Циркинидис, Харис 4 страница

Долго Каравангелис расспрашивал Платона о событиях в Македонии, о роли греческих послов, кадровых офицеров и других военачальников, особенно о епис­копах и иерархах Западной Македонии, о борьбе и подвигах богатырей, поспешив-

ших туда и спасших эллинизм, которому угрожала опасность от болгарских коми­татов.

В конце загадочно посмотрел на Платона:

- Думаешь, младотурки сдержат свое слово или поспешат натравить курдов и
лазов растерзать нас в Понте? Ты заметил их на корабле. Все они вооружены. До­
статочно повода, провокации, чтобы, как дикие волки, они бросились на нас.

- Я об этом не думал, — с недоумением ответил Платон.

- Кстати, я познакомился с твоими братьями, в воскресенье вместе поужинали
в доме господина Михалиса Николаидиса.

- А! Сейчас я понимаю, почему греческий посол в Салониках мне сказал, что вы
спрашивали обо мне. Фемис и Мильтос попросили вашей помощи.

- Это так, юноша. В Синопе поговори с Фемисом о нашей беседе и передай своим
мое приглашение на мероприятие, которое мы организуем в Самсунде после обеда
в субботу, 6 августа, и в воскресенье.

* * *

На рассвете пятницы, в пять часов, корабль начал высаживать пассажиров Си­нопа. В глубине Колхиды взошло солнце. Утренняя заря робко бросала нежный свет над сонливой землей. Несколько греков собралось на берегу, чтобы встретить Пла­тона. Он показался на палубе вместе с митрополитом Каравангелисом.

- Да здравствует наш епископ!

- Да здравствует Платон!

- Да здравствует Греция!

Стали исполнять известный византийский гимн в честь Богородицы:

«Ее Поборнице...»

И в этот момент послышались молитвы муэдзинов.

Митрополит с корабля подал руками знак, чтобы греки перестали петь. Но трое парней продолжали петь. Каравангелис подошел к лестничным перилам, сильно ударил своим посохом по железу и сердито приказал:

- Я сказал вам перестать! Почему вы трое продолжаете. Это неуважение с вашей
стороны. Если вы храбрецы, покажите это в другом месте...

Все опустили головы, но епископ вновь закричал на них:

- Сказал вам замолчать, но не вешать голову!

Иерарх улыбнулся, и его улыбка наполнила сердца встречающих гордостью, в душе родилась надежда.

* * *

В тот вечер Георгиос Павлидис организовал блестящий прием, чтобы отпраздно­вать возвращение Фемиса и Платона. Турок мутасерифис, военное командование, главы всех церквей города, иностранные консулы и городские власти своим присут­ствием оказали этому мероприятию честь.

Павлидис был выпускником коммерческой школы Кесарии, в совершенстве го­ворил на турецком, французском и английском языках и в удовлетворительной степени на русском языке. Имел приятную внешность и вежливые манеры поведе-

ния. За несколько лет расширил свою торговую деятельность с заграницей, особенно с Россией, Румынией и Францией. Он оказывал благодеяния и дарствования церк­вям, греческим и турецким школам и благотворительным учреждениям. Но за этим дипломатичным и великодушным поведением скрывал неугасимую страсть к Греции и к судьбе греческой нации. Непревзойденную свою любовь к родине он привил и своим детям.

В тот вечер господин Павлидис, находясь в кругу важных лиц и друзей, запол­нивших сад, залы и гостиные дома, был счастлив за сыновей, вернувшихся со славой с гор Македонии.

Его дом, маленький дворец, на восточном холме города, с изумительным видом во все направления горизонта.

Мутасерифис, желая задеть Фемиса и Платона, пошутил:

— Эй, вы, почему вернулись в Синоп? Не нашлась ни одна девушка, чтобы опутать
вас, вы же такие красивые? Думаю, что и в Афинах вы хорошо проводили бы время,
все считали бы вас героями!

