Глава 30. Я весь вечер прождала звонка Коулмен или хотя бы сообщения по почте – тщетно

Я весь вечер прождала звонка Коулмен или хотя бы сообщения по почте – тщетно. Может, как предположил Моррисон, она и вправду зализывает раны? Горюя по поводу отстранения от дела. Или стесняется поделиться со мной. Может, расследует некий источник, о котором не хочет говорить даже мне. Я не знаю, в чем причина ее молчания, но, по крайней мере, могу выяснить, где живут ее родители, и проверить эту часть истории.

Сегодня Флойд Линч будет делать добровольное признание в суде, и, насколько мне известно, у нас ничего нет. Я поеду на слушание заранее, посмотрю, что там происходит, но до этого у меня остается время замести следы, прежде чем Макс обнаружит что‑нибудь еще о моей причастности к гибели Джеральда Песила.

Я сказала Карло… Сейчас не припомню, что конкретно, – насочиняла, конечно, – и направилась на север в Сан‑Мануэль, где последний раз видели Песила.

Ведя машину, думала: а что, если парень говорил от балды? Что, если он был душевнобольным? Что, если нет никаких жертв? Что, если ты убила придурка, жаждавшего славы? Вспомни Флойда Линча.

Должна признаться, одной из главных причин, заставивших меня поехать туда, было доказать себе, что я не убивала невинного человека.

Повторяя, что своими глазами видела кровь на полу фургона, я гнала машину так быстро, как только осмеливалась, проскочила чуть более чем за полчаса двухрядное Шоссе‑77 и свернула направо на Тайгер‑Майн‑роуд мимо прогнившего знака, почти радушно зазывавшего меня в Сан‑Мигель.

Сан‑Мигель – убогий городишко милях в сорока к северо‑востоку от Тусона, вправо от Шоссе‑77. Здешний процветающий медный рудник на какое‑то время сделал это место привлекательным до такой степени, что тут даже обустроили поле для игры в гольф. Однако по мере постепенного сокращения добычи меди город пустел, и поле для гольфа выглядело все хуже. Главная улица бежит между унылым жильем справа и шахтными отходами слева, холмы которых понижаются в мутновато‑зеленое озеро. Оно тянется примерно полмили, отделяя город от гребня Галиуро на востоке.

Я нашла адрес Песила и по привычке припарковала машину дальше по улице, где ее потом нельзя будет идентифицировать. Затем надела розовый махровый тюрбан и свои темные очки «Джеки‑О», на ноги – десятисантиметровые танкетки, чтобы выглядеть повыше, и зашагала к дому, в котором сдавалась комната, пришедшаяся по вкусу Джеральду Песилу. На мгновение задумалась, что бы я делала, если бы увидела здесь автомобиль Макса, но напротив дома машин не было. Посреди жиденько посыпанного гравием двора торчала табличка «Дом сдается». Старушка с усиками над верхней губой, в платье восточного типа с рисунком воющего койота, подошла к двери.

Формальные представления не требовались. Но когда мы шли через умирающие кусты лантаны к тыльной части ее владений, где в маленьком домике из алого кирпича прежде обитал Песил, хозяйка вдруг обратила внимание на мои тюрбан и темные очки.

– Вы болели? – спросила она. Я пробормотала что‑то с южным акцентом. – Мне тоже пришлось пройти через это.

Я пробормотала что‑то еще. Может, она решила, что расслышала, потому и повторить не попросила.

– Последний жилец обитал здесь несколько месяцев, но вот уже пару недель его не вижу. Он остался мне должен. Платил раз в неделю.

– Думаю, это то, что мне нужно, – сказала я, стоя на пороге строения в одну комнату, в каждом углу которой были завалы мусора. От вони я зажмурилась, пытаясь определить ее источник: остатки еды и неаккуратное прицеливание в унитаз или что‑то похуже.

– Надо будет помыть здесь, – проворчала женщина.

