Логика и теория познания Аристотеля.

Аристотель в течение двадцати лет был учеником Платона, членом платоновской Академии. Он основал в Афинах Ликей – философскую школу перипатетиков (прогуливающихся). Сохранившиеся труды Аристотеля представляют собой в основном записи лекций, читавшихся в Ликее (так называемые эзотерические сочинения). Они составляют «корпус аристотеликум» - свод его сочинений, которые обычно по традиции разделяются на четыре группы: 1) книги по логике, позднее названные «органоном» (орудием); 2) этические сочинения; 3) естественнонаучные работы (физика); 4) метафизика. Всего согласно одному из дошедших до нашего времени александрийских списков Аристотель написал 146 сочинений. Не все они дошли до нас, а некоторые из дошедших работ отсутствуют в этом списке.

Аристотелевскую классификацию знаний и наук мы уже рассматривали во втором вопросе первой темы (структура философии). Аристотель был крупнейшим философом и учёным античности, он первым построил философию как энциклопедическую научную систему. Он внёс выдающийся вклад в создание и развитие ряда конкретных наук (астрономии, минералогии, ботаники, зоологии, риторики, психологии, правоведения, и т.д.), а также впервые чётко отделил собственно философское знание (первую философию, названную позднее метафизикой) от конкретно-научного знания. Метафизика Аристотеля, которую он сам называл также познанием божественного, послужила в Средние века теоретической основой христианской естественной теологии. Сочинения Аристотеля резко контрастируют по стилю с высокохудожественными диалогами Платона, да и всеми сочинениями его предшественников. Можно сказать, что Аристотель – создатель собственно учёности вообще, как типа духовной деятельности, первый учёный-профессор, систематик, который совершенно не интересуется красотами стиля и слога и сразу берётся за суть дела, опираясь прежде всего на самое тщательное, всестороннее, скрупулёзное изучение фактов, их систематизацию, обобщение, анализ понятий, длинные и сухие рассуждения, логику и доказательство – как это и имеет место в работах современных физиков, химиков, биологов и т.д. В этом отношении он заметно отличается от предшествовавших ему мудрецов, философов, мыслителей, учителей мудрости, просветителей.

Правда, учение Аристотеля в целом невозможно понять без учёта влияния предшествующих философов и в особенности Платона. Можно даже сказать, что Аристотель, при всей его самобытности, - первый великий платоник, но он подверг философию Платона глубокой критике и существенной трансформации, стремясь сделать учение об идеях плодотворным для систематического эмпирического познания мира. Вместе с тем строгую научность Аристотеля следует отличать от современного понимания «научности». В основе учения Аристотеля в целом лежат два понятия, которые были отброшены новой наукой XVII-XX вв.: формы, как сущности (метафизика субстанции) и цели как причины движения и развития вещей (телеология). Арабские учёные средневековья и христианские схоласты канонизировали Аристотеля, называя его Князем философов или просто Философом с большой буквы. Его учение было использовано для фундаментального обоснования и систематизации христианского богословия. Поэтому борьба со схоластикой и церковным авторитетом в начале Нового времени со стороны «новой философии» и «новой науки» была борьбой и против авторитета Аристотеля, учение которого стало точкой отталкивания и систематической критики со стороны Бэкона, Декарта, Галилея и т.д. Новая экспериментально-математическая физика была антиперипатетической. С другой стороны, Кант видел в Аристотеле родоначальника всей мноковековой традиции догматической метафизики, которой он положил конец своей сокрушительной критикой чистого разума. Однако, судя по всему, в современной философии произошла своеобразная реабилитация Аристотеля, и его учение стало предметом многочисленных исследований и нового истолкования.

Логика Аристотеля имела определяющее влияние на последующую духовную историю Запада. Она стала основой так называемой традиционной, или формальной, логики. Нас интересует здесь не Аристотель, а логика, поэтому мы будем говорить лишь о сути дела, о сущности, составе и значении созданной им науки, не заботясь особенно о том, чтобы строго отделить то, что сказано самим Аристотелем от сказанного другими знатоками и теоретиками формальной логики.

