Часть четвертая. Солнечные рыбки. 2 страница

-- Памятник Дже.. Дзержинскому, раньше на "Китай-городе" у "Детского мира" стоял... -- откликнулась Коробейникова, входя в подъезд вместе с Маринкой. -- Юра, пошли, сигарет вместе купим.

Юрчик поднялся. Остальные радостно заухмылялись. Нелька забрала у Драникова гитару.

--- Луна появилась

И лезет настырно

Все выше и выше...

Сейчас cо всей мочи

Завою с тоски...

-- Сань, давай, -- Пашка толкнул Шурика в бок.

--Ууууууууу, -- с готовностью выдал Шурик.

-- Никто не услышит...

В понедельник вечером Шурик торопливо сбросил на знакомый номер две эсэмэски. Тальберг не откликнулся -- может, некогда было, а может -- связь лажала, особенно, если поезд уже отправился. Перезванивать Шурик не стал -- денег на мобиле было с кошкин хрен.

Все равно ведь завтра увидятся. Уже через двенадцать часов, даже меньше.

На первом уроке Валька не появился. Шурик поглядывал то на дверь, то за стекло, надеясь различить в знакомом окне неоновую вспышку: может Валька после вокзала решил заскочить домой переодеться или там учебники забрать. Такое уже было. Но и ко второму уроку Тальберг тоже не пришел. Это было не то, чтобы странно, но как-то неспокойно. А тут еще Тарханов неожиданно начал его тормошить:

-- Сань, а где Валька-то?

-- А я знаю?

-- Ну мало ли... Вы же с ним вроде...

-- А зачем он тебе нужен? -- немедленно напрягся Шурик.

-- Надежда сказала, на геометрии самостоялка будет, а я в ней вообще не бум-бум.

-- Ну и? У вас же разные варианты.

-- Так он бы тебе решил, а я бы у тебя...

-- Может еще придет, вдруг там билеты на дневной поезд были.

-- Так он в Питере что ли?

-- Ну да, еще с пятницы.

-- Тогда хана. Он после поезда совсем чумной становится.

Пашка хотел добавить еще что-то нелестное, но биологиня и без того на них косилась.

А перед самой переменой мобильник в шуркином кармане отозвался знакомым писком. Шурик торопливо глянул на экран и еле слышно матернулся -- вместо сообщения от Вальки там оказалось извещение -- "Сумма на вашем счете..." Наверное, мама получила аванс и сразу положила ему полтинник, "чтоб звонил и не заставлял волноваться". Шурик дождался звонка на перемену, а потом наскоро набрал телефон Тальберга.

Первые два раза трубку никто не снял, а потом, уже перед самым уроком, в телефоне откликнулся мужской голос. Шурик сперва перепугался, а потом неуверенно протянул:

-- А Валю можно?

Теперь голос был точно знакомым. Андрей Андреевич.

-- Саша, это вы? Валя только что уснул, перезвоните позже.

В ухо понеслись привычные сигналы отбоя.

-- Санек, ну чего там? -- оказывается, все это время рядом ошивался Тарханов и другие жертвы геометрии.

-- Сань, так он придет или нет?

-- А я знаю? Он спит сейчас. Наверное, приехал только что.

-- Чтоб я так жил, -- выдохнул разочарованный Юрчик.

-- Все, пацаны, накрылась геометрия.

Шурик только вздохнул, в очередной раз отгоняя от себя воспоминания про валькин диван.

На последней перемене он снова попробовал дозвониться. Оказалось, что "абонент недоступен или находится вне зоны..." Наверное, Валька вырубил мобилу, чтобы не мешала спать. Жалко, что у него дома сейчас Андрей торчит, можно было бы сразу после уроков постучаться. А чего этот хрен вообще делает днем у Тальберга дома? Шурик так увлекся подозрениями, что чуть было не врезался в спускавшуюся по лестнице Надежду Петровну. А она что-то торопливо рассказывала англичанке Маргарите.

-- А жалко все-таки мальчика... у отца голос просто мертвый...

-- А что там, он так и не сказал?

-- Да вроде аллергия на лекарство, что ли...

