Монолог атланта

Я – атлант. Гипсовая фигура с городского фасада. Для кого-то – просто мужик с бородой и неплохой ориентир для чьих-то мимолетных встреч. Такое уж нынче время…

А ведь когда-то все было иначе. Скульптор лепил меня с себя. Натурой для него служило отражение в зеркале и фотоснимки. Да, фотокамеру тогда уже изобрели. Но снимки были первыми, робкими, размытыми. Однако скульптору хватило воображения, чтобы дорисовать черты.

На фасаде я не один. Нас, атлантов, шестеро – три пары. Мы напряженно держим три вычурных, с годами все более тяжелых балкона. Мы – внизу, почти на уровне снующих по тротуару человечков. Над нами – второй и третий этажи. На втором – красавицы-кариатиды, которых зодчий лепил с жены. Она подолгу позировала ему на фоне залитого солнечным светом окна, нежилась в лучах и, казалось, от нее от самой шло сияние.

Кариатид тоже шестеро - по одной на каждого из нас. На третьем ярусе -премиленькие путти. Их больше – целых двенадцать. В каждой паре – мальчик и девочка. Ведь у скульптора было двое чудесных малолетних детей. Они так и остались малолетними…

Я помню то время, когда счастливая молодая семья въезжала в новый особняк. До самого переезда зодчий никому его не показывал: семья даже не знала, что он купил дом. Только в то утро подручные скульптора сбросили с фасада холщовый полог. Мы открылись взорам, полным восхищения. И нас буквально ослепил солнечный свет. Сияло светило, лучились улыбки. Все буквально ахнули, когда узрели себя на фасаде. Ваятель подхватил на руки жену, закружил и внес в особняк на руках. Это был лучший в моей жизни день.

А потом они погибли – скульптор и дети. Ибо человечество изобрело уже не только фотокамеру, но и поезд. В нем-то они и разбились. Все газеты писали о страшной катастрофе. Скульптор ушел на взлете творческих фантазий, во цвете лет. Так слишком часто бывает с талантами. Его тело собирали по кусочкам. Детей так и не нашли. Тогда на мне появилась первая глубокая трещина. Все другие атланты словно умерли. Окаменели. Мы перестали разговаривать. Я остался один. Мыслящий, чувствующий, болезненно живой. Еженощно слышащий тихий плач кариатид.

Они, женщины, сломались первыми – уже давно стоят без рук. Что с путти – я уже не вижу – ноша кренящегося балкона давит все сильней… Лишь с тревогой замечаю, как летит сверху белесый гипсовый прах.

Молодая вдова скульптора Натали дожила до старости. Она так и не вышла замуж. Она пережила все: революцию, две войны, блокаду, бомбежки. В одну из них меня и ранило. С тех пор так и стою без руки.

Иногда я общаюсь с парой атлантов с соседней улицы. Но общение не радует: меня разъедает зависть. Она не менее чем вода губительна для гипса. Этих атлантов любят. О, я бы многое отдал за простую человеческую любовь. Ибо помню, как скульптор, каждый раз выходя на проспект, здоровался с нами и заботливо осматривал: как вы здесь, мои атлантики? Тот дом, на фасаде которого живут мои знакомые, напрочь состоит из жутких, зловонных коммуналок. Казалось бы, люди, прозябающие в них, эти жуткие старухи должны быть озабочены исключительно животной борьбой за выживание. Они делят не просто кухню и коридор – они делят каждый сантиметр этого удушливого, прогорклого пространства. Там, внутри него, они похожи на переплетенный клубок преотвратнейших змей. Но стоит им расплестись для того, чтобы выйти из своего логова, они преображаются. Оказывается, каждая из них мила и даже интеллигентна. Свежий воздух сметает с них инстинкты. Старухи гордятся «своими» атлантами. Ведь это единственное, чем они, преданные и покинутые родней и государством, еще могут гордиться. Они засыпают префектуру гневными письмами с требованиями немедленно отреставрировать фасад. У нас же все иначе. Особняк, после революции занимаемый неким учреждением, недавно приобрела в частное владение молодая семья банкира: отец, мать, мальчик и девочка. Я воспрял было духом, но как бы не так! Глава семейства назвал нас рухлядью и распорядился сбросить с фасада. Пришли градозащитники. Отстояли.

Оскорбленный поражением банкир наскоро повесил на балкон вывеску «SALE!» и стал появляться редко. А потом и вовсе исчез. Говорят, уехал за границу. Правильно, зачем ему такая страна – не до конца изувеченная хай-теком?

***

Сегодня у меня отвалилась вторая рука. Странно: я не почувствовал боли. Только ужас: рука, а вслед за нею балкон, упали на ребенка. Я видел суету внизу, красно-белую машину, распластавшееся на брусчатке тельце, людей, торопливо и даже как-то воровато заворачивающих его в черный полиэтилен. Улицу тут же оцепили. Приехавший наряд милиции злорадствовал, что не сможет меня забрать – я же гипсовый…

Ужас заставил меня дрогнуть. Я ведь тоже отец. Правда, не знаю, как там мои дети: похоже, мы на разных этажах мироздания…

В это сложно поверить, но с освобождением от балкона я начал ощущать несуществующие руки. Люди называют это фантомными болями. Впрочем, боли-то и нет – только непривычное, будоражащее сознание, явственное ощущение дланей.

Ваша реальность кренится, и кренится неуклонно. Рядом со мной висит убогая телевизионная тарелка. Моя гипсовая голова идет мелкими трещинами от огромного потока отчаяния и злобного неверия, льющегося из нее. Я понимаю: ваша реальность кренится. Вас уже не спасти…

Теперь я держу Пустоту. А черт побери, почему я должен держать ваш мир, ваше небо?! Поручите это своему нелепому богу!

А небо надо мной пьяняще-синее, подсвеченное радужными лучами солнца. Эта картина напоминает мне мои лучшие времена, и мне кажется, что я вот-вот оторвусь от фасада, к которому пригвожден навеки и взлечу… Пусть даже и рассыплюсь белесой пылью – мне уже все равно. Я покорен, я согласен!

Я вижу приближающегося ко мне человека с лестницей на плече. Кто ты, незнакомец: реставратор или судия? Ведь я еще скульптура, но уже убийца.

Атлант-убийца…

2007.

***

Дата добавления: 2015-09-01