Падают розовые звезды 1 3 страница

Расти подумал, что это такой стандартный прием - Ренни старается его разозлить. Чтобы обмануть.

- Я не заседаю в органах власти, - ответил он, - но я работник больницы. И налогоплательщик.

- Ну и?

Расти почувствовал, как кровь бросилась ему в лицо.

- И, указанные вещи делают это складское помещение и моим в определенной мере, - он ждал, что мужчина за столом как-то на это отреагирует, однако Большой Джим оставался беззаботным. - Кроме того, там было не заперто. Хотя нашего дела это не касается, как вы считаете? Я увидел то, что увидел, и желаю объяснений. Как работник больницы.

- И налогоплательщик. Не забываем.

Расти не шелохнулся, так и сидел, смотрел на него.

- Я их не имею, - сказал Ренни. Расти свел брови.

- Правда? А мне казалось, вы держите руку на пульсе нашего города. Разве не так вы говорили в последний раз, когда баллотировались на выборного? А теперь говорите мне, что не имеете объяснений в отношении того, куда делся городской пропан? Я вам не верю.

Тут уже Ренни впервые проявил раздражение:

- Меня не интересует, веришь ты или нет. Для меня это новость, но… - на этих словах он слегка стрельнул глазами в сторону, словно проверяя, не пропала ли со стены фотокарточка с автографом Тайгера Вудса: классический жест лжецов.

- В больнице вот-вот закончится пропан, - сказал Расти. - Без топлива мы, горстка нас, которые еще остались трудоспособными, окажемся в условиях полевого госпиталя в палатке времен Гражданской войны. Если генератор перестанет подавать электричество, наши сегодняшние пациенты - включая одного с пост- коронарным и одним серьезным случаем диабета, где, возможно, встанет вопрос ампутации - окажутся под серьезной угрозой. Потенциальный ампутант Джимми Серойс. На парковке стоит его машина. На ней и сейчас еще есть наклейка: ГОЛОСУЕМ ЗА БОЛЬШОГО ДЖИМА.

- Я проведу расследование, - сказал Большой Джим. Тоном человека, который дарит свою ласку, сказал: - Пропан, который принадлежит городу, вероятно, хранится в каком-то другом из городских складов. А что касается вашего, я уверен, тут мне нечего сказать.

- Какие еще другие городские склады? Есть пожарная часть, и есть груда песка, перемешанного с солью, на дороге Божий Ручей - там даже навеса нет, - но, ни о каких других складах мне не известно.

- Мистер Эверетт, я занятой человек. Вы должны меня сейчас извинить. Расти встал. Пальцы его хотели сжаться в кулаки, но он им не позволил.

- Я задам вам вновь эти вопросы, - произнес он. - Прямо и недвусмысленно. Вы знаете, где сейчас эти, исчезнувшие, баллоны с пропаном?

- Нет, - на этот раз Ренни отвел глаза в сторону Дейла Эрнгардта. - И сейчас я не собираюсь делать каких-то предположений на эту тему, сынок, потому что в ином случае могу об этом пожалеть. А теперь почему бы тебе не здрыснуть, не взглянуть, в каком состоянии находится сейчас Джимми Серойс? Передай ему наилучшие пожелания от Большого Джима, пусть заходит на минутку, когда вся эта катавасия немного спадет.

Расти едва сдерживался, чтобы не сорваться, но эту битву он проигрывал.

- Здрыснуть? Вы, несомненно, забыли, что находитесь на службе у общины, а не являетесь здесь частным диктатором. На данное время я в этом городе главный медик, и желаю услышать отве…

Зазвонил телефон Большого Джима. Он сразу же за него схватился. Послушал. Морщины вокруг углов его опущенных вниз губ расправились.

- Вот херня! Каждый раз, как только я, к черту, отвернусь… - он вновь послушал, и тогда произнес: - Если имеешь своих людей сейчас в конторе, Пит, закрой ловушку, пока не поздно, и крепко запри. Позвони Энди. Я сейчас же буду у вас, и втроем мы все решим.

