как известно, является лучшим стимулом для новых идей, каждая из которых может оказаться ступенькой для последнего рывка, для решающего прорыва к Истине. Другое дело, ни сильным мира сего, ни тем более их отпрыскам подобные возможности, а также и сама Истина, ни к чему, — если только они не способны развлечь и позабавить их заплывшие жиром души или охранить от покушений их земную власть.

Какая драматическая нелепость! Какой разительный контраст! Какая банальная и старая как мир ситуация, когда даже признанный царями научный гений, тем не менее, находится на положении дрессированной обезьяны. Подобно тому, как знаменитый, официально обласканный властями Павлов, учитывая политизированность всего и вся, включая науку, сам находился на положении подопытной собаки, на которой ставились эксперименты (причем, несомненно, он сам не мог этого не понимать), а окончательные выводы делали совсем другие люди, отнюдь не ученые.

Конечно, бывали случаи, когда талантливые ученые, рассчитывая операциями-махинациями и всевозможными интригами добиться для своих изысканий необходимой «материальной базы», пытались развить в себе талант бизнесмена, коммерсанта, царедворца. Бог знает почему, но все подобные деятели, занявшись созданием своей собственной научной империи, весьма скоро превращались более или менее процветающих чиновников или бизнесменов, а их исследовательский дар улетучивался навсегда и практически без остатка.

Впрочем, Стива не относился и к тем одаренным личностям, кого осознание этой жестокой реальности было способно раздавить, как колесо червя, — чтобы потом всю жизнь корчиться в таком полураздавленном состоянии, стонать: какая несправедливость, что я не родился сыном президента или отпрыском английской королевы!.. Молодой физик-теоретик справился с душевным кризисом. В результате и возник этот необыкновенный тип ученого-жигало.

Конечно, в деньгах Стива ужасно нуждался. Но деньги не были для него самоцелью. Разве что трамплином. Главный расчет новоиспеченного альфонса состоял в приобретении подруг-покровительниц, принадлежащих к самым высшим кругам общества. Он рассчитывал, что они оценят не только его мужские достоинства, но и откроют ему новые возможности как для ученого-исследователя. В этом, кстати, я ему, увы, ничем особо не могла помочь.

Повлияло ли на его выбор подобной экзотической жизненной программы и тактики, то, что в судьбе Стивы с самого начала участвовали женщины — мама, библиотекарша, регистраторша? Вполне возможно. Он всегда нравился женщинам, причем секрет его мужского обаяния заключался не в одной смазливой мордашке. Его собственная мать была «брошенкой». Неудивительно, что он так хорошо понимал сердца брошенных женщин, знал, что сказать в утешение и поддержку. Женщины бывали мгновенно покорены его обхождением, так как кожей чувствовали, что именно он — тот настоящий, интимный друг и советчик, способный понять, успокоить их истомившиеся души. В этом смысле он был абсолютно прав, когда говорил, что считает абсурдным строить наши отношения по схеме «ты мне — я тебе»: он действительно давал женщинам куда больше того, что мог от них получить (по крайней мере, если говорить о тех женщинах, которые сейчас были вокруг него). Насколько я успела его узнать, он и по натуре был неподдельно великодушным человеком. Стива был искренне убежден, что со всякой женщиной нужно быть добрым, нежным, терпеливым, понимающим; что каждая женщина вправе почувствовать себя любимой, хотя бы на миг снова превратиться в маленькую девочку, которую носят на руках. Уже за одно это Стиву никак нельзя было считать заурядным альфонсом, лишь для виду строящим из себя непризнанного гения, прикрывающимся возвышенными идеями, — подобно тому, как обыкновенная проститутка прикрывает свою алчность и элементарную испорченность историями о якобы больной матери и насильнике-отчиме. Я уж не говорю о том, что по собственному опыту могла засвидетельствовать, что судьба свела меня отнюдь не с инфантильным, мечтательным юношей, а с молодым волевым мужчиной — страстным, сексуальным, способным пробуждать в женщине самые необузданные и смелые желания. Мне ли было не понимать, что именно это было необходимо отчаявшимся «брошенкам», вроде меня. А сколько вокруг таких несчастных, в душе абсолютно одиноких женщин, — даже среди замужних, состоятельных, внешне благополучных дам!

