Глава V. Загляни в свою душу

Девушки бежали вслед за Флер по длинному, темному тоннелю, богато отделанному, но потрескавшемуся от времени.

– Как ты нас нашла? – спросила Майя, едва поспевая за Моран.

– Как обычно, по запаху. Пришлось, правда, нарезать пару лишних кругов – Фалькон, мерзавец, мастерски запутал след. Думал, я не смогу вас найти. Но не на ту напал. Правда, чтобы проникнуть на этот обряд, – Моран амбициозно усмехнулась, – мне пришлось мечом расчищать дорогу. Уложила несколько взбеленившихся алькоров, из тех, кто встал на путь тьмы, кажется, они теперь калу называются. Куда ведет этот коридор?

Майя не смогла ничего предположить. Девушки преодолели очередной поворот и остановились в нерешительности... Бежавшие вслед за Флер, они так же, как и она, свернули налево, но за углом их поджидал коварный подвох: три сияющих прохода, выложенных из цельного зеркального стекла, одновременно открылись перед ними. В одном из них исчезла несостоявшаяся графиня, но в котором из трех?

– Что ж, разделимся, – деловито предложила Моран.

– Не надо, – жалобно попросила Майя, – мы потеряемся и никогда отсюда не выберемся.

– Нет, – жестко отрезала Моран, – я пойду одна! Без тебя. Терпеть не могу, когда мне мешают! А ты будешь конючить и ныть!

А Флер все бежала и бежала, краем сознания отмечая, что в этом лабиринте так много поворотов, и, возможно, это поможет ей сбить с толку преследующих ее с жаждой мести волчицу и ведьму. Наконец, обманутая эльфиня‑калу позволила себе отдышаться, и, прислонившись к зеркальной стене, тяжело сползла на зеркальный пол.

Из всего пережитого, больше всего ее повергло в шок заявление Фалькона о том, будто бы меч сейчас внутри нее… Так он сказал... Об остальном Флер старалась не думать. Эльфиня уже догадывалась, где он может быть. Девушка выпрямилась, потянулась дрожащей рукой к спине и от леденящего страха, пронзившего все ее тело, содрогнулась, потому что пальцами она нащупала грубый шов вдоль позвоночника. Холод острой стали тут же электрической змейкой обжег ее кожу. Несчастной девушке стало казаться, что меч острыми краями повредит ее внутренности от малейшего ее движения. Разве может живое существо жить с инородным предметом в теле? – спрашивала себя Флер.

– Живое не может, – ответил ей звенящий тонкий голосок, и этот звук, ударившись о зеркальные преграды, размножился эхом и, удаляясь все дальше и дальше, постепенно стих. – Существо может, – продолжил кто‑то невидимый. – Их бывает много… разных существ, – говорил он короткими отрывистыми фразами, словно выжидая в паузах, когда разлетятся и потухнут эти отраженные в зеркалах отголоски, чтобы в наступившей тишине родились новые. – Некоторые имеют крюки вместо рук… Или свиную голову на горбу… Или червей вместо волос… Что угодно!.. Но… Они не живые, эти существа, они бездушны… Это уроды… Исчадия Дрэймора… Теперь и ты пополнила их ряды… – Раздался звонкий далеко раскатившийся смех.

– Я – не такая! Я – живая! Я вижу, слышу, чувствую, понимаю… – попыталась отгородиться от звенящих кошмаров Флер.

– Нет....В том‑то и дело… Не видишь… Не слышишь… Не понимаешь… – прервал ее голос. – Ты – эльф, но где твои крылья?.. Ведь крылья созданы для полетов! А разве ты пыталась когда‑нибудь взлететь?.. Разве ты пыталась постичь нечто большее, чем это нужно для убогой жизни?.. – фразы зеркального духа стали длиннее, и звон стал громче. Сила обличения набирала разящую остроту. – …Разве тебя когда‑нибудь интересует то, что не входит в разряд практической пользы для себя?.. Что живет в твоей маленькой душе? Может быть, любовь? Вдохновение? Высокие порывы? Нет! – голос снова рассмеялся. – Мир твоих интересов так узок, и так нищ твой дух, что крылья в твоей жизни не нашли себе применения, они отпали сами собой, как помеха в хозяйстве. – Дрэймор – обитель потерянных… Но не утраченных… Заблудившихся… Но ищущих свой путь… Тех, чьи души открыты для постижений… Твоя закрыта… А значит – мертва… Твоя роль в этом мире… Ничтожна… Ты… Лишь обстоятельство… Ты… Щепка, которую прибьет куда угодно текучая вода жизни… Кукла, которая не способна сделать выбор!.. Разве ты хоть раз серьезно обдумывала свой очередной шаг?..

Голос был назойлив до боли в ушах. Это было невыносимо. Флер стала закрывать руками уши и даже зажмурила глаза. Но все равно она слышала этот звон, мучительно сверлящий ее мозг.

– Ты – никто… Даже попав сюда, ты все равно пошла по пути невежества… Тебе, как представителю электианской расы, творцы дали разум. Но за свои двадцать прожитых лет… разве ты потрудилась, чтобы выработать какие‑либо понятия о жизни, собственные правила и убеждения? Ты так пуста, что в тебя можно вложить любые даже самые гнусные принципы?.. Ты так пуста, …что готова принять философию мерзавцев, чтобы подняться над всеми? Ты так пуста, …что спит твой разум, не способный осознать, что это не возвышение, …а падение …в ПРОПАСТЬ!..

И тут Флер побежала. Ей сделалось настолько страшно и одиноко, что захотелось найти Майю и Моран, лишь бы не оставаться наедине с этим голосом.

– Куда ты бежишь?... – звенело над ней эхо лабиринта. – Не закрывай лица!.. Не прячь глаз!.. Посмотри на свое отражение!.. Я – это ты наоборот… Я – голос совести, которой у тебя нет… Я – лик твоего прозрения… Посмотри в зеркало!!! Посмотри в свои глаза!!! – На Флер надвигались ее собственные глаза, полные слез и отчаяния. Они наплывали со всех сторон – глаза Флер: глаза Флер, в которых застыл суровый укор; глаза Флер, в которых стоял холод презрения; глаза Флер, которые молили о прощении... Отражение Флер бок о бок бежало рядом с ней, ломало в отчаянии руки, рвало на себе волосы, плевало на нее с отвращением и дико хохотало. Пытаясь прорваться к ней через стекло, царапало невидимую преграду, раздирая пальцы в кровь: казалось, еще немного, и зеркало треснет, и десятки разгневанных Флер бросятся на нее. Она бежала, чтобы вырваться из этой пытки, пытки собственным отражением. Упала, закрыв глаза и уши, но отражение вселилось к ней внутрь, оно плакало, звенело, кричало, стенало, и собственные глаза, непрерывно меняющие выражение, наплывая, жгли ей душу. О, как мучительно, как невыносимо было ее существование, что хотелось выплеснуть, выбросить себя из себя вместе с адским пеклом в груди!..

– Майя, подожди! Тебя ведь Майей зовут?

От неожиданности ведьма вздрогнула и с удивлением обернулась. В приближаюшейся к ней девушке с растрепавшимися прядями золотисто–русых волос, она узнала одну из двенадцати сестер по несчастью, уготованных для кровавого ритуала несостоявшейся графини Тьмы.

– Да! – ответила Майя, расплываясь в радостной улыбке. – А я уж думала, что до смерти буду блуждать в одиночестве в этих лабиринтах.

– Блуждать не придется, уверяю тебя! Я хорошо ориентируюсь в зеркальных коридорах, выведу! Я тут все ходы знаю! – ободряюще улыбнулась измученной девушке ее новая спутница. – Я – Мариэль. Спасибо тебе и твоей подруге, что спасли нас всех. Ну и рванули вы! Я кое‑как за вами угналась!

– Что? Ты бывала здесь и раньше?– поразилась Майя.

