Язык художественного произведения 2 страница

— Он ничего, парень душевный, и выпить не дурак, — продолжал Скучаев, наливая себе и не обращая внимания на рифмачество Тишкова.

— Если выпить не дурак, значит парень так и сяк, — бойко крикнул Тишков и опрокинул рюмку в рот.

— А что с мамзелью вяжется, так это что же! — говорил Скучаев.

— От мамзели клопы в постели, — ответил Тишков.

— Кто богу не грешен, царю не виноват!

— Все грешим, все любить хотим.

— А он хочет грех венцом прикрыть.

— Грех венцом прикроют, подерутся и завоют...

Тишкову было все равно, слушают его или нет; он не мог не схватывать чужих слов для рифмачества и действовал с неуклонностью хитро придуманной машинки-докучалки» ¹.

Экспрессивные формы речи не только отражают субъективно-характеристическую и идейную оценку, а также выражают стиль личности, социальной группы, но и легко поддаются переводу на интеллектуальный язык. Например, Н. В. Шелгунов в «Воспоминаниях (Из прошлого и настоящего)» так характеризует историю отношений между отцами и детьми за шестьдесят лет истории русского общества с 40-х годов XIX века по 900-е годы. «Вообще недоразумения между отцами и детьми разрешались в шестидесятых годах легко, и прежняя форма семейного управления уступила сама собой свое место новой форме, основанной на большем равенстве и свободе. Когда я был маленьким, нас учили говорить: «папенька», «маменька» и «вы», потом стали говорить: «папа», «мама» и тоже «вы»; в шестидесятых годах резкая реакция ниспровергла эти мягкие формы и сами отцы учили детей говорить: «отец», «мать», «ты». Теперь говорят: «папа», «мама» и тоже «ты». Вот простая и наглядная история вопроса об отцах и детях за шестьдесят лет» ².

Идейная сторона экспрессивной оценки ярко выражена в суждении К. С. Станиславского о слове «вообще».

Протестуя против безжизненной и схематической «игры вообще» во имя живого реалистического и индивидуально-стилистического воспроизведения сценического образа, К. С. Станиславский так изображает экспрессивные оттенки слова и понятия «вообще»:

«Какое это ужасное слово «вообще»!

Сколько в нем неряшества, неразберихи, неосновательности, беспорядка.

¹ Ф. Сологуб, Мелкий бес, Academia, М.—Л. 1933, стр. 138—140.
² Н. В. Шелгунов, Сочинения, СПб. 1891, т. II, стр. 710.

Хотите съесть чего-нибудь «вообще»? Хотите «вообще» поговорить, почитать? Хотите повеселиться «вообще»?

Какой скукой, бессодержательностью веет от таких предложений...

Сыграйте мне любовь, ревность, ненависть «вообще»! Что это значит? Сыграть окрошку из этих страстей и их составных элементов? Вот ее-то, эту окрошку страстей, чувств, мыслей, логики действия, образа, и подают нам на сцене актеры — «вообще»...

Подлинное искусство и игра «вообще» несовместимы. Одно уничтожает другое. Искусство любит порядок и гармонию, а «вообще» — беспорядок и хаотичность...

«Вообще» — поверхностно и легкомысленно... «Вообще» — хаотично и бессмысленно... «Вообще» — все начинает и ничего не кончает» ¹.

Историзм — основа правильного, научного понимания явлений. Исторично должно быть и отношение к языку художественного произведения, в том числе и современного. К этому выводу приходили крупнейшие представители нашего отечественного языкознания уже в XIX веке. В понятие историзма входит признак социально-групповой и стилистической дифференцированности речи.

Великий русский и украинский лингвист А. А. Потебня писал: «Всякое познание по существу исторично и имеет для нас значение лишь по отношению к будущему» ². И в другом месте: «Всякое наблюдение данного момента вызывает наблюдение предшествующего и вытягивается в нить истории, нити сплетаются в постоянно возобновляемую ткань жизни» ³.

В эпоху развития национальной культуры художественной литературе и языку ее произведений принадлежит огромная культурно-образовательная роль.

¹ К. Станиславский, Работа актера над собой, Гослитиздат, М. 1938, стр. 106—107.
² А. А. Потебня, Из записок по теории словесности, Харьков, 1905, стр. 25.
³ Там же, стр. 642.