После такого подробного рассказа Стивы о себе и своей мечте я подумала: какой он чистый, милый, а главное — простодушный! Особенно меня тронуло, что их тоже бросил отец, погнавшийся за птицей-счастьем. То есть — точна копия моей ситуации… Как ни странно это звучит, но в каком-то смысле он действительно годился мне в «сыновья»!

Я улыбнулась и впервые решилась погладить его по щеке. Конечно, вся его идея о женщинах-соратницах и женщинах-покровительницах показалась мне по-детски наивной. Однако именно своей детскостью стала мне еще более мила и симпатична, поскольку напомнила подобные, какие-то мальчишеские идеи моего собственного мужа, которые тот с таким увлечением разворачивал передо мной. В начале нашей супружеской жизни они так очаровывали меня, а затем несказанно раздражали и даже бесили. Кстати, теперь я от всей души раскаивалась, что не могла тогда сдержать себя и критиковала мужа.

— И много у тебя было таких женщин? — рассеянно спросила я, безотчетно любуясь им.

— Я бы не сказал, — чистосердечно признался Стива. — Есть одна женщина…

«Значит, он находится лишь в начале пути», — отметила я про себя, и новая волна нежности накатила на меня.

— Но давай вернемся к тебе, если ты не возражаешь, — игриво предложил Стива и, перевернув мою руку, погладил мою ладонь — как будто положил в нее магический шар, горячий и светящийся алым, словно рубиновый самоцвет.

— Конечно, не возражаю! — в тон ему воскликнула я. — Интересно, что ты вообще думаешь обо мне?.. Нет-нет, не говори! Я знаю, что-то ужасное.

— Ничего ужасного, — ласково, но явно сверху вниз сказал он. — Ты думаешь, ты взрослая женщина, все испытавшая, все повидавшая и, может быть, уже отжившая свой бабий век, а на самом деле — еще маленькая девочка… Юное создание, которое понятия не имеет — ни о себе, ни об отношениях между мужчиной и женщиной. Когда ты была замужней дамой, ты каждые пять лет честно старалась разнообразить отношения с супругом. При этом чувствовала себя если не дрянью-шлюхой, то по меньшей мере революционеркой-экстремалкой. У нас ведь не только «Камасутру», а и секс вообще превратили в объект насмешек, а секс ведь это только арифметика.

Я наморщила лоб. Кажется, этот молодой человек взял со мной менторский тон? Самое удивительное, я не оскорбилась. Не рассмеялась. Неужели нас, женщин, так легко поймать на приманку в виде обыкновенной ласки?

— Да что ты говоришь! — иронически, хотя и несколько запоздало всплеснула я руками.

На самом деле я чувствовала, что отношусь к его словам, как нельзя более серьезно. Кроме того, мне необычайно приятно то, что он говорит. Что я еще «маленькая девочка», что я еще не отжила свой век… Даже если это не имеет отношения к реальности.

— Ну, посуди сама, — еще ласковее продолжал он, — может быть, лишь одной женщине из десяти тысяч везет, и в девичестве она находит своего учителя-наставника. Наука отношений между мужчиной и женщиной — самая сложная из наук. Ты и сама это прекрасно знаешь.

— Сложнее твоей физики? — снова не удержавшись, пошутила я.

— Ну, — покачал головой он, — может быть, одного порядка.

— Что ж, — вздохнула я, — какая женщина откажется хоть на несколько мгновений опять почувствовать себя маленькой девочкой… — И, помолчав, выпалила, словно бросившись в омут головой: — Если бы у меня не было столько комплексов и предрассудков, я бы знала, кого теперь взять в учителя и наставники!.. — Дальше у меня было задумано интригующе и многозначительно посмотреть ему в глаза. Не отводя взгляда. Пока он сам в смущении не опустит глаза. Но, в результате, не выдержав, отвела взгляд.

