И их СТАНОВЛЕНИЕ

Отдавая себе отчет в том, насколько обычные материалы (металл, камень и так далее) отличаются от материала под названием «советско-коммунистические убеждения», установим, что у обычных материалов нет проблемы «эстафеты поколений». Обычные материалы, сопротивление которых собираются изучать, лежат в лабораторном шкафу в виде десятков одинаковых, аккуратно нарезанных кубиков. Время от времени лаборант вынимает очередной кубик, кладет под пресс, замеряет давление, при котором кубик разрушается, и ставит точку на графике. А ученый, изучая график, определяет, как со временем меняются свойства исследуемого им материала. Материал не рождает детей, не передает им свои свойства. Кубики, нарезанные с тем, чтобы испытывать материал, существуют сами по себе. Они все могут исчезнуть, а материал останется. Надо будет – нарежут новые кубики. Таков он, обычный материал, интересующий «сопроматчиков».

Интересующий же нас материал под названием «советско-коммунистические убеждения» граждан, проживавших в СССР, не существует сам по себе. Он размещен в сознании конкретных людей. Которые, в отличие от кубиков, детей рожают, воспитывают, адаптируют к новым условиям жизни и деятельности.

И каждый раз, когда человечество в целом (или граждане какой-то страны) передает следующим поколениям хотя бы эстафету самых очевидных норм и ценностей, отличающих человека от зверя, ничто не предопределено. Могут передать эту эстафету, а могут и не передать. Ибо, в отличие от зверя, у человека не существует гарантированного, автоматически срабатывающего механизма передачи потомкам программ, регулирующих их поведение. Нужен самозабвенный труд целого поколения для того, чтобы следующее поколение даже просто «вочеловечилось». И уж тем более, усвоило без искажений мировоззренческое содержание, полученное от предыдущего поколения, жившего в иных, нежели потомки, условиях, имевшего другой опыт. Ты, к примеру, воевал, наползался вдоволь под пулями, насмотрелся на калек и убитых. А сын твой живет спокойной, мирной жизнью. И, между прочим, ты-то сам за что сражался? «Ради жизни на Земле», так ведь?! То есть сражался ты, в том числе, и за то, чтобы твой сын жил мирной жизнью.

Нет, конечно же, если опять «враг захочет нас сломать», сын будет, как и ты, сражаться за Родину. Но лучше бы этого не было. А чтобы этого не было, надо так устроить жизнь (обзаведясь, к примеру, мощнейшими ядерными ракетами), чтобы не воевали дети. Не ползли под пулями. Не захлебывались в крови.

_ Две концепции смысла жизни: «только не война» и «только война»

Пережитое в 1941-1945 было не только величественно. Оно было ужасно. Поколение сражавшихся в той войне хотело одного – чтобы следующее поколение не испытало вновь этот ужас. А тут еще фактор ядерного оружия... Впрочем, этот фактор лишь дополнительно подогревал и без того страстное «да минует чаша сия – военная наша чаша!».

А ведь испокон веков существовала и другая традиция. Ее адепты передавали отпрыскам нормы и ценности, согласно которым подлинной жизнью живут лишь те, кто воюет. Подлинной смертью умирают только на поле брани. Вкусить от подлинной жизни и умереть подлинной смертью – вот в чем счастье, внушали детям родители. Смерть – удел каждого. Но обычная смерть отвратительна, а военная – прекрасна. Раз все умрем, то лучше умереть в бою за правое дело, чем в постели от старости или болезней.

Но одно дело – воспевать величие войны, а другое – воочию лицезреть изуродованные тела убитых, слышать стоны раненых. Те, кто стали на воинский путь, не только воспитывались в определенном духе. Не только были помещены в очень жесткие рамки своей среды, для которой пролитие крови было нормой, а любая попытка избежать участи, задаваемой рождением и воспитанием, не избавляя от рисков (струсишь – тебя убьют, будешь отлынивать – наверняка убьют те, кто не отлынивает и обладает лучшей боевой подготовкой), гарантировала позор (опять же, сопряженный с очень разнообразными рисками).

