32 страница

— Поясните.

— Можно, я сам расскажу?

— Записываю.

— Вы поймите, я не могу оправдываться… Есть вещи, которые, наверно… В общем, я лучше вам расскажу, а вы поймете. Это началось давно. Мой отец был начальником трофейного управления в Германии. После войны. Не помню, как оно точно называлось, но это не важно. Константиниди служил у него. У отца были свои недостатки. У кого их нет? Он в НКВД работал. Знаете, что это такое и какие в те годы были порядки? Вывозили в Союз то, что награбили фашисты, у них брали по репарациям. Не важно. Константиниди занимался в те годы поиском спрятанных немцами произведений искусства. Многое передавал в наши органы, но многое и присваивал. Ведь тогда никто ничего не учитывал. Другие вывозили вагонами. Я не помню, чтобы у нас дома… Мы жили с мамой в доме номер два на улице Серафимовича. В знаменитом Доме на набережной. Так вот, у нас дома не было такого, что вывезли из Германии. Ну, может, пианино, на котором я не играл. Стол письменный у отца. Какая-то картинка, и все. Отец честно служил. Но потом случилось так, что Константиниди на чем-то попался. Афера, наверно. В общем, отец вызвал его, в пятидесятом году, тесть мне рассказывал, и так орал, что Константиниди в больницу увезли. Потом уволили из органов. Когда Берию судили, отца даже не тронули. Он умер в пятьдесят шестом, инсульт. Ларку я знал с детства, она старше меня на пять лет. Я был длинный, худой, некрасивый, а она красивая. Конечно, нравилась. Но это все вам не нужно. Мать умерла в шестидесятом. Квартиру у нас забрали. Я жил в коммуналке. Когда мы поженились, Константиниди купил нам квартиру на Комсомольском. Но Ларка всегда говорила, что я голь и квартира ее. Если я чего-нибудь натворю, она выставит меня на улицу. У нее отцовский характер. Жестокий и капризный. Константиниди меня постоянно унижал, говорил, что отец у меня палач, людей расстреливал. Это ложь. Но я терпел. Может, и из-за Ларки. Сначала я ее очень любил. Потом понял, что я был нужен Константиниди как сын Богданова. Меня помнили многие знакомые отца, среди них были и большие люди, нужные Константиниди. Теперь я знаю, что тесть использовал меня как наживку. И Ларку тоже. За ней все ухаживали. Я сейчас не хочу ничего сочинять, но думаю, что старик имел доступ в закрытые фонды музеев, куда свозили произведения искусства из Германии. Он однажды говорил мне: все министры культуры с послевоенных лет в его руках. Он им картины достает, другими вещами одаривает. Многое ушло за границу. Тот же Бай, Виталий Александрович. Он покупал у старика и продавал купленное за рубеж вдвое-втрое дороже. Вы знаете, что я у него был? Да, был. Он каждый раз просил меня что-нибудь приглядеть для него у старика. Интересовался каталогом коллекции. Но его не было. Бай с моих слов кое-что записывал. Теперь про тот день. Я увидел серый «жигуль» и помчался в Перхушково, но свернул в Баковке и вышел через Солнцево. Бай мне говорил, что дед велел заехать. Кстати, никакого миллиона он мне не давал. Врет. Я поэтому расписку потребовал с него. Но забыл, куда сунул. Там он написал, что принял от меня картину Мане и двух Сезаннов, это большие рисунки. А деньги собирался сам отвезти, о чем предупредил Константиниди по телефону. Так он мне, во всяком случае, сказал.

— А почему он все-таки не захотел передать их с вами?

— Я не желаю отвечать на этот вопрос.

— Может быть, из-за картины Дега?

— Да, вы уже говорили. Значит, вы про это знаете… Ладно. Он в тот день купил у меня Дега за четыре сотни, и больше денег у него не было. Поэтому я и предложил отвезти деньги за остальные полотна ему самому…

— Но ведь картина Дега была не ваша.

— А чья? Ларкина? Может, старик ее сам украл, я знаю? А мне деньги были нужны. Для улета.