-- Кошмар, -- выдохнула Маргарита. А потом торопливо добавила -- Зато ты хоть от него отдохнешь, он тебе за эти полгода столько крови попортил... Елизаров! У тебя глаза есть?

Шурик неразборчиво извинился. Надежда Петровна посмотрела на него каким-то странным взглядом: наверное, уже проверила самостоятельные. Ну и фиг с ними.

Телефонная трель раздалась, когда Шурик вышел за школьные ворота.

-- Саша? -- он не сразу узнал голос Тальберга -- тот был неимоверно хриплым и каким-то тусклым.

-- Да. Валь, ты где?

-- Ты ко мне приедешь?

-- Валь, да я уже к дому подхожу, сейчас поднимусь. Ты там чего, простудился что ли?

-- Нет. Саша, я в больнице. Я сейчас трубу Андрею дам, он адрес скажет, а то я не знаю. Саша, ты приедешь?

5.

Бывают такие дурацкие сны, когда ты все время делаешь что-то не то. Пытаешься остановиться, вернуться, что-то исправить, а не выходит. И руки и ноги почему-то двигаются очень медленно, словно в воде. Следующий час Шурик очень надеялся на то, что он спит. И сон этот начался с сосредоточенного голоса Андрея Андреевича -- "Саша, вы будете записывать или запомните?"

Шурик запомнил. Повторил несколько раз про себя, все, от "кольцевая, а не радиальная" до номера палаты. Потом все-таки остановился и зашарил в рюкзаке в поисках ручки. Записал трехзначный номер на левой ладони, потом испугался, что рука вспотеет, и цифры растекутся. Обвел маркером. Получилась кривая клякса, похожая на изображение жирной черной змеи.

У самого метро Шурик притормозил, вспомнил, что у него с собой нет денег. Метнулся обратно, потом нащупал в кармане проездной. Сообразил, что на дне рюкзака должно болтаться несколько рублевых монет. Блин, этого даже на зажигалку не хватит.

"Следующая станция -- "Бабушкинская"

-- Ну куда ты толкаешься, на пожар что ли спешишь? -- тетка с лакированной сумкой недовольно подвинулась, потом уткнулась обратно в роман Донцовой.

По полу вагона лениво перекатывалась темная пивная бутылка.

В голове все... нет, даже не смешалось, а как будто стерлось. Словно хриплый валькин голос заглушил остальные звуки. И запахи, и воспоминания, и какие-то картинки.

А вдруг с ним там совсем?

Если бы с ним там совсем, он бы по телефону говорить не смог.

"Свиблово".

Блин, а когда это произошло? Прямо в пятницу или сегодня утром? Может, Тальберг приехал с вокзала, а потом... А что потом-то? Валька даже не сказал, что с ним случилось.

"Осторожно, двери закрываются... "

Может, из-за анальгина? Вдруг, его на самом деле нельзя со спиртным? Хотя нет, Валька не мог ошибиться. Но тогда бы ему стало плохо прямо сразу. А может и стало, как только он закрыл за Шуриком дверь.

"Станция ВДНХ"

Ну да, мама же говорила, неотложка ночью приезжала. А вчера Шурик встретил в подъезде толстую беременную тетку с пятого этажа. Тогда получается, что пока он видел во сне всякие не особенно приличные, но такие заманчивые вещи, Тальберга как раз плющило от боли. И он, наверное, позвонить никому не мог? Или только в "скорую"? Не мог или не захотел?

"Уважаемые пассажиры, при выходе из вагона, не забывайте свои вещи. Следующая станция -- Рижская".

Он же говорил, что все нормально, что там только синяк остался. И что все в порядке. А вдруг скрывал? Или вообще, Валька из-за всего этого перепугался и решил, что теперь он как-нибудь справится сам, не будет просить Шурика о помощи.

Тетка вышла на "Рижской", ее место заняла девица с плеером. Покосилась на него, заинтересованно вздохнула, а потом запихнула в ухо похожий на головастика черный микрофончик.

"Кошка хочет курить,

У кошки намокли уши..."