Аристотель создал такую науку, говорил Кант, которая на протяжении двух с лишним тысяч лет не была ни опровергнута, ни в чём бы то ни было существенном пересмотрена, но лишь дополнена и расширена (причём не всегда удачно). Возможно, что одна из причин такого положения дел заключается в самом характере логики как формальнойнауки. Аристотель первым исследовал мышление не с точки зрения его содержания, отношения к предметам или выражения в языке, но исключительно с точки зрения его собственной внутренней формы. Мысли людей столь же разнообразны и изменчивы, как и их предметы, однако во всём разнообразии этих мыслей и знаний о мире можно найти устойчивые и повторяющиеся формы или структуры, которые не зависят от содержания мысли – ни от её предмета, ни от её носителя в данный момент (т.е. от того, о чём эта мысль или кому она принадлежит). Эти всеобщие формы как бы «погружены» в бесконечно разнообразный и переменчивый материал ощущений, восприятий, эмоций, вещей, которые мы знаем и т.п., и остаются незаметными для самого мыслящего человека. Они как бы заслоняются предметом, о котором мы думаем. Аристотелю впервые удалось отделить эти общие формы от бесконечно разнообразного содержания и описать их в чистом виде. В этом заключается бессмертная заслуга Аристотеля перед наукой. Осознание, изучение, систематизация этих форм самого мышления представляет собой большую ценность, не меньшую, чем описание сил природы, химических элементов, видов растений или животных – всего того, на что направлена мысль. Более того, по мнению Канта и Гегеля это выявление чистых и всеобщих форм мышления имеет, в отличие от эмпирического, конкретно-научного знания абсолютную ценность, так как формы мышления не зависят от его эмпирического содержания и, следовательно, не изменяются ни при каком развитии и расширении познания. Число этих форм конечно (в отличие от потенциально бесконечного числа возможных эмпирических предметов и явлений), поэтому они могут быть выявлены и описаны исчерпывающим образом, т.е. логика как наука может достичь совершенного и законченного состояния, стать абсолютным знанием. Отсюда ясно, далее, что метафизика, как наука об абсолюте и как абсолютное знание, может и должна опираться именно на логику, а не на эмпирическое знание (физику). И действительно, от Аристотеля (или даже Парменида) метафизика как учение о сверхчувственном, неизменном бытии опирается именно на логику, на общие формы мышления. Кант, например, подчёркивает, что всякая подлинная метафизика черпается в самой мыслительной способности человека. А логика – это наука о мышлении, в которой разум обращается к самому себе и исследует самого себя. Логика – это самопознание разума. Поэтому она имеет совершенно исключительное значение для метафизики. Гегель же просто отождествляет логику и метафизику, поскольку для него общие формы мышления и есть истинное, вечное содержание мира, сама высшая и подлинная реальность, само божественное. Правда, такая трактовка мышления требует перестроить традиционную логику, создать новую, диалектическую логику. Но о ней речь впереди, вернёмся к логике формальной.

Она определяется обычно не просто как наука о мышлении, но как наука о формах, правилах или законах мышления. А именно, она изучает понятия, суждения и умозаключения (рассуждения). Иногда её определяют и более просто как науку о рассуждениях. Центральные и основополагающие понятия логики как науки – понятия формы мышления, понятие истины и понятие логического следования. Логика изучает не все вообще высказывания, рассуждения, мысли, но лишь те, которые могут быть истинными или ложными. Скажем, психологическая ассоциация не может быть истинной или ложной. Таковым может быть лишь некоторое суждение (идея, мысль), которое выражает себя в языке в виде предложения, а именно - некоторого утверждения либо отрицания. Именно суждение есть, собственно, знание. Ни чувственное восприятие, ни понятие само по себе ещё не есть знание и оно изучается в логике лишь постольку, поскольку из понятий составляются суждения. Умозаключения (рассуждения) – это цепочки логически связанных суждений, т.е. способы связывания и упорядочивания наших знаний. Теорию умозаключений интересует именно связь (зависимость) между истинностью и ложностью различных суждений, т.е. отношение логического следования (вывода). Поэтому логика как наука имеет смысл и значение лишь в том случае, если существует различие между истинным и ложным. Логика и выясняет всеобщие формальные условия истинности мышления, т.е. его согласия с самим собой. Разумеется, что есть ещё содержательное условие истинности знания – его согласие с предметом знания - которое логика не принимает во внимание и которое устанавливается преимущественно посредством опыта.

Кант обращает внимание ещё на некоторые оттенки понятия логики. Он обращает внимание, во-первых, на то, что в мире всё происходит не как попало, но согласно каким-то правилам. И душа человека, его мышление также подчиняются определённым правилам. Нельзя мыслить без всяких правил вообще. Но, во-вторых, правила есть разные: наряду с такими, которые нужны лишь в некоторых случаях, существуют необходимые правила, т.е. такие, без которых вообще невозможно обойтись, которые не зависят ни об объектов, ни от ситуации, ни от субъектов. Которые необходимо соблюдать всем, всегда и везде – если, конечно, мы стремимся к истине. Эти правила, в-третьих, касаются одной лишь формы мышления. Кант говорит также, что логика – это «искусство разума», или «техника учёности вообще». Он обращает внимание на то, что отвлекаясь как от объектов мышления, так и от субъектов, и требуя согласия разума с самим собой вообще как таковым, логика говорит не о том, как мы мыслим (психологически), но о том, как мы должны мыслить. Логика должна нас учить правильному применению рассудка. Итоговое определение Канта гласит: «Логика есть наука о разуме не только по форме, но и по материи, - априорная наука о необходимых законах мышления, но не в отношении отдельных предметов, а всех предметов вообще; следовательно, - наука о правильном применении рассудка и разума вообще, но не о субъективном употреблении, т.е. по эмпирическим (психологическим) принципам, не о том, как расудок мыслит, а об объективном применении, т.е. по принципам a priori, о том, как он должен мыслить». Современные определения логики соответствуют основным положениям Аристотеля и Канта. Например, в одном учебнике логика определяется как наука о том, как мы должны мыслить, чтобы наши мысли, выраженные в языке (суждения, рассуждения, теории), были истинны. Другой учебник определяет логику как науку, отличающую правильные рассуждения от неправильных на основании одной лишь их формы. И т.д.