— Ах, мой паша, вы не знаете, какое проклятие висит над нами, синопцами? -
непроизвольно вступил в беседу профессор Спатарис.

— Какое проклятие, проклятый псевдоученый? Кто лучше нас, синопцев, живет?

— Мой паша, проклятие касается греков, — невинно ответил профессор.

— Эй, профессор, говоришь, проклятые греки? У какого турка дом, как у госпо­
дина Павлидиса?

— Это смешная история, мой паша!

— Ну, давай, рассказывай, повесели нас!

Профессор глубоко вздохнул и, следя за своими словами, начал:

— В древности в Синопе жил философ по имени Диоген. Однажды за чеканку
фальшивых монет синопцы отдали его под суд. Когда судья спросил его: «Почему ты
совершил это правонарушение?», тот невозмутимо ответил: «Какое правонаруше­
ние? Я честно работал, чтобы отчеканить эти монеты. Кто хотел, тот и брал». Суд
приговорил его к изгнанию из Синопа.

Но прежде чем покинуть город, он пошел на базар и, выступая перед собравшейся толпой, сказал знаменитую фразу:

«Вы меня осудили к пожизненному изгнанию. Я вас осуждаю никогда не уезжать из Синопа!»

Так, мой паша, греки Синопа, куда бы ни уезжали, должны возвращаться обратно в Синоп.

Все, кроме турецкого судьи, рассмеялись. Он же нахмурил густые брови и с явной ненавистью сказал:

— Это, мой паша, оправдания греков. Я знаю, что богатые не хотят ничего менять:
ни бога, ни родину, ни удобства. Кто богат в Синопе? Греки! Так зачем им уезжать
отсюда?

Внизу в саду слышались звуки скрипок, беззаботные молодые люди танцевали, флиртовали. В зале же воцарилась тишина. Выждав паузу, турецкий судья продол­жил:

— Давайте не портить прекрасный вечер. В жизни все меняется. Когда-то все было
в руках у греков, потом верх взяли мы, турки. Сейчас вновь греки обустраиваются.
Кто знает, что нам готовит завтрашний день.

Турецкий судья не мог предвидеть будущего, но как фанатичный член движения младотурков знал их коварные планы по отношению к христианам.

Действительно, кто мог представить, что спустя 23 века проклятие Диогена будет опровергнуто!

* * *

На другой день, в субботу, 6 августа 1908 года, рано утром семья Павлидиса на маленьком судне местных линий отправилась в Самсунд. По пути разразился силь­ный кратковременный дождь, затем небо прояснилось, и воздух на Черном море стал чистым. Вдали, на юго-востоке, виднелся мифический мыс Ясона. Чуть ближе — устья Зеленого озера с плодородными равнинами Царамба и Терми, где когда-то находилось царство прославленных амазонок.

Крыши и каменные мостовые Амисо (Самсунда), промытые дождевой водой, блестели на полуденном солнце. Крупные мельницы, табачные склады, магазины, школы, церкви и многие особняки с характерными ионическими мраморными ко­лоннами произвели сильное впечатление на сыновей Павлидиса, которые в после­дний раз были в этом городе десять лет тому назад и сейчас видели большие пере­мены.

Они устроились в известной гостинице Мантикаса, оделись по последней евро­пейской моде и пошли в кафедральный собор.

Там их встретил викарий Платон Айвазоглу и провел к митрополиту Караванге­лису. После принятых приветствий господин Павлидис вручил митрополиту чек в двести золотых лир:

- Преосвященство, примите этот дар в знак признания ваших заслуг и горячей
благодарности за ваше богоугодное и патриотическое дело. Вы меньше года находи­
тесь в Амасии, но мы, греки, гордимся вами, ибо ваша личность и деятельность вдох­
новляют нас. Не будет преувеличением, если скажу, что вашей политической и гума­
нитарной деятельностью вы завоевали уважение и наших земляков турков. Заверяю
вас, что я и моя семья всегда будем содействовать вашим титаническим усилиям.