– Да, приходилось быть по долгу службы, но с тех пор много воды утекло… – на лицо Мариэль упала тень печальных воспоминаний. – И тогда это место не было Падшей обителью. Но, как видишь, не все так плохо, ведь мы спаслись, а мой предыдущий опыт поможет нам отыскать твою подругу.

Моран торопливо преодолевала один переход за другим, она уже порядочно запыхалась, но ей все казалось, что она потеряет много времени, если остановится. Она чувствовала запах Флер, и по ее ощущениям она вот‑вот должна настигнуть эльфиню, но опять и опять за каждым новым поворотом ее ожидала лишь пустота. Усталость давала о себе знать. И Моран, наконец, замедлила шаг. Тяжело дыша, она шла теперь тихо, как кошка, и напрягала слух, пытаясь уловить движение за каждым изгибом зеркального лабиринта.

– Ты ищешь ее, чтобы убить? Пожалуйста, не надо! Я уверена, есть другой способ извлечь твой меч! – со звоном, отражаясь от стеклянных стен, прозвучал голос Майи.

– У меня нет времени искать другие способы, ты же знаешь, мой брат в опасности! – крикнула ей Моран в ответ и сварливо добавила. – Если б не вы, я давно была бы рядом с ним! Из‑за вас я постоянно застреваю в пути… Если бы не вы, две недотепы, я давно была бы у цели! Я же просила тебя не ходить за м‑мм… – начала раздраженно выговаривать волчица, но, оглянувшись, осеклась, осознав, что ведьмы рядом нет…

– О да! Ты любишь побеждать, и каждый твой шаг целенаправлен! – переливчато, словно хрусталь на солнце, повторяясь и множась, прокатился по зеркалам непонятно кому принадлежавший голос. – Твоя жизнь – бешеный ритм. Ты рвешься в бой, не щадя себя! Тебя не пугают опасности. Но все, что ты делаешь – ты делаешь из гордыни! Ты хочешь возвыситься над всеми! Ты хочешь, чтобы все вокруг признали Моран: Моран, не знающую поражений, Моран, защищающую слабых. Тебя гонит собственное тщеславие! Ты так самолюбива, что просто не допускаешь мысли, что можешь быть неправа! И потому во всех своих неудачах ты винишь других и никогда не признаешь своих ошибок.

– Замолчи! – прокричала Моран в воздух. – Я не знаю, кто ты, но это не твое дело! – Она инстинктивно приняла бойцовскую позу, но отразить беспрерывные атаки обличающего невидимки была бессильна.

– Твоя доблесть, щедрость и бесстрашие – это дань собственному самолюбию. Окружающие думают о тебе гораздо лучше, чем ты есть на самом деле. Ты всех пытаешься в этом убедить. Но ты никогда не рассказываешь близким о своей жизни, потому что боишься, что кто‑то может узнать о твоих сомнениях и тревогах. Ты боишься, что кто‑то может осудить тебя. О‑о, как ты боишься чужого мнения! Все, о чем ты мечтаешь – это слава и власть. Ты не хочешь понять, что умение признавать собственные промахи и недостатки – это и есть твоя сила, ибо только так можно достичь совершенства! Твоя слабость в том, что все твои мысли и все твои страхи связаны с единственной целью – быть на пьедестале! Это то, чем ты живешь. Ты никому не прощаешь соперничества с собой! Любой, кто попытается опередить тебя, станет твоим злейшим врагом.

– Ты ничего не знаешь обо мне! Все, что ты говоришь – чушь и неправда! Глупое зеркало! Ты… ты… неверно все отражаешь! Ты – кривое зеркало! Ты все искажаешь! – высокомерно и пренебрежительно произнесла Моран, стараясь не уронить собственного достоинства.

– Это все, что ты можешь мне возразить? – усмехнулся хрустальный голосок, и, рассыпавшись на множество отголосков, превратился в звенящий хор. – Хм, исчерпывающие аргументы… аргументы... аргументы… Кстати, ты всегда доказываешь свою правоту… правоту…правоту, обвиняя собеседника в невежестве... в невежестве... Лишь бы не сесть в лужу, лишь бы последнее слово было за тобой… за тобой... Да будет тебе известно… достойные умеют проигрывать в споре… в споре, – со всех сторон поучали ее переливающиеся голоса.

– Ты не даешь сказать мне ни слова, ты даже не слушаешь меня! – возмущенно воскликнула волчица.

– О да! Я забыло. Слушать умеешь только ты, – с едкой иронией отозвалось зеркало. – А если быть точнее: такой чести не достоин никто! Уважения заслуживает только твое мнение, не правда ли?

Как странно, сейчас снова слышался только один голос, но временами их звучал целый хор. И когда к нему присоединялись все новые и новые отголоски, появлялось гнетущее ощущение, словно весь мир настроен против тебя.

– Говорю же, ты ничего не знаешь обо мне! – раздраженно прокричала Моран.

– Только слабые не умеют признать своей вины… вины… – повторили зеркала. – Обычно ты самоутверждаешься путем силового давления на электов, – дразнили голоса, – и часто грубым унижением достоинства. Это так просто – втоптать в грязь... грязь… Тебе не жалко его? Знаешь, электам от этого бывает больно… больно… больно…

– Я не виновата в том, что меня окружают одни ничтожества. Я говорю людям то, что они заслуживают, и не более того! – упрямо парировала волчица. – Узнав меня поглубже и присмотревшись к остальным, ты бы само убедилось в этом! – Моран искренне поражалась такой непрозорливости того, кто с ней говорил. – Знаешь что, – она высокомерно вздернула нос, – Мне плевать на то, что обо мне думаешь ты. Хорошо, пусть я показная дешевка. А теперь заткнись и оставь меня в покое! – и Моран продолжила путь.

– Ха‑ха‑ха‑ха‑ха! – многоголосый перезвон гулко пронесся сквозь зеркальные коридоры. – А ты не заметила, что Флер с тобой почти не разговаривает? Боится. Ты всегда пренебрегаешь чужим мнением, ты никому не оставляешь выбора.

– И что из этого? – криво усмехнулась Моран.

И тут с грохотом выросла перед нею зеркальная стена, и ее собственное отражение саркастически улыбаясь, преградило дорогу девушке.

– Ты не оставляешь выбора окружающим, а я не оставлю его тебе! Ты считаешь, что тебя окружают одни ничтожества? Чем же ты лучше их? Какого же отношения заслуживаешь ты сама? – с осуждением произнесло оно.

И тут со всех сторон из глубины зеркал стали выплывать увеличенные лица Моран и, оттесняя ее назад, они с презрительным хохотом выкрикивали.

– Ты никого не любишь! Твои глаза застилает пелена собственного величия! Твоя незрячая душа не способна оценить достоинства других: ты не заметила, что презираемая тобой Флер заботлива и хозяйственна, а Майя сострадательна, она каждого умеет понять и простить. Ты душевно слепа и глуха!

Сделав несколько шагов назад под натиском собственных отражений, Волчица оглянулась и увидела позади себя бесконечный, блещущий, как хрустальная стрела, тоннель. Нет! Обратного пути нет! Только вперед, даже если перед тобою выросла стена! Она ожесточенно ударила по ней мечом, который отобрала в драке у кого‑то из постояльцев Падшей обители. Стеклянная плоскость рассыпалась вдребезги, но с высоты на его место упало новое зеркало, а затем еще и еще, грозя задавить девушку. Та уворачивалась и неистово громила зеркальные массы. Сверкающие брызги разлетались во все стороны, раня кожу и разрезая одежду.

– Что не справиться?! – грозно смеялись призраки. – Мы – это ты!! Мы всего лишь твои отражения! Отражения твоей жестокости! Не можешь справиться с собой?

– Прочь с дороги! Я уничтожу этот проклятый лабиринт! Никто меня не остановит! – орала вне себя Моран, и от взмахов ее меча отлетали пряди собственных растрепавшихся волос, и град острых осколков впивался в кожу лица и рук.