Надо сказать, что логические сочинения Аристотеля, составляющие его органон, охватывают более широкий круг проблем, чем традиционная формальная логика. Логика Аристотеля составляет часть его учения о знании. Можно сказать, что аристотелевский органон содержит в себе теорию познания, и прежде всего – теорию научного познания. В них рассматриваются три главные проблемы: 1) вопрос о вероятном знании, способах его поиска и обоснования (диалектика); 2) вопрос о достоверном знании и методах его доказательства (аналитика, силлогистика, теория дедукции); 3) вопрос о методах установления посылок для доказательства (теория индукции).

Диалектика Аристотеля, в отличие от диалектики Платона, представляет собой не путь к знанию высшей степени достоверности, а напротив, теорию хотя и не вполне достоверного, но правдоподобного знания. Это знание – не научное, но Аристотель понимал, что знание такого рода играет важнейшую роль в жизни людей и поэтому необходимо его научное исследование. Специальный трактат, посвящённый этому вопросу, «Топика», рассматривает «общие места», или точки зрения, с которых можно и нужно рассматривать любой предмет или обсуждать трудный вопрос для того, чтобы получить как можно более достоверное знание. Возможно, что аристотелевская диалектика появилась как теоретическое осмысление или обобщение практики совместного публичного обсуждения сложных вопросов в суде или народном собрании (начинать или не начинать войну?). Можно выработать нечто вроде общей техники, методики, приёмов или общих рекомендаций для подобного обсуждения. Здесь речь идёт о мнениях, их столкновении, методах их испытания с упором на опровержение. Аристотель систематически перечисляет эти «топосы»: обратиться к мнению «экспертов», т.е. сведущих в данном вопросе людей; анализировать смыслы слов, понятий, учитывая их многозначность, неопределённость и т.п.; выявить сходство и провести различия; давать определения; рассмотреть противоречия в мнениях, расхождения, сопоставить их друг с другом; наметить классификацию предметов, найти их родо-видовые отношения и т.д.

Первая часть формальной логики и теории доказательного, достоверного знания - учение о понятии. Среди множества слов языка Аристотель выделяет те, которые обозначают понятия мышления. Вопрос о сущности понятия – один из центральных в философии и наиболее сложных. Способность мыслить, разум или рассудок – это прежде всего способность создавать или «иметь» понятия. Человек мыслит «в понятиях». Он «имеет понятие» тогда, когда он понимает «суть» вещей, событий, т.е. «схватывает» в многообразии ощущений и восприятий их сущность – нечто «существенное», общее, сохраняющееся. Аристотель говорит также, что понятие – это определённость вещи, но взятая «вне связи». У меня есть понятие треугольника, если я способен понять, что нарисованная фигура – «это треугольник» и способен отличить этот предмет от других, например, от окружности. В понятии треугольника я мыслю общую сущность всех возможных треугольников – лишь то, что присуще всем им без исключения, отвлекаясь от того, что их отличает друг от друга. Всякое понятие по существу своему – общее и абстрактное (отвлечённое). Иначе говоря, в понятии мыслится общий признак, присущий многим предметам. Когда я определяю, что «данная фигура – треугольник», то я мыслю данный в чувственном восприятии единичный предмет опосредствованно – через признак, общий ему с рядом других предметов, и тем самым я связываю его с ними, включаю его в некоторую общность, в некоторое единство. С другой стороны, я отвлекаюсь от всего многообразия необщих, индивидуальных, неповторимых свойств (всего, с точки зрения мышления, или сущности, несущественного). Поэтому в науке одна из важнейших и первых задач – правильное определение понятий. Оно должно быть таким, чтобы было возможным доказательство, дедуктивное умозаключение. Определение должно выделить действительно общий признак, соответствовать действительной общей сущности данного предмета. Из теории понятия ясно, что понятия бывают разной степени общности. Общность понятия зависит от количества охватываемых им предметов и от количества мыслимых в нём общих признаков. Чем шире круг предметов, подводимых под данное понятие, тем меньше оно должно содержать в себе признаков (оно становится всё абстрактнее, отвлекается от большего числа различий). Как говорят логики, чем больше объём понятия, тем меньше его содержание. Например, объём понятия «многоугольник» больше, чем объём понятия «треугольник» (оно охватывает, кроме треугольников, ещё и все остальные многоугольники), но зато оно и более абстрактно (в нём не мыслится один из признаков - число три), а понятие треугольника более содержательно, так как кроме всего того, что мыслится в понятии многоугольника, мы мыслим к тому же и число сторон – три. Ясно, далее, что определение возможно только потому и только тогда, когда имеется ряд или род вещей, а в этом роде есть виды, подвиды и т.п. и, наконец, индивиды. Ясно, что нечто однократное, абсолютно уникальное, неповторимое, стоящее вне всякой связи и ни на что не похожее не может быть определено, и вообще не может быть мыслимо. По Аристотелю, очевидно, такой вещи в мире быть не может, ведь само понятие «индивида» включает в себя «вид». Индивид всегда «в ряду», всегда – «один из». Бытие вещи даёт форма, а форма – общее.