– Кажется, он тут не слишком развлекался, – проговорила я как бы самой себе, думая, что бы еще вытянуть из хозяйки.

– Время от времени я слышала какой‑то шум, будто бы у него там были девушки. Как‑то раз вроде женщина кричала, дрались, что ли. Не моего ума это дело.

Для нее это сплетня. А для меня – реконструкция места совершения преступления. Я не могла выяснить подробности и только надеялась, что это сделает Макс.

– О, я видала и похуже. Могу я вас попросить… Я ищу уединенное место, чтобы закончить книгу, которую сейчас пишу.

– Мемуары? – рассмеялась женщина.

Я взглянула на старушку и невольно подумала: когда Песил сделал бы ее очередной своей жертвой? Перед самым отъездом? Давай, потешайся надо мной, леди. Не исключено, что я спасла тебе жизнь.

– Могу я вас попросить оставить меня одну минут на пятнадцать? Хочу прочувствовать вдохновение этого места. Обещаю ничего здесь не трогать.

– Я тоже ничего здесь трогать не буду. – Домовладелица скривилась.

Как только осталась одна, я переступила порог и сразу же захлопнула за собой дверь. Из своей сумки, отодвинув в сторону револьвер, который положила утром перед отъездом из дома, вытянула пару латексных перчаток, шапочку для душа и бумажные бахилы. Шапочку для душа я убрала обратно, вспомнив, что тюрбан надежно укрывает мои волосы.

Помещение три на три метра служило гостиной, столовой и спальней одновременно. Кухня в углу состояла из электроплитки на карточном столике, к которому жался маленький холодильник. Дверь в дальнем конце вела, похоже, в санузел – там должна быть и единственная раковина. Несмотря на рассованный по углам мусор, упаковки от фастфуда и нестираные футболки, мне удалось тщательно обыскать дом, потому как я знала, что искать.

Нет, костей я не нашла. Пока. Комната слишком маленькая. Беглый осмотр непотревоженной почвы во дворе подсказал мне, что Песил не использовал его как кладбище. Сейчас я искала другое: вещи, которые принадлежали явно не ему.

Пальцами я осторожно прощупала поверхность кресла с выцветшей обивкой, протертой на подлокотниках до дерева. Открыла засаленные жалюзи – нет ли чего между ними и единственном в помещении окном. Проверила под металлической подставкой под телевизор, заменявшей, наверное, обеденный стол. Заглянула в пустой холодильник. Быстро поискала на предмет укромного местечка, куда можно было спрятать лэптоп или мобильный телефон.

Наконец обнаружила не принадлежавшие Песилу вещи, засунутые под грязный, наполовину сдутый надувной матрас в углу комнаты, служивший кроватью. Когда он бывал здесь, то спал на своих «сувенирах»: собранные в полиэтиленовый пакет, они были ему чем‑то вроде валика под матрасом в изголовье.

Из пакета я вытащила женскую одежду: носки с дырами на месте больших пальцев, потрепанный свитер, грязную белую блузку с затягивающим шнурком на шее, юбку с «привидением», которое когда‑то было геометрическим рисунком, прежде чем стирки размыли его. Еще одну юбку с пятном, похожим на кровь. Жертвы – женщины бедные. Может, бездомные? Их имел в виду Песил, когда сказал, что охотился за старухами, которых никто не станет искать?

Я вытряхнула пару предметов, что болтались на самом дне пакета. Распятие из двух палочек от мороженого на обрывке струны и маленькая ламинированная карточка с молитвой. С одной стороны карточки – картинка и имя святого Иуды, не Искариота. На обороте – молитва на испанском. Удалось прочесть почти весь текст. В молитве говорилось: «О, благочестивый святой Иуда, святой покровитель безнадежных дел, великий в добродетели и щедрый в чудесах, надежа для всех, кто просит у тебя чего‑то особенного, помоги мне в моей насущной необходимости».