Он выключил телефон и встал.

- Мое присутствие сейчас нужно в полицейском участке. Там или чрезвычайная ситуация, или очередная катавасия, пока сам не увижу, не могу сказать. А тебе нужно спешить или в больницу, или в амбулаторию, мне так кажется. Там какие-то проблемы у преподобной Либби.

- Что? Что с ней случилось?

Со своих плотных норок его измерили холодные глаза Большого Джима:

- Я уверен, ты сам обо всем узнаешь. Не знаю, насколько правдивая эта история, но я уверен, ты ее услышишь. Давай, катись, занимайся своей работой, юноша, и позволь мне заниматься моей.

Расти прошел через коридор, и вышел из дома, у него стучало в висках. На западном горизонте передзакатное солнце давало свое помпезное кровавое шоу. Воздух почти полностью застыл, но нес в себе тот самый дымный привкус. Сойдя с крыльца, Расти поднял палец и направил его на общественного служащего, который ждал, пока он покинет границу его частной территории, чтобы уже после этого ему, Ренни, покинуть ее самому. Ренни насупился, увидев этот жест, но Расти не опустил палец.

- Никто не должен напоминать мне, чтобы я делал свою работу. Но дело с пропаном я тоже не оставлю без внимания. И если найду его в ненадлежащем месте, кому-то придется выполнять вашу работу, выборный Ренни. Обещаю.

Большой Джим пренебрежительно махнул на него рукой.

- Убирайся прочь отсюда. Иди, работай.

В первые пятьдесят пять часов существования Купола судороги пережили более двух десятков детей. Некоторые случаи, как это было с дочерьми Эвереттов, были зафиксированы. Но большинство прошли незамеченными, а в следующие дни судорожная активность вообще быстро сошла на нет. Расти сравнивал это со слабым действием электричества, которое люди чувствовали, приближаясь к Куполу. Поначалу они переживали настоящий электрический разряд, от которого волосы на голове становилось дыбом, но потом большинство людей не ощущали вообще ничего. Словно они уже получили прививку.

- Ты хочешь сказать, что Купол - это что-то наподобие ветряной оспы? - переспросила его тогда Линда.

- Пережил раз - и получил иммунитет на остаток жизни?

Дженнилл пережила два эпилептических припадка, и маленький мальчик по имени Норман Сойер тоже два, но в обоих случаях вторые судороги были более слабыми, чем первые и не сопровождались болтовней. Большинство детей, которых успел осмотреть Расти, подверглись только одному припадку, никаких последствий у них не прослеживалось.

Только двое взрослых имели судороги в первые пятьдесят пять часов. Оба случая случились вечером в понедельник, около заката солнца, и у обоих легко прослеживались причины.

У Фила Буши, он же Мастер, причина была почти полностью продуктом его собственного творчества. Приблизительно в то время, когда расставались Расти с Большим Джимом, Мастер Буши сидел на дворе перед складским сараем РНГХ, мечтательно глядя на вечернюю звезду (тут, неподалеку от места ракетного обстрела, небо было еще темного пурпурного цвета, благодаря осадкам на Куполе), расслабленно держа в руке свою «кристальную» трубку. Его колбасило, но где-то уже на уровне ионосферы, словно за сотни миль отсюда. В тучах, которые невысоко плыли в этот чертов вечер, он видел лицо своей матери, отца, деда, также он видел Сэмми и Малыша Уолтера.

Все тучи-лица кровоточили.

Когда у него начала дергаться правая ступня, а потом в такт ей вступила и левая, он не обратил на это внимания. Подергивание - неотъемлемая часть кумарей, каждый это знает. Но потом у него начали дрожать руки и трубка выпала в высокую траву (желтую, завядшую вследствие работы фабрики, которая находилась у него за спиной). Через мгновение уже и голова его начала дергаться из стороны в сторону.

«Вот оно, - подумал он спокойно, даже немного облегчено. – Наконец-то и я перебрал. Умираю. Оно, наверное, и к лучшему».