Главное определение в науке – через род и видовое отличие (специфический признак). Например, «квадрат – это четырёхугольник, у которого все стороны равны». Ясно, далее, что определения субординируют и упорядочивают, т.е. классифицируют понятия. Согласно Аристотелю, мир представляет собой совокупность индивидуумов, вещей или субстанций, образующих виды, роды и т.п. общности. Наука должна быть соответственно системой родо-видовых понятий. Род – это «материя» индивида, а вид – его «форма», т.е. конкретная модификация материи. Материя и форма – это две «причины» вещи (условия её бытия). Полное определение вещи, согласно Аристотелю, должно указать все её «причины». «Знать то, что есть [данная вещь] и знать причину того, что она есть – это одно и то же». Что Аристотель называет «причиной», мы рассмотрим немного позже.

Ясно, наконец, что если определение даётся через род и видовое отличие, то в конечном итоге в основе всех определений должны лежать самые общие понятия, которые далее уже определить невозможно. Эти понятия предельной общности, основные понятия мышления Аристотель назвал категориями. Любое понятие через ряд определений в конечном счёте восходит к той или иной категории. Категории – это одновременно и высшие роды бытия, и высшие виды или способы «сказывания», суждений. Всякое слово, выражающее понятие, обозначает или субстанцию (вещь, предмет), или количество, или качество, или отношение, или «где» (место), или «когда» (время), или положение, или обладание (присущность), или действие, или страдание (претерпевание, испытывание действия). Любое слово в любом нашем суждении о мире может быть отнесено к одной из этих десяти рубрик или категорий (способов высказываться) мышления. У Платона иерархия идей (т.е. общностей, понятий, видов и родов) имела характер пирамиды с одной вершиной: есть лишь одно высшее понятие и лишь один предельный род бытия – благо. У Аристотеля же любая последовательная иерархия (ряд последовательных обобщений) понятий приводит к одной из нескольких категорий, каждая из которых несводима к другой, представляет собой самостоятельный род бытия и первичное, далее неразложимое (элементарное) понятие ума (или акт мышления). Можно сказать, что категории, согласно Аристотелю, - это и наиболее общие формы бытия, и наиболее общие формы мышления, и наиболее общие формы языка, речи.

Одна из важнейших и труднейших проблем последующей истории философии – поиск и систематизация категорий. По мнению Канта, у Аристотеля нет принципа для систематического выявления всех без исключения категорий: он просто «наткнулся» на некоторые из них, но не мог определить их точное число и доказать, что их должно быть именно столько-то. Действительно, однозначного и окончательного ответа на вопрос о числе категорий в текстах Аристотеля нет. Неясно, каким образом он их нашёл. Обстоятельно он рассмотрел лишь первые четыре категории, добавив к ним в «Метафизике» отсутствующее в трактате «Категории» движение. Поскольку категории – это одновременно и разряды бытия, и соответствующие им разряды мышления, то учение о них относится одновременно и к логике, и к метафизике (онтологии). И действительно, в последующей истории философии учение о категориях целиком вошло в состав метафизики (онтологии), оно рассматривалось как учение о бытии вообще, о наиболее общих видах и формах бытия, как о учение о всеобщих предикатах сущего. В логике же осталось учение о понятиях вообще и их видах, без специального исследования категорий.