Наши писатели сознают это. «По отношению каждого человека к своему языку,— пишет К. Паустовский, — можно совершенно точно судить не только о его культурном уровне, но и о гражданской ценности. Истинная любовь к своей стране немыслима без любви к своему языку».

И он же констатирует, что «с вывихнутой речью приходится сталкиваться не только в учреждениях и на вывесках... много искаженных, испорченных слов проникает в газеты и даже в художественную литературу» ¹. У наших писателей нередки неоправданные нарушения литературно-языковой нормы, отступления от нее.

В. Инбер грустно признается: «Мы пишем часто очень серым языком. Об этом следует помнить и все время чувствовать слово. Язык — это тот материал, из которого мы строим наши вещи» ².

«Поэты часто втягивают слова-уродцы в свои произведения» ³.

Между тем А. М. Горький учил: «Не умея держать в руке топор — дерева не стешешь, а не зная языка хорошо, — красиво, просто и всем приятно — не напишешь» ⁴. «...Язык является костью, мускулом, нервом, кожей фактов и поэтому точность, ясность, простота языка совершенно необходимы для того, чтобы правильно и ярко изображать процессы создания фактов человеком и процессы влияния фактов на человека» ⁵.

Писатель — носитель и творец национальной культуры речи. Пользуясь общенародным языком своего времени, он отбирает, комбинирует, и в соответствии с своим творческим замыслом — объединяет разные средства словарного состава и грамматического строя своего родного языка. Поэтому-то и читатель прежде всего воспринимает и оценивает язык художественного произведения, его словесный и фразеологический состав, его грамматическую организацию, его образы, приемы сочетания слов,

¹ К. Паустовский, Поэзия прозы, «Знамя», 1953, № 9, стр. 175.
² В. Инбер, Помогать поэтам, «Литературная газета» 3 октября 1953 г., № 117.
³ Там же.
⁴ М. Горький, Материалы и исследования, Изд. АН СССР, т. I, 1934, стр. 305.
⁵ М. Горький, О литературе, 1937, стр. 376.

способы построения речи разных действующих лиц с точки зрения современной культуры речи, с точки зрения стилистических норм современного данному художественному произведению национального литературного языка, его правил и законов его развития. Отступая в силу тех или иных художественных задач от этих норм и правил, писатель обязан внутренне, эстетически оправдать свои речевые новшества, свои нарушения общей национально-языковой нормы. Всем памятен завет А. М. Горького: «Необходима беспощадная борьба за очищение литературы от словесного хлама, борьба за простоту и ясность нашего языка, за честную технику, без которой невозможна четкая идеология» ¹.

Вместе с тем необходимо помнить и то, о чем писал К. Фосслер в статье «Грамматические и психологические формы в языке»: «...то, что с точки зрения языка является ошибкой, может, если оно возникает из самобытной натуры, иметь художественную ценность; в искусстве господствует право личности, в грамматике — право коллектива» ².

Для того чтобы представить себе возможности и перспективы поэтического преобразования общих языковых форм и категорий, можно привести такой пример из «Воспоминаний о Горьком» Владимира Познера. Обед. Горький «внезапно прерывает трапезу и с мечтательным меланхолическим видом начинает барабанить пальцами по столу. Один за другим все присутствующие замолкают и следят за ним украдкой: какую еще новую шутку он готовит? Но даже самые недоверчивые видят: Алексей Максимович совершенно серьезен, настолько, что даже перестает барабанить по столу и начинает покручивать усы. Наконец он говорит: «Знаете ли вы, что банк — муж банки?»

Так возникает игра в «замужества»: чай — муж чайки, пух — муж пушки, полк — муж полки, ток — муж точки, нож — муж ножки... Теперь уже несколько дней у всех наморщенные лбы, отсутствующие взгляды, все безмолвно шевелят губами: сосредоточенно отыскивают новые словосочетания» ³.

¹ М. Горький, О литературе. Литературно-критические статьи, М. 1953, стр. 651.
² «Проблемы литературной формы», Academia, Л. 1928, стр. 176.
³ Владимир Познер, Воспоминания о Горьком, «Москва», 1958, № 3, стр. 192.