Но он не откинулся и даже не упал в обморок. Он медленно скособочился, продолжая дергаться, и в то же время смотрел, как в небе вырастает черный шарик. Он разросся до размера теннисного мячика, потом раздулась до волейбольного. Он не останавливался, пока не заполнил собой все красное небо.

«Конец света, - подумал он. - Так оно, вероятно, и к лучшему».

На мгновение ему показалось, что он ошибся, потому что вынырнули звезды. Только они были неправильного цвета. Они были розовыми. И тогда, о Господи, они начали падать вниз, оставляя за собой длинные розовые полосы.

А дальше пришел огонь. Ревущая печь, словно кто-то открыл сокровенную заслонку и впустил ад на Честер Милл.

- Такие нам лакомства, - пробурчал он.

Прижатая к руке трубка прожигала ему кожу, ожог он увидит и почувствует позже. Он судорожно дергался, лежа в сухой траве, с выпученными белками на месте глаз, в которых отражалась ужасная вечерняя звезда.

- Наши хэллоуиновские лакомства. Сначала козни… а потом лакомства.

Из огня сложился лик, оранжевый вариант тех красных лиц, которые он видел в тучах, прежде чем его скорчило. Это был лик Иисуса. Иисус хмурился.

И говорил. Говорил с ним. Говорил ему, что ответственность за огонь лежит на нем. На нем. Огонь и…

и…

- Чистоту, - пробормотал он, лежа в траве. - Нет… очищение.

Теперь Иисус уже не выглядел таким сердитым. И Он начал исчезать.

Почему? Потому что Мастер все понял. Сначала появляются розовые звезды, потом очищающий огонь,

и тогда уже испытания должны закончиться.

Он замер, когда судороги перешли в сон, первый настоящий сон, которого он не имел уже много недель, а то и месяцев. Когда он проснулся, вокруг стояла сплошная тьма - ни следа чего-то красного в небе. Он промерз до костей, но остался сухим. Под Куполом больше не выпадала роса.

В то время как Мастер наблюдал лицо Христа на закате болезненного солнца, третья выборная Эндрия Гриннел сидела у себя на диване, пытаясь читать. Ее генератор молчал, а работал ли он у нее когда-нибудь вообще? Она этого не помнила. Вместо этого у нее был небольшой прибор, который носит название «Майти Брайт»[244], ее сестра положила эту вещь ей в рождественский чулок в прошлом году. До сих пор ей не выпадало возможности им воспользоваться, но оказалось, что работает он чудесно. Просто прикрепляешь его к книжке и включаешь. Легко и удобно. Итак, со светом проблем не было. К сожалению, со словами было иначе. Строки корчились червяками на странице, иногда даже меняясь местами, и проза Нори Робертс[245], по обыкновению хрустально прозрачная, теперь казалась ей абсолютно бессмысленной. Однако Эндрия не оставляла своих стараний, потому что не могла придумать, чем бы ей еще заняться.

В доме воняло даже с настежь открытыми окнами. Она страдала диареей, а унитаз больше не смывался. Она была голодная, но не могла есть. Где-то около пяти вечера она попробовала съесть сэндвич - простой бутерброд с сыром - и уже через пару минут вырвала его в мусорное ведро на кухне. Какой стыд, потому что съесть этот сэндвич стоило ей много сил. Она ужасно потела - уже не раз переодевалась вся полностью, надо ей, наверное, вновь переодеться, если осилит, - а ступни у нее беспрерывно дергались и дрожали.

«Недаром это называют синдромом беспокойных ног, - думала она. - Нет, я не могу появиться на чрезвычайное заседание сегодня, если Джим еще не передумал его проводить».

Принимая во внимание то, как прошел ее последний разговор с Большим Джимом и Энди Сендерсом, это, вероятно, будет даже лучше; потому что, если она туда придет, они вновь начнут ее терроризировать. Заставлять делать то, чего она не хочет делать. Лучше держаться от них подальше, пока она не очистилась от… от…

- От этого дерьма, - произнесла она, отбросив себе с глаз мокрые волосы. - От этого сраного дерьма в моем организме.