Основная форма, в которой существуют наши знания о мире – это суждения. Мыслить и знать – значит прежде всего «судить», «иметь суждение». Когда мы размышляем, говорим и рассуждаем о вещах, мы соединяем слова друг с другом в определённом порядке в цепочки - предложения, которые называются суждениями лишь в том случае, если они что-то и о чём-то утверждают или отрицают (в отличие, например, от восклицаний или приветствий), т. е. если они соотносятся с предметом и поэтому могут быть истинными или ложными, т.е. соответствовать действительному положению дел или не соответствовать ему. Элементарная общая форма всякого суждения S есть P. В этом суждении S – субъект суждения, т.е. то, о чём я что-то утверждаю, тот предмет, о котором я мыслю. P – это предикат суждения, т.е. то, что я утверждаю о субъекте, то, что я ему приписываю. Обычное традиционное определение суждения гласило, что оно есть отношение двух понятий или связывание субъекта и предиката. Однако Кант обратил внимание на то, что в суждении отношение субъекта и предиката мыслится посредством связки «есть», т.е. глагола, обозначающего бытие. Это, согласно Канту, не случайно, но имеет глубочайший философский смысл: в суждении в отличие от других речевых актов, связываются не просто понятия, но посредством них - сами вещи. Иначе говоря, самой своей формой суждение притязает на объективную значимость, иначе говоря, на то, что в самой действительности, т.е. независимо от нас, «роза – красная». В суждении я мыслю, что свойство «красноты» присуще самой розе, самой вещи, самому объекту, а не просто то, что «я связываю свои понятия о розе и о красном». Иначе говоря, суждения – это мысль о бытии, о том, как обстоит дело в действительности, «на самом деле», объективно, независимо от меня. В суждениях я пытаюсь мыслить, представить себе само бытие. Поэтому суждения и есть основной элемент знания о мире. И поэтому они подлежат оценке на истинность или ложность. Истинность, по Аристотелю, - это соответствие знания и его предмета. В истинном суждении я соединяю или разделяю то, что соединено или разделено в самом предмете. Ложное суждение разделяет то, что соединено и соединяет то, что разделено. Истинность – основное совершенство знания, которому подчинены все его прочие достоинства.

Второй раздел формальной логики и анализирует подробно все возможные виды суждений, которые различаются типом входящих в них понятияй и способом их соединения. Например, суждения могут быть утвердительными либо отрицательными, истинными либо ложными, общими (обо всех предметах данного рода) либо частными (о некоторых), категорическими (связка - есть), проблематическими (возможно, что есть) и аподиктическими (необходимо есть). Наиболее важные и ценные для познания суждения, согласно Аристотелю, которые и составляют, собственно, науку, - это суждения истинные, утвердительные, общие и необходимые – аподиктические. Через 2200 лет после Аристотеля другой великий философ – Кант – также утверждал, что собственно науку составляют одни лишь аподиктические суждения, обладающие признаками строгой всеобщности и логической необходимости (априорное знание).

Суждения, далее, также могут, в свою очередь, соединяться друг с другом в цепочки суждений, следующих друг за другом в определённом порядке, т.е. в рассуждения, или, точнее, в умозаключения (логический вывод). Умозаключение, говорит Аристотель, есть такое отношение суждений, в котором «если признаётся истинным нечто, то необходимо следует как признаваемое истинным другое». Если мы соединяем три суждения таким образом, что из признания истинности первых двух необходимо следует признание истинным и третьего, то мы построили силлогизм. Его первая и главная форма выглядит так: «если P присуще M, и M присуще S, то P необходимо присуще S». Этот логический вывод сделан по так называемой «первой фигуре» силлогизма. Традиционный пример: (1) все люди (M) смертны (P); (2) Сократ (S) – человек (M); (3) следовательно, Сократ (S) смертен (P). (1) и (2) – это посылки силлогизма (большая и меньшая); (3) – его заключение (вывод). «Человек» - «средний термин», т.е. посредствующее понятие (М – от греч. mesotes – средний), которое соединяет друг с другом два других понятия - «Сократа» (меньший термин), и «смертность» (больший термин) - и выпадает (отсутствует) в выводе. «Сократ» - субъект вывода (S), «смертность» – его предикат (P). Аристотель описал еще две фигуры силлогизма, которые различаются положением M относительно S и P. Позднее была добавлена четвертая. Вся силлогистика Аристотеля представляет собой исследование умозаключений по разным фигурам, имеющих различное число и расположение посылок.