А если это все-таки из-за Шурика? Но тогда бы Тальберг не стал ему звонить. А может быть, Шурика давно бы взяли менты. Отец говорил, что раньше за такие вещи вообще полагалась статья. Ну и... Валька его не сдаст. Послать может, а вот сдать -- нет. И тогда уже совсем непонятно, что лучше.

"Переход на Кольцевую линию"

"Кольцевая, а не радиальная. Саша, не перепутайте, это два разных выхода. Из метро налево..."

Когда они с Валькой ездили на Ленинградский вокзал за билетами, то тоже переходили на Кольцевой. И белые таблички-указатели качались на сквозняке, будто заранее желали Тальбергу удачной дороги.

"Пройдете светофор, дальше будет сквер со стендом... Там уже хорошо видно, высокое серое здание..."

По проспекту с ревом пронеслась "скорая". Потом еще одна. Желто-коричневая грязь взвилась в воздух, а потом осела обратно на асфальт.

Институт Скорой помощи одновременно напоминал поликлинику, мамино издательство и вокзал. По крайней мере аптечные и продуктовые ларьки были как на Ленинградском. Только без пивных и винных бутылок. И номерки в гардеробе были обыкновенные. И вообще, никто не обращал на него внимания, только тетка в белом халате раздраженно прикрикнула "Мальчик, без бахил не пускаем". Но интонации у нее были знакомые, как у школьной технички. Из-за бахил вышла заминка: Шурик довольно долго перетряхивал рюкзак и карманы пиджака в поисках монеток. А потом шуршал дурацкими синими пакетами, которые надо было натягивать поверх "бульдогов".

В лифт вместе с ним вошел мужик с какими-то свертками и кульками. Шурик с испугом сообразил, что, наверное, надо было что-то притащить, сок или апельсины. Но это он завтра сделает, обязательно. Попросит у мамы денег и все купит.

Кроме мужика в лифте ехала тетка в халате. Она чем-то напоминала англичанку Маргариту Сергеевну. Если бы Маргарита вдруг пришла в школу без макияжа, в тапках и с забинтованными руками.

Дурацкие пакеты скользили сперва по кафелю, а потом по линолеуму. В коридоре лекарственный запах стал еще сильнее. Мимо Шурика провезли странную высокую тележку, он видел такую в сериале про "Скорую помощь". Кажется, их называют "каталки". На тележке лежали одеяло и смятая простыня со штампом.

Наверное, сейчас как раз было время посещений. Потому как в коридоре оказалось еще несколько человек в синих бахилах. Обычные люди, совсем как в метро. И такие же спокойные, будто они не в больнице находятся, а где-нибудь в вагоне.

Шурик совсем растерялся. Он почему-то думал, что тут будет очень тихо и как-то торжественно, что ли. А так -- просто чисто и неуютно, как в школе. И палата была совсем не такой, как представлялось. Она чем-то напоминала комнату в гарнизонном общежитии. Шурик помнил что-то такое из дошкольного детства, когда отец еще служил, а они с мамой приезжали к нему под Псков. Еда на тумбочках, шум из туалета-боковушки и такие же муторно-бордовые шторы. Только в отцовской общаге было две койки, а в больничной палате -- шесть.

Он никогда в жизни не видел Тальберга спящим. Если не считать пятницы, но тогда было темно, тепло и уютно. А тут -- как в плацкартном вагоне. Мужик на соседней койке перелистывал "Спорт-экспресс", бритый наголо парень разговаривал с кем-то по мобильнику. Возле окна топталась тетка в леопардовой кофточке, выгружала на подоконник банки с фольговыми крышками.

Валька был даже не бледный, а какой-то синеватый. Словно замороженный. Около кровати стояла непонятная железная штука, напоминающая вешалку, только наверху -- стеклянная банка. От нее к валькиному запястью тянулся резиновый провод, заканчивался иголкой. Капельница. На спинке стула почему-то висел большой черный пиджак. Шурик осторожно присел на скользкое коричневое сиденье, чертовы бахилы зашуршали.

Тальберг не пошевелился.

-- Валь...

Шурик думал, что Валька будет одет в полосатую пижаму. Совсем как арестант. А на нем оказалась белая широкая майка. Со слежавшимися складками и кислотно-зеленым ценником на рукаве. Наверное, валькина мать или Андрей купили ее в вестибюле.