— А тридцать миллиардов кредита?

Богданов неожиданно рассмеялся:

— Да вы ж и так все знаете! Зачем я-то вам был нужен? Нет, кредит не истрачен. Я его конвертировал. И если ко мне не будут применены санкции, я выполню заказ Министерства культуры. И мог бы дальше сотрудничать с ним. Посмотрим. Я собирался связаться с Кисотой и обсудить такую возможность. Сроки договора я также пока не нарушил. Так что какие претензии?

— Но зачем было бежать?

— А я и не бежал. То есть сперва. Ох, ну ладно. В общем, в четверг — да? — приехал к старику. Бай почему-то очень настойчиво просил заехать. Звоню. Никто не отвечает. Думал, обычные фокусы: он посмотрит в свой перископ и не открывает, если не хочет кого-нибудь видеть. Стукнул в дверь, дернул со зла, а она открылась. Я испугался, вошел, в кабинете никого, тут под ногой стекло хрустнуло — пенсне его. Тут я совсем испугался, за стол заглянул, а он там лежит. В халате. Я лоб тронул, он холодный. Значит, уже давно убили. И картин на стенах — ни одной. Убийство с ограблением. А у меня в руках билет и командировка. Кто-то меня очень грамотно подставил. Может, и Бай. Кто поверит после этого, что не я? Кому тесть мог дверь открыть без опаски? Только мне. Когда я это понял, решил бежать. Ночь провел у Кисоты. Деньги со мной были. Те, что получил за Дега. Поэтому Кисота меня и проводила без досмотра.

— А как же с женой? Ведь вы знали, в чьи руки отдали ее?

— Я знал Ованесова. Он мне помогал с охраной офиса. Там раз на меня наезжали, так его ребята быстро порядок навели, больше мне не мешали. Я заплатил. Братьев тоже знал. Хорошие, честные ребята, не шпана. Миша только немного кололся. Но — неопасно. Не сидел на игле. Мы договорились с деда «лимон» взять. Половину им, другую — мне. У старика были деньги. И большие.

— Но ведь вы свою жену отдали, неужели не понятно?

— Это она меня отдала. «Кинула». Вместе с отцом. Я подслушал их беседу. Он все приготовил, чтоб бежать за бугор. И ее уже уговорил. Паспорта, говорил, сделал, капитал перевел, картины в Швейцарии, в сейфе. Говорил, поедем туристами и останемся. Обо мне и речи не шло. Я и хотел показать им, как будет без меня. Чтоб папаша ее раскошелился. И пусть тогда отваливают. Я не мог представить, что так случится… Она жива, вы говорите? А… Ну ладно, теперь уже все равно поезд ушел… Вот… рассказал вам. Душу, конечно, не очистить, но… все полегче. А если бы я вернулся, меня бы судили?

— Полагаю, что да. За соучастие в незаконном лишении свободы и мошенничестве, причинившем значительный ущерб потерпевшему, а также в краже личной собственности граждан. Но… вы же сами не хотите возвращаться? И гражданство у вас аргентинское. Это ж надо! Быстро-то как.

— Это у нас да в Штатах долго делается. А в Южной Америке количество затраченного времени диктует величина взятки.

— Ну если не секрет?

— Извините, это моя коммерческая тайна. Есть у вас еще ко мне вопросы? По-моему, я рассказал вам все, что знал, и ответил на все ваши вопросы.

— Благодарю. А теперь распишитесь на каждой странице, что все с ваших слов записано верно.

Богданов мельком просмотрел страницы протокола, расписываясь на каждой, протянул их Грязнову и спросил:

— Простите, а что с другими, которые?..

— А вот это уже тайна следствия. Поэтому тоже извините. До свиданья, — сухо попрощался Грязнов.

На следующее утро Андраш проводил Славу в аэропорт.

Сияющие от средиземноморского загара женщины, щебеча, хлопотали на кухне. Турецкий с Грязновым уединились, чтобы никто не мешал мужскому разговору.

Рассказывал Слава.