В структуре художественного произведения происходит эмоционально-образная, эстетическая трансформация средств общенародного языка. Все средства языка выразительны, надо лишь умело пользоваться ими. Вот один из многих возможных примеров. Описывая внешность доброго, но бесталанного и безвольного Петра Петровича Каратаева, Тургенев заметил: «Небольшие опухшие глазки глядели — и только...» ¹, и в этой связи самое простое слово — глядеть приобретает глубокий образный смысл.

Легко заметить, какое яркое художественное значение приобретают в стиле Гоголя страдательные конструкции, с помощью которых изображается пассивное, как бы механизированное и предустановленное жизненной традицией, ее автоматизмом, восприятие действительности со стороны героя, а также его поведение.

«Не без радости был вдали узрет полосатый шлахбаум» ². «Здесь был испущен очень глубокий вздох». «Зато, может быть, от самого создания света не было употреблено столько времени на туалет. Целый час был посвящен только на одно рассматривание лица в зеркале... Отпущено было в зеркало несколько поклонов в сопровождении неясных звуков, отчасти похожих на французские, хотя по-французски Чичиков не знал вовсе». «При расставании слез не было пролито из родительских глаз; дана была полтина меди на расход и лакомства и, что гораздо важнее, умное наставление».

Как уже указано, всестороннее изучение и глубокий анализ языка художественного произведения невозможны без знания культуры языка и социально-исторического контекста соответствующей эпохи. Ведь та литературно-языковая норма, в аспекте которой оцениваются элементы стиля словесно-художественного произведения, является составной частью контекста.

Широкий контекст литературного языка и его стилей, а также общенародного разговорного языка с его разветвлениями является историческим фоном и исторической средой осмысления и оценки способов стилистического построения словесно-художественного произведе-

¹ И. С. Тургенев, Петр Петрович Каратаев, Собр. соч., т. I, М. 1953, стр. 311.
² Н. В. Гоголь, Мертвые души, Полн. собр. соч., т. VI, изд. АН СССР, 1951, стр. 21. Далее цитируется по тому же изданию (стр. 36, 161, 225).

ния. Вот несколько историко-лексикологических справок, очень существенных для понимания стилистических своеобразий русской реалистической литературы XIX века, преимущественно второй его половины.

Разговорное выражение — для очистки совести — сложилось под влиянием церковнославянским. Оно могло сначала укорениться или в среде духовенства, или служилой, чиновничьей. Характерно, что в «Церковном словаре» П. Алексеева было отдельно помещено фразеологическое сочетание — очистити совесть — «дух учинить спокойным. Евр. 9, 14. Христос очистит совесть нашу от мертвых дел» ¹.

Слово подпитие в значении попойка встречается преимущественно в форме: в подпитии. Это — явный церковнославянизм, распространившийся из среды духовенства, монашества и мелкого чиновничества ².

М. А. Караулов в работе «Говор гребенских казаков» констатировал, что говору казаков чуждо было наречное слово здесь: «Лет шесть-семь назад школьники лишь в школе употребляли слово здесь, а дома говорили только тут, рискуя в противном случае подвергнуться насмешкам: до такой степени прочна была традиция» ³.

Я. К. Грот писал о русском литературном языке 60—70-х годов XIX века: «Современный литературный язык вообще стремится к упрощению, к большему и большему сближению с языком разговорным, отбрасывая постепенно слова тяжелые, напыщенные, слишком искусственные в своем образовании, каковы, например, отживающие свой век слова: преуспеяние, споспешествовать, преткновение, и им подобные» ⁴.

Все это важно знать как при изучении языка литературного произведения с стилистической точки зрения, так и при характеристике его языковых фактов в плане общей истории литературного языка.

Если исследователь идет от языка произведения к изучению общенародного или литературного языка эпохи,

¹ П. Алексеев, Продолжение Церковного словаря, М. 1779, стр. 175.
² Ср. там же, стр. 192.
³ М. А. Караулов, Говор гребенских казаков. «Материалы для этнографии Терской области», СПб. 1902, стр. 3.
⁴ Записка о Толковом словаре Даля, «Записки Имп. АН», 1871, т. XX, кн. I, стр. 19.