Помимо всего этого, «люди войны» (я здесь не обсуждаю забираемых в рекруты представителей низших сословий) имели и социальную, и метафизическую сатисфакцию. Социальная очевидна: они были привилегированным сословием. Что же касается сатисфакции метафизической, то наиболее показателен пример древних викингов, уверенных, что воин, погибший с мечом в руке, попадет в особый благой потусторонний мир – Валгаллу.

В мою задачу не входит подробное описание мировоззрения «человека войны», его системных отличий от «человека мирного». Тем, кого это интересует, рекомендую ознакомиться с работой нашего выдающегося ученого Е.С.Сенявской, создателя новой дисциплины – военной антропологии.

Я не зарекаюсь от более развернутого исследования этой проблематики. Но не сейчас и не здесь. Здесь же и сейчас я исследую фундаментальный переход от одного материала под названием «советско-коммунистические убеждения» к совсем другому материалу с тем же названием. Да, это совершенно разные материалы! Одно дело – «советско-коммунистические убеждения» в эпоху с 1917-го по 1950-е. И совсем другое дело – убеждения с тем же названием в эпоху с 1950-х по 1987-й. Проблема тут даже не в разоблачении пресловутого «культа личности», хотя и это имело огромное значение. И всё же решающим является смена эпох и порождаемых эпохами человеческих состояний.

С 1917-го по 1947-й война была для советского человека реальной мировоззренческой доминантой. Сначала – Гражданская война. Потом – подготовка к войне большой и неминуемой («Если завтра война, если завтра в поход»). Потом – Великая Отечественная война и пять суровых восстановительных лет, столь же аскетичных и напряженных, как и предвоенные пятилетки. Примерно к 1950 году (провести тут четкую грань с точностью до года, разумеется, невозможно) завершается эпоха, в течение которой военным было всё: строй души, реальное бытие, критериальность, структура ценностей. Такая реальная, ежесекундная всепроникающая война уступает место чему-то совсем другому. Советский человек уже не непрерывно существует по принципу: «воюем – готовимся к войне – снова воюем – снова готовимся».

Советский человек начинает не воевать, а жить. Воюют – военные. Все остальные – живут. Напряженно трудятся. Наслаждаются наискромнейшим достатком. С радостью ощущают, как этот достаток растет, оставаясь наискромнейшим и, тем не менее, явственно возрастая. Да, империализм не дремлет. Да, неонацизм поднимает голову. Да, где-то там громыхает. Но после ужасных лет, когда не где-то там громыхало, а тут земля вставала дыбом, это уже не порождает воительного настроя. Да и КПСС, вдохновитель и организатор наших побед, не бьет в военные барабаны ежесекундно и по любому поводу. А ведь в предыдущие тридцать лет это было именно так.

Советские люди ощущают себя героями-победителями, завоевавшими право на мирную жизнь и обеспечившими себя ресурсами, позволяющими личные проекты этой самой мирной жизни худо-бедно осуществлять.

По моему глубокому убеждению, Сталин умер политически в 1950 году. Страна, встав на мирные рельсы не только в хозяйственном, но и в антропологическом смысле этого слова, уже не нуждалась в Сталине. «Сталин сделал свое дело, Сталин может уходить». Он и ушел.

Сам образ вождя-солдата, аскета в стоптанных сапогах, был уже не к месту. Он вызывал необъяснимое, но очень внятное раздражение: «Одно дело – мы все живем в военном лагере, и ты нас жучишь почем зря. А как не жучить-то! – раз военный лагерь, то не балуй, ходи в строю! А другое дело – мирная жизнь. Ты к ней не приспособлен сам и нам мешаешь к ней приспособиться».

Сталина похоронили со слезами на глазах и со вздохом внутреннего облегчения. Освободиться хотели от него не как от автократа, а от него как носителя духа всепроникающего воительства и от самого этого духа. Хотелось не только формального освобождения, но и чего-то большего. Хотелось не френча, а дядьки в косоворотке. Внутренне мирного, довольного, упитанного. Да, этот внутренне мирный дядька чуть было не развязал ядерную войну. Ну так – знай наших! Хотелось ведь освобождения от всевоительности, а не капитуляции. Грозится дядька показать им кузькину мать? Правильно делает! Но реальную мировую ядерную войну такой дядька, явно и наглядно отторгающий всевоительность, развязывать не будет. А исполненный всевоительного духа усатый человек во френче... он с войной на ты. Он ничего кроме нее не знает, не хочет знать и, главное, не принимает внутренне. Чур нас от этого! И от усатого аскета, и от всего, что с ним неразрывно связано.