Митрополит Каравангелис поблагодарил их и затем поделился с ними своими мыслями и планами о школах, церквях и о необходимости национального пробуж­дения и просвещения греков региона, находящегося в его религиозном полномочии. Объявил им, что в том же духе во второй половине дня пройдут мероприятия в Амисо и на следующий день в деревне Асар Пафры.

Затем митрополит Каравангелис, желая обсудить важные темы наедине с мужчи­нами, попросил госпожу Афродиту пойти с Антигоной посмотреть знаменитую коло­кольню церкви святой Троицы и мраморный храм.

Сразу входя в суть дела, митрополит, обращаясь к Платону, спросил:

- Позавчера, когда мы вместе ехали, я задал тебе один вопрос. Ты поговорил об
этом со своим братом Фемисом? Какого вы мнения о новотурках? Скажите, угрожает
ли нам, порабощенным грекам, опасность? Пользуясь случаем, и до того, как вы мне
ответите, хочу прочитать вам послание, которое я получил вчера от греческого
офицера Георгиоса Цондоса, капитана Вардаса, действовавшего в горах Македонии,
мне посчастливилось сотрудничать с ним в качестве митрополита Кастории.

- И мы знаем его, — почти одновременно ответили Фемис и Платон.

Каравангелис прочитал письмо, которое по существу было воззванием к грекам Понта, офицер призывал их брать пример с борцов за Македонию, чтобы добиться своей свободы.

Первым заговорил Платон:

— Думаю, прежде чем написать такое послание, он должен был посетить Понт,
чтобы иметь личное мнение о местных условиях. Одно дело Македония, другое дело
Понт.

— Ваше Преосвященство, если я правильно понял, Георгиос Цондос призывает нас
взяться за оружие. Думаю, он находится вне времени и пространства, — добавил
Фемис.

—Давайте выслушаем мнение младшего члена нашей компании. Мильтиадис,
каково твое мнение?

—Ваше Преосвященство, у вас и у моих братьев больше опыта в этих вопросах.
Я только некоторые выводы сделал из того, что прочитал в истории или услышал
от своих преподавателей. После 1856 года, когда был подписан известный фирман
Хат-ти-Хумаюна и были признаны отдельные права и некоторые свободы христиан,
отельные мусульманские круги возмутились и противодействовали освобождению
раяйдов. Как бы странно это ни звучало, движение младотурков началось именно
тогда и, к счастью, султан Абдул Хамит в 1876 году не принял конституцию. При его
власти христиане добились развития, хотя мы и звали его «кровожадным красным
султаном». Боюсь, что мы, греки, попали в ловушку, поддержав младотурков. Они
скоро обнаружат свое истинное лицо. Вы верите, что турки осуществят принципы
равенства? Братства? Правосудия?

Все онемели. Идеи Мильтиадиса взволновали стоячие воды. Никто не подумал о подобном анализе революции младотурков.

Последним слово взял Георгиос Павлидис и явно удовлетворенный позицией своих сыновей, сказал:

— Ваше Преосвященство, мое личное мнение — придерживаться безукоризненной
позиции и не давать малейшего повода. На «великом больном», как считается От­
томанская империя, разыграются опасные политические интриги. Не верю, что
движение младотурков случайно и непроизвольно. За ним находятся иностранные
силы, которые руководят им в свою пользу. Чем позже мы, порабощенные христиане,
войдем в зубчатые колеса этих жестоких механизмов, тем лучше. Время благопри­
ятствует нам: и наше развитие мирно поведет нас к браздам правления.

Каравангелис посмотрел на них, не желая дальше продолжать беседу:

— Спасибо, что приехали повидать нас. Дар ваш, господин Павлидис, поможет
нам закончить ремонт митрополичьего храма. Встретимся после обеда, в пять часов
в Верхнем Амисо.