то искомые нормы и общие черты языка не должны непосредственно отождествляться с языком отдельного литературного произведения. Очень показательны в этом смысле оценки индивидуальных нарушений стилистических норм современного русского языка, содержащиеся в разнообразных читательских и критических откликах на произведения советской художественной литературы. Так, в статье В. Любовцева правильно отмечены факты отклонения от современной литературно-языковой нормы в стиле «Повестей и рассказов» В. Авдеева. Например: «Вид у него был торжественный, словно он держал за щеками какую-то приятную тайну», «впереди ятаганом вилась река» и т. п. У поэта Н. Тряпкина встречаются такие стихи:

И много там русских друзей и подруг,
Чьи синие очи — бадановый луг ¹.

В четвертом томе БСЭ читаем: «Бадан... многолетние травы с ползучим корневищем и безлистным стеблем... Цветки с лилово-красными лепестками»... «Следовательно, в переводе с поэтического языка на прозаический, эта фраза звучит так: «Чьи синие очи — лилово-красный луг» ². В «Волшебных рассказах» Н. Москвина есть такие выражения: «...кричит он, но почтительно, хотя и не в себе весь». «Стоит Сергей Митрофаныч над пустым уж телефоном» ³. Ср. у Ф. Гладкова в повести «Завет отца»: «Он не только играл языком, но и руками: снимет одну рубашку — сделает руками какую-то быструю запутанную фигуру, как фокусник, снимет другую — еще более замысловато жонглирует перед своими глазами» ⁴.

Н. Леонтьев в рецензии на альманах «Север» в стихах В. Жилкина отмечает неточность и смысловую расплывчатость обозначения явлений, как результат невнимания к конкретным условиям жизни и труда. «В. Жилкин утверждает, что владелец лесозавода «скапливал богатства в закрома», что в колхозе «ждет не дождется

¹ Н. Тряпкин, Новые стихи, «Октябрь», 1953, № 5, стр. 76.
² Вл. Любовцев, О стилистических и языковых небрежностях, «Московский комсомолец», 13 августа 1953 г.
³ Н. Москвин, Волшебные рассказы, «Знание», 1953, № 7, стр. 158.
⁴ Ф. Гладков, Клятва. Повести, «Сов. писатель», 1944, стр. 160.

вспашки пласт», а «ручьи не вьются в талом блеске», что «струи Волги... закрепят каспийские пески» ¹.

Другой архангельский поэт В. Мусиков начинает стихотворение о Радищеве такими строками:

Рванулась долу коренная,
Клубя дорогу за спиной...

«Ни «рвануться долу», ни «клубить дорогу за спиной» коренная, конечно, не могла» ².

В книге С. Голубова «Доблесть» находим такое словоупотребление: «С обеден засвистал ветер, обложил небо серыми тучами, и дробный дождик повалился на землю сначала косыми полосами холодной воды, а потом мелкой и редкой россыпью» ³. «Лес был облит холодным огнем, в котором ветви деревьев, покрытые свежим белым снегом, казались паутинным гнездом гигантского бриллиантового паука» ⁴. «Ни день, ни ночь... Давно бы пора открыться утру. Но горизонт так сдвинулся ненастьем, что ничего нельзя было разобрать кругом» ⁵.

В романе Бор. Соловьева «Крепче камня» не может не поразить читателя неясное (южновеликорусское или книжнославянское) применение глагола — расточаться. «В сумраке тускло поблескивали темные, тихие воды, расплывались угрюмые, поросшие лесом горы, а где-то вдалеке со стороны Лыньевска вставало и расточалось дымное, слабое зарево» ⁶.

«...она шла по пустым, мглистым улицам, над которыми со стороны завода порой вставало и расточалось дымное зарево».

Ср. в том же романе: «Деревья сверкали и вспыхивали от солнца, и за стволами, за расточительной зеленью поблескивали, как стальные лезвия, узкие полоски еле угадываемой реки».

Здесь же областное слово изгаляться, галиться (в значении «издеваться», «насмехаться», «измываться») пре-

¹ «Новый мир», 1954, № 4, стр. 238.
² Там же.
³ С. Голубов, Атаман и фельдмаршал, «Доблесть. Повести и рассказы», «Сов. писатель», 1945, стр. 42.
⁴ Там же, стр. 106.
⁵ С. Голубов, «Стерегущий», там же, стр. 148.
⁶ Б. Соловьев, Крепче камня, Гослитиздат, Л. 1939, стр. 94. Дальше цитируется по тому же изданию.