-- Валь...

-- Я не сплю, -- Тальберг открыл глаза, резко прищурился, а потом осторожно улыбнулся. На нижней губе был почему-то след от зеленки. Шурик вспомнил, что в первом классе Светлана Павловна мазала зеленкой рты тем, кто плевался или ругался матом. Помнится, Вовчик Драников после подобной экзекуции презрительно сплюнул и сказал -- "Хуй с ней, дома мылом отмою". И кто-то из девчонок немедленно побежал жаловаться училке.

-- Саша... я ведь тебе только что звонил... -- казалось, что Валька лежит здесь из-за ангины. Или из-за воспаления легких. Голос хриплый, а говорить Тальбергу сложно.

--- Ты молчи, если трудно, -- Шурик сдвинул стул и чуть не сшиб капельницу. А потом немедленно спросил: -- Ты один тут? Чего с тобой случилось-то? Это из-за меня?

-- Нет. -- Кажется, Валька попробовал усмехнуться. -- Из-за меня. Андрей внизу. Ему секретарша бумаги привезла на подпись. А у мамы... она приедет скоро, там на Садовом пробка.

-- Севочка, вот тут вот в баночке печеночка, все как ты любишь... -- "Леопардовая" тетка что-то втолковывала седому крючконосому мужику в спортивном костюме.

-- Валь... тебе очень плохо?

-- Да нет, наверное. Просто болит все. Ну знаешь, как после гриппа. И потолок улетает, то вверх, то вниз.

-- А это из-за чего?

-- Интоксикация, -- Тальберг произнес это слово как-то неуверенно, словно в темноте его нащупывал. -- Я пока в реанимации лежал, вообще глаза открыть не мог. Меня сюда только утром перевезли. Саша, сегодня понедельник?

-- Вторник, -- испуганно откликнулся Шурик.

-- Аааа... Значит, сегодня бы похоронили.

-- Валь... Валя, ты чего? Может врача позвать?

-- Не надо. Саша, наклонись, а то трудно шепотом...

Шурик сдвинулся. Краем глаза заметил, что на тумбочке кроме кружки, каких-то таблеток и градусника, мигает сигналка мобильника.

-- Валь, а чего у тебя с голосом?

-- Да из-за трубок...

-- Каких трубок?

-- С водой. Саша, только ты...

У бритого парня снова зазвонил телефон. По палате немедленно разнесся вопль:

-- А ты где вышла? Да на кольцевой надо было. Наташ, ну ты совсем тупая, да?

Валька поморщился, дернулся, будто хотел закрыть уши руками. Но мешала капельница.

-- Саша, ты сейчас не кричи, ладно?

-- Не буду, -- пообещал Шурик, вытирая о колено ладонь с размазанными цифрами.

-- Саша, в общем, это я сам...

-- Чего сам?

-- Ну таблетки... из аптечки, которые...

-- Тебе что, плохо тогда стало?

-- Нет. -- Валька зажмурился, а потом еле слышно произнес:

-- В общем, я умереть хотел. В пятницу.

6.

Оказывается, мама за это время успела не только прийти с работы, но и начала готовить суп -- отцу на завтрашнее дежурство. Шурик представил себе распахнутую жестяную банку с розовым лососем, переложенным серой шкуркой-пленкой, и его почему-то совсем замутило. Не от голода, а наоборот, хотя он сегодня даже толком не завтракал.

Телевизор отплевывался рекламой прокладок. В коридоре висел еле заметный сизый дым от подгоревших семечек.

-- Сашка... У тебя совесть есть? Телефон отключил, сам не звонишь... -- мама выскочила в коридор с половинкой очищенной картофелины. Недовольно глянула на Шурика и вернулась на кухню -- ругаться оттуда.

-- Я не отключал... Это он в метро, наверное...

-- На ВДНХа что ли ездил? Так холодно же. Или ты эту свою провожал?

-- Какую "эту"? -- устало удивился Шурик.

-- Ну с кем ты там на дне рождения... Давай руки мой. Сейчас поешь и за уроки. Хоть бы дневник показал, Казанова...