– Вах‑хах‑хах! – смеялись зеркала. И стены, и пол дрожали от этого смеха, лишая воительницу равновесия.

Сердце бешено колотилось в груди полуволчицы. Одежда на ней во многих местах была порвана и висела клочьями, повсюду проглядывали кровавые порезы. Моран тяжело дышала и безумно водила глазами. Она по‑прежнему свирепо махала мечом, разбивая бликующие серебристые поверхности, но что‑то жалкое, затравленное и бессмысленное сквозило в выражении ее лица.

– О, Святые духи, зачем ты это делаешь? – неожиданно услышала она за своей спиной до боли знакомый голос. Моран резко обернулась. К ней навстречу с распахнутыми объятиями бежала Майя. – Моран, ты с ума сошла? Зачем ты воюешь с зеркалами? Думаешь, так проще найти выход?

Вмиг все стихло, как будто не было ни злобных раскатов смеха, ни звона разбитого стекла, вокруг нее величаво и безмятежно возвышались загадочно мерцающие зеркала. И Моран с теплотой и облегчением обняла подругу. Разбушевавшееся сердце медленно успокаивалось. Никогда еще Майя не казалась ей такой родной и долгожданной.

Из‑за плеча ведьмы волчица заметила незнакомую девушку, и лицо Моран вновь сделалось замкнутым и настороженным.

– Что с тобой? Ты вся изрезана, – удивилась Майя. – Давай помогу, – ведьма протянула руку к одной из кровоточащих ран.

– Не надо! – отмахнулась Моран. – Все заживет само собой. Просто надоела эта дурацкая игра в прятки. Решила по‑своему расчистить дорогу.

– О, этого не стоило делать, – вмешалась незнакомка. – Это ведь не простые зеркала. Их нельзя расколотить механическими ударами.

– Я уже это заметила, – мрачно отозвалась Моран.

– Кстати, это Мариэль, – спохватилась Майя и представила их друг другу. – Моран, ты помнишь, Мариэль была одной из тринадцати девушек, которых должны были принести в жертву?

– Помню, – кисло сказала Моран. – Давайте поскорей найдем Флер и уберемся отсюда.

– Я думала об этом, – робко сказала Майя, – может не стоит ее тревожить? Если ей здесь нравится больше, чем с нами, пусть остается.

– Спятила? У нее мой меч! – возмутилась девушка–воин.

Мариэль с сомнением покачала головой.

– Ее нельзя здесь оставлять, она погибнет. Не здешнего поля ягода. – Она положила руку на ближайшее из зеркал. – Пожалуйста, приведи к нам Флер.

Зеркальные стены с нежнейшим звоном раздвинулись и выстроились уже в другом направлении в длинный единый проход, и в глубине его девушки разглядели темный силуэт. Майя, не задумываясь, бросилась к Флер, раскрыв ей для объятия руки. Моран вздохнув, картинно закатила глаза и пошла следом.

Флер медленно брела им навстречу, низко опустив голову, так, что волосы падали ей на лицо. Несостоявшаяся графиня шла, сгорбившись, и, шатаясь, держалась за стены.

– Флер! – ласково говорила ей ведьма, приближаясь. – Не бойся, мы тебя простили! Тебя обманули, и ты не виновата… Флер?

Эльфиня шла, как сомнабула, никого не видя, никого не узнавая, но как только Майя до нее дотронулась, с диким неэлектианским криком вцепилась ей в шею. Моран молниеносным движением отбросила взбесившуюся эльфиню в сторону. Та так и осталась безразлично лежать на полу.

– Я видела ее глаза, – сокрушенно проговорила Майя. – Боже мой, что с ней сделали эти твари!

«Видимо, тоже болтала с зеркалами», – усмехнулась про себя Моран и, держа меч на изготовку, двинулась к Флер.

Ведьма пригородила ей путь.

– Ты собираешься ее убить?

– У меня нет выбора, – холодно сказала Моран, – мне нужен мой меч. Да ты посмотри на нее, прежнюю Флер уже не вернуть!

– Возможно, есть какие‑нибудь более безвредные способы его вытащить, – взмолилась Майя.

– Я думаю, есть выход, – предположила Мариэль. – Мы вернемся и найдем Луну… э‑э… Фалькона… Я думаю, если он сумел замуровать меч в ее тело, то только он и знает, как извлечь его оттуда.

– О духи, – вздохнула Моран. – Я опять трачу время попусту.

Вдвоем они подняли на ноги Флер. Та безвольно повиновалась. Мариэль прекрасно знала все ходы и выходы Падшей святыни и быстро вывела всю компанию к главному порталу. За это время им не встретилось ни единой живой души. Лишь те странные твари, кичупы, одиноко слонялись в подворотне, наполняя воздух стрекотанием.

– Ты так прекрасно ориентируешься здесь! – удивилась Майя. – И зеркала тебя слушаются.

– Когда–то я была Вершительницей этого храма, – со вздохом проговорила Мариэль. – Я одна из немногих, кто смог отсюда выбраться и не потерять себя.

– А что стало с остальными? – не унималась любопытная ведьма.

– А остальных вы видели. Они стали калу, потерянными… (Майя сразу вспомнила это слово – «калу», она слышала его, когда Фалькон привел ее в Падшую святыню) …Хартс смогла убедить их…

– В чем убедить?

– Фалькону удалось сделать примерно тоже самое с вашей подружкой, – Мариэль кивнула в сторону Флер, не вдаваясь в углубленные объяснения.

– А вам не кажется, что она стала напоминать… – и Майя с тревогой на лице показала глазами на стрекочущих существ.

Но Мариэль ничего ей не ответила, только с сожалением опустила глаза.

Пока они поднимались вверх по лестнице, ведущей из‑под земли, Майя не переставая задавала ей вопросы, и Мариэль терпеливо отвечала на них.

– Зеркала эти мне хорошо знакомы. Раньше они не были так жестоки с теми, кто блуждал в лабиринтах, теперь, видимо, они освоили новый способ борьбы со злом.

Моран все еще не пришла в себя от той беспощадной трепки, которую ей задали магические коридоры, и сейчас полуволчица изо всех сил пыталась не впустить в себя эти совершенно несвойственные для нее настроения – уныния и подавленности. Она ясно сознавала, что эта красивая девушка, вся излучающая доброту и участливость, знает о том, какой жесткой экзекуции подверглись они с Флер в лабиринте, и это было ей неприятно, словно эта Мариэль была свидетельницей ее унижения. Поэтому Моран напустила на себя надменный и неприступный вид и притворилась, что не слушает их.

– Неужели эти зеркала сотворили с Флер что‑то ужасное?– поразилась ведьма. – А кто такие Вершители?

– Так называли раньше служителей Святой Обители. Мы отвечали за проведение священных магических ритуалов. Кстати, в наши обязанности входило сопровождение электов, которые проходят через Зеркальный Лабиринт. Еще мы занимались преподавательской деятельностью: обучали подрастающие поколения – здесь же, в святой обители, была академия магических искусств. А теперь священный долг призывает всех оставшихся вершителей не позволить темным силам окончательно задушить Гринтайл, – грустно закончила Мариэль.

– А куда вы пойдете теперь, когда храма больше нет?

– Есть одно место, куда Элеране не добраться. Когда вы шли сюда, вы, наверняка, видели указатель на Арун. Оставшиеся вершители объединили все свои силы, чтобы создать магическую стену вокруг этого места. Она не сунется туда.

– Откуда ты знаешь, что не сунется? – недоверчиво произнесла Моран, наконец‑то вступив в разговор.

– Пока ее власть распространяется только на «потерянных», она не так уж и сильна.

– И при чем здесь «потерянные?» – скептически перебила ее Моран, с лицом по‑прежнему выражающим холодное безразличие.