— Что ж, — улыбнулся он, спокойно и нежно привлекая меня к себе, словно я и впрямь была для него всего лишь маленькой девочкой, — беру тебя в ученицы со всеми твоими комплексами и предрассудками.

— Согласна! Согласна! — прошептала я.

Несколько раз он поднимал меня танцевать.

— Твое осязание должно обостриться до такой степени, — объяснял он, прижимая меня к себе, — чтобы ты могла чувствовать каждую пульсацию своего партнера, даже сквозь одежду. Если тебе нравится мужчина, он должен почувствовать, что ты отдаешься ему задолго до последнего объятия, иначе общение с тобой будет для него утомительным ритуалом. Никак не праздником. Без этого и последнее объятие будет лишено всякой прелести ощущения праздника… Присмотрись, как откровенно, целеустремленно ведут себя в танце другие женщины. Они похожи на волны, которые окатывают тебя с головы до ног, принимая тебя всего без остатка… Впрочем, игра с прикосновениями — далеко не всё. Ты, наверное, даже не догадываешься, как возбуждает мужчину, если он чувствует, что может говорить с женщиной совершенно свободно и вдохновенно. Более того, что ей безумно нравятся его суждения. Тогда, если так можно выразиться, он весь превращается в один большой трепещущий орган. Этот орган звучит-вибрирует, словно огромный инструмент. Сам себя слышит со стороны, восхищаясь своей магнетической силой…

«А уж как женщину возбуждает, когда мужчина так вдохновенно разглагольствует!» — прибавила я про себя, складывая голову ему на плечо.

— Тут нет никакого особого секрета, — продолжал Стива. — Но, как ни странно, большинство женщин понятия не имеет, как важно мужчине выговориться. Почему-то принято считать, что в процессе свидания мужчина думает лишь об одном, что им руководит только это. Какое нелепое заблуждение! Это и так и не так. С одной стороны, пытаясь соблазнить женщину, мужчина грезит, что в ее лице соблазняет сразу всех женщин. Более того, покоряет целый мир. С другой, если всё происходит слишком быстро, или если, боясь насмешек, мужчина страшится открывать при женщине рот, еще недавно столь желанная физическая близость оборачивается для него полнейшим разочарованием. Даже когда мужчина просто покупает проститутку, то есть заранее оплачивает соответствующие гарантированные услуги, будь она хоть самой последней гнусной и уродливой шлюхой, он и тогда пытается затеять какой-нибудь разговор, поговорить о том, о сем. Просто заговорить с ней — хотя бы узнать ее имя. Молчание в процессе свидания — скорее свойственно женщине. За исключением, конечно, сугубо животных возгласов. Женщине достаточно лишь ощущать, что ей хорошо и спокойно в его обществе. Решение принадлежать ему она принимает отнюдь не в последний момент. А приняв такое решение, ей больше ни к чему мучить себя, а также испытывать его, мысленно сравнивая с каким-то, может быть, в тысячу раз более бездушным и глупым идолом, за которого она еще недавно цеплялась, как дикарка за осколок стекла, не видя, что все ее руки в крови…

— Боже, какие страсти!

Пусть обнимает меня! Пусть опять зовет танцевать!.. В какой-то момент моя воля была подавлена его страстной речью. Вернее, просто отключилась за ненадобностью. А сама я, потеряв всякое чувство реальности, так разнежилась и затуманилась, что если бы Стива стал соблазнять меня, мать двоих детей, прямо в нашем уголке, я бы, наверное, просто закрыла глаза, позволив ему делать со мной всё, что ему заблагорассудится. Перед моим внутренним взором даже замелькала символическая картинка, предел всех земных мечтаний: будто я сижу, озаренная теплым солнышком, на крылечке избушки, а мне навстречу идет мой суженый, моя половина, мое счастье…

(Только объективности ради: однажды муж рассказывал, что в юности у него был весьма бурный роман с одной зрелой, даже перезрелой, дамой. Причем «бурный» с обеих сторон. Может быть, с его стороны даже куда более «бурный», чем с ее… То есть в том, как разворачивались мои отношения со Стивой, прослеживалось нечто параллельное.)