— Лариса выступала в суде как потерпевшая. Как я и ожидал, был устроен грязный спектакль. Адвокат этого мерзавца начал задавать ей такие вопросы, за которые я бы лично просто набил ему морду. Ну к примеру, как могла потерпевшая отличить одного насильника от другого, если сама же показала, что временами впадала в беспамятство? Или требовал, чтобы она указала, в какой последовательности ее насиловали подсудимые. Я еще никогда не видел подобного издевательства над человеком. Прокурор пробовал чего-то вякать по этому поводу, но судья, как говорится, оставлял без последствий. Зал небольшой, но был набит людьми, явно пришедшими на спектакль. С соответствующей реакцией. Но понял я только одно: хотя у Ларисы железный характер, однако и она с трудом сдерживала себя.

Грязнов ходил по комнате, размахивая руками и ероша свои рыжие волосы. Он словно заново переживал постыдную комедию в суде.

Судья, председательствующий на процессе, прекрасно знал, что делал. Похоже, ему «предложили» так делать, и он в меру своих сил старался. Арестованные, как и следовало ожидать, брали все на себя, всячески выгораживая «дядю Гурама», который, естественно, ни сном ни духом… Оружие, едва ли не хором утверждали они, это дело старого Мкртыча. Вот возьмите его, и пусть он ответит перед законом. А дядя

Гурам! Они изображали его с такими ангельскими крылышками, что впору было орден «Дружбы народов» давать, а не хороший срок…

Адвокаты отработали свое. Судья был непререкаем: Ованесов не виновен. Дело с оружием требует тщательного доследования, а по этой причине Гурам Ильич Ованесов освобождается из-под стражи под подписку о невыезде прямо в зале судебных заседаний.

— Да, кстати, — сказал Слава, — этот наш Ашотик получил десятку. Я так понимаю, за то, что на дядю Гурама поклеп возвел. Остальные — соответственно от пяти до восьми с учетом отсутствия судимостей, отличных характеристик и еще черт знает чего. Словом, адвокаты добились своего. И все основные пункты обвинения, по дружным показаниям этой шпаны, были свалены на Погосова и покойного Гоги, который, оказывается, был у них своего рода заводилой.

Мы сидели втроем: я, Лариса, а справа от нее Никита Емельяненко. Когда осужденных увели, Гурам хотел подойти к нам, то есть, конечно, к Ларисе. Но на его пути встал Никита. Он достаточно громко сказал приближающемуся Гураму: «Уходи!» Тот говорит: «Я хочу женщине принести извинения за действия этих негодяев, которых совершенно справедливо покарал суд». Представляешь? Но Никита посмотрел на Гурама так, что, будь я на его месте, честное слово, съежился бы. «Лучше исчезни с глаз, — говорит. — Нам двоим тут тесно. Исчезай, потому что я тебя все равно уничтожу». А Гурам заявляет: «На завтра у меня назначена встреча с первым замом премьера, который сделает мне ценное предложение — надеюсь, государственный пост предложит. Я скажу ему, чтоб он сделал тебя, Никита Семенович, начальником моей охраны. Верным людям плачу очень хорошо. Подумай, пожалуйста, над моим предложением». Жаль, ты не видел Никиту. Говорит спокойно так: «Я же сказал: убирайся. Пока не поздно». Ох, как осерчал Гурамчик! Помолчал многозначительно и говорит: «Хорошо. Но тебя я запомню». На что Никита со свойственной ему, как ты говоришь, прямотой солдата громко заявил: «Лучше бы тебе этого не делать, мерзавец. Тебе достаточно уже того, что я запомнил тебя. Однажды я надел на тебя наручники, чтобы отдать в руки правосудия. Ты обошел его. Второго раза не будет. Я сам выполню функцию суда». Ну что, постоял Гурам, прикрикнул на зашумевших было его подпевал, которые сидели в зале, зрители, так сказать, моральная поддержка, и те вмиг смолкли. На том все и кончилось. Я увез Ларису домой. Ее трясло всю дорогу. Но она не плакала. Сильная баба, такое пережить!.. Как оплевали…

Слава опять нервно вскочил, сказал, что пойдет поглядит, как там дела на кухне.