* * *

Редкие, белые облака высоко закрывали небесный свод и бросали свою спаси­тельную тень на землю. Морская авра, облизывая стены крыш и склоны холмов, спускалась к высоким шпилям, возвышающимся над Самсундом. Покрытая плитами широкая дорога до Верхнего Амисо заполнилась повозками, лошадьми со всадни­ками, женщинами и мужчинами, греками и турками.

В Верхнем Амисо проживали только греки. В 1900 году пожар дотла сжег город. Но через несколько лет из пепла поднялся современный город с широкими дорогами и величественными домами. На площади из пентельского мрамора был построен самый роскошный фонтан во всей Анатолии. С провозглашением конституции за рекордное время у фонтана установили ансамбль, изображающий христианского попа и турецкого ходжу, пожимающих друг другу руки, и внизу золотыми буквами начертали:

СВОБОДА-РАВЕНСТВО-БРАТСТВО

Напротив фонтана был выстроен турецкий военный отряд, собрались представи­тели школ и обществ, музыкальные ансамбли кружка «Орфей» Верхнего Амисо и Самсунда. На специальной трибуне сидели официальные власти и иностранные консулы, а площадь и окружающие дороги наполнились народом. Многоцветное и противоречивое зрелище: единственная привилегия Анатолии!

Женщины в платьях, шляпах и с зонтиками. Мужчины в костюмах, в соломенных шляпах и с золотыми часами, повешенными в жилетах на цепях, последняя европей­ская мода. Понтийские наряды, турецкие шаровары и фески. Христианские попы и мусульманские ходжи. Запахи чеснока, лука, пота, навоза, но и дорогих духов из Гамбурга и Парижа.

Турецкий мутасерифис и митрополит Каравангелис, взявшись за руки, направи­лись к фонтану. Самсунд праздновал. Ветер донес до склонов, в море и небо энту­зиазм, любовь и согласие:

- Да здравствует всеславный Падишах!

- Да здравствует конституция!

— Свобода! Равенство! Братство!

Двое мужчин одновременно потянули тесьму и открыли памятник. Музыкальная группа Самсунда сыграла национальный гимн Турции, затем музы­канты кружка «Орфей» исполнили греческий национальный гимн. Кто-то из толпы закричал:

— Греция — Турция — Союз!

Толпа ритмично три раза повторила этот лозунг.

Последовал показ танцев народных ансамблей, а почетным гостям ученицы пре­поднесли охладительные напитки и сладости.

Этому собранию предстояло быть самым многочисленным, самым величествен­ным, но и последним, где разные нации, проживающие в этом регионе под тенью одного бога, преодолев старейшие границы ненависти и недоверия, праздновали вместе. Прекрасная возможность для политической, общественной, профессиональ­ной, но и... для любовной встречи. Высшие турецкие служащие, греческие банкиры, торговцы табаком, иностранные консулы и руководящие служащие иностранных торговых и морских компаний, воспользовались случаем побеседовать, познако­миться, обменяться идеями и информацией, заключить устно различные договора. Молодежь танцевала, парни знакомились с девушками, а самые удачливые вырыва­ли сладкую улыбку или же знак обещания и надежды.

Платон говорил с красивой девушкой, очарование которой особо отмечал пон­тийский наряд.

Чуть дальше Мильтос беседовал с четырнадцатилетней девочкой, на его лице было нарисовано чувство нетерпения.

Госпожа Афродита подошла к своему мужу и негромко сказала:

—Георгиос, вчера на вечере ты обратил внимание на Фемиса? Ни на миг не
оторвался от дочери нашего друга коммерсанта Панайотиса Иоаннидиса.

—Что в этом странного, жена! Фемису исполнилось двадцать три года...

—Посмотри и на своих других сыновей. Заметил, с кем говорят битый час Платон
и Мильтос?