Аристотелю удалось создать силлогистику и логику как науку вообще благодаря фундаментальному открытию: он первым обозначил буквами понятия, входящие в суждение (или, что то же самое, заменил буквами термины (слова), входящие в предложение), в результате чего стала наглядно видимой в чистом виде логическая форма мысли и рассуждения, независимая от содержания. Благодаря этому стало очевидным, что вывод получается не в результате понимания содержания посылок, но вследствие одной лишь их формы и способа соединения – совершенно независимо от значения «переменных» (содержания понятий, содержания мысли). Иначе говоря, логический вывод можно сделать – и он будет совершенно верным – не имея никакого представления, о чём в нём идёт речь, о каких предметах мы рассуждаем и существуют ли вообще в действительности такие предметы. Если «все фемины гантируются», и «куздра – это фемина», то она вне всяких сомнений «гантируется». Сам вывод логически правилен, и мы можем сделать его совершенно независимо от того, существуют ли в мире некие куздры и фемины и знаем ли мы, чем они, собственно, занимаются. Логика изучает лишь формальную правильность рассуждений вне всякой зависимости от их содержания и отношения к реальному миру. Поэтому можно логически безупречно и совершенно «доказательно» нести абсолютный вздор. Логика устанавливает лишь зависимость истинности одних суждений от истинности других, но об истинности самой по себе она ничего не говорит. Силлогизм лишь переносит истинность посылок на вывод: если истинны посылки, то вывод также необходимо истинен. Аристотель увидел также в составе наших суждений и предложений различие между логическими переменными и логическими постоянными. Переменные – это термины (понятия) и заменяющие их буквы. Их значение образует смысл, содержание предложения, его семантику (связь термина или понятия с внеязыковой реальностью, действительностью). Логические постоянные – это способы соединения переменных, их отношения между собой в предложении (синтаксис): «и», «или», «если, то», «быть присущим всякому», «не быть присущим ни одному», «быть присущим некоторым», «не быть присущим некоторым» и т.п. В учении Аристотеля, таким образом, заложены все необходимые идейные основы и для построения математической логики, созданной преимущественно в XIX в. О ней, однако, речь пойдёт позднее.

Силлогизмы, в свою очередь, также могут соединяться в цепочку, которая называется доказательством. «Доказательство» в аристотелевском понимании и есть логическое выведение (аподейксис). Доказательство возможно только в науке. Доказательство возможно только относительно общего (сущности). Относительно единичного в чувственно воспринимаемом индивидууме ничего доказать нельзя. В доказательстве, правда, может фигурировать единичная сущность (Сократ), но доказывается нечто только о её общем свойстве. Это справедливо и относительно, скажем, нарисованных геометрических фигур. Рассматривая нарисованный и таким образом единичный, чувственно воспринимаемый треугольник, я могу доказать лишь такое положение, которое относится к данному «типу» треугольников, т.е. «идеальному» (мыслимому) треугольнику. Если бы в вещах не было ничего общего, то наука былы бы невозможна. Аристотель, открыв умозаключение и силлогизм, смог впервые эксплицитно сформулировать в общем виде саму идею науки: вся совокупность человеческих знаний может быть упорядочена, причём однозначным образом, так как одни знания логически следуют, «вытекают» из других. Среди всех научных знаний можно выделить наиболее важные и общие, «архаи», «прота», из которых можно чисто логически, не обращаясь к опыту, «дедуцировать» всё остальное. Цель науки - вывести в однозначном порядке и с логической необходимостью всё научное знание о сущности вещей из некоторых первых начал всякого знания. По мнению Аристотеля, наука должна содержать в себе одно лишь абсолютно достоверное, доказанное знание и не может включать в себя никаких мнений, гипотез, предположений и т.п. Она должна состоять сплошь и целиком из аподиктических истин.

Поскольку в силлогизме истинность посылок лишь переносится на вывод, постольку истинность доказательства зависит от истинности его посылок. Эти посылки в свою очередь либо могут быть доказаны, либо нет. Если они могут быть доказаны, то у них в свою очередь есть свои посылки, из которых их можно вывести. Если эти посылки могут быть доказаны, то у них также есть свои предпосылки и т.д. Эта цепочка предпосылок не может уходить в бесконечность, так как знание конечно. Кроме того, если бы эта цепочка уходила в бесконечность, то всё наше знание до бесконечности оставалось бы недоказанным и наука была бы неваозможна. Если хоть что-то можно доказать, если наука вообще возможна, то цепочка предпосылок должна быть конечной. Таким образом наука необходимо должна иметь какие-то самые первые предпосылки для всякого доказательства. Ясно, что эти первые посылки сами в принципе никогда и никоим образом не могут быть доказаны. Всё доказанное в науке в конечном счёте исходит из недоказанного и недоказуемого. Но если в самом основании всего научного, аподиктического, достоверного знания лежат недоказуемые, ни из чего не выводимые положения, то откуда они берутся, как их найти, на каком основании признаётся их истинность? Аристотель различал три типа предпосылок для доказательства: 1) аксиомы; 2) предположения; 3) постулаты. Постулат, по-гречески, - требование. Это положение, которое принимается в качестве исходного в силу каких-то принудительных причин, даже если оно не только не очевидно, но и не правдоподобно. Предположение – это относительно недоказуемое утверждение, «весьма правдоподобное с виду», которое временно принимается в отдельной науке для установления логических связей, для упорядочивания того, что пока известно. Аксиомы же – это абсолютно первые, абсолютно недоказуемые, абсолютно очевидные, «необходимо истинные» положения. Аксиомы – это первые условия возможности либо научного знания вообще, либо - данной частной науки.