— Еще несколько бытовых деталей. — Он остановился в дверях. — Акимов, он был с нами, заметил в зале суда ту девицу, которая пыталась ввести стрихнин. И написал судье записку об этом. Тот прочитал и кивнул Акимову. А потом, когда суд сделал короткий перерыв, подозвал Володьку и сказал, что по этому поводу у него уже была беседа с дежурным врачом, с той старушкой. Короче, она сказала, что никакого стрихнина не было, просто Акимову, да и ей тоже, с перепугу да со сна показалось. Понял? Это Володьке-то показалось! Ну и хрен с ними со всеми! Нервов не хватает… Да, а тот единственный из арестованных, который заявил, что Лариса «поступила» к ним уже после того, как ее изнасиловал дядя Гурам, почему-то скончался. Оказывается, у него был врожденный порок сердца. Это у бугая-то! Чисто работают негодяи. Ну ладно, пойду посмотрю, что там у наших дам и когда можно звать гостей к столу, а ты пока отдохни.

Турецкий поднялся, походил по комнате. Взял сигарету, закурил. Славка рассказывал хотя и кратко, но атмосферу в зале суда сумел передать вполне зримо. Саша воочию видел всех действующих лиц, даже различал выражения их физиономий…

— Ну? — вернувшись через несколько минут, сказал Грязнов. — Как ты сейчас себя чувствуешь? Отошел малость от беседы с народом? Там, — он ткнул большим пальцем себе за спину, — уже другой народ тобой интересуется.

— Я-то давно уже отошел. А чего ты еще хотел рассказать?

— Закончить нашу историю. Ну так вот. Неделю с небольшим назад, или в начале той недели, не помню… Смешалось уже все в голове. Словом, звонит мне Лариса, просит срочно приехать. В чем, думаю, дело? Однако порулил. Да, кстати, после моего возвращения из Венгрии я ей в двух словах пересказал суть допроса Богданова. В общем, приехал я, охраны никакой, сама дверь открыла. Я, значит, спрашиваю, что случилось, почему, мол, так? Она отвечает, что теперь в этом нет никакой нужды. Поскольку она уезжает и квартира на Комсомольском продана. Кому? Вот об этом и речь. Гурам ей звонил, оказывается, вскоре после суда. Как она сказала, настойчиво попросил не бросать трубку и выслушать его. В охране ее, сказал, больше нет необходимости. Он распорядился, чтобы волос не упал с ее головы. Ничьей мести может не опасаться. Напротив, предлагает ей встретиться, чтобы он мог лично объяснить, как она ему нравится и какое безумное впечатление она произвела на него. А все происшедшее — это какой-то кошмар, затмение, помрачение ума! Он всю жизнь будет казнить себя за то, что доставил такой прекрасной, замечательной женщине столько неприятностей и беды. Ну, короче, активно предлагал ей стать его любовницей, содержанкой. Все, что хочет, любые деньги — все к ее ногам. Она, как ты можешь догадаться, объяснила этому подонку, что не только видеть, но даже одним воздухом дышать с ним не может и не желает. И бросила трубку. Это она мне так рассказывала… Через день-другой новый звонок. Чей-то явно кавказского происхождения голос стал объяснять Ларисе, что с дядей Гурамом так нельзя разговаривать. И если он приказал ее не трогать, это еще ничего не значит. Пока могут не трогать, а потом могут и крепко тронуть. Ну, короче, начался шантаж. Целью которого, как скоро выяснилось, точнее прояснил сам Гурам, было вот что. Он вдруг заявляет, что как-то ехал мимо и заодно решил посмотреть ее бывшую квартиру на Комсомольском. Она его вполне устроила. Это ж надо такое! Сам открыл, вошел, осмотрел и остался доволен. Ввиду того что возвращение Вадима не ожидается, а ей две квартиры не нужны, он предлагает ей продать эту ему. Все документы уже подготовлены и оформлены, осталась только ее подпись, не более. Когда можно подъехать, чтобы привезти деньги и подписать бумаги на владение? Ей, скажу тебе, стало страшно. Но на всякий случай поинтересовалась, во что он оценивает ее квартиру? А вы сколько хотите? — был ответ. Она возьми и ляпни: сто миллионов! Рублей, уточнил он, не долларов же? Ну хоть и рублей. Хорошо, отвечает, могу привезти завтра в полдень. Хочу рассчитывать застать вас дома. Можешь себе представить, приехал и привез — сберкнижку с сотней миллионов. На ее имя. Она позвонила в банк, проверила, ей подтвердили поступление денег. Что оставалось делать? Подписала на продажу. Охранник сидел рядом, глаз с него не спускал. Поэтому Гурам вел себя, по ее словам, вполне корректно. На убийцу никак не был похож.