Вдруг мое внимание привлекла женщина, может быть, примерно моих лет, только необычайно ухоженная и подтянутая, — хотя ее никак нельзя было назвать даже миловидной; черты лица грубые, непропорциональные, впрочем, как говаривал мой муж, вполне типичные для нашего вырождающегося Нечерноземья. Ее глаза были устремлены прямо на нас. И этот необычайно пристальный и, как мне показалось, довольно надменный взгляд удивил меня.

— А, это Агния! — заметив мое недоумение, объяснил мне Стива. — Мы с ней большие приятели. Она из здешних, из наших. Немножко диковата и стеснительна. Не так уж уверена в себе, как это может показаться на первый взгляд. Хотя не больше, не меньше, как хозяйка нашего заведения…

Стива помахал женщине. Та едва заметно кивнула в ответ и с тем же надменным видом отвернулась.

— Мне она не нравится, — сказала я.

— Только не вздумай ревновать! — шепнул Стива.

— Какое я имею право? — пробормотала я.

— Вот и молодец.

— Так это и есть твоя женщина?

— О, мы с ней большие друзья, — кивнул он, обнимая меня так, что, распалившись, я и правда превратилась в большую горячую волну, одержимую одной страстью: захлестнуть его всего, потащить за собой, задушить своей нежностью. Я чувствовала себя разгоряченной, влажной, голодной до такой степени, что даже опасалась, как бы мне не пришлось менять нижнее белье. Или его это возбуждает? Признаюсь, моя мысль была прозрачна: я уже прикидывала: если Стиве некуда меня «привести», могу ли я пригласить его к себе? То есть прямо на дачу моей хозяйки, в светёлку, что в мезонине?

— Оглянись вокруг, Александра, — неожиданно сказал Стива. — Посмотри внимательно! Здесь найдутся мужчины, которые были бы тебе приятны в качестве партнера?

— Чисто теоретически?

— Почему теоретически. Практически тоже.

— Забавно! — рассмеялась я. — Нет, я так не могу.

— А все-таки? Что называется, навскидку?

Я осмотрелась.

— Может быть, вон тот, — сказала я, неуверенно дернув плечом, и кивнула в направлении барной стойки.

— А-а! — оживился Стива. — Тот, что в забавной форменной фуражке железнодорожника?

— Допустим. А что?

— Так он тебе действительно нравится?

Прищурившись, я еще раз смерила незнакомца критическим взглядом. Он лениво беседовал, выпивая с двумя или тремя экзальтированными дачницами, вроде меня.

— Ты что, с ним знаком?

— Конечно, — кивнул Стива. — Его зовут Николяшей. В нем есть что-то французское, а? Женщины его обожают, буквально на части рвут, а он чувствует себя несчастным, полон самых страшных комплексов. Поэтому и фуражку не снимает даже в постели. Он работает диспетчером у нас на станции. Целыми днями сидит в стеклянной будке и гнусавит в микрофон про товарные, скорые, маневровые и пассажирские поезда. Итак, что ты о нем думаешь?

— Типичный самец. Да еще в фуражке. Правда, несколько заплывший сальцем. Но это даже нравится, кажется довольно эротичным. У меня, наверное, ужасно испорченный вкус, Возможно потому, что напоминает мужа. Ей-богу, мне кажется, я бы даже узнала его по запаху...

— Прекрасно, Александра! — кивнул Стива. — Тогда вот тебе первое практическое задание. Пойди и пригласи его танцевать!