– Она давно бы растеряла всех своих подданных, если бы не научилась жестко манипулировать ими. Ее магия велика, поэтому так трудно вырваться от нее тем, кто попал к ней случайно или по ошибке. И все же я верю, что «потерянных» можно вернуть, – сказала Мариэль. – Все мы в свое время проходили, через Зеркальный Лабиринт. Это была своеобразная чистка и отбор электов по уровню духовной силы. Но тогда зеркала, отражая недостойные черты, помогали электам в самосовершенствовании и направляли на праведный путь всех оступившихся. Теперь же с появлением философии калу, которую пропагандирует Элерана Хартс, зеркала уже никого не щадят. Они никому не прощают отказа от прежнего кодекса ценностей. Впрочем, они и сейчас выполняют свою работу, ведь верховные духи для того их и создали, чтобы они боролись за чистоту элетианской расы. Но, к сожалению, немногие выдержали суровое испытание Лабиринтом. Те, кто слаб духом, сломались, они отказались от своих душ и теперь безнадежны для воскрешения. Их называют кичупы. А так называемые «потерянные» или заблудшие – в смысле, отступившие от истины алькоры, они еще не утрачены для общества, их личность осталась неразрушенной, они сохранили и силу магии, и духовную мощь, но, к сожалению, они стали калу, то есть, они служат тьме. Но когда‑нибудь они восстанут против нее…

Моран слушала ее проникновенно, не пытаясь перебить, и хмурое лицо ее постепенно прояснялось – к ней пришло горделивое осознание, что, несмотря на уничижительное разоблачение зеркальных обвинителей, она, полуволчица Моран, все же чего‑то стоит, ведь она‑то не сломалась и перенесла то, что называется – заглянуть внутрь себя! – думала она. – И, наверно, надо почаще это делать – честно оценивать свои мысли и поступки, ибо, как сказала вершительница Мариэль: это путь к самосовершенствованию. А «безнадежные» – это те, стрекочущие твари, – догадалась Моран, скользнув взглядом в сторону Флер, но вдруг что‑то отвлекло ее мысль, и она замерла на мгновение, крылья ее носа едва заметно трепыхнулись.

– Моран, ты что‑то почувствовала? – спросила Майя.

– Фалькон и… еще кто‑то… мне незнаком его запах… – озадаченно пробормотала волчица, – там идет борьба…

– О духи! Наверное, это Фат! Опять дерется с Лунаэль. Ой, побежали скорее! – и Мариэль, стремительно перескочив последние ступеньки каменной лестницы, поспешила к выходу из подземного храма, вслед за ней и Майя с Моран стали торопливо вытаскивать на поверхность тяжелую и безвольно обвисшую Флер.

– Фа‑а‑а‑ат! – закричала Мариэль. – Не надо! Отпусти его!

Когда запыхавшиеся девушки доволокли Флер до монастырского двора, там, кроме дракона в упряжке да обнимающейся пары, никого не было, только взвихренная кем‑то пыль еще медленно оседала на землю.

– Привет, чаровницы! – бойко сказал рыжеволосый мужчина, выпуская из объятий Мариэль.

– Да не угаснет солнце над вашей головой, – поздоровались электианки.

– И над вашей, – ответил мужчина. Он был молод, имел приятную наружность, а его рыжие волосы, собранные на темени и затылке в «пучок», сзади свободно ниспадали на спину.

– А Вы тут один… – растерянно сказала Майя. – А где же битва?

Незнакомец укоризненно посмотрел на Мариэль и смущенно развел руками.

– Упустил я Фалькона… А те, кто был с ним, сами деру дали, вслед за хозяином! – он засмеялся и одобрительно похлопал зеленого дракона по шее. – Им просто смысла нет тягаться со мной и Тайфуном! – на его лицо набежала туча, и он со злостью сжал руку в кулак. – Ох, и ловок, бестия! Опять ускользнул! Негодяй! Прошелыга! Подлый угодник Элераны Хартс! Фаворит Магисторши Тьмы! Ах, попадись он мне в руки! Но что тут поделаешь!? Избегает он схватки со мной! Не хочет биться со мной, а почему не знаю! – он раздосадовано развел руками, но заметив протестующий и умоляющий взгляд жены, не дал ей высказать то, что было написано на ее лице. – Хватит защищать его! Фалькон – калу!

– Да нет же! Ты Фалькону – не враг… Чует мое сердце – не так все просто! В нем нет вражды к тебе, и не будет он с тобой драться, как ты этого не понимаешь! – в голосе Мариэль звучали боль и сожаление.

– Опять ты его защищаешь?! Он тебя похитил, наверняка, пытался убить, а ты все равно его защищаешь!

– Да не думал он меня убивать! Скорее всего, я ему для чего‑то нужна была. Я даже догадываюсь, для чего… Я, как бывшая вершительница, выполняла ту роль, которую он специально отвел для меня… – задумчиво произнесла его жена. – А ты даже и не надейся причинить ему вред! Я поклялась ее матери, что не дам Луну в обиду! – упрямо сказала Мариэль.

– Он – уже почти тысячелетие как не Луна! Это Фалькон! А Фалькон – предатель! Да хоть и Луна! Такую пакость она мне сделала! Каждый раз сердце кровью обливается, как вспомню, как она распустила весь мой зоопарк. И вообще, я устал обсуждать это!

Волчица и ведьма только удивленно переглянулись между собой.

– Фат, умоляю тебя, ты бы все равно не смог спасти своих животных.

– Смог бы!

– Нам нужно было уходить, а ты весь свой зоопарк хотел увести за собой. А для этого их все равно пришлось бы выпустить из загона! И случилось бы то, что случилось! Их бы так же сожрали эти хищные твари – морраки! Как бы ты их спас?

– Не знаю! Придумал бы!

– Мы слышали о неком Фатэне‑Вестнике, вы, случайно, – не он? – Моран решилась вмешаться в перепалку.

– Ой, забыл представиться, как нехорошо! – миролюбиво воскликнул Фат. – Ну да, я Фатэн‑Вестник. Пришлось им стать.

– А это Майя и Моран… и Флер, – Мариэль представила мужу своих спутниц.

Фат вскользь посмотрел на эльфиню, затем тут же, осознав, что ее лицо ему знакомо, глянул снова.

– Так это же она... Это она ранила нашего паренька… Вижу‑вижу, теперь она не в форме...

– Ранила? Кого? Когда? – ахнули одновременно девушки, и в глазах у них забились тревога и нетерпение.

– Вчера в трактире, на краю Долины Отчаянья. Мы поставляем в трактир «Мимолетная перемена» кое‑какую провизию. Она и этот подлец Фалькон явились похитить мою жену, а Грей пытался помешать этому… Черт! Да я, кажется, забыл сказать ему спасибо… – Фат вдруг смутился, вспомнив, как чуть не оставил его умирать.

– Но это невозможно, он раньше нас пришел в Дрэймор, как он мог там встретиться с Флер? – удивилась Моран, но ответа ждать не стала. – Что с Греем? Он жив? – волнуясь, спросила она.

– Конечно! Второй день в Аруне отлеживается, – закивал новый знакомый. – А чего вы эту с собой таскаете? – он кивнул на Флер.

Моран покосилась на Майю.

– Потому что так хочет упрямая ведьма.

– Ну что ж, в таком случае, девушки, не будем терять время! Вам удалось вырваться из плена, и это стоит отметить в кругу друзей! Кроме того, я в долгу перед Греем – за спасение жены! Кстати, и перед вами тоже! Садитесь, я отвезу вас к нему, и по пути расскажу, как все было!

– Мы не можем, – сказала Майя. – Нам нужно спасти Флер, а для этого надо найти Фалькона.

– Я пойду с тобой, – сказала Мариэль с энтузиазмом. – Я думаю, нам удастся его уговорить!

– Не‑эт, – Фат удержал жену за руку, когда она хотела пойти с Майей. – Вы, красавицы, как хотите, это ваше дело, а Мариэль никуда не пойдет.

– Ты, как калу, печешься только о себе!

– Не о себе, а о тебе. Вы только что сбежали от похитителя, и ты теперь хочешь вернуться к нему добровольно? Я в отличие от тебя еще не потерял благоразумия! Ты никуда не пойдешь, и точка.