— Можно подумать, что у них на лицах фиолетовый штамп: убийца! — усмехнулся Турецкий.

— Вот именно. Уходя, снова посоветовал отказаться от охраны, поскольку он лично готов гарантировать ее безопасность. На что она ответила: можете не беспокоиться. Я все равно уезжаю за границу — от ваших убийц и от вашей любезности.

— Ну и тип!

— Это не все, — предупредил Слава. — Он тут же предложил ей продать ему и вторую квартиру. Ну, здесь уж нашла коса на камень. В общем, выпроводила его, а сама задумалась. И мне позвонила. Только не в тот же день, а немного позже, когда была уже полностью готова к отъезду. Вещей как таковых у нее было немного. Квартиру она запирала на все секретные запоры и ключи забирала с собой. Вдруг когда-нибудь захочется вернуться? Говорила, что едет как туристка, но, похоже было, надолго, если не навсегда. А цель моего вызова такова. Смешно рассказывать, ей-богу… — Славка засмеялся. — Она говорит, я вам всем тут столько забот доставила, что не знаю, как и отблагодарить. Бросьте, говорю, это наш долг. Долг-то долг, а человеческое отношение — это совсем другое. Поэтому… приготовься, Турецкий! Она говорит: из-за меня у многих из вас неприятности, вон у вашего друга даже машину сожгли. Не знаю, кто из вас помог мне больше, но с вами, Вячеслав Иванович, я за отца расплатилась полностью, хотя — что деньги! Не ими жизнь наша измеряется. В любом случае низкая, говорит, благодарность. А вашему другу, то есть, стало быть, тебе, передайте вот это. — Грязнов залез в свой письменный стол, стоящий возле окна, достал оттуда портмоне тисненой крокодиловой кожи и кинул Саше на колени.

Турецкий помнил это портмоне с документами и ключами от машины, он забирал их у Кисоты. Кстати, как она?

Слава сказал, что, вернувшись из Венгрии, позвонил ей по просьбе Богданова и передал от него привет. Вадим интересовался, не бросит ли она трубку, если он позвонит. Вот так дословно и передал. Богданов повторил, что, если все окончится благополучно, он немедленно продолжит контакты с Министерством культуры.

— Ну я и позвонил, — сказал Славка. — Интересно же было, как в этом мире складываются такие отношения. Доложил ей о допросе в Будапеште, то, что счел возможным. Она долго молчала, а потом прокуренным таким голосом базарной торговки ответила, будто ляпнула: «Не брошу!» Из чего я сделал вывод, что счастье еще может быть возможно. Правда, я ее не видел, а ты видел и даже в руках держал. Скажи, ей действительно нужно такое вот «счастье»?

Грязнов, конечно, имел в виду Богданова.

А Турецкий неожиданно вспомнил Веронику Моисеевну. И громко хмыкнул.

— Конечно, Славка!

— Я тоже так подумал, потому что буквально на следующий день позвонил, чтобы уточнить что-то по Богданову, не помню, какую-то мелочь, и не по своей воле, Кругликов что-то со временем уточнял, словом, на ее месте сидела совсем другая дама, которая сказала мне, что Алевтина Филимоновна взяла отпуск и оформляет документы для поездки за границу. Будет теперь не раньше чем через месяц. Вот так.