Высшая аксиома всего научного познания – это первый закон логики: «невозможно, чтобы одно и то же вместе было и не было присуще одному и тому же и в одном и том же смысле». Это – закон противоречия или запрета противоречия («неверно, что A и не- A», где A – некоторое суждение; или: «неверно, что S есть P и S не есть P»). Он формулирует первое и минимальное условие связности мышления (связывания понятий в суждения), упорядоченности знаний. Если мы утверждаем, что «S и есть, и не есть P», то мы ничего не утверждаем. Разрешение допускать противоречия означает утрату различия между истинным и ложным. Теряет смысл сама логика, так как исходя из противоречия можно «доказать» всё что угодно (в математической логике из формулы «A и не-A» следует любая формула). Интересно, что этот закон Аристотель формулирует не в своих логических сочинениях, а в «Метафизике», и что в несколько изменённой формулировке этот закон был высшим принципом докантовской онтологии. Два других высших закона логики – закон тождества (A=A) и закон исключённого третьего («A или не-A»). Высшие аксиомы, согласно Аристотелю, определяют «сущее как таковое», все роды «сущего», поэтому они имеют одновременно и логический, и онтологический характер. Из этого следует, что первые начала всех наук должны исследовать и устанавливать логика и метафизика. Основоположник всей экспериментирующей науки Нового времени и классического эмпиризма Ф.Бэкон также полагал, что предмет метафизики – «аксиомы наук».

Существуют также аксиомы, лежащие в основе ряда наук либо одной науки. Например, в основе ряда наук, изучающих количественные отношения, лежат аксиомы величины: если к равным прибавить (отнять) равные, то получим равные и т.д. Архимед сформулировал соответствующие более конкретные аксиомы для статики (весов) и гидростатики. Все эти аксиомы самоочевидны, т.е. их истинность усматривается умом непосредственно, из них самих (а не опосредствованно, т.е. посредством выведения из других). Это – «общие достояния ума». Следовательно, согласно Аристотелю, есть такие знания, истинность которых усматривается независимо от опыта, одним лишь «умом» (мышлением), независимо от всякого чувственного восприятия предметов внешнего мира. Здесь, однако, надо учитывать одну тонкость.

Поскольку аксиомы не доказываются, не выводятся, то они, говорит Аристотель, не являются предметом науки. Они находятся и устанавливаются не наукой. Как же мы их находим? На этот вопрос отвечает другая часть логики Аристотеля – теория индукции. Надо сразу заметить, что поскольку аксиомы самоочевидны, то индукция лишь находит аксиомы (наводит ум на них), позволяет осознать их, но отнюдь не обосновывает их истинность – эта истинность усматривается умом из них самих, в этом смысле – «непосредственно». Если бы не только происхождение, но и обоснование аксиом было эмпирическим, то они не обладали бы очевидной и необходимой истинностью и не могли бы быть основой науки, т.е. не были бы аподиктическими.

Индукция - противоположность дедукции. В «Топике» она определяется так: «индукция есть восхождение от отдельного к общему, например, если знающий штурман - лучший штурман, а знающий возничий - лучший возничий, то во всяком деле знающий - лучший». Знание первоначально возникает именно путем индукции, посредством соединения пока ещё неявного предзнания (ума) с чувственным восприятием вещей. Это первоначальное опытное знание относится к частному и недостоверно. Но другого пути к науке нет. Хотя цель науки - выведение с необходимостью всего особенного из первых начал, из всеобщей причины, однако путь к науке ведет лишь через индукцию. «Аподиктической» является лишь готовая наука, но всё содержание её получено индукцией. Индукция, отталкиваясь от чувственного восприятия единичного, индивидуумов, ищет некоторый общий род вещей, внутри которого она различает виды согласно их отличиям (отличительным признакам). Это различение делает возможным определение через указание рода вещи и ее отличительного признака. Таким образом появляется возможность классификации всего существующего и дедуктивного выведения.

Взаимосвязь индукции и дедукции, следовательно, такова, что отношение первичного и вторичного, предшествующего и последующего в процессе познания меняется: то, что в действительности первично (общее, род, сущность) познается позднее, из отдельного и особенного (индивидов и видов). В науке же оно (общее) снова становится первым, теперь уже по логическому порядку.