Первой моей реакцией был испуг и возмущенная гримаса. Ох уж эти игры в «слугу» и «господина», «учителя» и «ученицу» — излюбленные сюжеты самых пошлых порнографических фильмов, которых в свое время нам с мужем пришлось перевести целые груды! Как раз забава для женщины моих лет! А может, здесь это в порядке вещей? Что у них тут: что-то вроде борделя для пожилых дамочек? А Николяша — еще один штатный жигало, путана мужского пола?

— Ты же знаешь, у меня нет ни копейки денег. Как я с ним расплачусь?

— Ничего. Я устрою по знакомству. Как-нибудь потом сделаешь ему какой-нибудь подарок. Свитер, галстук… К тому же, я же сказал тебе: в глубине души он несчастный человек. За всю жизнь ему, может быть, не случилось словом перемолвиться с понимающей женщиной. Ты можешь помочь ему поверить в себя. Не будь эгоисткой, Александра!

— Но он, кажется, занят, — пролепетала я, умоляюще глядя на Стиву, имя в виду окружавших Николяшу дамочек.

— Ничего подобного, — покачал головой тот. — Пока что свободен. Можешь на меня положиться. И непременно попробуй его разговорить. Главное, постарайся сама говорить поменьше. Он, между прочим, тоже пишет стихи.

— Надо же, — хмыкнула я.

— Только это преогромный секрет. Не вздумай упомянуть об этом, пока сам не заговорит!

— Может быть, как-нибудь в другой раз? Старая неповоротливая дура, да он меня просто на смех при всех поднимет, пошлет на три буквы, я сквозь землю от стыда провалюсь!

Но Стива был непреклонен.

— Вспомни про овраги, — напомнил он презрительным шепотом, и меня ударило, как электрошоком. Даже зубы лязгнули. Нет уж, лучше быть последней идиоткой здесь, чем со всеми своими принципами оказаться — там!

Прав, прав был мой господин N. — слабость моей бедной психики, расшатанной перманентными депрессухами, была очевидна. Образно говоря, Волчица и Женщина менялись во мне местами с такой поразительной быстротой, что трудно было уследить. Вот и теперь, когда я встала и, как примерная школьница, вызванная к доске, отправилась к барной стойке приглашать на танец мужчину в железнодорожной фуражке, какой-то внутренний голос уже нашептывал мне: «Что ты, милая, не так уж тебе это и неприятно, а?..» Даже какой-то кураж появился.

— Разрешите пригласить вас потанцевать? — может быть, даже чересчур решительно выпалила я, да еще протянула ему руку.

Дачницы, сидевшие рядом с ним, кажется, оторопели от такой наглости и не успели обдать меня желчью и ядом, а он, удивленно и весело двинув бровями, кивнул и, пожав плечами, шагнул мне навстречу.

Мы обнялись в самом центре зальчика в медленном танце, и я опустила голову ему на плечо. Музыка заиграла на редкость красивая, как бы обволакивающе томная. Единственное, что я старалась держать в уме, так это поучения Стивы. Настоящая женщина должна принять понравившегося мужчину с первого же мгновения близости, словно волна. Я старалась плотнее прижаться животом к партнеру, чувствуя, что приобретаю невероятную чувствительность. Ни о какой приятной, доверительной беседе я пока не помышляла. К тому же, кто из нас больше напоминал волну — это еще вопрос. Словно отгадав мое состояние, партнер подхватил меня, заключив в нежные и крепкие объятья.

— Вас ведь зовут Николяша? — пролепетала я.

— А вас — Александра, — широко улыбнулся он.