– Никто не пойдет со мной. Я пойду к нему одна, – вдруг твердо заявила Майя.

– Ты одна? Это опасно! – покачала головой Мариэль. – Фалькон непредсказуем!

– Моран не сможет с ним договориться. Да и ей это не нужно. А я хочу выяснить, как вернуть прежнюю Флер.

– Майя, не делай этого в одиночку! Ты можешь погибнуть! – запротестовала Мариэль. – Фат, мы должны пойти с ней!

– Тебя я не пущу! А сам, если и пойду, то убью этого негодяя! Кстати, это мысль! Я заставлю его вытащить меч, а потом убью! – обрадовался Фат.

– Он не идет на компромиссы. Он не знает страха и не держится за свою жизнь, – возразила Мариэль. – Здесь нужен другой подход, более тонкий.

– Я не думаю, что он собирался нас убить. Если б это входило в его задачу, он давно бы это сделал, а не устраивал спектакли. Здесь кроется что‑то другое… узнать бы, что… – задумчиво произнесла Майя.

А Моран неожиданно удивила ведьму тем, что стояла и слушала каждого, никого не перебивала, не распоряжалась и ни разу не пыталась за всех все решать сама.

– Ты права, – согласилась с ней полуволчица. – Я знаю, только ты сумеешь найти правильный тон в диалоге с ним. А если вы тревожитесь за Майю, – она обратилась к своим новым друзьям, – давайте, все вместе проводим ее. Я покажу вам, где находится тот дом, куда он сейчас направился. Он, наверняка, побежал за своим летучим дружком. Ты, Майя, войдешь в дом и поднимешься на второй этаж, а мы подождем тебя, где‑нибудь недалеко, и если что не так, придем к тебе на помощь.

Фэл медлил всего пару секунд, разглядывая полуоткрытую дверь. У него не было времени долго стоять перед входом в комнату и решаться, зайти или не зайти. Нужно было убедиться, что с Рагоном все в порядке.

Переступив запретную черту, юноша стал оглядываться в поисках своего друга. И тот позвал его тоненьким жалобным писком. Звук шел из‑под непроницаемого черного балдахина. Фэл сделал несколько неуверенных шагов к колыбели и стащил с него бархатный навес…

Его вернувшаяся память воскресила всю боль, которую он не сумел пережить тогда, она свалилась на его душу тысячетонной наковальней, поразила его, как молния, горячо и в самое сердце. Но одновременно с терзаниями он ощутил вдруг легкость. Пустота ушла. Теперь в его душе поселились прежние переживания, и среди них распустились, как цветы, яркие радостные воспоминания. Они подарили ему свет, озаривший его изнутри, и тепло, согревшее его стылое сердце. И главное, что он понял из новых ощущений – он был другим, и жизнь его могла сложиться иначе...

Цветущий Гринтайл, город счастливых алькоров, призрачным видением предстал перед ним и окончательно лишил его мрачного спокойствия, перечеркнув мнимую самодостаточность его жизни. Вот откуда взялись те кошмары, которые мучили его ночами, вот почему к нему являлся Соул в тяжелых цепях; вот кто такая Луна, о которой вспоминала Хартс, уязвленная его нелюбовью к ней. А ведь он никогда не задумывался, почему он – калу, и почему он – с Элераной Хартс, а не против нее, как все благородные алькоры, и почему он избегает столкновений со своим лютым врагом, Фатэном‑Вестником из Аруна. И только сейчас он понял, почему по отношению к Фатэну он всегда испытывал что‑то, похожее на боль, хотя прежде он объяснял это сам себе лишь уважением к алькору, которого остерегается даже его могущественная госпожа (как ни странно, Хартс ни разу не попыталась взять приступом Арун, заманить Фатэна в ловушку или устроить на него облаву). И только сейчас он понял, почему, захватив в плен вершительницу Мариэль – она ему нужна была, чтобы вывести девушек из Лабиринта и соединить их с Греем – он вдруг ощутил непонятную радость, как будто бы встретил родную душу. И ненависть к Элеране Хартс, еще большая, чем прежде, обуяла его.

Вернувшаяся память внесла смятение в его сознание, и теперь он не знал, как жить с этим новым состоянием его души: как соединить печаль обновления с существованием в кабале. Но одно он знал наверняка: этого нельзя так оставлять, нужно что‑то изменить...

Элерана Хартс возникла из воздуха прямо за спиной Фэла. Он стоял на коленях перед колыбелью и плакал.

– Ну‑ну, Луна, поплачь‑поплачь, рано или поздно, ты должна была пережить это, – сказала Хартс наигранно участливым тоном.

– Говори, что тебе нужно и проваливай, – кое‑как проговорил Фалькон, трясясь и скрипя зубами. За его спиной стояла женщина, которая в одночасье лишила его прежней жизни, хотя и дала взамен новую.

«Это все из‑за тебя, из‑за тебя!» – думал он, и лишь знание собственного бессилия удерживало его от того, чтобы тотчас не впиться ей в глотку.

– Так уж и быть, сегодня я прощаю тебе твою дерзость, – Хартс игриво постучала по хрустальному шару длинным фиолетовым ногтем, изображая великодушие. – Я пришла предупредить тебя, что сейчас сюда придет девчонка‑ведьма и пустит в ход все свое умение заговаривать зубы, лишь бы уговорить тебя вытащить меч из Флер. Так вот, тебе надо будет согласиться, иначе она не даст им с места сдвинуться, пока не найдет способ не убивать эльфиню. Эта троица должна продолжить путь в мою ловушку.

Подойдя к знакомому особняку, Майя подняла голову вверх к изображению солнышка с почерневшими полуобломанными ручками‑лучиками, раскинутыми в разные стороны, и слабо улыбнувшись, приветствовала чье‑то обветшалое жилище.

– Да, воссияет солнце над твоею крышей, дом! – сказала она и, толкнув ногой дверь, косо болтавшуюся на одной петле, потянула Флер за собой. Эльфиня была настолько отстраненной и безучастной ко всему, что происходит с ней и вокруг нее, что Майе стоило немалых усилий передвигать ее вверх по лестнице к той самой комнате на втором этаже, где ведьма уже побывала однажды и где, по предположению Моран, мог находиться Фалькон.

Дверь была распахнута настежь, и через нее виднелись ярко‑синие обои с золотыми звездами. Майя прислонила Флер к стене, но та сползла на пол, и ведьма не стала возражать. «Что ж, лежи, если тебе так нравится!» – беззвучно сказала она глазами и осторожно заглянула внутрь. Фалькон сидел в синем кресле рядом с колыбелькой, прежде укрытой балдахином, только теперь этот черный бархат валялся у его ног. Уперевшись локтями в колени, он уронил лицо в ладони.

Майя, тихонько постучав, вошла в комнату, но сидящий в горестной позе мужчина, даже не пошевельнулся.

– Фэл? – позвала девушка.

Тот вздрогнул и поднял на Майя полный скорби взор.

– С Рагоном все в порядке? – спросила она первое, что пришло в голову.

– Он там. – Фалькон кивком головы указал на младенческую кроватку. – У него что‑то сломано, и крылья порваны, я не могу сдвинуть его с места – он сейчас такой хрупкий. Все будет нормально, я только слетаю к себе за чойсом. Это та травка, которой я лечил твои царапины, помнишь?

– Позволь, я помогу. Я ведь умею лечить чужие раны, – ведьма подошла к колыбели.

Несчастный крылан, увидав ее, стал жалобно попискивать. Очевидно, он не ждал ничего хорошего от электианки, которая была врагом его хозяина.

– Не бойся, будет совсем не больно, – пообещала ведьма и простерла над измученным зверьком руку, затем что‑то прошептала, и ладонь засветилась. Через минуту мышь вылетела из того самого ложа, где почти тысячелетие спала память Фалькона‑Луны.