Сталина надо было не только похоронить. И даже не только осудить за определенные ошибки. Его надо было так удалить из новой эпохи, чтобы вместе с ним ушел и всевоительный дух. Освобождались не от Сталина – от эпохи. На тот период от предыдущей эпохи освобождались без особого надрыва. С достоинством... Уважительно... Но...

Одно дело – умиляться песней Окуджавы про «комиссаров в пыльных шлемах». И другое дело – иметь под боком не песенного, а натурального комиссара...

Пошедшего по этапу.

Бежавшего.

Реально грабившего, то бишь осуществлявшего «эксы» (экспроприации).

Свирепствовавшего в ходе Гражданской войны.

Перегрызшего горло всем другим кровожадным хищникам, вместе с которыми давил беляков в гражданку (вожди гражданской овечками не бывают).

Готовившего войну и победившего в войне.

Ни с чем, кроме войны, не связанным. Ничего, кроме нее, не понимающим и не любящим...

И чтобы такой дядька, с таким всепроникающим норовом организовывал нашу, наконец-то, мирную, жизнь?.. Да что они там, наверху, совсем с ума посходили?

А там, наверху, кожей чуяли, что обустраиваться в мирной эпохе во главе со Сталиным – это всё равно, что по пешеходной полосе на тяжелом танке ехать.

Освободиться от духа прежней эпохи, дабы укорениться в эпохе новой! – этого требовали, сами до конца не отдавая себе в этом отчет, широкие слои населения. И это выполнила элита.

Байкам Хрущева о Сталине поверили потому, что надо было освободиться от связанного со Сталиным духа. Освободились – и понеслась... Освобождаться, разрывая с целой эпохой, восхваляя все ее атрибуты и отторгая ее дух – дело небезыздержечное. Потому что отторгнутая эпоха превращается в своеобразную фурию, которой ты боишься так, как дети боятся Бабы-яги. Именно так боялись «сталинизма» те, кто начал осваивать мир, освобожденный от всевоительства.

Историкам хорошо известны такие страхи. Страх перед бонапартизмом, страх перед новыми Робеспьерами... Но столь же хорошо известно и лекарство, позволяющее хоть отчасти излечиться от подобного рода страхов. Да, отчасти! «Знаете, почему в центре Парижа такие широкие улицы? – спрашивал меня один француз. – Чтобы удобнее было расстреливать революционные толпы. Я не шучу! Это – исторический факт».

Итак, до конца освободиться от соответствующих исторических страхов невозможно. Но тем не менее...

Если уж ты взялся переходить от эпохи всевоительства (она же эпоха линейной мобилизации) к эпохе, осваивающей прелести «невсевоительного жития», – меняй экономику! Меняй тактично и аккуратно! Сначала – экономику, потом и политику тоже! Причем – именно в этом порядке. И – не упускай власть до той поры, пока не завершился переходный период.

Сохранять, уходя от линейной мобилизации, административно-распределительную систему, всевластие одной, в новых условиях всё менее популярной идеологии, жесткий партийный диктат можно только при крайней узости мышления, компенсируемой мощнейшими хватательными рефлексами.

Тут – либо-либо. Либо та или иная всевоительность. И тогда можно распределительную систему сохранять, идеократию совершенствовать, однопартийность правильным образом использовать и т.п.

Либо – любая всевоительность отбрасывается, и тогда, сказав «а», быстро говори «б» и правильным образом иди к концу алфавита.

Говоря об отбрасывании любой всевоительности, я утверждаю, что кроме всевоительности сталинского типа (она же линейная мобилизация) может иметь место и другая всевоительность (она же мобилизация нелинейная). При этом нелинейная мобилизация, в отличие от линейной, может сохранять эффективность на очень длинных временных интервалах.