Если с первого мгновения наш танец не превратился в обоюдно страстную, эротическую игру и любовную прелюдию, то я не знаю, что еще можно тогда назвать эротической игрой и любовной прелюдией. Словно мы были знакомы давным-давно. Это так напомнило мне мои девичьи влюбленности. Я робко шепнула ему, что мне нравится его фуражка. Он сдержанно кивнул, но в этом коротком жесте было столько понимания и встречного желания, что я прижалась виском к его ключице, жадно и рьяно втягивая ноздрями чудесный животный запах. Одна лишь мысль промелькнула у меня: романтическая поэзия, родная сестра влюбленности, расцветала даже на краю страшного оврага. Словно желая убедиться, что я не сплю, я ощупывала его шею, плечи, спину, бока. Мне хотелось впиться в сладкую плоть зубами. Не знаю почему, но я чувствовала, что стоит мне лишь только намекнуть, выйти прогуляться на улицу, и он без колебаний овладеет мной где-нибудь за ближайшим кустом. Почему-то пришли на память откровения одной известной, уже не молодой актрисы о том, что она предпочитает именно такие — спонтанные дикарские совокупления.

К сожалению, танец закончился слишком быстро. Так, во всяком случае, мне показалось. Николяша проводил меня к столику, за которым сидел Стива. Мужчины обменялись дружеским рукопожатием. Затем, с милым жестом притронувшись двумя пальцами к козырьку своей железнодорожной фуражки, Николяша вновь отошел к барной стойке, к своим дачницам, которые тут же набросились на него, очевидно с горькими, ревнивыми упреками, а он лишь скромно улыбался и подливал им вина.

— Для первого раз совсем неплохо, — похвалил Стива, целуя меня в щеку. — Погоди, мы еще с тобой в самый лучший ночной клуб закатимся… Как бы то ни было, еще один шаг в сторону от оврагов сделан… — Чувствуя себя немного виноватой, я смущенно опустила глаза. — Кажется, вы друг другу очень даже понравились, — продолжал Стива с улыбкой. — Я нисколько не ревную и не возражаю. В этом нет ничего плохого. Наши с тобой отношения будут особого рода…

Между тем музыка умолкла; в танцах наступил перерыв. И сразу же к нам подсела хозяйка заведения Агния. Сразу было видно, что они со Стивой хорошо знают друг друга, и, по меньшей мере, большие приятели.

— Нравится вам у нас? — обратилась она ко мне, и мне почему-то показалось, что она имеет в виду не столько свой ресторанчик, сколько Стиву и Николяшу.

— О да, очень, — поспешно кивнула я.

Удивительно, но на этот раз я не находила в ней абсолютно ничего надменного. Не понимаю, что меня насторожило с первого взгляда. Вероятно, давеча я просто была не в духе. Теперь я ясно видела, что Агния — дама во всех отношениях доброжелательная. Безукоризненно и дорого одетая — да. Необычайно ухоженная — да. Впрочем, красивой или хотя бы миленькой ее никак не назовешь. Грубое, плебейское лицо. И, кажется, весьма неглупая. Впрочем, об ее уме судить было трудно, поскольку она была весьма немногословна и предпочитала отделываться односложными «да», «нет». Беседу поддерживала в основном я. Было также очевидно, что Агния отличная хозяйка: в заведении у нее было исключительно чисто, шторы и аксессуары подобраны со вкусом. Было видно, что ей самой очень уютно и комфортно в ресторанчике, нравится чувствовать себя хозяйкой, нравится заведение и разношерстная публика. Несколько раз она подзывала двух девушек-официанток, шепотом делала им какие-то наставления насчет гостей. Кроме того, один раз ей пришлось вызвать двух крепких охранников, которые выросли буквально из-под земли, чтобы вывести вон какого-то перебравшего и не в меру расшумевшегося клиента.

Судя по всему, Стива уже успел ей кое-что обо мне рассказать — только самое хорошее. В частности, что я особа интеллектуальная, весьма образованна, переводчица и поэтесса.