– Спасибо. Ты очень добрая, не то, что я, – хмуро процедил Фалькон, не глядя на девушку. Но на этот раз он встал и, пододвинув Майе другое кресло, вернулся на свое место и направил на нее сумрачный взгляд. – Зачем пришла сюда?

– Мариэль часто называет тебя именем Луна. И говорит о тебе, как о девушке. Мне показалось, это очень странно, – девушка уставилась в пол и замолчала.

– Знаешь, это не твоего ума дело, – спокойно сказал Фалькон.– Уверен, ты не за этим пришла. Хотя я понятия не имею, с какой целью. Меч вы уже получили, других дел у тебя ко мне нет, не так ли?

– Не притворяйся, ты знал, что мы вернемся, – с усмешкой произнесла ведьма. – Флер погибнет, если мы просто вытащим меч. Наверняка, ты знал, что я не позволю убить Флер.

– Догадывался, – кисло улыбнулся Фалькон. – Но был уверен, что Моран и слушать тебя не станет. Видно, Лабиринт Зеркал по‑прежнему не утратил своих исправляющих способностей. После того, как с ней поработали голоса, она, очевидно, стала сговорчивей.

– Я знаю, ты сможешь вынуть меч из тела Флер, не причинив ей вреда. И я, надеюсь, ты сделаешь все, чтобы она стала прежней, – попросила девушка.

– С какой стати? – ухмыльнулся Фалькон. – Я больше не играю в ваши игры, мне надоело.

– Ладно, чего ты хочешь за это?

– Ничего. Вряд ли ты сможешь дать мне то, чего я хочу.

– Я думаю, ты хочешь не то, что имеешь.

– Сколько я себя помню, я всегда хотел не то, что имею, – усмехнулся юноша. – Впрочем, это свойственно каждому.

– Ты всегда можешь сделать шаг навстречу своей мечте.

– Ты ошибаешься. Думаешь, я сам выбрал этот путь? – Фалькон с выражением безнадежности опустил глаза.

– Ты мог бы сопротивляться.

– Ты ничего не знаешь. У меня не было иного выхода, – глухо произнес Фэл, сдавив ладонями лоб и виски, словно хотел заглушить какие‑то душевные терзания.

Майя не сразу нашлась, что сказать.

– Я думаю, когда ты был Луной, ты был… была доброй и отважной… – робко произнесла она через паузу.

– Да, похоже на то, – Фалькон издал короткий смешок. – Час назад я заново пережил тот выброшенный из памяти кусок жизни, и мне странно думать, что я – это она, а она – это я... – Фэл внимательно посмотрел на Майю. – Луна была похожа на тебя. Вы обе такие правильные, верные своим идеалам… А вот у Флер их нет! И я такой же…

– Что сейчас мешает тебе вернуться в твою прежнюю жизнь? – выпалила она и пожалела об этом.

Фалькон устремил на нее жесткий колючий взгляд.

– А тебе не кажется, что ты слишком много хочешь знать?! – он вскочил и с перекошенным от страдания лицом сделал шаг к Майе. Ведьма с опаской попятилась в сторону двери. Но Фалькон, не давая ей выйти из комнаты, резко схватил ее за плечи, развернул, толкнул в кресло и, зайдя слева, нагнулся к ней.

– Я продал душу дьяволу, – низким шепотом выдохнул он ей в ухо. – Однажды она забрала мою свободу в обмен на жизнь моих близких. А мне, чтобы я долго не сомневалась, пообещала, что я смогу летать. И я могу, – Фалькон громко расхохотался, а затем продолжил с горечью. – Только улететь мне некуда. Она знала, что надо делать, чтобы я стал… я стала врагом и предателем тех, кого любила. Все пути назад для меня были отрезаны… Это она сделала меня Фальконом, а моего друга, огромного грифона, она превратила в мелкую летучую мышь!

– Но зачем ей это было надо?

Фалькон горестно усмехнулся.

– Я стал…ла – опять споткнулся он, – нет, надо, наверное, говорить, не «я», а «Луна стала», ведь тела у нас все равно разные, хотя душа одна. Луна стала жертвой вожделения Элераны Хартс. Властительница тьмы говорила мне, (Фэл не заметил, как рассказывая о Луне, он вновь переключился на себя, ведь те чувства, которые испытывала та девушка, были его собственными переживаниями), что мое новое тело – это ее месть мне за то, что я отказываю ей в любви. «Когда ты со своею женской сущностью полюбишь мужчину, ты узнаешь, как жестоко страдаю я», – так сказала мне Хартс.

– И ты, действительно, страдала? – срывающимся голосом спросила Майя.

– Нет, – возразил Фалькон. – Я оказался хитрее. Я просто забыл, что я был девушкой. Отторжение памяти – хорошее преимущество, если ты стал калу. Комната, в которой ты сейчас находишься, как ты уже догадалась, принадлежала Луне. В этом доме когда‑то жила дружная семья: супруги Фатэн и Мариэль, и их приемная дочь Лунаэль.

Майя сразу вспомнила, что видела их на фотографиях, когда исследовала другие комнаты.

– Я вложил свою Память в предметы и вещи, которые хранятся здесь. К некоторым из них ты уже успела прикоснуться, а потом я тебя прогнал.

– Прогнал? – удивилась девушка и замолчала, вспоминая, когда же было такое, и догадка мгновенно вспыхнула в ее голове. – Так белым ягуаром был ты?!

– Да, еще один подарок от Нее, – коротко хохотнул Фэл. – Она, как видишь, сдержала свое слово и выполнила каждое свое обещание. А я вот не сдержал обещаний, данных Флер. – Все ее заморочки по поводу власти, отмщения всем тем, кто был ее лучше… – это все моя работа, это я ей внушил, – юноша коварно ухмыльнулся. – С тобой, конечно, такое не пройдет. Ты не поведешься на сомнительные посулы…

Воцарилось молчание.

– Как ты себя чувствуешь, после того, как вернул свою утраченную память? – поинтересовалась Майя, собравшись с духом.

– Как я себя чувствую? – переспросил Фалькон, прожигая девушку взглядом. – А как себя чувствует электианка, из облаков шагнувшая в бездну? Лучше б я и дальше ничего не помнил. Это все Моран постаралась! Почуяла, как истинный хищник, где можно укусить больнее. Это же надо было догадаться оставить Рагона именно в этой комнате, именно в этой колыбели, где хранилась моя тайна! Вот чего я не планировал, так это того, что именно Рагон и приведет вас в этот дом. Наверно, это неизбежно должно было случиться, ведь этот дом был родным не только для меня, но и для него. Кстати, «благодаря» ему я и узнал, где Луна схоронила свою память. Но я тогда бежал от этой двери, а ты ее открыла…

– Если бы можно было вернуть свет солнца и зелень травы, и твое тело… ты бы вернул? – запинаясь, проговорила Майя.

Фалькон засмеялся.

– Вот уже девятьсот лет прошло с тех пор, как живу в этом теле, и оно всегда устраивало меня. И все эти девятьсот лет я даже не помнил о том, что первые двадцать лет своей жизни я был девчонкой. Только Хартс постоянно говорит мне об этом. Это ее любимый способ помучить меня, – с горечью усмехнулся он. – Она мне всегда напоминает об этом, перед тем, как вселить в меня муки тысяч электов. Так она наказывала Луну за непокорность...

Даже если бы я не избавился от своей памяти и постоянно жил с сознанием, что на самом деле я не мужчина, а девушка, как ты себе представляешь мою жизнь? Думаешь, коротая вечера своей несвободы, я сидел бы у окна и лелеял мечту о прекрасном принце? Как бы не так, милая Майя! Когда ты знаешь, что у тебя впереди вечность, и это вечность несокрушимого господства тьмы, и ничего другого тебе уже не светит, поверь, ты попытаешься изжить в себе все, что причиняет страдания. К тому же, у этого тела свои повадки и инстинкты, и знаешь, учитывая тысячелетний период без малого, они очень даже являются мной. Мое тело и я – одно целое.