вращено в голиться, изголяться: «Это коренная белогвардейщина озорует и изголяется». «Каково нам приходилось, каково над нами изголялись, об этом и не расскажешь». «А мы их принимаем с полным удовольствием — не обижаем и не годимся над ими».

В речи действующих лиц — изголяться: «Все бы ему над кем изголяться, личность свою оказывать». «Главное, изголяются они над народом, потому что у них силы много». «А вы, — обернулся он к смеющимся зрителям, — видите, что паренек глупый, безобидный, и рады изголяться над ним» и др. под.

А. Зорич, автор книги «Капитан дальнего плавания» (Одесское областное издательство, 1957), по словам рецензента Евг. Юнги, обнаруживает «явное пренебрежение к слову», хотя и призывает устами своей героини Ольги Лагуненко к борьбе со штампами. «...— А ты, вместо того чтобы учиться самому писать хорошо, пытаешься перенимать скверные штампы. Ну, что это за тарабарщина, посмотри: «С огромным подъемом включилась в это начинание молодая крановщица». Русский язык обеднел, что ли? Образов, мыслей, слов тебе не хватает? Не смей так писать, так бюрократы, а не журналисты пишут»,— категорически требует от работника редакции поэта Ручейкова журналистка Ольга Лагуненко, одна из главных героинь романа».

«Злой издевкой над автором книги, — замечает Евгений Юнга, — выглядит эта тирада, особенно, когда читатель воочию убеждается в таком, к примеру, отношении А. Зорич к языку:

«Ветер к ночи усилился, однако четкая линия фактического выполнения графика медленно, но неуклонно обгоняла плановую», «со стороны моря подполз также пловучий кран, мощный и внешне неуклюжий», «шесть согнутых спин будто сами направили шлюпку в пучину», «покорно пил нашатырный спирт, нарзан, боржом, ессентуки и прочие лечебные воды»; «если обычная жена мужа пилит, то журналистка — ведь это целый лесопильный завод», «до своей секретарши почимчиковал» и т. д. и т. п.» ¹.

О повести Л. Карелина «Общежитие», напечатанной в журнале «Юность», читатели отзывались так:

¹ Е. Юнга, Когда автор пренебрегает добрым советом... «Литературная газета», 7 сентября 1957 г., № 108.

«В повести немало мест, вызывающих недоумение. Но среди них выделяется описание «бушующего перед смертью домика». Вот оно. «Что-то таинственное и страшное совершалось сейчас на глазах у людей. Таинственное и страшное потому, что, разваливаясь, маленький домик словно ожил и даже взбунтовался, швыряя во все стороны куски своих стен, осколки стекла».

Стиль автора более чем неровен, он то поднимается до выспреннего тона, то опускается до явной бессмыслицы. Повесть пестрит жаргонными словечками.

А сколько в повести надуманных и грубо стилизованных слов и выражений! Чтобы наглядно показать их «красоты», попытаемся при помощи их дать характеристику повести. У автора повести, несомненно, есть талант и наив, но нет еще уменья уделывать свою повесть, он перемогаясь, придумал массу пошлости и грязи, свалил все это в общаге (общежитии) и тем самым вызверился на советскую молодежь. Автор оскуднел яркими положительными типами и с округлой самодовольностью начал мышиную возню с ухоженными им отрицательными героями. Ему и не помыслилось, что он раздувает теневые стороны и смакует пошлятину. Автор вместо тщательной работы над повестью сбагрил ее в редакцию журнала «Юность», где, не опамятовав, напечатали ее и даже готовы считать переворотом в юношеской литературе». К этому отзыву присоединилась в конце концов и редакция „Литературной газеты“» ¹.

В сущности, требование соответствия нормам литературного языка и установившимся типам соотношений и взаимодействий между его стилями предъявляется ко всякому литературному тексту. Однако острота этого требования значительно смягчается по отношению к научно-исследовательским и техническим сочинениям. Но если то или иное произведение этого рода обнаруживает тенденцию к занимательной популяризации или претензии на художественность изложения, то сразу же повышается читательский интерес к качествам его стиля.

Например, в «Горестных заметах» журнала «Звезда» помещен под заглавием «Без языка» иронический отзыв о

¹ Г. Нефедов, Ю. Нефедов, П. Крючков, К. Редкова, Без уважения к читателю (Письмо в редакцию), «Литературная газета», 10 сентября 1957 г., № 109.