Когда она вновь станет сама собой, вот тогда-то она восстанет против Джима Ренни. И так уже промедлила. Она это сделает, вопреки боли в ее бедной спине, которая мучит ее сейчас без оксиконтина (но и близко не так невыносимо, как она боялась - какой приятный сюрприз). Расти хотел, чтобы она глотала метадон. Метадон, Господи помилуй! Героин под псевдонимом!

«Если ты думаешь, что будешь иметь что-то наподобие похмелья, забудь, - говорил он ей. - У тебя будут судороги».

Но он говорил, что это займет десять дней, а она думала, что не может ждать так долго. Не теперь, когда город страдает под этим ужасным Куполом. Надо покончить с этим как можно скорее. Придя к такому выводу, она выбросила в унитаз и смыла все свое лекарство - не только метадон, но и последние несколько пилюль оксиконтина, которые нашла в глубине ящика своего ночного столика. Это случилось за два смыва до того, как унитаз вздохнул в последний раз, и вот теперь она сидела здесь, дрожа и стараясь убедить себя, что сделала правильно.

«Это было единственное действие, - думала она, - которое могло убрать выбор между правильным и неправильным».

Она хотела перелистнуть страницу, но ее глупая рука зацепила лампу «Майти Брайт». Та покатилась на пол. Сноп яркого света брызнул в потолок. Эндрия засмотрелась туда, и вдруг начала подниматься над собой. И очень быстро. Словно на каком-то невидимом скоростном лифте. Времени у нее хватило лишь на то, чтобы бросить мгновенный взгляд вниз, где она увидела собственное тело, которое беспомощно корчилось, оставаясь там же, на диване. Изо рта на подбородок текла пенистая слюна. Она заметила влажное пятно на джинсах у себя между ног и подумала: «Ой-ой-ой, мне придется вновь переодеваться, ну и пусть. Конечно, если я это переживу».

Потом она пролетела сквозь потолок, сквозь спальню над ней, сквозь чердак, заставленный темными ящиками и старыми лампами, а оттуда - прямо в ночь. Над ней раскинулся Млечный Путь, но он был неправильным. Млечный Путь стал розовым.

И тогда начал опадать.

Где-то очень далеко, внизу, Эндрия услышала голос тела, которое она там оставила. Оно кричало.

Барби думал, что они с Джулией обсудят то, что случилось с Пайпер Либби, покуда будут ехать за город, но, погруженные в собственные мысли, они большей частью молчали. Никто из них не промолвил и слова о том, как стало легче на душе после того, как наконец-то начала отцветать та неистовая вечерняя звезда, но оба это ощутили.

Джулия попробовала включить радио, ничего не нашла, кроме РНГХ, где крутили «Весь намоленный»[246], и вновь его выключила.

Барби заговорил только раз, когда они свернули с шоссе 119 и поехали на запад по более узкой Моттонской асфальтной дороге, по обе стороны которой тесно нагромоздились деревья.

- Правильно ли я сделал?

По мнению Джулии, он сделал много очень правильных вещей во время конфронтации в кабинете шефа полиции - включая успешное обслуживание двух пациентов с вывихами, но она знала, о чем именно он говорит.

- Да. Это был очень неблагоприятный момент, чтобы попробовать принять на себя командование.

Он был с этим согласен, но чувствовал себя утомленным, подавленным и негодящим для той работы, которая начала перед ним вырисовываться.

- Я уверен, что враги Гитлера говорили почти так же. Они говорили это в тысяча девятьсот тридцать четвертом и были правы. В тридцать шестом, и тоже были правы. И в тридцать восьмом. «Неблагоприятный момент бросать ему вызов», - говорили они. А когда поняли, что благоприятный момент настал, протестовали они уже в Освенциме и Бухенвальде.

- Это не одно и то же, - заметила она.