Ты спрашиваешь, хотел бы я вернуть свое прежнее тело вместе с прежними идеалами и иной жизнью в возрожденном Гринтайле? Знаешь, за эти девятьсот лет я не сделал ничего хорошего. И душа моя настолько огрубела и очерствела, что ней давно уже поселилась тьма. Мое сердце не жаждет справедливости, любви, сочувствия, оно давно уже согласилось с законами этого мира. Теперь я – это я, и иного себя даже представить не могу.

– Я тебе не верю, – сказала ведьма и взволнованно встала с кресла. – Теперь ты уже знаешь, что твой образ жизни – это всего лишь жертва за спасение Фата и Мариэль! И вот, наконец, ты вернулась к себе прежняя, настоящая, какой ты была до того, как стала частью тьмы! Неужели это никак не повлияло на твой мир?

– Ах, вот к чему был весь этот треп, крошка! Ты всего‑навсего пытаешься пробудить мою совесть, чтобы уговорить меня помочь Флер. А я уж было всерьез подумал, что тебе интересен весь этот бред про мою нелегкую участь. Ладно. Я вытащу меч.

Казалось бы, цель достигнута: Майя добилась того, за чем пришла к Фалькону, но почему она не испытывает радости и облегчения? Внезапно потухшими глазами она посмотрела на этого мускулистого черноглазого красавчика и разочарованно сказала.

– Ты сейчас – только калу! Даже не хочется верить в твою искренность… Ах, как легко ты согласился! Не от доброты же… – ведьма недоверчиво прищурилась. – Мне, кажется, в этом есть какой‑то подвох… Скажи, зачем ты все это делаешь? Сначала пытаешься навредить, теперь готов помочь. Ты выполняешь ее приказы?

– Шутишь? – усмехнулся Фэл. – Зачем ей такие мелкие сошки, как вы? С какой бы целью вы сюда не явились, неужели вы всерьез думаете, что сможете изменить этот мир?

– Изменить этот мир… – задумчиво повторила девушка, опустив голову. Когда она вновь подняла на него глаза, в глубине ее погрустневшего взора Фалькон увидел крошечную вспышку легкого презрения к нему. – Если тебе смешно, что такая мелкая сошка, как я, недоучившаяся ведьма Майя, готова поднять меч войны против всемогущей Госпожи Тьмы – смейся! Пусть мои силы ничтожны, но если я смогу хоть что‑то сделать для крушения власти тьмы, я постараюсь! Как бы там ни было, я отстаиваю свои убеждения, я борюсь за свои идеалы и мечты, а значит, я живу не зря. И еще, имей в виду, что таких, как я, немало.

– А я вот от скуки в кошки‑мышки с вами играю, то поймаю, то отпущу…

Но Майя снова не поверила его игривому тону.

– Звучит не очень правдоподобно, – холодно сказала она.

– А ты думала, я сейчас же раскрою все свои тайны такой милой и сострадательной девочке? – зло сказал Фалькон и, выдержав паузу, продолжил уже с другой интонацией. – Просто разрезать и вытащить нельзя. Нужна дезинфекция. Нужны еще кое‑какие средства, которые могли бы восполнить потерю крови и заживить ткани. Мне нужна травка чойс. Поэтому нам придется лететь в мой замок, – юноша направился к выходу и, попутно подхватив Флер, перекинул ее безвольное тело через плечо.

– Посмотри на нее, – говорил он, пока они спускались к выходу из дома. – Она одна не прошла испытание Зеркальным Лабиринтом. Зачем ты тратишь на нее свое драгоценное время? Она не достойна. Она – безнадежна.

– Потому, что я всегда помогаю, когда могу помочь. К тому же я у нее в долгу. Она спасла мне жизнь. Я давно хотела спросить, почему зеркала молчали? Со всеми, кто там был, что‑то произошло: и с Моран, и с Флер. Но со мной зеркала не говорили. Как ты думаешь, почему?

– Значит, твое отражение не вызвало в их глубинах бурного волнения и желания тебя исправить! Если поверхность зеркал осталась спокойной и незамутненной – это значит, они приняли тебя с миром! – Фэл поморщился и с невеселым смешком добавил. – Что касается меня, я до сих пор с содроганьем вспоминаю о личной беседе с ними. Но те, кто говорил с зеркалами, обычно не обсуждают это…

– Я обратила внимание, – согласилась Майя.– А ты, значит, тоже был там…

– А ты как думаешь? Всех, кто остался в Дрэйморе, служить Элеране Хартс, прошли через лабиринт. Зеркала и поделили всех служителей тьмы на «калу» и «безнадежных». Ладно, время не ждет. Иди сюда. Тебе придется обнять меня, как бы я не был тебе омерзителен.

– Зачем? – удивилась Майя.

– Пешком до замка далековато. Придется лететь по воздуху.

Ведьма огляделась по сторонам и озадаченно посмотрела на Фалькона. Ничего такого, на чем можно было бы лететь по воздуху, на пустынной улице не оказалось.

– Я же не зря прошу тебя обнять меня, – юноша выразительно глядел на нее и улыбался.

Майя смущенно приблизилась к нему, и поскольку на правом плече уже лежала Флер, подошла к нему слева, и ощутила, как его сильная рука, обхватив ее спину, теплой кистью легла на талию. Девушка также обвила рукой его стан и, вопросительно подняв к нему глаза, встретила брызнувший искрами горячий поток его взгляда.

– А тебе не будет тяжело? – забеспокоилась ведьма.

– Очнись, детка, я – не обычный элект, я – алькор! – засмеялся Фалькон, и, как сокол, легко и стремительно взмыл в небо.

Во время полета Майю охватило ощущение свободы, невесомости и безмятежности, словно она сбросила с себя оковы печалей и забот земной жизни. Как странно, она, наверно, уже привыкла к постоянно сумеречной атмосфере Враны, но сверху ее улицы с полуразрушенными домами не казались ей, как прежде, унылыми и мрачными. А когда они пролетали над бегущей по пустырю серебристой змейкой мелководной речки, Фэл ей грустно сказал.

– В те времена, когда я был Луной, здесь был большой сад при Академии магических искусств. Как сейчас помню: прогуливая уроки, я босыми ногами шлепала по воде и кормила синими ягодками разноцветных рыбок. А дальше был зоопарк, тот самый, про который я тебе рассказывал.

Приглушенное клубами тумана, издали пробивалось до них странное голубоватое свечение.

– А что там вдалеке светится? – спросила Майя у своего спутника.

– Храм Душ, – нехотя пояснил ей летающий калу.

Вскоре они приземлились прямо у огромных черных ворот с багровыми потеками.

Фэл лишь взглянул на них – и они распахнулись. У дверей замка, украшенного мощными колоннами, застыли темные изваяния из мрамора, изображавшие демонов и чудовищ. Их клыкастые пасти были раскрыты, будто в крике, и глаза обращены в небо. Страдание и скорбь окаменели на их безобразных мордах, словно печать красоты.

Фалькон с Флер через плечо быстро зашагал вперед. Майя задумчиво шла за ним, вглядываясь в каменные гримасы терзаний и мук, встретившие их у входа, и теперь эти исчадия страшного мира не казались девушке отвратительными. Она вдруг сердцем поняла, откуда и зачем они здесь – эти зловещие символы чьих‑то кошмаров и ужасов. Снова оказавшись в его жилище, Майя уже по‑другому видела окружавшую ее обстановку, ей казалось, что она читает трагедию души в каждом предмете, который принадлежит ее обладателю. Несмотря на то, что ее спутник‑калу ушел далеко вперед, девушка все время ощущала на своем боку крепкий и теплый охват его руки, и не могла ни думать о нем. Она его жалела и верила, что во тьме его души еще остался светлый огонек. Ведьма медленно прошла по мрачноватому холлу замка, с кроваво‑красной обивкой стен, тускло освещенных редкими развесистыми канделябрами.

Фалькон вернулся за Майей.