Приведу наиболее наглядный пример. Два народа ведут многолетнюю войну на выживание. Оба народа понимают, что поражение в этой войне приведет к уничтожению победителем побежденного. Соответственно, оба народа мобилизуют все силы по принципу «всё для фронта, всё для победы». Понимая, чем чревато поражение в этой войне лично для каждого, любой живущий на территории враждующих государств вовлекается в войну постольку, поскольку осознает ужасные последствия поражения и невероятную важность победы. Лозунг «Победа или смерть!» приобретает для каждого не политический, не декларативный характер. Ибо поражение чревато для каждого чудовищными последствиями. Причем последствиями несомненными.

Разве мало было таких войн в прошлом? Чем для троянцев обернулась победа ахейцев? Физическим уничтожением одних, угоном в рабство других, сожжением Трои. Как должны воевать троянцы с ахейцами, понимая последствия своего поражения? В режиме этой самой долговременной линейной мобилизации. Все ощущают себя мобилизованными на войну вплоть до ее окончания. Да, именно все: и те, кто непосредственно воюет, и те, кто, к примеру, кует оружие. Никто же из оружейников не скажет воину, пришедшему получить новый меч вместо сломанного: «Заплати – получишь оружие!» Нет, меч отдадут даром: «Иди, воюй! Спасай меня, мою семью, мой дом, мою мастерскую. Лучше даром отдать тебе оружие и потерять часть своего достатка, чем потерять и весь достаток, и жизнь».

Но даже в этой крайней ситуации все жители Трои, вовлеченные в подобную войну, понимают: рано или поздно война кончится. И как хорошо тогда заживем! Все снова станем мирными людьми, кроме, конечно, наших профессиональных воинов. Мы этими воинами будем восхищаться! Мы снабдим их всем необходимым по высшему разряду («Народ, не желающий кормить сбою армию, вскоре будет кормить чужую»). Но сами мы начнем честную, трудовую, полноценную мирную жизнь. Ее начнут и люди мирных профессий, прекратив «воевать в тылу» (ибо нет уже ни фронта, ни тыла) и начав трудиться по законам мирного времени (я в эти доспехи вложил и материалы, и труд, хочешь в них облачиться – заплати!). Ее же начнут и временно мобилизованные на войну люди, вернувшиеся к мирной жизни. А как иначе? Ахейцы не стоят у стен Трои! И нет необходимости мобилизовывать всех, кто может носить оружие! Мы такую ораву не прокормим, не вооружим. И чем она заниматься будет? Разлагаться в мирное время. Да и не захотят оставаться в войске те, кто пошел на войну, чтобы защитить свой дом и свою семью! Эти люди хотят вернуться к своим любимым мирным профессиям: пахать землю, печь хлеб, строить дома. Они героически воевали до тех пор, пока была витальная необходимость. Теперь ее нет. Ни государству не нужно продолжение их воинской службы, ни им самим. Они сохранят память о славных воинских делах! Они с радостью отдадут армии часть своего достатка! Они пошлют на срочную службу своих сыновей. И скажут им: «Верно служите Родине».

Но у них свой жизненный удел. И, кстати, если они от него откажутся, государство начнет слабеть. И рухнет под непомерной и никому не нужной военной нагрузкой. Так ведь? А раз так, то перекуем мечи на орала! Оставив нужное количество мечей, разумеется. И отдав их в нужные, профессиональные руки («Есть такая профессия – Родину защищать»).

Защита Родины предполагает, прежде всего, обеспечение высокой боеготовности Трои на случай нового вторжения недобитых ахейцев. Такова задача троянских вооруженных сил. Но ничуть не менее важно вовремя разузнать о том, готовят ли ахейцы новое вторжение, с кем они снюхиваются, каких тайных своих сторонников заполучили в славном городе Троя. Эту задачу выполняют героические троянские спецслужбы, прославляемые троянским телевидением в разного рода сериалах (наиболее популярный – «Семнадцать мгновений весны»).

Бац! – внутри троянских спецслужб рождается проект точь-в-точь из семнадцати пунктов, вполне отвечающих не троянским, а ахейским геополитическим и историософским интересам (что именно рождалось в недрах элиты троянских вооруженных сил, я обсужу когданибудь в другой раз). Можно и должно увязывать такое злосчастье с происками ахейцев. Но происки врага результативны только при определенных внутренних предпосылках.