- Вы так думаете?

Она ему не ответила, но поняла его мысль. Гитлер когда-то был обойщиком, по крайней мере, так о нем пишут; Джим Ренни - торговец подержанными машинами. Один печеный, второй жареный.

Впереди через деревья пробивались яркие пальцы света, прорезая глубокие тени на латаном асфальте Моттонской дороги.

По другую сторону Купола стояло несколько армейских грузовиков - эта окраина города называлась Харлоу - и где-то сорок солдат старательно двигались туда-сюда. У каждого на поясе висел противогаз. Серебристая автоцистерна с длинной надписью - ЧРЕЗВЫЧАЙНО ОПАСНО, НЕ ПРИБЛИЖАТЬСЯ - сдавала задом, пока едва не уперлась в контур (формой и размером где-то как двери), нарисованный аэрозольной краской на поверхности Купола. К штуцеру сзади цистерны прикрепили пластиковый шланг. Два человека упражнялись с этим шлангом, который заканчивался жалом, не большим чем авторучка «Бик». Одеты они были в сияющие скафандры и шлемы. На спинах у них висели баллоны со сжатым воздухом.

Со стороны Честер Милла присутствовал только один зритель. Рядом со старомодным дамским велосипедом «Швинн»[247], над задним крылом которого был прикреплен ящичек-багажник для молока, стояла городская библиотекарша Лисса Джеймисон. На ящичке виднелась наклейка с надписью: КОГДА ВЛАСТЬ ЛЮБВИ СТАНЕТ БОЛЕЕ СИЛЬНОЙ, ЧЕМ ЛЮБОВЬ К ВЛАСТИ, В МИРЕ НАСТАНЕТ МИР. ДЖИММИ ХЭНДРИКС[248].

- Лисса, что вы здесь делаете? - спросила Джулия, выйдя из машины. Она прикрывала себе ладонью глаза от яркого света прожекторов.

Лисса нервно дергала египетский крест анкх, который висел у нее на шее, на серебряной цепочке.

Переводила взгляд то на Джулию, то на Барби.

- Когда мне беспокойно или тревожно, я по обыкновению выезжаю на велосипедную прогулку. Иногда езжу до глубокой ночи. Это успокаивает мою пневму. Я увидела свет, и приехала на свет, - эту длинную фразу она озвучила так, словно проговаривала заклинание, а потом, оставив, наконец, в покое свой крестик, начертила в воздухе какой-то сложный символ. - А что вы здесь делаете?

- Приехали посмотреть на эксперимент, - ответил Барби. - Если он увенчается успехом, вы можете стать первой, кто покинет Честер Милл.

Лисса улыбнулась, похоже, немного с усилием, но Барби понравилось, что она вообще на это была способна.

- Сделав так, я скучала бы по фирменному блюду, которое подают на ужин в «Розе-Шиповнике» каждый вторник. Мясной рулет, как обычно, не так ли?

- Мясной рулет запланирован, - согласился он, не уточняя, что, если Купол будет стоять и в следующий вторник, скорее всего фирменным блюдом будет кабачковый кэш-пирог.

- Они не отвечают, - сказала Лисса. - Я старалась.

Из-за автоцистерны на свет вышел приземистый пожарный гидрант в человеческом подобии. На нем были брюки-хаки, брезентовая куртка и кепка с эмблемой «Черных Медведей Мэна»[249]. Первым, что поразило Барби, было то, что полковник Кокс набрал вес. Вторым - что его толстая куртка была застегнута на молнию прямо до подбородка, который у него находилось в опасной близости от определения «двойной». Никто из них трех - ни Барби, ни Джулия, ни Лисса - не были одеты в куртки. У них не было потребности по эту сторону Купола.

Кокс отдал честь. Барби ответил; он даже ощутил какое-то удовлетворение, делая этот резкий жест.

- Привет, Барби, - позвал Кокс. - Как там Кен?

- Кен в порядке, - сказал Барби. - А я остаюсь тем сученком, которому достается самое крутое дерьмо.