Агния с удовольствием угощалась сигаретками из его портсигара. Некоторые фразы или полунамеки, которыми они обменивались, показались мне довольно загадочными. Я поинтересовалась у нее, трудно ли женщине вести свой бизнес, тем более, в провинции, но она решительно заявила, что нет ничего проще — главное, правильно выбрать друзей и покровителей. В какой-то момент мне почудилось, что она рассматривает меня едва ли не с жалостью и сочувствием. Немного погодя, я шепнула об этом Стиве, предположив, что я сама, наверное, показалась Агнии нелепой, неприспособленной к практической жизни особой, несовременной, неделовой женщиной. «Вовсе нет, — рассмеялся Стива. — Просто заглянув в твои несчастные глаза, она мгновенно прочитала в них, что ты со своими проблемами уже давно забыла, что такое настоящий, добротный трах…» — «Фу, как пошло и примитивно!» — чувствуя, что краснею, рассмеялась я в ответ, чтобы скрыть смущение.

Минут через пятнадцать Агния отошла от нас, занявшись другими клиентами. Снова загремела музыка. Стива взял меня за руку.

— Мы могли бы еще потанцевать, Александра, — предложил он. — Или теперь ты предпочла бы танцевать только с Николяшей? Что ж, тебя можно понять. Впрочем, еще некоторое время он, я думаю, будет занят. Но потом ты без сомнения опять сможешь им воспользоваться…

Из вежливости я согласилась, хотя внутренне чувствовала, что, как честная женщина, отныне должна быть верна понравившемуся мне Николяше в железнодорожной фуражке. С другой стороны, мне не хотелось выглядеть старомодной, если не сказать недоразвитой. Современная женщина обязана быть раскованной и самостоятельной.

Но Стива как всегда оказался прав. То есть после Николяши, я воспринимала его несколько отвлеченно, если так можно выразиться, «абстрактно», «по-дружески». От него тоже пахло мужчиной, его танец, его объятия тоже уносили меня прочь от моих страхов и тоски. Однако в нем почти отсутствовало то разнуздано-плотское, первозданное, звериное, дурманящее, что с первого же мгновения захлестнуло меня, когда приблизилась к Николяше. Со Стивой я, конечно, никак не могла вообразить себя под ближайшим кустом. Он словно призывал меня к чему-то высокому и утонченному, что одновременно манило, но обещало новые страдания и боль. Если бы мне суждено было погибнуть — я бы предпочла погибнуть рядом с Николяшей; я бы рассталась с жизнью совершенно бездумно, в полном затмении сознания. Со Стивой все было бы наоборот: прежде чем погаснуть, мой бедный женский ум должен был бы достичь абсолютного просветления.

Когда я попыталась объяснить ему это странное раздвоение, он сказал:

— Ты уже однажды выбрала звериное, предпочла первозданное искусственному. Ты испытала, что такое быть женой, матерью. Это была твоя первая жизнь. И она навсегда останется с тобой. Теперь тебе предстоит соединить твой опыт с разумом, мыслью. Это будет твоя вторая жизнь. Иначе ты обречена на безумие; ты будешь медленно сходить с ума от сознания собственной неполноценности, чувствовать себя преступницей, убившей мечту о самопознании, отказавшейся от пути божественного совершенства.

— О, как ты, Стива, должен презирать меня! За эту мою раздвоенность, отравленность земными соками, неспособность вырваться из иллюзий прежней жизни. За то, что, я так тупо и судорожно цепляюсь за самые темные свои инстинкты. Тебя, наверное, уже тошнит, что приходится возиться со мной.

— Разве я дал тебе повод сомневаться во мне, Александра? — нахмурился он. — Разве мы уже раз и навсегда не решили, что постараемся стать друзьями, а затем и любовниками? Что тот отрезок пути, который нам суждено пройти в этой жизни, сделает нас мудрее, приблизит к истине? Ты ищешь товарища и проводника в мире чистого разума, а я вынужден искать опоры в мире инстинктов и чувств. Разве мы не нужны друг другу? Не способны помочь, дополнить друг друга?

— Как я понимаю тебя, Стива! — воскликнула я. — Только что я ощущала чисто животную страсть, а теперь во мне забрезжил огонек божественного вдохновения и поэзии. Ради него я готова пожертвовать всеми земными благами, моими прежними страстями.

Дата добавления: 2015-09-04