Начав исследовать эти предпосылки, вы вскоре обнаруживаете, что Троя не осуществила полноценного перехода от линейной всевоительной мобилизации к состоянию нормальной, полноценной жизни разумного государства. Каковым является только то государство, которое обеспечивает соотношение между самозащитой и процветанием граждан. Причем соотношение, сообразное ситуации. Ситуация же может быть как сверхнапряженной (нападает ахейский враг, жаждущий полного уничтожения Трои), так и умеренно напряженной (враг поигрывает мускулатурой, производит набеги, «шалит» на сопредельных территориях, но полчища, способные полностью уничтожить любимый город, натурально у стен города не стоят).

До этого стояли... Поднялся на городские стены – батюшки-светы! Шатров-то сколько вражеских! И вожди-то у них какие... Хоть тебе Ахилл, хоть Аякс, хоть Менелай! Все лезут в бой, дабы извести нас всех до единого! Называют это окончательным решением троянского вопроса. Тут хочешь не хочешь, а соберешься! Благо мы, троянцы, в подобных случаях собираться умеем...

Но что было, то прошло. И тому есть очевидные доказательства. Поднимаешься на городскую стену и видишь: нет ни одного ахейского шатра. Вчера еще только тьма тьмущая стояла, а теперь ни одного. И Ахилла нет, и Аякса, и Менелая. Все осуждены и казнены. Ахейцы подписали капитуляцию. На главное – ни шатров ахейских у наших стен, ни вождей ахейских, обуреваемых жаждой уничтожения нашего. А мы, троянцы, по-настоящему заводимся, лишь эти шатры увидев да убедившись, что противник троянцев истребляет, женщин и детей не щадит, лагеря смерти для троянцев сооружает. Словом, и впрямь так действует, чтоб никаких троянцев, никакой Трои.

Покажите нам прямую, явную и абсолютную угрозу ахейскую, то бишь шатры у стен, оскал враждебных вождей, злодейства недругов, пришедших к нашим стенам, дабы нас уничтожить, – мы мобилизуемся. А коли этого нет – обеспечивайте нам полноценный системный переход в иное, не сверхнапряженное качество.

Ну что вот этот Гектор, герой Троянской войны! Он ведь для мирного времени скорее опасен, чем полезен. Да, при нем мы победили ахейцев. Но ведь мы их уже победили! Нельзя жить в прошлом вообще, а в кровавом прошлом – в особенности! Кроме того, так ли уж хорош этот Гектор? Да, расхваливают его всякие там Гомеры. Но они же денежки из казны Гектора получают. А вот другие, не отрастившие брюхо на гекторовских хлебах, иначе всё трактуют Мол, без Гектора мы бы победили ахейцев с гораздо меньшими потерями. Впрочем, кто их разберет! Может, Гомеры правы, а может, те, кто про другое нам в уши дуют. Нам главное – чтобы мирное бытие было обеспечено по полной программе. Мы навоевались, натерпелись, наголодались, пожили при Гекторе на карточках и трудоднях. Мы терпели это всё, даже приветствовали! Потому что ясно было, что Гектор этот – мужик свирепый, отвечающий главной задаче того, военного времени. Но теперь задачи другие! Нет шатров ахейских у стен нашей Трои, так ведь?

А раз так, то пусть пекарь хлеб печет, а не с автоматом по плацу бессмысленно марширует. Пусть портной шьет мирные костюмы и платья, а не гимнастерки. Пусть торговец торгует. И не так, как в военное время, когда чуть что – его за шкирку люди Гектора хватают и к стенке ставят. Что они тогда так расправлялись, мы одобряли, видя шатры ахейцев у стен родимого города. А сейчас – другие времена. Дайте торговцам торговать, заморские товары нам привозить. Пусть обогащаются – на то они и торговцы. Отмените распорядиловку! Наладьте рынок! Сначала экономический, чтобы мы за наши кровные выбирали сами то, что нам нравится. А потом и политический рынок извольте нам обеспечить! Чтобы мы сами решали – Гекторы нам нужны, Приамы, Кассандры или более приятные, разумные и умеренные политики!