– Если ты собираешься смотреть, как я это делаю, пойдем скорее.

– Я, наверное, не хочу этого видеть. Можно я здесь подожду? – со слабой улыбкой попросила она.

– Это не музей, чтоб пялиться на все. К тому же ты не увидишь ничего интересного, – хмуро сказал Фалькон и отправился дальше по коридору.

Он вошел в просторную столовую и положил тело эльфини на стол.

– Фарох!

Тотчас из темноты вынырнул карлик‑слуга.

– Вымой руки, продезинфицируй ей спину и накали нож. Да, и свяжи, чтоб не брыкалась.

Выполнив приказ хозяина, Фарох шустро вскарабкался на стол и, разорвав платье на спине эльфини, стал чем‑то протирать ее тело.

Фэл в это время направился в оранжерею, расположенную во внутреннем дворе, в которой росла единственная флора – травка чойс.

На кухне он растолок пучок травы в ступке, превратив ее в темно‑зеленую кашицу.

Юноша сделал небольшой надрез по линии хребта. Кожа разошлась, и стало видно, как вместо позвоночника поблескивает лезвие меча. Фалькон аккуратно поддел кончик лезвия и приподнял его. Он вел ножом вдоль белой выпуклости постепенно освобождая и поднимая меч, Фарох следом сводил края раны и накладывал целебную травку, стараясь заживить рану прежде, чем Флер истечет кровью. Когда меч был извлечен, от разреза не осталось и следа, лишь немного крови и старый грубый шрам.

– Господин, мы могли бы убрать этот шрам, – предупредил карлик, очищая кожу Флер от пятен крови.

– У каждого должна быть своя страшная тайна. Я хочу, чтобы она помнила, что этот меч оказался в ней неслучайно: она сама вогнала его в свою в душу в тот день, когда согласилась пролить кровь своих друзей. А я вогнал его ей в тело, чтоб не забывала, что грядет и возмездие... А шрам… шрам пусть останется, как напоминание о чьем‑то милосердии и прощении. И, хотя она этого не оценит, но этот шрам – единственное, чем она действительно может похвастать, прожив свою скучную и бессмысленную жизнь...

Не найдя ничего любопытного в холодном и лишенном окон холле, Майя поднялась по лестнице, ведущей в верхние комнаты. Внимание девушки привлекли большие светло‑коричневые двери – лишь они во всем замке не были распахнуты настежь. Темнота накрыла девушку, едва она переступила порог. Ведьма создала голубой пульсар света и увидела, что стоит в круглом зале, из стен которого сверху и донизу выступали застекленные стеллажи с книгами.

– А вот и источник света, – подумала она, увидев лампу под абажуром на большом письменном столе. Рядом стояло тяжелое красное кресло, с подлокотника которого свисал бахромчатый край клетчатого пледа. Подойдя поближе к месту умственных занятий хозяина дома, Майя обратила внимание, что угол одного из книжных шкафов выдается из общего плотного ряда. Девушка слегка надавила на него, и стена вместе с фолиантами поддалась и легко отъехала назад. Ведьма немедля протиснулась в образовавшуюся щель, заинтригованная тем, какая еще тайна Фалькона сокрыта за потайной дверью. Но, к удивлению юной сыщицы, секретным вход не привел ее ни к каким новым открытиям. Напрасно своим пульсаром она вдоль и поперек исследовала совершенно глухое непроницаемое заграждение. Это был тупик, и он не вел ни в какие тайные убежища… Поворачиваясь назад, Майя оступилась и неловко подвернула ногу. Потеряв равновесие, девушка оперлась рукой на противоположную стенку, но перегородка куда‑то мягко провалилась, ушла из‑под руки, и девушка, чертыхаясь, полетела вниз. Падая, она разметала собой клубящиеся наслоения пыли, которая забиваясь ей в ноздри и в рот, вызывала приступы неудержимого чиханья. Без конца прыская от щекотанья в носу, ведьма ползала на четвереньках, ощупью пытаясь найти свалившуюся с ноги макасину. Затем поднявшись и отряхнувшись, Майя увидела… заброшенную мастерскую художника (то, что она приняла в темноте за стенку, оказалось занавесом из плотного тяжелого материала, который, действительно, прикрывал вход в скрытую комнату). Палитра с высохшими красками валялась возле мольбертного станка, густо оплетенного паутиной. Холсты в резных рамах, наваленные друг на друга, были покрыты толстым слоем пыли. Майя подняла одну из картин, поставила ее на мольберт и осторожно смела с нее пыль. На древнем полотне, судя по потрескавшейся от времени краске, было запечатлено странное существо с блестящей черной шкурой и длинной, как у коня, шеей. Это диковинное животное с кошачьей мордой и львиным телом, раскинув огромные кожистые крылья, парило в синеве небес, пронизанной потоками солнечного света. И странно, что на его крыле была такая же причудливая татуировка, как у Рагона. Верхом на звере сидела сероглазая девушка с белыми, развевающимися на ветру волосами…

– Кажется, мы договаривались, что ты подождешь в холле, – раздался за спиной недовольный голос Фалькона.

От неожиданности Майя попятилась и чуть не свалила полотно вместе с мольбертом.

– Прости, не смогла устоять. Просто хотела узнать о тебе побольше, – призналась ведьма, смущенно улыбаясь.

– Впрочем, я иного и не ожидал, – холодно заключил он. – Ты уже продемонстрировала свою страсть соваться в чужие дела и рыться в чужих вещах.

– А почему картины не на стенах? – невозмутимо спросила ведьма, не собираясь оправдываться.

– Я снял их в тот день, когда решил избавиться от своей памяти. Хотел их сжечь, но не решился этого сделать.

– У него крылья, как у Рагона, – заметила Майя и, отступив, попыталась осторожно приподнять за край другую картину.

– Поставь на место! – не выдержал Фалькон и, схватив ведьму за руку, заставил выпустить багет. Сердито протащив Майю по лестнице вниз, он привел ее в холл.

– Вот. Жива и невредима. – Фалькон поставил перед нею Флер. – А это, – он указал на меч Моран, лежащий на низком столике, – отдашь хозяйке.

Флер стояла, раскачиваясь в разные стороны, как былинка на ветру, и водя по сторонам пустым взглядом. Майя бережно поправила на ней разорванное платье и произнесла заклинание, которое восстановило целостность ткани.

– Я верну тебя твоим друзьям, и на этом мы попрощаемся, – с непроницаемым лицом сообщил ей калу.

– Хорошо, пойдем, – согласилась ведьма, – Спасибо большое.

– За что? – усмехнулся юноша.

– За то, что ты вытащил меч и спас Флер.

– Не стоит меня благодарить за это. Я сам его вогнал ей в спину, сам и убрал.

– Но ты стал добрее, и поэтому помог нам.

Фалькон молчал. Майя вздохнула.

– Я надеюсь, ты преодолеешь преграды, которые ставит тебе судьба и которые ты сам себе ставишь… Ты мог бы пойти с нами…

– Это исключено. Фат меня ненавидит, – лицо его стало суровым. – С чего ты взяла, что я хочу идти с тобой? Мне и здесь прекрасно живется. Я со всем справлюсь.

Майя вышла из‑за угла здания, расположенного недалеко от места встречи. Фалькон больше не хотел встречаться со старыми друзьями. Одной рукой она поддерживала Флер, другой волокла меч. Глядя на то, с какой легкостью взмахивает им в схватке девушка‑волчица, она и подумать не могла, что оружие настолько тяжелое.

– Ну как ты, Майя, Фалькон не обижал тебя? – поинтересовалась Мариэль.

– Нет, что вы, в глубине души он добрый. И с Флер теперь все будет хорошо.

Ведьма двумя руками протянула меч Моран.

– Ну, теперь мы можем отправиться за Греем? – нетерпеливо предложила волчица.

Фатэн помог девушкам забраться в паланкин, закрепленный на спине дракона, и Тайфун взмыл в воздух.

Дата добавления: 2015-09-02