Коломенская зима

Коломенская зима. Глобальная, всеобъемлющая, надреальная. Не такая, как во всём Старом Городе.

Цвет - только белый. Он доминирует, он поглощает всё: желтизну фасадов, черноту окон расселёнок, ржавую охру крыш. Сугробы по балконы, сосульки до земли. Белое небо. Белый воздух. Белая земля. Белое огромное пространство. Алебастровая отстранённость лиц. Заинденевающие птицы. Белое, сверхарктическое оцепенение.

Коломенская зима - это вакуум. Окунаешься в него - и пропадаешь. Белая Пустота. С улицы ни звука. Летом, и даже весной всё по-другому. Звенят трамваи на Покровке, стучат артритными колёсами и тревожно вскрикивают в ночи поезда на Балтийском вокзале, совсем рядом суетятся оживлённая Садовая и Обводный канал со своей вечной чередой машин. Зимой же не слышно ничего. Все звуки - в доме, да и то намного тише. Вползвука, словно за закрытой дверью, кухонный ропот, пианино через этаж, храп и ругань снизу, призывный крик соседского ребёнка за стеной и возня бомжа на тёмной чердачной площадке лестницы. Наша обычно гулкая парадная словно накрыта плотным, невидимым велюровым колпаком. Стук стройки в соседнем переулке как шлепок деревянного ножа по мягкому, подтаявшему маслу. Коломенская зима поглощает звук. Полная тишина. Только гауляйтерша Валька - местный управдом, резко и сухо орёт в мегафон: "Уберите машины!" После чего прибавляется ещё два звука: стук ломов по крышам и шорох падающего снега. Коломна недоумённо поднимает со снежной подушки лицо, отрывает один глаз, и через мгновение снова спит. Она так и не проснулась.

"Здесь всё тишина и отставка". Живя здесь, понимаешь, о какой тишине писал Гоголь. Сюда никогда не зайдёт будущее. Хоть десять Явейнов, хоть тридцать концепций развития - эту мертвенную марь не убить: это метафизика. Ровно как и от старой Сенной всегда будет разить Вяземской лаврой.

Безжизненное беззвучие. Придут за тобой - и не услышишь. Тишина столь полная, что кажется, будто умираешь. Коломенская зима - это Смерть. И ты посреди неё - неотъемлемой её частью.

2012.

***

Й

Весна была студёная, сонная. Событий не было. Мёрзли тонкие хрупкие сфинксы на заводской свалке Берда-литейщика. Город жил между очередным возвращением принца Ольденбургского и балом-маскарадом, о котором газеты ещё не написали, но все уже знали, разумеется: заказы модисткам уже посыпались.

В небе летела комета. Скорость её стремительно увеличивалась, на днях достигнув апогея. Она летела из-за границы, возможно, над Неаполем, который навестил в последний раз, в предсмертном бреду, его некогда знаменитый, а ныне в долгах и бесславном забвении умерший уроженец.

Комета приближалась к Солнцу.

"Вечно вся смуть из-за границы. То блузники эти непотребные, от них и петрашевцы всякие, то вот комета теперь..." - лениво думал редактор Видок Венедиктович, подвёрстывая сверху, к холерной хронике, меж ею и кондитерскими фигурками, стыдливый семистрочечный некролог. Зевая в четвёртый раз, болезненно косясь на муху, упавшую в кофий, он размышлял, взять эти две новости в одну рамку или нет.

2013.

***

Дата добавления: 2015-09-01