Что вам мешает жизнь подобным образом обеспечить? Гектор ваш, великий герой, палки в колеса ставит, сообразуясь со своими интересами и свирепостью...

Понимаем, с этим не забалуешь! Но ведь помер он! Или вы подсуетились – неважно. Нет старичка – вот что существенно. Память о нем мешает? Так вы и с этим разобрались! Гектора аж из Мавзолея выволокли, культ его развенчали! Самых видных гекторовцев – кого в отставку, а кого и к стенке! Мы вас, между прочим, в этом полностью поддержали. Хотя обидно было – «оказался Гектор наш не отцом, а сукою». Но ради обустройства полноценной жизни мы вам и на этот финт мандат вручили, несмотря на то, что вы сами гекторовцы.

Очень, очень нужна нам эта самая полноценно-мирная жизнь! Так долго не было ее! Нам бы напоследок, а главное деткам нашим! Чем вы дольше нам ее не даете, тем она желаннее для нас! А вы, мешающие обретению нами желанного, тем более для нас ненавистны! Мы всё ждем, ждем!

А зачем вы Трою окружили железным занавесом? Ну, когда шатры ахейские и прочее – ладно! А теперь-то зачем? Враг не дремлет, говорите? Да сами вы и есть главный враг! Потому что без шатров ахейских нам эта ваша мобилизация – как кость в горле! Жить не даете, гады! И непонятно, почему! По тупости, из вредности! Ахейцы-то и те обустроились сообразно мирному времени! А вы всё нас стращаете! Ахейцы, мол, нагрянут – тогда хана! Когда нагрянут, тогда и посмотрим! А сейчас вы для нас главный враг, а не ахейцы. Потому что ахейские злодейства имели место давным-давно. А вы нам сейчас мешаете жить полноценной мирной жизнью!

Под линейной мобилизацией я имею в виду внутренне оправданные для подавляющего большинства населения краткосрочное сверхнормативное напряжение сил, краткосрочный сверхнормативный отказ от полноценной частной жизни – ради решения сверхважной и очевидной для всех задачи. Каковой чаще всего является победа в такой войне, которую нельзя проиграть.

Ибо проигрыш принесет всем неисчислимые бедствия, погубит для всех возможность когда-либо осуществлять полноценную частную жизнь.

Всем, надеюсь, понятно, что в моей притче о троянцах и ахейцах нет и не должно быть места исторической достоверности. И тем не менее... Судьба исторических троянцев позволяет наполнить конкретным содержанием лозунг «победа или смерть». Ибо для троянцев поражение обернулось и уничтожением народа (частично истребленного, частично угнанного в рабство), и исчезновением полисного троянского государства (Трою сожгли, срыли с лица земли).

В прошлом такое происходило неоднократно. Древний Карфаген... Судьба городов, не открывавших ворота перед Чингисханом, Батыем, Тамерланом. Историческим оптимистам, слепо верившим в неуклонность смягчения нравов, казалось, что подобное не может повториться в условиях всеобщего (или почти всеобщего) просвещения. XX век доказал комичность и губительность таких упований. Гитлер поставил перед рейхом задачу уничтожения советской Трои (народа и государства). Советские люди это поняли. И дали этому необходимый отпор. Линейная мобилизация под задачу спасения народа и страны была осуществлена. И потому, что для этого имелись необходимые организационные средства (партия, централизм, форсированное техническое развитие), и потому, что народ признал неслыханную мобилизацию необходимой и неизбежной.

Народ с этой самой мобилизацией согласился внутренне, увидев нацистские шатры у стен родимой советской Трои. Сожженные деревни и города, планомерно истребляемое и угоняемое в полон население – всё это как раз и было решающим аргументом в пользу общенародной жертвенной мобилизации. Нельзя недооценивать значение всего того древнего, нутряного, что всколыхнула гитлеровская агрессия (и не всколыхнула Первая мировая). Но можно ли сводить всё к этому невероятно важному фактору? Как объяснить тогда внутреннюю мобилизацию народа в Гражданскую войну, в эпоху коллективизации и индустриализации? А ведь без этой мобилизации, столь же мощной и столь же «нутряной», как и мобилизация советских троянцев, увидевших у своих стен шатры ахейцев, чреватые для всех троянцев реальной страшной бедой, – не было бы ни СССР, ни победы в Великой Отечественной войне.