—Ах, женщина! Тебе сорок лет, но, видно, ты быстро постарела. Забываешь наши
встречи? Ты же родила в семнадцать лет. Хочу, чтобы мои сыновья поженились. Хочу
иметь много внуков. С Мильтосом, конечно, не тороплюсь, пусть завершит свою
учебу, потом посмотрим, у него есть невеста, давай не забудем наши обычаи.

В это время к Мильтосу подошел молодой человек и, обращаясь к девушке, с которой говорил Мильтос, сказал:

—Эвтихия, где ты пропала? Три раза я обошел всю площадь, чтобы найти тебя...
Юноша твой знакомый?

— Познакомьтесь, это господин Мильтадис Павлидис, приятель моей однокласс­
ницы из женской школы Заппио, а это — господин Яковос Хатзисаввас, семейный
друг.

Яковос по привычке протянул руку и поздоровался с Мильтосом, затем обратился к девушке:

— Эвтихия, мне кажется, что тебя ищут твои родители, если не возражаешь, я
провожу тебя.

Двадцатипятилетний Яковос Хатзисаввас был сыном торговца капном Авраама Хадзисавваса, пользовавшегося особым уважением христиан и турков. Был награж­ден султаном медалью за честность и активность.

Авраама связывала особая дружба с семьей торговца табаком из Пафры Стили-аносом Георгиадисом. Яковос влюбился в Эвтихию Георгиадис, но она была еще школьницей, и он не признавался ей в своих чувствах. В этот день присутствие Мильтоса не привело его в особый восторг.

Мильтос был доволен: Эвтихия училась вместе с Ифигенией, и он мог разузнать кое-что о своей невесте.

К несчастью, церемония закончилась скандалом.

Последние лучи солнца падали на крыши и окна домов Верхнего Амисо и меропри­ятия подходили к концу. Вдруг в западной части площади послышались громкие голо­са. Музыканты перестали играть. Разгневанные жители города бросали дрова и камни на турецкое полицейское отделение, угрожали жандармам и кричали ритмично:

—Равенство! Свобода!

—Полицейские, вон из Кадикой!

Разгневанный турецкий мутасерифис сказал Каравангелису:

—Вы, гяуры, не умеете наслаждаться свободой. Я установлю вам порядок. Узнаю,
кто начал выступления и повешу его перед этим фонтаном.

—Нет, паша мой! Здесь греки жили спокойно и не нуждались в услугах полиции.
Не верю, что у вас есть основание для жалобы, — ответил Каравангелис.

—И что? Наша революция привела для них и полицию, чего еще хотят?

—Мой паша, я приведу их в порядок.

Пока он шел к демонстрантам, его ряса колыхалась по воздуху. Он ударил посо­хом по голове некоторых, в то время как в душе радовался, притворился сердитым, дико посмотрел кругом и закричал:

- Разобью всем головы. Если у вас есть проблема, сообщайте мне, но не бунтуйте.
С нашим великодушным мутасерифом мы найдем справедливость. Призываю вас
сразу разойтись!

Так закончился этот день. Турецкие жандармы ушли, в Кадикое наступил покой. Попозже, самым первым из районов Понта и наиболее жестоко именно Кадикой заплатил за эту свободу!

* * *

В воскресенье, 7 августа 1908 года, еще до рассвета роскошная карета с четверкой красных лошадей прошла рядом с маяком Самсунда и вышла на западное шоссе, ведущее в город Пафра, в Газилону древних.

Восьмилетняя Антигона, единственная и обласканная дочь Павлидиса, спала в объятиях Мильтоса. Никто не говорил. Все слились в единое с молчаливым величием и гармонией утренней тишины матери-земли.

Карета часто проезжала под аспидами, которые образовывали высокие ветви платанов, акаций и тополей, посаженных на обеих сторонах шоссе. С их листьев на горячие спины лошадей падали капли утренней росы и тут же превращались в пар.