- Не на этот раз, полковник, - заверил Кокс. - На этот раз, кажется, тебя грохнут в авто-фаст-фуде.

- Кто это? - прошептала Лисса. Она вновь подергивала свой анкх. Джулия подумала, что так она скоро и цепочку на себе оборвет, если не успокоится. - И что они там делают?

- Хотят нас освободить отсюда, - сказала Джулия. - И после довольно эффектного провала предыдущей попытки, я бы сказала, что теперь у них хватило ума делать это тихо. - Она выступила вперед. - Привет, полковник Кокс, это я, ваша любимая редакторша газеты. Добрый вечер.

Улыбка у Кокса - это ему плюс, подумала она - вышла лишь слегка кислой.

- Мисс Шамвей, вы даже более красивая, чем я себе представлял.

- И я о вас скажу кое-что, вы большой шутник, во всем, что касается дерьм… Барби догнал ее в трех шагах от того места, где стоял Кокс, и схватил за руку.

- Что такое? - спросила она.

- Камера. - Она совсем забыла, что на шее у нее висит фотокамера, пока он на нее не показал. - Она у вас цифровая?

- Конечно, это запасной аппарат Пита Фримэна, - она раскрыла рот, чтобы спросить, в чем проблема, и тогда поняла. - Вы думаете, Купол ее сожжет?

- Это было бы самое простое, - ответил Барби. - Вспомните, что случилось с сердечным стимулятором шефа Перкинса.

- Черт, - выругалась Джулия. - Черт! Может, достать из багажника мой старый Кодак? Лисса с Коксом смотрели один на другого, как показалось Барби, с взаимным очарованием.

- Что вы собираетесь делать? - спросила она его. - Снова будут взрывы? Кокс поколебался. Ему на помощь пришел Барби.

- Да признавайтесь, полковник. Если не вы, я сам это сделаю. Кокс вздохнул.

- Вы настаиваете на полной открытости, так?

- А почему бы и нет? Если эта вещь подействует, жители Честер Милла будут петь вам осанну.

Единственное, почему вы стараетесь все делать втайне, это сила привычки.

- Нет. Такой приказ я получил от своей верхушки.

- Они в Вашингтоне, - напомнил Барби. - А пресса в Касл Роке и большинство из них, скорее всего, сейчас смотрят «Девушек, которые взбесились»[250] по платному каналу. Здесь никого больше нет, кроме нас, цыпляток.[251]

Кокс вздохнул, показывая на окрашенный прямоугольник в форме дверей.

- Вот туда люди в защитных костюмах направят наш экспериментальный раствор. Если посчастливится, кислота проест этот контур, и тогда мы сможем выбить его из Купола, как выбивается кусок стекла из оконной рамы после использования стеклореза.

- А если не посчастливится? - спросил Барби. - Если Купол будет растворяться, выделяя какой-то отравляющий газ, который нас здесь всех убьет? Для этого эти люди имеют при себе противогазы?

- На самом деле, - объяснил Кокс, - научные работники более склонны к той мысли, что кислота может начать химическую реакцию, которая послужит причиной того, что Купол воспламенится. - Заметив, как его слова поразили Лиссу, он добавил: - Обе возможности они считают невероятными.

- Им можно, - произнесла Лисса, теребя свой крестик. - Не их же будут травить газом или будут поджаривать.

- Я понимаю ваше беспокойство, мэм… - начал Кокс.

- Мелисса, - подсказал ему Барби. Ему вдруг стало важным, чтобы Кокс осознал, что под куполом оказались живые люди, а не просто несколько тысяч анонимных налогоплательщиков. - Мелисса Джеймисон, для друзей Лисса. Городская библиотекарша. Также она работает школьным психологом и преподает йогу, кажется.

- С последним мне пришлось распрощаться, - сказала Лисса, кокетливо улыбнувшись. - Многовато других дел.

- Очень приятно с вами познакомиться, госпожа Мелисса, - произнес Кокс. - Смотрите, это редчайший

шанс.