-- Ма... Я к Вальке в больницу ездил.

-- Да ты что? -- мама даже приглушила звук от вопящей заставки новостей. -- Господи Иисусе...

-- Сань, а где он лежит? В "двадцатке"? Я там с камнями лежал, помнишь? -- отец, поправляя сине-серые тренировочные штаны (совсем как у одного из валькиных соседей по палате), вынул из заморозки помятую банку с пивом.

-- В НИИ Скорой помощи, -- немножко гордо отозвался Шурик.

-- Господи... Сашка, а что с ним?

-- Отравился...

Мама на секунду замолчала. Видимо, как и Шурик, никак не могла понять, зачем Тальбергу понадобилось кончать жизнь самоубийством.

-- Водкой что ли? -- отец лязгнул банкой.

-- Сергей!

-- Да нет, он не сказал, чем именно...

-- Вот жрете на улице всякую гадость из собачатины, а потом удивляетесь... Саша, там на балконе компот яблочный стоит, возьми завтра с собой, отвезешь. Только пусть он банку вернет....

По запотевшему окну проскользнула крупная капля. Совсем как лекарство из пипетки.

Параграф все не кончался и не кончался. Шурик смотрел на него осоловелыми глазами, морщился и загибал уголки страниц. В тетрадке по истории щерилась пустыми квадратами недоделанная таблица -- "политическая ситуация", "экономическая ситуация", "социальные реформы", "ключевые даты"... Можно было бы плюнуть и забить, а потом списать у той же Людки или у Нельки, но история шла первым уроком. Историчка сразу собирала тетради и пролистывала их, пока кто-то мусолил параграф... Одну двойку из-за этой фигни Шурик уже получил, и снова нарываться как-то не хотелось.

Оранжевая настольная лампа была омерзительно горячей, как батарея у Вальки в палате. Шурик задумчиво покачивался на стуле, грыз ручку и вспоминал сегодняшний вечер.

-- Саша, ты только не ругайся? Я потом... а то весь день спрашивают, я не могу больше...

-- Ладно, не буду...

От валькиной щеки пахло чем-то незнакомым и отвратным, но таким... вполне живым, не церковью, не цветами. Именно тогда Шурику стало слегка страшно.

-- Рука болит... А мне с этой дрянью еще час лежать, не меньше, ее там много.

-- Валь... А ты.. ну, когда плохо стало, чего меня не позвал? Не захотел?

-- Да нет... Я же не сам сюда... это Андрей привез, когда домой к нам приехал.

Тальберг чуть сдвинулся, повернул голову поудобнее и хрипло задышал в шуркино ухо.

-- Это вообще из-за бумаг. Он же у нас жил этот месяц. Иногда у себя, а так -- с мамой. Там папка оставалась, на холодильнике... зеленая. Не помнишь? И я не помню.

Шея затекла, а руки почему-то начало покалывать. Совсем как дома, когда смотришь по ящику очередную серию "ментов", а в Дукалиса кто-то стреляет прямо из чердачного окна. И ведь понимаешь, что попадут не в него, а в бутылку с пивом, но все равно страшно. И тут тоже. Валька словно показания давал. Или параграф пересказывал -- равнодушно, спокойно. Только губы терлись о шуркину щеку. Но это тоже было... ну, словно это не Тальберг, а кто-то из пацанов, и они с Шуриком просто шептались на уроках.

-- Какая-то фигня очень важная. А я трубку не беру. Звонок слышал, а взять уже не мог. А у него ключи. Я на щеколду не закрывал, чтобы найти было легче. В общем, он приехал.. я этого не помню... потом вообще не помню ни черта. Только больно очень, и датчик какой-то пищит. А меня... -- Валька чуть смутился, потом зашептал еще быстрее: -- В общем, как куклу. Колют чего-то, переворачивают. Трубки засовывают... разные... А я их даже послать не могу, так все больно. Потом сюда привезли. Или я спал до этого. Не помню.

-- Если ты... Валь, если тебе от этого плохо, ты не говори.

-- Нормально. А оно все, я уже рассказал. Глаза открываю -- мама. Опять открываю -- врач. Потом -- Андрей. Потом ты. Как калейдоскоп. Саша, я сейчас... голова опять...