Аристотель, таким образом, исходит в теории познания из принципа эмпиризма в том смысле, что общее или сущность вещей непосредственно не познаётся. Всякое познание начинается с опыта, чувственного восприятия. «Нет ничего в интеллекте, чего первоначально не было бы в чувствах». Достичь познания сущности вещей без их чувственного восприятия, тщательного и всестороннего эмпирического изучения и постепенного обобщения невозможно. Основание индукции и всякого познания – это прежде всего прирождённая всему живому способность ощущать и «схватывать» вещи в восприятии, а также различать их. Всякое познание начинается с ощущения, чувственного восприятия внешнего мира. Аристотель абсолютно непоколебимо убеждён в том, что предметы познания существуют независимо от нас, ощущаемое – до акта ощущения. Иначе как через посредство чувственного восприятия предмет не может быть нам дан, у нас нет иного доступа к вещам, чтобы получить знание о них. Предмет должен воздействовать на органы чувств, в результате чего и появляется ощущение. Во-вторых, для возникновения знания необходима память, благодаря которой чувственные восприятия не забываются, накапливаются, «накладываются» друг на друга, связываются друг с другом. Благодаря этому наложению или соединению многократных восприятий образуется опыт относительно данного предмета и ряда сходных предметов, в результате чего постепенно выделяется повторяющееся, существенное, устойчивое, общее. Наконец, это общее в различных восприятиях и предметах отделяется, обособляется от них, отвлекается или абстрагируется, и таким образом возникает понятие. «Из многократности отдельного становится очевидным общее». Это общее реально существует в самих вещах, но оно существует именно как общее между ними и в них самих, и никакой самостоятельной и отдельной реальностью не обладает. Поэтому и узнать его можно лишь путём эмпирического восприятия и сравнения, из опыта. Нет, следовательно, никаких «врождённых» душе готовых понятий: они постепенно формируются в опыте. Лишь в опыте возникают понятия. Понятие образуется путём синтеза эмпирического материала. «Нет ничего в интеллекте, чего первоначально не было в чувствах». Чем шире основание индукции, тем очевиднее общее. Чем выше наука, тем шире её эмпирическое основание, тем она общее, абстрактнее.

И тем не менее было бы серьёзной ошибкой считать Аристотеля «эмпириком». Индукция – лишь преддверие науки, её необходимое условие, подготовка, предварение, но отнюдь не сама наука. Дело в том, что чисто эмпирическое обобщение всегда недостоверно, в принципе. Любое эмпирическое знание всегда может быть опровергнуто новым опытом. Опытное знание всегда открыто, всегда готово пересмотреть свои утверждения. В нём нет необходимой истинности, доказательной силы. В нём нет никогда и абсолютной всеобщности. Оно содержит в себе, как сказал бы Лейбниц, одни лишь низшие «истины факта»: насколько мы знаем, до сих пор дело обстояло так-то и так-то. Основываясь исключительно на опыте, мы никогда не сможем сказать, что некоторая сущность необходимо такова, и что все сущности такого рода без исключения необходимо таковы же (например, что между любыми двумя точками в пространстве кратчайшее растояние – прямая линия). Опыт, как говорит вслед за Аристотелем Кант, никогда не даёт истинной всеобщности и необходимости. Иначе говоря, опыт сам по себе не может дать «феоретического», аподиктического, т.е. собственно научного знания. Собственно наука начинается, согласно Аристотелю, лишь с определения и силлогизма (выведения, дедукции, доказательства). Таким образом, «эмпиризм» Аристотеля, отличающий его от Платона, ограничен с двух сторон. Во-первых, аксиомы лишь осознаются при помощи опыта (если угодно, «припоминаются»), но их истинность усматривается независимо от него. Иначе говоря, не всё их содержание происходит из опыта. Ум видит в них то, что в опыте не содержится. Поэтому Аристотель называет аксиомы «общими достояниями ума». Во-вторых, ум с самого начала лежит в основании самой индукции. Существо, у которого нет способности чувственного восприятия, ничему не научится и ничего не узнает. Но и существо, имеющее способность чувствовать, но не имеющее ума, не сможет даже «схватить» и удержать в памяти единичное. Без ума и сам «опыт» не сможет возникнуть. Поэтому ум, говорит Аристотель, первее и ощущений, и аксиом, и самой науки. Он имеет своим предметом и начала знания, начала и предпосылки самой науки. Он «истиннее» науки и «более точен». Более того, ум, согласно Аристотелю, вообще «не соединён с телом», поэтому он не зависит от органов чувств, не ограничен ими, не «происходит» из опыта. Наоборот, и чувственное восприятие, и возникновение опыта, эмпирического знания, зависит от деятельности ума. Но вопрос о том, что такое ум, приводит нас в сферу аристотелевской метафизики.

Дата добавления: 2015-09-05