«Causas perdidas». Безнадежные дела. Думаю, святой Иуда оказался не слишком полезен. Множество нелегалок, страдающих от жажды и голода женщин, ослабленных стихией и своим возрастом, с радостью примут предложение проехать в фургоне и обещание чего‑нибудь выпить. Сто квадратных миль «шведского стола» для серийного убийцы.

На таких несчастных Песил и охотился.

Сидя на корточках и готовая вскочить при звуке шагов возвращающейся хозяйки, я сжала пакет на случай, если там еще что‑то осталось, и через два слоя пластика и своих латексных перчаток почувствовала что‑то вроде короткого обрывка веревки. Я снова запустила руку и вытащила длинную седую косичку, связанную на обоих концах бечевкой. К одному концу косы прилипли частички какой‑то бледной ткани, которые при осмотре под микроскопом наверняка окажутся фрагментами человеческого скальпа. Я поморщилась, представив себе, как это произошло. А когда пригляделась, обратила внимание, что все три пряди косы немного отличались друг от друга. Первая была почти белой, вторая – более серебристо‑седой, а третья – цвета соли с перцем.

Косу заплели после смерти, в ней волосы как минимум трех разных женщин. Я с почтением положила ее поверх одежек, будто оставляя сообщение помощнику шерифа Койоту: «Ищи тела».

Потом взглянула на свои часы. Я не отважилась спросить Макса, когда он собирается сюда. Может, он уже на подходе. Я затолкала все обратно в пакет и сунула его на место – под надувной матрас, чтобы нашли эксперты. Как только найдут одежду, артефакты и волосы, вырванные с голов несчастных, копы взглянут на Песила не как на жертву, а как на преступника.

Когда я уже собралась уходить, вдруг заметила треугольный краешек черного предмета, выглядывающий из‑под матраса. Думая, что это пакет для мусора, я коснулась его пальцем, чтобы подсунуть под матрас… Мобильный телефон! Я вытянула его и, открывая, почувствовала, что сердце вот‑вот выпрыгнет. Меня разрывали сомнения: опустить в карман, а потом проверить номера в нем или оставить здесь, чтобы нашел Макс? Звук за спиной заставил меня подпрыгнуть и спрятать руки в латексных перчатках.

– Вы закончили здесь? – донесся голос хозяйки.

Черт!

– Почти.

– Вам нехорошо? – Она видела, что я сижу в углу, потому, наверное, и спросила.

– Нет, все отлично. Телефон свой вот уронила. Еще несколько минуток, хорошо?

Я прислушалась, как хозяйка шагнула за порог, затем скрипнула, закрывшись, сеточная дверь, при этом очень надеялась, что она не обратила внимания на мои бахилы. Палец коснулся иконки фотоальбома.

И я увидела жертвы. Тела. Крупные планы рук, ног, костей, подпиравших плоть, как стойки – палатку. И лица. Лица хоть и неповрежденные и неизувеченные, но они были еще хуже. По службе мне приходилось сталкиваться с телами жертв – мертвых. Но эти… Эти женщины, еще живые, глядели на меня. Не обязательно было видеть, что он сделал с их телами, достаточно посмотреть на их глаза.

В альбоме было несколько десятков снимков, которые я торопливо пролистала, прежде чем нашла свои фотографии – их, похоже, Песилу кто‑то прислал.

Значит, телефон здесь оставлять нельзя. Даже если я сотру свои снимки, какой‑нибудь технарь все равно откопает их. Я положила мобильник в сумку. Еще одно нарушение закона – кража вещественного доказательства с места преступления – записано на мой счет.

Я не стала прощаться с хозяйкой и ушла через задний двор смежного участка, за которым на улице припарковала автомобиль. После себя я оставила достаточно улик, чтобы Макс самолично убедился в том, что Джеральд Песил был подонком.

Дата добавления: 2015-09-04