— Ну вот видишь, — сделал глубокомысленный вывод Турецкий, — хоть кому-то в этой грязной истории повезло.

— А по поводу твоей полной нелюбознательности, — Грязнов показал пальцем на портмоне, которое, не раскрывая, крутил в пальцах Турецкий, — мне следует сказать следующее. Постараюсь тоже дословно. Итак, передайте, говорит, это вашему другу Александру Борисовичу. Я хочу, чтоб он вспоминал обо мне не самыми худшими словами. Вот так, ничуть не меньше, Турецкий. Женщины тебе машины дарят! Ты хоть это-то понял, безлошадный ты наш?

Да, в портмоне были ключи от «Жигулей», которые Саша перегонял к Ларисе от Кисоты.

— Ну и что мне теперь с ними делать? — как-то равнодушно спросил он.

— Ездить, балда! — восхитился Грязнов. — Ездить и ни о чем не думать, понял? Ну вот, — шумно выдохнул он. — А теперь тебе напоследок. На вот, ты ж газет не читаешь, особенно таких.

Грязнов вынул из ящика и протянул Турецкому газету. Саша посмотрел шапку — «Подмосковные известия». Вишь ты, и такая, оказывается, есть! Одна из заметок на последней полосе была обведена красным карандашом. Называлась она «Огнем и мечом».

«Очередная разборка между преступными группировками, — писала газета, — произошла в подмосковном городе Фрязино… Неизвестные лица на трех иномарках, как сообщили нашему корреспонденту невольные свидетели, незадолго до полуночи въехали в Новый поселок, окружили один из коттеджей и выстрелами из гранатомета разбили, а затем, облив дом жидкостью, напоминающей напалм, сожгли особняк, принадлежащий известному авторитету преступного мира, некоему Ованесову Г. И. Как сообщили нам в отделении милиции, среди нескольких трупов, обнаруженных на пожарище, один несомненно принадлежит хозяину. По фактам поджога и убийства ведется следствие».

— Ну а теперь что скажешь? — уперся взглядом Грязнов.

— Когда труп принадлежит его хозяину — это газетчики просто отлично придумали. Но скажу другое. — Саша стал серьезным. — Страшно… Славка, жить в государстве, где закон не может наказать преступника.

— Да, — согласился Грязнов. — А нам? Нам-то что же остается?

Турецкий молчал.

— Ну, Саша?

— Забыть? — со странной интонацией не то сомнения, не то вопроса к самому себе сказал Турецкий и швырнул ключи от машины на Славкин стол.

— Вот так, значит? — с сарказмом протянул Грязнов.

— Еще неделю назад в телефонном разговоре Костя сказал мне, как бы между прочим, разумеется, чтобы я зря не рыпался:. они, — Саша ткнул указательным пальцем в потолок, — не рекомендуют в настоящий момент начинать новое расследование по тем фактам, что я привез из Эрмитажа. На фоне волны, которая поднята в прессе по поводу возвращения художественных ценностей их бывшим законным хозяевам, заострять внимание демократической общественности на фактах воровства в музеях несвоевременно и нецелесообразно. Таково решение, подсказанное, надо понимать, генеральному прокурору заинтересованными лицами из президентского окружения. Кстати, материалы следствия по делу об убийстве Константиниди, кражи ценностей и прочего уже переданы в Федеральную службу безопасности, которая, видимо, теперь уже сама найдет им дальнейшее применение. Ты понял, Грязнов?.. Ну вот, а говоришь: что делать?.. Забыть, Славка, — уже твердо закончил Турецкий. — У нас что, других важных дел мало?

— Мужчины! — донеслось из соседней комнаты.

Они переглянулись и разом хмыкнули, вкладывая в эти малоосмысленные звуки всю свою иронию, на которую были способны.

Спасибо, что скачали книгу в бесплатной электронной библиотеке Royallib.ru

Оставить отзыв о книге

Все книги автора

[1]См. роман Ф. Незнанского «Синдикат киллеров». М., 1995

Дата добавления: 2015-09-02