- А если у нас другое мнение, это вас может остановить? - спросила она. На это Кокс не ответил прямо:

- Нет никаких признаков того, чтобы эта штука, чем бы она ни была, слабела или разлагалась. Если мы

не сделаем в ней брешь, вы будете страдать под ней еще неизвестно какое продолжительное время.

- У вас есть какие-то предположения относительно ее происхождения? Хоть какие-то идеи?

- Никаких, - ответил Кокс, но его глаза отвернулись таким образом, который был знаком Расти Эверетту по его разговору с Большим Джимом.

Барби подумал: «Зачем ты врешь? Снова тот самый автоматический рефлекс? Гражданские, они как грибы, держи их во тьме и корми дерьмом?» Наверное, нет смысла об этом думать. Но он ощутил отвращение.

- Она сильная? - спросила Лисса. - Ваша кислота сильная?

- Самая едкая из существующих, насколько я знаю, - ответил Кокс, и Лисса отступила на пару шагов назад.

Кокс обратился к мужчинам в космических скафандрах.

- Вы уже готовы, ребята?

Пара показала ему большие пальцы своих рукавиц. Позади их прекратилось всякое движение. Солдаты стояли и смотрели, держа наготове собственные противогазы.

- Ну, начинаем, - произнес Кокс. - Барби, я предлагаю вам отвести обеих леди, по крайней мере, ярдов на пятьдесят подальше от…

- Взгляните на звезды, - позвала Джулия. Голосом тихим, благоговейным. Голову она задрала вверх и в ее лице Барби узнал того ребенка, каким она была тридцать лет тому назад.

Он посмотрел на небо и увидел Малый Ковш, Большую Медведицу, Орион. Все на своих местах… хотя мутноватые, не в фокусе и розового цвета. Млечный Путь превратился в россыпь розовых шариков жвачки на величественном куполе ночи.

- Кокс, - позвал он. - Вы это видите? Кокс посмотрел вверх.

- Что мне нужно увидеть? Звезды?

- Какими они вам кажутся?

- Ну… очень яркими, конечно; в этой местности не приходится говорить о мировом загрязнении… - Вдруг он присмотрелся, и щелкнул пальцами. - А вам они представляются какими? Не изменился ли у них цвет?

- Они хорошие, - произнесла Лисса. Ее широко раскрытые глаза сияли. - Но вместе с тем, пугающие…

- Они розовые, - сказала Джулия. - Что произошло?

- Ничего, - заметил Кокс, но произнес он это как-то неуверенно.

- Что? Сливайте уже, - настоял Барби и бездумно добавил: - Сэр.

- Мы получили рапорт метеорологов в девятнадцать ноль-ноль, - сказал Кокс. - Особое внимание там уделено ветрам. Просто на случай… ну, просто на всякий случай. Оставим это. Быстрые потоки воздуха сейчас движутся на запад к Небраске и Канзасу, углубляются на юг, и тогда поднимаются вдоль Восточного побережья. Вообще-то обычная картина для конца октября.

- Какое отношение это имеет к звездам?

- Двигаясь на север, воздушные массы проходят над многими городами и промышленными центрами. Все, что они насобирали в тех местах, оседает на Куполе, вместо того, чтобы лететь дальше, в Канаду и в Арктику. Этого уже достаточно, чтобы образовался своего рода оптический фильтр. Я уверен, никакой опасности он не представляет…

- Пока что, - упрекнула его Джулия. - А через неделю, через месяц? Вы будете со шлангов мыть наше воздушное пространство на высоте тридцати тысяч футов[252], когда тут наступит тьма?

Кокс не успел ответить, как вскрикнула Лисса Джеймисон, показывая на небо. А потом заслонила себе рукой лицо.

Розовые звезды падали, оставляя за собой яркие инверсионные полосы.

- Еще наркоз, - произнесла сонно Пайпер, пока Расти слушал ей сердце. Расти похлопал ее по правой руке, левая была серьезно ранена.