По бесконечным плантациям табака, хлопка и кукурузы протекали десятки мел­ких ручейков, несущих свои воды в воспетую многими реку Али. Так ее назвали древние, потому что на своем долгом пути, проходя по соляной почве, ее воды приобретают соленый вкус. Позднее турки переименовали ее в Кизил Ирмак (крас­ная река).

Первые лучи солнца коснулись вершин зеленых холмов. На их склонах стада овец, коров и буйволов косили зубами мокрую от утренней росы траву.

Вдруг кони понеслись, ямщик потерял контроль над ними. Стадо диких лошадей с бешеным ржанием и оглушительным топотом пересекло шоссе.

От испуга проснулась маленькая Антигона. Но, увидев диких лошадей с развева­ющимися на утреннем ветре длинными гривами, начала подпрыгивать в ритме по­возки и спросила:

- Мильтос, чьи эти прекрасные лошади?

Все разразились нервным смехом и, когда карета застряла в грязи, Мильтос Атнигону взял в объятия, чтобы перенести ее на сухую часть дороги и сказал ей:

- Эти лошади не имеют хозяев: живут свободно на природе.

- А ночью где спят? Не боятся, что их съедят волки?

- Посмотри туда вглубь, где они сейчас пасутся. Образовали круг. В середине
находятся слабые и маленькие, а вокруг — взрослые и сильные самцы. Если волк
осмелиться приблизиться, ударами копыт они расколют ему череп. Поняла?

- А ночью, когда они спят?

- То же самое: сильные защищают слабых и при малейшем шуме просыпаются.
Горе волку, который нападет на них!

Несмотря на маленькое приключение, в полдень, в 12 часов, они прибыли в Пафру.

В последнее время город бурно развился благодаря ароматному табаку, пользо­вавшемуся большим спросом в мире. Кукуруза, хлопок, молочные продукты, мясо и другие превосходные продукты также способствовали процветанию края.

В центре города, проходя у магазинов, госпожа Афродита сказала мужу:

—Георгиос, пафрейцы обогнали нас. Синоп основал поселения Понта, но его
дочери Трапезунд, Самсунд и Пафра превзошли его.

—Это так, жена. А знаешь, что второй после Константинополя оперный театр был
построен в Пафре, и там пели известнейшие во всем мире артисты? Даже первые
легковые автомашины приобрели банкиры и торговцы Пафры. Последовали Кон­
стантинополь, Самсунд, Смирна и Салоники.

—Они первые и в образовании, — заметил Фемис.

—Верно, многие личные врачи султана пафрейцы, — добавил Платон.

В это время рядом с ними проехал французский автомобиль марки Рено. Вел его Стилианос Георгиадис, рядом с ним сидела его жена Эвтерпи, а на заднем сиде­нье — дочь Эфтихия. Она увидела Мильтоса и попросила отца остановиться. Так две семьи познакомились, и, поскольку Георгиадис славился своим гостеприим­ством, предложил пообедать вместе в известном ресторане города. Потом сняли напрокат две новые кареты, чтобы поехать в деревню Асар, которая находилась в 25 километрах, где должно было состояться мероприятие, которое организовывал епископ Эвтимиос.

Рядом с деревней у западного берега реки Али на огромной монолитной скале возвышалась древняя крепость. Она была сооружена в 650 году до рождества Хри­стова королем Лидии Алиаттом, чтобы защищать границы государства от нападений персов.

У реки Али и пяти его притоков, обильные водные потоки которых орошали луга и поили стада животных, дорога была особенно живописной.

Вокруг крепости собралась толпа народу. Появление там высокого, как кипарис, митрополита Каравангелиса вызвало бурное восхищение.

В атмосфере благочестия и упоения отпели заупокойную молитву. Затем с крат­кой торжественной речью выступил епископ Пафры Эвтимиос:

— Мы собрались здесь, чтобы в первый раз отметить память тех, кто, сохранив
верность нашей религии, погиб у стен этой крепости.