Успех двух советских мобилизаций привел к разгрому гитлеризма и освобождению человечества из-под пяты чудовищного нацистского рейха.

Первая из этих двух мобилизаций носила идеологический, более того – миропроектный характер. Советские коммунисты предложили свой Красный проект народам СССР. Прежде всего, русскому народу как собирателю великого государства. И все народы СССР, в том числе русский народ, и большая часть человечества приняли Красный проект как благую весть, как шанс на реализацию своих тысячелетних хилиастических ожиданий. Советский народ пошел на огромные лишения ради реализации целей Красного проекта. Без этой первой мобилизации не было бы индустриализации, а значит и победы в Великой Отечественной войне, требовавшей не только духовного превосходства над противником, но и соизмеримой с ним технической мощи.

Вторая мобилизация, конечно же, мощнейшая, затронувшая, в том числе, и тех, кто не был сторонником мобилизации советской, носила иной характер. Речь пошла о спасении от полномасштабного геноцида каждой советской семьи. И народа в целом.

Два этих мобилизационных проекта, сплавленные в единое сверхпрочное целое, породили материал человеческих убеждений, выдержавший чудовищные, невиданные нагрузки. Но этот потенциал линейной, то есть краткосрочной, мобилизации не мог не уменьшиться после победы в Великой Отечественной войне и завершения первичного восстановительного периода. Просто потому, что один из двух мобилизационных потенциалов был обнулен. Это всегда происходит после того, как цель, под которую производилась мобилизация, оказывалась осуществленной.

Вначале (с 1917-го по 1941-й) – очень высокий потенциал мобилизации под притягательную советско-коммунистическую идеологию, отвечающую мечтаниям народов нашей страны. И прежде всего – страстным мессианско-хилиастическим чаяниям русского народа – собирателя великой державы.

Затем (с 1941-го по 1950-й) – рост потенциала мобилизации до уровня, невиданного в истории человечества. Рост это был вызван тем, что возникла суперпозиция двух мобилизаций: идеологической и сотериологической (то есть продиктованной вставшей во весь рост, явной и очевидной для всех задачей буквального спасения государства и народа).

К 1950 году задача спасения народа и государства от уничтожения была решена. Соответственно, потенциал сотериологической мобилизации не просто упал до нуля. Он упал даже несколько ниже нуля. Ибо сработал синдром достижения цели. А когда этот синдром срабатывает, не только падает до нуля мобилизация, но и возникает демобилизация. То есть потребность в какой-то сатисфакции за долгое воздержание от всяческих, даже самых скромных жизненных радостей.

Но падение до нуля потенциала сотериологической мобилизации никак не повлияло (и по определению не могло повлиять) на потенциал идеологической мобилизации. Скорее, даже наоборот: раз мы такого страшного врага победили, мир от нацизма спасли, пол-Европы завоевали, то победа нашей идеологии очевидна. И она, как и было предсказано Марксом-Энгельсом-Лениным, неминуемо вот-вот приобретет всемирно-исторический характер. Китай стал коммунистическим, Индия вот-вот станет!

Для того чтобы потенциал идеологической мобилизации начал падать вслед за потенциалом мобилизации сотериологической, нужно было разоблачение культа личности Сталина.

И не просто как разоблачение чьих-то ошибок и перегибов, а именно как оформление единого – и элитного, и массового – заказа на новый тип жизни, освобожденный от всяческой мобилизации. Сдвигающий приоритеты от всеобщего к единичному («Ты, батя, вкалывал от зари до зари, а мать? А семья? А дети?»)

В этот момент элита как субъект стратегического целеполагания должна была сделать выбор. Либо возглавить отказ от мобилизации, возглавить процесс перехода общества к новому, немобилизационному формату жизни и деятельности, либо переламывать ситуацию и создавать условия для новой убедительной и долговременной (а, значит, нелинейной) мобилизации. Какой именно?

Дата добавления: 2015-09-05