- Не будет больше наркоза. Технически вы находитесь в состоянии наркотического опьянения.

- Иисус желает, чтобы я получила еще наркоз, - повторила она тем самым замечтавшимся голосом и замурчала: - В небо хочу я взлетать, и как птичка там парить.

- Мне припоминается, что там другие слова: «Хорошо утром встать»[253], но ваша версия тоже интересная.

Она села. Расти постарался уложить ее вновь, но отважился давить ей только на правое плечо, а этого оказалось недостаточно.

- А я смогу встать завтра утром? Мне нужно увидеться с шефом Рендольфом. Эти ребята изнасиловали Сэмми Буши.

- И могли убить вас, - добавил он. - Вывих вывихом, но упали вы очень удачно. Позвольте мне позаботиться о Сэмми.

- Эти копы опасны, - она положила правую руку ему на запястье. - Им нельзя оставаться полицейскими.

Они принесут горе еще кому-нибудь, - она облизнула губы. - У меня так пересохло во рту.

- Это мы поправим, но вам надо лечь.

- Вы взяли образцы спермы у Сэмми? Вы можете сравнить их с коповскими? Если сможете, я не отстану от Рендольфа, пока он не заставит их сдать образцы ДНК. Я буду преследовать его и днем, и ночью.

- У нас нет оборудования для сравнения ДНК, - сказал Расти и мысленно продолжил: «А также образцов спермы. Потому что Джина Буффалино промыла Сэмми, по ее же просьбе». Я принесу вам чего- нибудь попить. Все холодильники, кроме того, что в лаборатории, отключены ради экономии генераторного сока, но в сестринской есть автономный «Иглу».

- Сока, - сказала она, закрывая глаза. - Так, сока выпить было бы хорошо. Апельсинового или яблочного. Только не «V8»[254]. Он очень уж соленый.

- Яблочный, - сказал он. - Сегодня вам нужна только жидкость. Пайпер прошептала:

- Мне так жаль мою собаку, - и отвернула голову.

Расти подумал, что она, наверное, уже будет спать, когда он вернется к ней с банкой сока.

На полдороги по коридору он увидел, как из-за угла, из сестринской, галопом выскочил Твич. Глаза у него были выпяченные, дикие.

- Идем во двор, Расти.

- Сначала мне нужно принести преподобной Либби…

- Нет, сейчас же. Тебе нужно это увидеть.

Расти поспешил назад к палате №29 и заглянул. Пайпер храпела с не достойным для леди рычанием, что было не удивительно, принимая во внимание ее распухший нос.

Он отправился вслед за Твичем по коридору едва ли не бегом, стараясь приспособиться к его широким шагам.

- И что там? - спросил он, имея в виду «что там такое?»

- Не могу описать, а если бы даже смог, ты бы мне не поверил. Тебе нужно самому это увидеть, - он толкнул двери вестибюля.

На подъездной аллее, выйдя из-под защитного козырька, куда подвозят пациентов, стояли Джинни Томлинсон, Джина Буффалино и Гарриэт Бигелоу, подружка Джины, которую та и сагитировала помогать в госпитале. Все три стояли, обнявшись, словно утешали друг друга, и смотрели в небо.

Небо было заполнено сиянием розовых звезд, и многие из них якобы падали, оставляя за собой длинные, почти флуоресцентные полосы. Дрожь пробежала у Расти по спине.

«Джуди это предугадала, - подумал он. - Розовые звезды падают полосами». И вот они падают. Падают. Это было так, словно на их глазах само небо падало им на головы.

Когда начали падать розовые звезды, Алиса и Эйден крепко спали, но Терстон Маршалл и Каролин Стерджес - нет. Они стояли на заднем дворе Думагенов и смотрели, как звезды яркими розовыми полосами льются вниз. Некоторые из тех полос пересекались, и тогда, казалось, в небе возникают, чтобы вскоре исчезнуть, розовые руны.

Дата добавления: 2015-09-02