В1660 году после рождества Христова этим краем правил жестокий тиран, лютый ненавистник греков, кровожадный феодал Хасан Алибей. Он призвал христиан принять мусульманскую веру. Кто отказывался, его ждала верная смерть. Одновре­менно задерживали тех, кто говорил по-гречески, и резали им язык. За несколько дней они отрезали язык 15.000 греков и убили более тысячи, которые отказались поменять веру. Около 1500 христиан, мужчин, женщин и детей укрылись в этой крепости. Турки окружили их и попытались захватить бастион...»

В этот момент раздались выстрелы, стреляли в крепости и вне ее. Группа юношей, изображавших турков, напала на крепость, но не смогла захватить ее.

Епископ Эвтимиос продолжил свое выступление:

«...Осада крепости длилась сорок восемь дней. Многие погибли, другие умерли от голода и болезней, некоторые сошли с ума...».

От волнения комок застрял в горле епископа,... в то время из крепости послы­шались вначале национальные боевые марши, а затем — причитания.

Все поднялись, и епископ, видя Каравангелиса, подбадривающего его, продол­жил:

«Осажденные отодвинули камень, закрывающий крепостной вход — вот этот камень, который вы видите там — и сдались. Но тридцать гречанок-девственниц, боясь бесчестия и унижений, поднялись на вершину горы и с песней...»

В этот миг на вершине крепости в понтийских национальных нарядах появились ученицы женской школы Пафры. Ветер развевал их длинные волосы. Они запели, и голоса их тронули сердца собравшихся:

«Мы диким ударам не сдаемся! Незапятнанные в душе, в чистые новобрачные спальни вечности мы входим!».

«...Бросились в пропасть и погибли. С тех пор эта крепость называется Девичьей крепостью», — заключил свое повествование епископ.

Глава 3

ГОДЫ ЛЮБВИ И ВЕЛИЧИЯ

Празднества кончились. Во вторник 9 августа семья Павлидиса утренним рейсом отплыла в Самсунд.

Мильтос хотел уединиться, подумать, поискать ответы на свои сомнения и воп­росы, возникшие после двухдневных мероприятий.

Маленькая сестра его Антигона всегда хотела быть с ним. Обыскала весь корабль, пока не нашла его. Побежала к нему, счастливо улыбнулась и, взяв его за правую руку, сказала ему:

— Мильтос, мне очень понравилась история про лошадей. Расскажи мне другие.
Двумя руками он поднял ее высоко, поцеловал в лоб и, покрутившись три раза,

посмотрел на ее невинные черные, как маслины, глаза, и сказал:

—Знаешь, что в этом году ты пойдешь в третий класс? Твоя учительница расска­
жет вам много мифов. О подвигах Геракла, о Фриксе и Элли, о Ясоне и Золотом руне,
о Троянской войне.

—Но я хочу услышать их от тебя, — капризно ответила малышка.

—Сестричка моя, сейчас я хочу побыть немного один. Иди к маме, попозже мы
поговорим.

Маленькая Антигона насупилась и жалобно посмотрела на брата. Две хрусталь­ные слезы покатилась по ее нежным щекам, она резко повернулась, убежала и спря­талась в объятиях матери.

Фемис, следя издали за этой сценой, подошел к Мильтосу и спросил:

— Что-то очень серьезное тебя волнует, иначе ты бы не прогнал нашу маленькую
Антигону.

—Просто первые лучи восходящего солнца и свежий утренний ветерок вдохнов­
ляют меня, помогают мне думать. Это все.

—Но, брат, тебя беспокоят и другие вопросы. Я заметил, как вчера после окон­
чания мероприятий у Девичьей крепости, у тебя испортилось настроение. Может
быть, Эвтихия, одноклассница Ифигении, нарушила твой покой? Или сообщила что-
то неприятное об Ифигении?

—Другое мучает меня.

—Если мешаю тебе, уйду. Не хотел входить в твои секреты, — Фемис пригото­
вился уйти.