Шурик испуганно отпрянул. Тальберг немного полежал с закрытыми глазами, а потом заговорил уже нормальным тоном. Хриплым и прибитым, но совсем живым.

-- Трубу возьми. Там во входящих "мама". Набери и дай мне.

Мобильник был абсолютно знакомым, словно он сейчас лежал не на тумбочке, а у Вальки в комнате или на парте.

-- Алло... ма... давай.

Валька передал телефон обратно.

-- Она уже здесь.

-- Слушай, я, наверное, пойду тогда. Тебе чего принести завтра?

-- Саша, а мне все равно ничего нельзя. Да я и не хочу. Я тебе позвоню. Можно?

Шурик кивнул, потом потянулся за рюкзаком. Ему очень хотелось поправить Вальке одеяло, но оно и без того было в порядке.

Кажется, Тальберг вообще не заметил, что Шурик уходит. Он как-то слегка обмяк, будто выдохнул и никак не мог снова вдохнуть. Шурик испугался. Потом сообразил, что Валька дышит, просто тихо. И что больничная койка ни фига не похожа на гроб, просто он лежит так... неудобно, наверное.

7.

На будильнике было какое-то совершенно несусветное время. Пятый час утра. За окном сыпал сухой, похожий на манную крупу снег. Фонарь возле школы мотало на ветру, оранжевые пятна света расплывались по сугробам, как заварка по газете. В доме напротив горело два тусклых квадратика. Сигналки на машинах мерцали малиновым и голубым, совсем как лампочки на мобилах или как окошко на каком-то дурацком аппарате.

Когда он вчера навещал Вальку, на тумбочке как раз гудела эта дрянь. И алые росчерки неслись по экрану. Тальберг был уже не такой прозрачный, как во вторник, но все равно слабый. Как будто придавленный чем-то. Сказал, что пробовал вставать, а мама перепугалась. И что жутко хочется домой, а выпишут не скоро.

Потом в палату заглянула медсестра, и Вальку просто перекорежило. То ли он до сих пор боялся уколов, то ли стеснялся Шурика. Можно подумать, что Шурик чего-то там не видел. Хотя нет. Самое дурацкое, что даже такой Тальберг -- растерявший всю свою самоуверенность, краснеющий от беспомощности, бесцветный, будто нарисованный карандашом на бумаге, все равно заставлял Шурика запинаться и отводить глаза. И не думать -- не думать -- не думать...

Это было так нечестно. Но при этом почему-то не противно, а совсем наоборот. Он пару раз обнимал Вальку, но как-то неловко и совсем непривычно. Будто согреть хотел. И Тальберг это понимал. Закрывал глаза и ни о чем не спрашивал. Только в ухо дышал. Совсем как раньше.

Тогда при виде медсестры Валька еле заметно покраснел. Может быть, из-за того, что в палате была целая толпа народу. Но всем все было до лампочки, даже санитарке, которая притащила кому-то утку.

-- Я в коридоре подожду, -- быстро бормотнул Шурик. И, уже закрывая за собой дверь палаты, услышал равнодушную скороговорку медсестры, которая, по виду, была их старше лет на пять.

-- Давай, Валечка, поворачивайся, сейчас мы с тобой все быстренько сделаем...

Честно говоря, он сам никогда бы в жизни не смог назвать так Тальберга. Даже мысленно. Хотя хотелось, конечно. Просто, это тоже было очень неправильно. Как-то неудобно, совсем как подсматривать сквозь стеклянную дверь, что именно сейчас делают с Валькой.

Медсестра не выходила довольно долго. Наверное, занималась другими больными. Шурик добрел до выхода на лестничную площадку. И услышал знакомый голос. Слегка похожий на валькин, с такой же неправильной "Ш". Только очень спокойный, даже слегка удивленный:

-- А это не разговор. Игорь Павлович, не мочь и не хотеть вы будете дома у тещи. Хорошо. Так и пишите "я не могу". На заявлении об уходе. Оставьте у Маши на столе, я приеду и подпишу. Значит, ненормированный. Считайте, что у нас, вообще, вахтовый метод. Готовьте бумаги, я приеду к девяти, будем решать. У меня тоже семья и дети...