языке книги профессора И. А. Саркизова-Серазини «Под небом Италии» (Географиздат, М. 1957) ¹. Здесь читаем: «Книга пестрит такими, например, сочетаниями слов:

«Возвышенный мост» (стр. 8).

«Отдаленная жизнь» (стр. 62).

«Обратное возвращение» (стр. 9).

«В досадном жесте схватился руками за голову...» (стр. 30).

«Видя перед собой людей, хорошо одетых в современную одежду...» (стр. 11).

«Колизей имеет форму эллипса более 0,5 км в обхвате»... (стр. 85).

Всех перлов, впрочем, не перечесть! Их ассортимент к тому же достаточно широк... У бедного читателя язык отнимается, и, выражаясь языком проф. И. М. Саркизова-Серазини, он в досадном жесте хватается руками за голову».

Для характеристики небрежного и неряшливого фельетонно-газетного стиля можно привести примеры из фельетона Д. Заславского «Единица измерения».

«Честному, самоотверженному труду стахановца, ударника, изобретателя, лауреата сопутствует и денежная премия — сопутствует, но не ведет. Денежной премией поощряется успех трудящегося, но не деньгами измеряется он сам, не от денег почет ему» ².

Легко заметить, что присоединение глагола ведет, который требует иного управления, чем глагол сопутствует (вести кого-что, а сопутствовать кому-чему), ломает всю синтаксическую конструкцию фразы. Точно так же выражение «не от денег почет ему» может быть понято и в смысле: не со стороны денег почет ему. Предлог от здесь употреблен неряшливо вместо: ради, из-за.

Таким образом, общественное понимание языка художественного произведения в контексте современного ему общенародного, общенационального языка, сопровождается оценкой стилистических «находок», удачных творческих «открытий» писателя, соответствующих законам развития этого языка, и выделением погрешностей, ошибок, немотивированных отклонений от языковой нормы ³.

¹ «Звезда», 1957, № 8, стр. 223.
² Д. Заславский, Единица измерения, «Правда», 31 июля 1947 г., № 197(10588).
³ Само собой разумеется, что так называемые «уродливые, засоряющие язык словечки и выражения» могут быть употреблены в

Например, профессор Р. Ф. Брандт отметил в языке Игоря Северянина «...обилие сложных слов, из коих многие звучат слишком на немецкий лад, примыкая к редким и дурным образцам, как «небосвод» и «кораблекрушение», то есть представляя приклейку предметницы или прикладка (имени существительного или прилагательного. — В. В.) к неизмененной — не укороченной, не распространенной — предметнице. Таковы: солнце-свет — немецкое Sonnenlicht (Крымская трагикомедия); бракоцепь — Ehekette (В березовом коттедже); «порвав злоцепь с печалью и нуждой» (Памяти А. М. Жемчужникова); лесофея — Waldfee (Лесофея); «пьеро» — костюмы и стихотомы (Поэза истребления); у окна альпорозы в корзине (Эксцессерка); у лесоозера (В шале березовом); Златолира — заглавие сборника...; златополдень и женоклуб (Клуб дам); лисопрофиль (Лисодева);...грёзофарс (Ананасы, Увертюра); под ало-желтый лесосон (Регина); «Лиробасня» (заглавие); оркестро-мелодия (На премьере); звукоткань, электробот и в луносне (Издевательство); «Ядоцветы» (заглавие); горлоспазма (Загорной);...призыво-крики... (Колье рондо);...лунопаль (ibid. — В. В.);...бронзольвы (Поэза для Брюсова);...разнотоны (Поэзоконцерт);...сребротоны (Поэза о тысяча первом знакомстве);...Белолилия (В шале березовом); с белорозой... (В госпитале); мне стало скучно в иностранах (Крымская трагикомедия)» ¹.

Ср. «цветоплеть (Романс III);...бичелучье... (Бриндизи); плутоглазка (Валентина);...ветропрóсвист,...крылолет... (Ананасы, Увертюра)» ² и др. под.