Мильтос удержал его за плечо и с серьезным тоном ответил:

— Думаю, что ритуалы на площади Верхнего Амисо и у Девичьей крепости были
организованы по указанию митрополита Каравангелиса. Мне кажется, что этот
достойный иерарх стремится насадить дух Македонии в Понте. Сказал бы, что он
смел и сильно торопится. У Понта, Фемис, свой язык, своя душа. Выдержав боль и
трудное время, он сейчас процветает. Турки коварны. Они скрипели зубами, видя,
как мы раскрываем свои мечты. На этой стадии требуется благоразумие, ничего
больше!

—Мильтос, вижу, как ты раньше нас возмужал. Пожалуй, ты прав. Многие пон­
тийцы поверили младотуркам, но постоянно мы замечаем тревожные знаки. Да
поможет нам бог!

* * *

9 сентября Мильтос уехал из Синопа и прибыл в Константинополь воскресным утром 11 сентября 1908 года.

Когда он пришел в дом Николаидиса, вся семья была на воскресной службе в церкви святой Троицы. Дверь открыла служанка и повела его в ту же комнату на четвертом этаже, в которой он останавливался в последний раз.

Он поспешно вымылся, побрился, поменял одежду и пошел в церковь. 14 сентября с братом Ифигении должен был уехать в Париж. Он не знал, есть ли там православ­ная церковь, поэтому перед отъездом хотел в последний раз послушать вечернюю службу, поставить большую свечу и помолиться о своем будущем.

В церковь его гнало и сильное желание поскорее увидеть Ифигению.

Войдя в церковь, он поклонился иконам, зажег три свечи за себя, за нее и за их счастье!

Религия велит: «В церквях благословляйте бога». Но он не стремился мыслями подняться высоко, пообщаться с богом. Желание увидеть ее, как черный демон, охватило его душу. А может быть, это не демон, а что-то невинное? Разве любовь не есть усыпанная цветами тропинка, ведущая к богу?

Ифигения вместе с матерью и с младшей сестрой сидели на женской половине. Служба шла к концу. Когда священник начал исполнять последний псалом, Мильтос обратил свой взор в поисках Ифигении. В любимом длинном розовом платье она стояла у красной мраморной колонны: сочетание ангела и соблазна ослепило его. Их взгляды молниеносно встретились. Невольно их губы одновременно произнесли: любовь моя! Они побежали к выходу и встретились под церковной аркой. Он крепко сжал ее мягкие руки. Она не сказала ему «добро пожаловать»: две слезы на глазах говорили больше банальных слов.

Из церкви семья Николаидис и Мильтос, гуляя, прошли у артиллерийского лагеря и сели в кондитерской на площади Таксим. Говорили о семейных делах, о жизни и прогрессе греков Понта и в Константинополе, о подготовке Мильтоса и Панайотиса к отъезду в Париж.

В первые дни революции господин Николаидис был воодушевлен. Говорил об огромных перспективах, которые открывались для его дел, и в какой-то момент сказал Мильтосу:

— Послезавтра, во вторник, 12 сентября, в Министерстве иностранных дел вели­
кий везирь Кямиль-паша устраивает прием в честь годовщины прихода на султан-

ский престол Абдул Хамита. Благодаря министру обороны я тоже получил пригла­шение. Турки планируют бурное развитие военной промышленности, закупку круп­ных партий оружия. Сюда прибыли представители Италии, Франции, Германии, Японии и Америки. Они ходят по министерствам, стараясь подписать выгодные соглашения. На приеме во вторник состоятся важные встречи. Уверен, что знаком­ства Захарова позволят нам урвать львиную долю военных заказов. Приехав в Париж, обязательно навестите Захарова, он откроет перед вами много дверей. Панайотис, не забывай, что своей стипендией ты обязан Захарову, ты должен поблагодарить его.

Дата добавления: 2015-09-05