На последнем слове валькина мать сбилась, стукнула сигаретой о кромку железной банки из-под кофе. На облупленном боку проступали желтые буквы. "Нескафе. Выиграй... на двоих или стильную кофеварку..."

До Шурика только в тот момент дошло, почему он почти никогда не сталкивается в палате с валькиными родителями. Видимо, Тальберг попросил их ему не мешать. Оно и понятно -- там и без того не протолкнешься.

Сейчас после этого воспоминания возникло дикое желание покурить. Шурик нащупал в шкафу свитер. Натянул его на голое тело, вжикнул молнией стареньких джинсов. Потом, стараясь не хлопать тапками и не греметь замками, выскочил на площадку. Щелкнул зажигалкой. И почти сразу же замер.

Внизу скрежетал дверной замок и слегка поскуливал Блэк. Валькина мать снова с кем-то говорила. Голос был тот же. Равно, как сигаретный запах, и неправильное "Ш". А вот интонации...

-- Да, Блэки, уже идем... Сейчас мы с тобой к метро сходим, водочки купим. Мама выпьет -- и уснет. Не дергайся, видишь, уже лифт едет. Сейчас мама все выпьет, а вечером поедет в больницу, к Валечке. Скучаешь по нему? Да, Блэки?

Лифт давно уехал вниз, а Шурик все еще стоял на площадке. Правда, почему-то, он отчаянно держался за мутно-зеленую стенку.

Если бы Вальке удалось сделать то, что он задумал, у его матери оставалась хотя бы собака. А у него... вообще...

8.

--- Сань, слушай, а у Тальберга, что, реально передоз был? – Юрчик Матросов с тоской поглядел на историчку, которая шуршала стопкой собранных тетрадей, а потом на восседавшую в одиночестве Коробейникову. Что-то там у них опять не заладилось с утра пораньше.

--- Ты… с чего это взял?

--- Да ладно тебе, об этом даже наша Надежда давно знает. Тоже мне, "аллергия на лекарства". Это вы на его день рождения так оттянулись?

--- Да нет…. – Шурик растерянно водил глазами по классу. Толян Нечаев что-то судорожно бубнил у доски, народ осторожно шелестел "органической химией", под потолком мигал плафон.

--- Аааа… А ты к нему серьезно каждый день ездишь?

--- А чего?

--- Слушай, может нам тоже, а то как-то неудобно. – Юрка говорил абсолютно серьезно, даже виновато слегка. Другое дело, что Тальберг точно не пришел бы в буйный восторг при виде всей компании с "решеток". Он же у нас независимый и гордый…. Шурик скривился.

--- Да я сам ненадолго, там ведь родители все время, и вообще народу много.

--- Ну… может, мы под окнами тогда постоим, покричим... Или… Во! – Матросов оживился, -- Вовка с Нелькой слабают чего-нить. Прикинь, Рудзиевской родаки гитару подогнали, они с Вовчиком на ВДНХа вместе выбирать ездили. Хорошая. Завтра у тебя обмоем.

--- Чего?

--- Елизарыч, ну ты совсем тупой? Мы у тебя на днюхе завтра гуляем или где?

Шурик слегка скривился. Еще вчера он бы честно сообщил, что никаких днюх, потому что он к Вальке поедет. И вообще, можно вечером на "решетках" посидеть. А теперь, из-за дурацкого решения все планы летели к черту. Блин, наверное, в прошлую пятницу Валька точно так же сидел и морочился – делать, не делать, забить на все или выполнить, раз он решил.

--- Гуляем-гуляем… Ты тогда сам всем скажи, а то мне некогда будет. К трем подгребайте.

--- А предки?

--- У отца дежурство, а мама вроде в гости уедет. Только не как в том году, ладно?

--- А чего в том году? Санек, ты сам, между прочим, больше всех ужрался.

--- Я ужрался? Я закусывал!

--- Саша! Юра! Вы на уроке или где? Совесть есть? --- историчка прицельно глянула на них из-под толстых очков.

Дата добавления: 2015-09-01