В философском журнале «Логос» за 1910 год Б. Бугаев (Андрей Белый) упрекал переводчика книги Э. Бутру «Наука и религия в современной философии» — В. Базарова в том, что он употребляет нерусские выражения, например, «подъитоживаются (?) вме-

комических или сатирических произведениях как средства речевой характеристики персонажей. Ср., например, с одной стороны, статью Бориса Тимофеева «Правильно ли мы говорим? (Заметки писателя)», «Звезда», 1958, № 2, стр. 247—251, и комический рассказ И. Костюкова «На разных языках», «Крокодил» за 1958 г., № 6, стр. 6.
¹ Проф. Р. Ф. Брандт, О языке Игоря Северянина. «Критика о творчестве Игоря Северянина», М. 1916, стр. 138—139.
² Там же, стр. 139.

сто подводятся итоги» ¹. Но слова подытоживать, подытоживаться прижились. Само собой разумеется, что оценка новообразований или непривычных выражений в тексте литературного произведения нередко носит очень субъективный характер.

Например, А. Шемшурину казались неоправданными неологизмами или стиховыми вульгаризмами В. Брюсова такие для нас привычные слова, как соседить: ²

Со мной соседили орлы.

(«Возвращение»)

неоглядный: ³

Скиталец дерзкий в неоглядном море.

(«Дон-Жуан»)

последыш: ⁴

Последыши и баловни природы.

(«К счастливым»)

Ср. в повести современного советского писателя Л. Борисова «Утро обещает»: «Количество учащихся растет, старые опытные педагоги уходят на покой, а вновь испеченные еще неопытны, многие из них весьма и весьма слабоваты в знании русского языка. А как говорят? «пошли» вместо «пойдем», «бронь» вместо «броня», «зачитала» вместо «прочла», «пошила» вместо «сшила», — не скажут «два дня», а непременно «пара»! Да и слово «непременно» уже забывается, вместо него говорят «обязательно» ⁵.

В некоторых случаях «ошибка» или «недоразумение» в области словотворчества или индивидуального, нового словоупотребления современного писателя вызывается недооценкой тонких семантических и стилистических оттенков старой фразеологии. Общеизвестно выражение «блудный сын», связанное с евангельской притчей (ср., например, у А. С. Пушкина в «Станционном смотрителе»). В большом «Словаре современного русского литературного языка», издаваемом Академией наук СССР,

¹ Б. Бугаев, Э. Бутру, Наука и религия в современной философии, перев. В. Базарова, изд-во «Шиповник», СПб. 1910, «Логос», 1910, кн. 1, стр. 284.
² «„...соседили орлы“ — или неправильно вновь произведено, или что-то уж очень дряхлое». А. Шемшурин, Стихи В. Брюсова и русский язык, М. 1908, стр. 13.
³ Там же, стр. 34.
⁴ «Последыши... Бог мой, какое слово!», там же, стр. 84.
⁵ «Звезда», 1954, № 6, стр. 52.

о слове «блудный» говорится следующее: «Блудный, ая, ое. Распутный, развратный (церк.) [Царь Василисе:] Чего боишься? Я тебя не на-дух Зову к себе. За блудное житье Эпитемьи не положу тяжелой. А. Остр., Василиса Мелентьевна, д. II, явл. 9. В устар. выражении: Блудный сын (из евангельской притчи) — ушедший из родительского дома и после скитаний, растратив в порочной жизни полученное от отца имущество, с раскаянием вернувшийся к нему обратно. Я все имущество до последней копеечки растранжирил. И вот пришел я к вам проситься, дяденька, как блудный сын. Тург., Отр. из воспом. своих и чужих. Отчаянный, III??. Распространительно: человек, вернувшийся к родителям после неудачных скитаний и поисков лучшей жизни (устар.)» ¹.

В четырехтомном нормативном академическом «Словаре русского языка», задача которого — «показать современное состояние словарного состава русского литературного языка и представить с необходимой полнотой его лексику», отмечаются два слова-омонима блудный (что едва ли правильно) ². Одно из этих слов, определяемое как прилагательное к блуд (устар. — распутство, разврат), признается устарелым. Другое же употребляется лишь в выражении «блудный сын», которое характеризуется как «шутливое» и круг применения этого слова очерчивается так: «о члене семьи или какого-л. коллектива, не подчиняющемся его воле, нарушающем его устои (из евангельской притчи о непокорном сыне, ушедшем из родительского дома, а после скитаний и распутной жизни с раскаянием вернувшемся к отцу)» ³.

Дата добавления: 2015-09-04